Перспективы трансформации России 5

5. Поисковый прогноз.
Мы уже говорили, что главный камень преткновения при внедрении в жизнь технологического прогнозирования - это по-человечески понятное, но, увы, тщетное стремление предугадать, предсказать будущее. Переход от утопии к науке, от вздорных гаданий к “взвешиванию” последствий принимаемых решений возможен только тогда, когда приходит ясное сознание: конечным результатом подлинно научного прогноза - или, по крайней мере, первого этапа прогнозных разработок - может и должно быть не предсказание, а проблема /перспективная проблема/, которую надлежит решать средствами управления. Такое понимание и составляет суть эксплораторного, или поискового прогноза.
Попытаемся смоделировать исследовательскую ситуацию - для лучшего понимания её, потому что психологический барьер в данном случае, как мы ссылались на плачевный мировой и отечественный опыт, весьма трудно преодолим – на примере из вашей личной жизни. Допустим, для вас составляется прогноз вашего поведения на следующий день. Особенности вашего образа жизни, ваших привычек, вашего распорядка дня тщательно изучены. Мало того, приняты к сведению ваши твердые намерения относительно завтрашнего дня. Допустим, известно, что вы обычно посвящали этот день работе в библиотеке и накануне вечером решили поступить в точности так же. Прогноз-предсказание в данном случае кажется неоспоримым, само собой разумеющимся: день пройдет в библиотеке.
Однако, получив такую прогнозную информацию, вы тут же начинаете принимать дальнейшие решения с её учетом. Скажем, вы можете просто возмутиться, что вас так просто “вычислили”, и, назло прогнозистам, уехать на весь день за город. А можете задуматься об альтернативных вариантах. Например, об опасности того, что пока вы будете в библиотеке, ваша квартира будет ограблена. И примите дополнительные меры по защите от возможных воров. Или вспомните, что вечером к вам должны зайти друзья, и постараетесь вернуться пораньше. Или сообразите, что книга, за которой вы собрались идти в библиотеку, имеется у соседа, и вы можете познакомиться с ней дома, не тратя времени на дорогу до библиотеки и обратно. Во всех случаях ваша завтрашняя поездка в библиотеку предстает не как предсказание, а как проблема, которую можно и нужно решать оптимально, по заранее заданным критериям - например, экономии времени или безопасности квартиры. Обдумывая возможные последствия каждой из альтернатив, оказавшихся в вашем поле зрения, вы принимаете оптимальное решение, повышаете уровень его объективности /соответствия обстановке/ и следовательно эффективности.
В этом - суть технологического прогноза, диктующая логику прогноза поискового.
Первое, что приходит в голову при таком подходе, - определение спектра, шкалы, диапазона возможностей, в рамках чего укладываются все мыслимые контуры проблемы и её решения. Здесь важно наметить рубежи, за рамками которых начинаются, с одной стороны, чистейшая фантастика, а с другой - заведомая катастрофа. Так, вы можете, конечно, помечтать о том, чтобы директор библиотеки, угадав ваши желания, сам принес нужную книгу вам на дом. Но ясно, что подобный вариант относится к области мечтаний, а не прогнозов. Или вам в голову может придти шальная мысль похитить книгу и таким образом прочитать её дома.
Однако более зрелое размышление неизбежно приведет вас к выводу, что такой вариант чреват крупными неприятностями, не говоря уже об угрызениях совести.
Главное же, между этими двумя крайностями остается  достаточно широкое поле гораздо более разумных вариантов, которое требует четкого структурирования.
При решении такой чисто исследовательской задачи опыт разработки технологических прогнозов подсказал два возможных подхода, каждый из которых имеет свои достоинства и недостатки, так что выбор диктуется особенностями объекта, предмета и проблемы исследования. Один из подходов можно условно назвать “горизонтальным”, а другой столь же условно - “вертикальным”.
При первом подходе определяется некий “средний” - не обязательно наиболее вероятный - вариант, от которого идут отклонения в стороны “фантастичной” и “катастрофичной” крайностей-экстрем. Таким образом, получается, как минимум, 3-5 вариантов. Например, радикальный, со стремлением изменить существующее положение вещей. За которым следует ультрарадикальный, со стремлением вообще построить рай на земле /фантастика/. С другой стороны, реакционный,  со стремлением вернуться к предшествующему положению вещей. За которым следует ультрареакционный, со стремлением повернуть вспять еще решительнее и дальше /что чревато обычно катастрофой/. А между ними  - консервативный, со стремлением сохранить все как есть. В принципе возможны и “семиричная”, и даже “девятиричная” системы, но при этом критерий разделения настолько усложняется, а трудоемкость работы настолько увеличивается, что подобный подход, по нашему мнению,  допустим только в исключительных случаях, диктуемых спецификой исследования.
При втором подходе за основу берется не “средний”, а “базовый” - скажем, минимальный или, напротив, максимальный  - вариант, над которым надстраиваются по нарастающей или по убывающей прочие варианты. На практике тоже не более трех-пяти.
В конкретных примерах ниже мы будем ограничиваться именно трех-пятиричной системой.
В общих чертах логика поискового прогноза изложена в разделе о типовой методике технологического прогнозирования. Здесь мы сосредоточимся на методических трудностях поисковой разработки исходных показателей, опираясь на конкретные примеры из нашего собственного прогностического опыта.
Первая трудность в этом ряду - дискуссионность необходимости прямой /наивной, механической/ экстраполяции наблюдаемых тенденций в будущее. Не “избыточная” ли это операция? Не экономнее ли, не проще ли переходить сразу к определению экстремально возможных значений, а то и вовсе сразу к наиболее вероятным? Нет, опыт показывает, что без опоры на прямую экстраполяцию погрешности в вычислении экстремальных значений могут оказаться настолько существенными, а сами значения могут “хватить” настолько далеко в сторону, что прогноз рискует целиком уйти в сферу невероятности. Необходимо только помнить, что такая экстраполяция не имеет ничего общего с наибольшей вероятностью, что она - всего лишь “печка”, от которой надлежит танцевать, от которой нельзя возноситься в эмпиреи или проваливаться в преисподнюю, где качественно иная проблематика.
Для прямой экстраполяции разработан солидный математический аппарат - более десятка различных исследовательских технологий, описанных в “Рабочей книге по прогнозированию” и других прогностических трудах. Отсылая читателя к этой литературе, еще раз предостережем его от “фетишизации” результатов прямой экстраполяции, попыток представить их в виде предсказаний или единственно определяющих выявляемую поисковым прогнозом перспективную проблему. Подобный подход несостоятелен вообще и в современных условиях в частности, когда все больше основополагающих для прогноза тенденций, как правило, видоизменяется все более стремительно и все более радикально, особенно при типичном сегодня перерастании проблемных ситуаций в критические и далее в катастрофические или революционные.
Впрочем, такое же предостережение вполне действительно и для обеих экс-трем, и для наиболее вероятных значений.
Не следует забывать, что верхняя экстрема - всего лишь результат анализа воздействия на данные прямой экстраполяции “максимизирующих” факторов прогнозного фона, нижняя экстрема - “минимизирующих” факторов, а наиболее вероятные значения - тех и других. Какой бы катастрофичной ни представлялась прогнозируемая ситуация, нельзя забывать, что существуют альтернативные варианты, за реализацию которых надлежит бороться средствами управления. Иначе технологическое прогнозирование превращается в разновидность религиозного /квази-религиозного/ пророчества с соответствующей реакцией аудитории. Точно так же, какой бы заманчивой ни представлялась прогнозируемая ситуация, недопустимо выдавать её за единственно возможную и тем более за предопределенную. Такого опыта тоже сверхдостаточно - скажем, в коммунистической идеологии - и мы сегодня доподлинно знаем, к чему именно приводит манипулирование прогнозными /квазипрогнозными/ данными во имя сугубо конъюнктурных  политических целей.
Сошлемся в качестве примера на среднесрочные эксплораторные прогнозы будущего СССР на грядущее пятилетие, обсуждавшиеся на семинарах Всемирной федерации исследований будущего в 1988 г. - типичный пример “вертикального” подхода к поисковой прогнозной разработке .
В качестве “базового” варианта бралась как раз непосредственно прямая экстраполяция в будущее существовавшего положения вещей, т.е. горбачевской “перестройки”. В том виде, в каком она сложилась к 1988 году - кульминационному году её эволюции, когда всевластие партократии пошатнулось в связи с начавшимся развалом прогнившей экономики “казарменного социализма”. Почти все эксперты отмечали высокую - мало того, наиболее высокую - вероятность продолжения начавшегося “перестроечного” процесса на протяжении ближайших лет.
Мотивы: общая устремленность в данном направлении почти всех слоев общества, начиная с верхушки партократии и кончая более чем полусотней миллионов пенсионеров, а вместе с тем столь же общее подспудное желание сохранить основополагающие черты сложившегося порядка вещей. Для партократии - её всемогущество, для мафии - её безнаказанность, для прочих слоев населения – преимущества гарантированных “трудоустройства”, жалованья-зарплаты, пенсии-пособия, стопроцентного сохранения доходов, независимо от эффективности производства, от личной трудоспособности, вообще от трудовых усилий. Все это напоминало “мертвую хватку” в душе общества и едва ли не каждого из его членов, так что на быстрые кардинальные изменения рассчитывать не приходилось.
Возникал естественный вопрос: сколько конкретно лет могла продолжаться такая имитация реформаторской деятельности? Большинство экспертов склонялось к оценке: не более 3-5 лет, точнее, максимум 4 года +- 1 год. Почему? По мировому опыту примерно аналогичных ситуаций. Обозначившееся начало развала экономики предполагало экспоненциальный процесс “по нарастающей”,  причем экономические трудности /нарастание дефицита прод- и промтоваров/ неизбежно должны были дополняться социальными и политическими / волнения населения, забастовки, голодные бунты, национальная междоусобица, усиление грызни в правящей верхушке и пр./. Подобного рода “обвальные” процессы просто по характеру своему не могут растягиваться на долгие годы, а обычно переходят в совершенно иное качество максимум за несколько лет.
Как видим, в данном случае налицо - почти стопроцентная оправдываемость прогнозных оценок. Прогнозировалось в 1988 г. видоизменение наблюдавшейся тенденции примерно в 1991 г.+- 1 год - получили переход из проблемной ситуации в критическую и революционную 19-21 августа 1991 г. Прямо как у Нострдамуса с его 73,5 годами “империи зла”. Только безо всякой эзотерии, инструментарием современной науки.
Следующий логически вопрос: какое конкретно видоизменение наблюдаемой тенденции вероятнее всего по истечении срока, отпущенного историей  на её существование? Здесь ответ принципиально не мог быть однозначным.
С одной стороны, как только проблемная ситуация станет критической и выйдет на грань катастрофы, у всемогущей партократии почти наверняка возникнет соблазн “заморозить” её  режимом чрезвычайного положения, когда методами военной диктатуры можно почти мгновенно “погасить” внешние проявления начинавшегося распада государства, вместе с его экономикой, культурой, идеологией, социальными и политическими отношениями и пр. С другой, у партократии к тому времени набралось достаточное число достаточно умных деятелей /начиная с Горбачева, Яковлева, Шеварднадзе и др./, чтобы сообразить, что любая, сколь угодно кровавая диктатура, мгновенно “покончив” с проблемами, порожденными “перестройкой”, тут же вернет страну к проблемам, породившим “перестройку”.
Образно говоря, страна автоматически откатится в 1984 год, и нужно будет либо начинать все сначала, либо идти по пути всех тоталитарных режимов еще дальше -к “большому террору” 1937 года. Но существующие тоталитарные режимы могут функционировать только в условиях борьбы двух “лагерей” на мировой арене, под “зонтиком” одного из них. Сегодня их исчезновение с упомянутой арены - всего лишь вопрос времени. А для СССР никакого “зонтика” уже не существовало. Поэтому следовало ожидать маневров партократии, чтобы добиться сохранения своего положения без “чрезвычайщины”.
Собственно, так оно и произошло в 1989-91 гг., с шатаниями от кровавых авантюр в Баку, Вильнюсе и других городах, вплоть до “волоска”, на котором они дважды “подвисли” в Москве, до разных утопических прожектов за столько-то дней “нормализовать” проблемную ситуацию органическим вхождением в мировой рынок при сохранении всевластия партократии и существующего менталитета, плюс социальной психологии населения, что изначально исключало нормальные рыночные отношения. Так что и тут можно констатировать почти стопроцентную оправдываемость технологического прогноза.
Какое же конкретно видоизменение наблюдаемой тенденции, если не диктатура? Рассчитывать на спасение путем массированной финансовой или, что то же самое, материально-продовольственной помощи со стороны стран Запада не приходилось. Расчеты показывали, что потребовались бы сотни миллиардов долларов ежегодных ассигнований, чтобы поддерживать тонущую советскую экономику “на плаву”. Кто же столько даст? Тем более, что по горькому опыту всех без исключения тоталитарных стран было заранее известно, что сколько ни дай - все или почти все будет наверняка раскрадено, продано-перепродано в другие страны, сгноено, просто пойдет прахом, останется втуне.
Следовательно, просто очередной “План Маршалла”,  с помощью которого были подняты из руин послевоенные Германия и Япония, здесь невозможен. Необходим поиск аналога такого плана, адекватный советской действительности. Были и есть основания полагать, что упор должен быть на качественно новые - по сравнению с советскими - технологии в промышленности и сельском хозяйстве, строительстве, транспорте и связи, здравоохранении и народном образовании. Правда, головоломна задача, как внедрить подобного рода технологии в зверино-враждебную им социально-политическую среду. Достаточно сослаться на примеры поджогов фермерских хозяйств местными люмпенами, за спиной которых стоят прежние боссы колхозно-совхозного строя. Но эта задача, при всей её головоломности, не выходит за рамки вполне реальных. Она сохраняет актуальность и по сей день.
Целиком в контексте поисков аналога “Плана Маршалла” - с перерывами на разного рода авантюры, о которых упоминалось выше, - прошли 1990-92 гг.
Кульминацией поисков явилась утопическая программа “500 дней”, на протяжении которых должен был быть совершен переход от “казармы” к “рынку”. Отвергнутая Горбачевым, она, в другой своей модификации, была принята Ельциным и начала претворяться в жизнь правительством Гайдара. Но уже к концу 1992 г. нереальность программы, грозившей крупным социальным взрывом из-за обвального обнищания народа, была осознана, и от неё отказались.
В данном отношении оправдываемость прогноза оказалась опять-таки близка к стопроцентной.
Ведущие футурологи мира совершенно правильно исключили для бывшего СССР “польский” вариант развития: появление харизматического лидера типа Леха Валенсы и объединение вокруг него достаточно широких масс людей на базе конструктивной политической программы, с готовностью идти на значительные материальные и даже людские жертвы во имя её реализации. Во всех без исключения социалистических странах того времени такой конструктивной программой могла быть только программа развертывания массового предпринимательства, отражавшая интересы национальной буржуазии. Однако в СССР, как и в постсоветской России, не было и нет ни такого лидера, ни такого общественного движения или хотя бы такой политической партии, ни готовности тотально деморализованных масс к решительной борьбе, жертвуя жизнью или хотя бы уровнем жизни
Поэтому “шоковая терапия”, ускорившая в Польше переход от социалистической “казармы” к капиталистическому “рынку”, в России лишь поставила страну на грань национальной катастрофы и полностью провалилась.
Оставались три первых прогнозных сценария, один из которых, как и произошло в действительности, “скоропреходящий”, а два других сменяли друг друга в соответствии с паническими метаниями правительства.
Единственное, в чем ошиблись футурологи, - это в вопросе о возможности распада СССР. Такой вариант они дружно и довольно основательно отвергли по целым трем веским основаниям. Во-первых, во всех провинциях Третьеримской империи стояли легионы, то-бишь дивизии советской армии, которым не могло противостоять никакой реальной военной силы. Во-вторых, очень сильны были более чем 70-летние традиции страха перед репрессиями со стороны “центра”.
Напомним, что 19 августа 1991 г., когда объявил о введении чрезвычайного положения даже комитет не из самых авторитетных в стране лиц, не нашлось ни одного лидера сепаратистов, кто не струсил бы смертельно и не капитулировал бы мгновенно. В-третьих, выход из СССР любого национального региона был не просто крайне невыгоден экономически прежде всего для самого этого региона, но прямо-таки гибелен для его экономики, поддерживавшейся значительными  дотациями за счет российской “глубинки”.
Достаточно напомнить, что тонна нефти стоила тогда на внутреннем советском рынке не более одного доллара США, а на мировом рынке - в 180 раз дороже.
И так обстояло дело с большинством других товаров, платить за которые на местах по ценам мирового рынка было попросту нечем. Вот почему зависимость от дотаций извне для всех республик бывшего СССР, кроме России, признавалась абсолютной, а выход из СССР, отождествлявшийся с отказом от таких дотаций, - прямо-таки самоубийственным безумием.
Футурологи не учли ни степени ожесточения в отношениях к Москве национальных регионов, ни, главное, того обстоятельства, что выход из СССР, как это ни парадоксально, ничего не изменил в смысле разного рода “дотаций”. Украина без российской нефти и газа  скончалась бы скоропостижно, а платит она за них отнюдь не по ценам мирового рынка. Мир на Кавказе, в Закавказье и в Средней Азии поддерживается даровым для них щитом российских “миротворцев”. Республики Прибалтики во всю используют свою роль “перевалочного пункта” в торговле между Россией и Западной Европой, в том числе для контрабандного вывоза из России крупных партий топлива и различного сырья. Некоторые национальные республики, формально оставаясь в составе Российской Федерации, экономически вполне независимы от Москвы. Даже открыто враждебная Москве Чечня в значительной мере существует за счет российского бюджета и фактической дани бандитам, промышляющим, как и века назад, угоном заложников и скота.
Если говорить об аналогичных прогнозах на следующее пятилетие /1993-98 гг./, то среди них на первом плане всегда оказывались “инерционные” сценарии, исходившие из маловероятности как катастрофического, так и фантастически благополучного развития событий. И действительно, разного рода страхи перед экономическим крахом, массовым голодом, социальным взрывом, национальной междоусобицей и т.п. оказались, мягко говоря, сильно преувеличенными. Напротив, несмотря на отнюдь не отрадное положение экономики и соответствующий уровень жизни подавляющего большинства населения, наблюдалось нечто вроде психологической усталости и политической апатии масс. Резко пошли на убыль забастовки, беспорядки и другие формы активного протеста масс. Мало того, на президентских выборах 1996 года большинство избирателей поддержали Ельцина.
Правда, в значительной части просто как “наименьшее зло” сравнительно с главными его соперниками в лице лидеров коммунистов и нацистов, но факт остается фактом. С другой стороны, утопические надежды на быструю стабилизацию экономики и рост уровня жизни народных масс, как этого удалось добиться в некоторых странах Восточной Европы, тоже оказались несостоятельными. Растет понимание, что в реальных условиях России на рубеже веков, понадобятся не годы, а десятилетия - смена одного-двух поколений - прежде чем Россия выйдет на уровень хотя бы сегодняшней Чехии или Венгрии, не говоря уже о Западной Европе. И в этом тоже немалая роль адекватных поисковых прогнозов.
Что касается аналогичных прогнозов на грядущее десятилетие /2000-2010 гг./, то надо иметь в виду следующие соображения.
При личностно-авторитарном характере правления в государстве российском, очень многое - но, конечно, отнюдь не все - зависит от личности государя. Пока будет править Борис П - а он будет править /или, точнее, его окружение побудит его продолжать править/ до последней физической возможности - вряд ли можно ожидать существенных изменений в уже наметившихся и довольно устоявшихся тенденциях развития. Однако известные физические возможности нынешнего государя, при любых усилиях продлить его полномочия, вряд ли простираются далее первого десятилетия, скорее даже первого пятилетия грядущего века. После чего существенные изменения в структуре правящих кругов и соответствующие изменения государственной политики, положения страны в целом практически неизбежны.
Говоря языком исторических аналогий, за царем Борисом вполне может последовать любой из имеющихся сегодня налицо Лжедмитриев. И тогда перемены могут вновь принять обвальный характер в зависимости от того, какой именно Гришка Отрепьев пролезет во власть. Правда, гришкин век, в силу российских реалий, будет вновь исчисляться месяцами - от силы одним-двумя годами правления, после чего его насильственный конец неизбежен. Но за это время может произойти столько катастрофических сдвигов, что предвидеть их особенности и масштабы практически невозможно. Разумеется, гораздо больше шансов на то, что правящие круги, в страхе перед гришками, выдвинут на правление нового Василия Ивановича Шуйского - благо две-три вполне реальные кандидатуры на эту историческую роль уже имеются. Но и Шуйский, как нетрудно понять, способен всего лишь более или менее последовательно продолжать дело Годунова.
А России на мировой арене первой четверти ХХ1 века придется намного круче /нам предстоит специально остановиться на этом ниже/, чем Москве первой четверти ХУП века. И, увы, никакого Минина и Пожарского и следующих за ними  Филарета и Михаила Романовых даже в отдалении пока не видно.
Переходя с языка исторических аналогий на язык современных политических реалий, нельзя не отметить, что за каждой исторической личностью стоят определенные политические силы, а за ними - интересы определенных социальных классов. Существующие правящие круги во главе с администрацией Ельцина отражают интересы “новых русских” вообще и той их части, которая наживается на торговле природными ресурсами России /компрадорская буржуазия/, в особенности.
И пока они будут у власти, при любом выдвинутом ими персональном лидере, положение России вряд ли существенно изменится, разве что в соответствии с грядущими существенными изменениями на мировой арене. Вновь переходя на язык исторических аналогий, более понятный непрофессионалу-читателю, можно сказать, что при сохранении наблюдаемых тенденций Россия в обозримом будущем ближайшего десятилетия будет все более уподобляться “банановым республикам” Латинской Америки типа Колумбии. Такое же засилье компрадоров и тесно сросшейся с ними мафии, а также иностранного - прежде всего, американского - капитала. Такое же бесправие и нищета масс. Такое же половодье преступности и мерзость запустения вместо образования и культуры.
Перспектива - прискорбнейшая, но мы договорились, что в терминах поискового прогнозирования это - вовсе не пророчество, а проблема, которую можно и должно решать.
“Новые русские”, при всем их могуществе, отнюдь не единственная сила, чьи интересы способны повернуть руль российской политики в ту или иную сторону. На другом полюсе, как мы уже говорили, находится подавляющее большинство населения, пребывающее в бедности и даже в нищете.  Именно от его имени самозванно выступает оппозиция - коммунисты и националисты /нацисты/.
Куда могут повернуть страну сегодняшние коммунисты?
Если отбросить пустословную демагогию, характерную для всех без исключения группировок, именующих себя политическими партиями, то единственное, что могут реально сделать коммунисты - это стереть с лица земли “новых русских” под бурную овацию остальных 98% населения. Как в 1917 году. Но вместе с ненавистными нуворишами вновь рухнет созданная ими экономика. Как в 1918 году.
В мгновение ока исчезнут жулики-торговцы и вьющиеся вокруг них рэкетиры. Но вместе с ними исчезнет и возможность подойти к одной из тысяч палаток и за минуту купить все необходимое. Тем более, что неизбежны финансовая блокада со стороны мирового рынка и саботаж уходящих в подполье “черного рынка” криминально-коммерческих структур. Как следствие - вновь километровые очереди за пайкой хлеба и пачкой макарон. И разумеется - растущее недовольство людей.
Как усидеть в правительственном кресле при такой ситуации? История знает только два многократно проверенных на практике способа: “охота за ведьмами” -безразлично, какими, лишь бы вызвать массовый психоз и панический ужас, и/или “война до победного конца”, тоже безразлично, с кем, лишь бы отвлечь внимание народа от истинных виновников бедствий. Знакомая картина, не правда ли? Тем, кому не знакома, советуем познакомиться с положением дел в сегодняшней Гаване. Или Пхеньяне.
 Это еще не все. Коммунисты нигде не представляют собой однородной массы. И наши отечественные тоже разделены на множество прослоек. Начиная с фактических социал-демократов, вынужденных использовать коммунистическую терминологию для привлечения пенсионеров,  идеализирующих времена своей молодости, и кончая монстрами, которым ужаснулся бы сам Троцкий. Или Берия. Так вот, история всех без исключения революций демонстрирует одну и ту же логику: сравнительно умеренных фельянов обязательно пожирают более радикальные жирондисты, тех - еще более радикальные якобинцы, на которых тут же ополчаются ультрарадикальные “бешеные” - и так до тех пор, пока всех их не прикончит какой-нибудь Наполеон. Или Сталин 1937 года.
Сегодня коммунисты - в бессильной оппозиции. Но грызня между их группировками уже такая, что отходит на второй план борьба с другими партиями.
Можно себе представить, что начнется, если одна из группировок придет к власти.
Это подбросит немало дров в костер полыхающей красным пламенем страны.
Наконец, коммунисты не могут не выступать под лозунгом реставрации СССР. Нетрудно понять, что в современных условиях это будет уже не Баку или Вильнюс начала 90-х, а вчерашний Ливан или сегодняшний Афганистан. Только намного масштабнее по числу жертв - миллионов жертв.
Может быть, кого-то устраивает подобная перспектива. Тогда её надо переводить в плоскость нормативно-целевого прогноза. Для нас она целиком остается в проблематике далеко не оптимального варианта поискового.
Что касается националистов, то они выступают за восстановление не СССР, а России в её исторических границах. Но какая разница?  Да, националисты тоже пользуются сочувствием определенных слоев населения. И это не удивительно. За последние 400 или даже 700 лет русские никогда еще не испытывали большего национального унижения, больше надругательств только за то, что они - русские.
Что ж? Сербов тоже бесконечно унижают только за то, что они - сербы. Хотим ли мы превращения России и всего пространства бывшего СССР в еще одну Югославию от Бреста до Владивостока и от Мурманска до Севастополя? Хотим ли мы, спасаясь из Пхеньяна и Гаваны, попасть в Сараево с тремя сотнями миллионов жителей, из которых четверть будет обречена на мучительную смерть? Если нет, давайте поищем другие варианты. Тем более, что на просторах Северной Америки и Западной Европы их примеров более чем хватает.
Конечно, если бедствующих нищих в России окажется не 30, а все 100%, то многим такая перспектива может показаться соблазнительной. Но ведь это только на первый взгляд тебе менее плохо, если соседу - тоже несладко. На деле плохо будет обоим. И, главное, стране в целом. И не просто плохо, а хуже некуда. Ибо встанет вопрос о жизни или смерти государства, народа.
Давайте вспомним, однако, что Россия состоит не только из 2% богатых и 30%  нищих. Существует еще средний класс, включая высше- и низше-средний - в совокупности подавляющее большинство, две трети населения. Представляет ли кто-нибудь интересы этого большинства? Судя по вчерашней и сегодняшней политической жизни страны - никто.
Меж тем, в иных странах-весях правящие круги отражают интересы прежде всего именно “среднего большинства”. Давно ли Словения и Словакия, чтобы не говорить о более благополучных Чехии и Венгрии, были по многим параметрам  неотличимы от России? А сравните сегодня - небо и земля! Если недостаточно, посмотрите на Польшу или республики Прибалтики, где совсем недавно было немногим лучше, чем у нас. Если и этого мало, вспомните, чем сравнительно недавно были Южная Корея и Тайвань, даже Мексика и Бразилия. Что-то вроде Руанды-Бурунди или Эфиопии. А ныне они в числе передовых или по меньшей мере весьма динамично развивающихся стран мира. Причина? Только одна: у власти не коммунисты, не националисты и не компрадоры, а представители интересов средних слоев, мелких предпринимателей, национальной буржуазии.
Поскольку эта перспектива представляется нам гораздо предпочтительнее, нежели колумбийский, кубинский или боснийский варианты, давайте специально вернемся к ней в следующем разделе, в нормативно- целевом плане.
Мы обещали сказать несколько слов в проблемно-поисковом плане о перспективах социальной организации семьи.
Из сказанного выше нетрудно вывести заключение, что если наблюдаемые тенденции сегодня неблагоприятны, то вряд ли следует ожидать, что завтра они, как по мановению волшебной палочки, ни с того, ни с сего вдруг обретут иное, намного менее прискорбное направление. Скорее, тенденция к ухудшению вызовет нарастающее ухудшение - только и всего. Именно так выглядят перспективы российской семьи.
Сегодня, как и десятилетие, как и два-три десятилетия назад, очень трудно создать прочную семью. Еще труднее уберечь её от развала. И труднее трудного выкормить-воспитать ребенка, не говоря уже о нескольких детях. Здесь нет никаких сдвигов к лучшему. А вот к худшему - сколько угодно.
В женихи и невесты косяком пошли инфантилы - выходцы из однодетных семей, сызмала не ведающих, что такое забота о ближнем своем. Может ли такой великовозрастный ребенок быть хоть сколько-нибудь состоятельным супругом и тем более родителем? И что произойдет, когда уйдет в лучший мир бабушка, на плечах которой держатся дети её детей? И ведь это не один, не двое - поколение за поколением все инфантильнее и инфантильнее.
Нынешние типичные молодожены не только инфантильны, но вдобавок обременены целым ворохом проблем с состоянием здоровья, причем некоторые заведомо передадутся по наследству, еще более ухудшая положение в следующих поколениях.
Подавляющее большинство нынешней молодежи привержено разным наркотикам - от никотина и алкоголя до более сильных. Это роковым образом сказывается как на отношениях между супругами, так и на их потомстве. Результаты прослеживаются в динамических рядах показателей, год от года кошмарнее.
Отходит в прошлое эпоха, когда государство брало на себя пусть недостаточную, но все же заботу о пред- и послеродовом оплачиваемом отпуске работницы-матери, а также отчасти и об её ребенке, особенно о больном ребенке. Сегодня частнику нет дела до всего этого: не вышла на работу - вон! А ведь в частном секторе сегодня - растущие десятки процентов занятых в производстве.
В цивилизованных странах эта проблема решается простейшим способом. Там примерно треть женщин - почти все, имеющие малолетних детей - сидит с детьми дома, пока не подрастут. Ибо зарплаты мужа или пособия на ребенка вполне хватает для безбедного существования. А у нас рождение ребенка - крушение трудовой карьеры женщины, шаг, где самоотверженность переходит в самопожертвование.
И происходит самое страшное: из поколения в поколение теряется потребность в детях. Если раньше бездетность была бедой - сегодня она нечто вроде блага: престиж не страдает и жить намного легче.
Но ведь это, если вдуматься, самое настоящее самоубийство общества!
Мы улыбаемся шуточной песенке о том, “что же будет на земле через сто ближайших лет, если мода на детей совсем пройдет? “- и мало кому приходит в голову, что это скорее - заупокойный реквием по народу, стране, государству.
Тем более, что на земле немало перенаселенных стран, которые не дадут нам скончаться спокойно, поколение за поколением. Просто сметут, как последних могикан.
Вот почему при наблюдаемых тенденциях для российской семьи в проблемном плане не просматривается вообще никакого будущего. Вопрос стоит так: коренным образом изменить отношение общества к детям, к семье - или погибнуть.
И, наконец, несколько слов о перспективных проблемах, связанных с населением Москвы.
Когда рухнула Третьеримская империя, казалось, Третий Рим разделит судьбу Первого и Второго после крушения Римской и Византийской империи. Казалось, что Москва, как после Гражданской войны, лишится половины населения, а оставшаяся половина будет влачить жалкое существование. Ибо кто теперь станет подчиняться приказам гнать в Москву эшелон за эшелоном с пром- и продтоварами, чтобы потом обделенные провинциалы развозили их по домам обратно? Однако Москва из столицы империи сумела стать “всероссийским банкиром” и “всероссийской барахолкой”, а в её руководстве возобладали именно представители национальной, некомпрадорской буржуазии, которые приносили успех каждой динамично развивающейся стране. И Москва не стала исключением: безработица в ней постепенно свелась к минимальным значениям, уровень жизни намного превзошел среднероссийский и даже пенсионеры получили дотации, неслыханные в иных краях страны.
Это не значит, конечно, что Москва благополучно решила все свои проблемы. Напротив, они стали намного сложнее. И главная из них - город по-прежнему высокопритягателен для миллионов россиян - и не только россиян. Правда, теперь по несколько иным причинам, чем прежде. Как с этим быть без ущерба для качества жизни туземцев? Да примерно так же, как и с аналогичными проблемами попроще.
Возьмем проблему центра города - в пределах Садового кольца. Полвека назад здесь сплошным муравейником скучивалось до четырех миллионов человек. Сегодня осталось менее двухсот тысяч - столько же, сколько было в грибоедовской Москве почти два века назад. Жилые здания центра почти целиком заняли учреждения, организации, предприятия. В цивилизованных странах законы жилого рынка не дают довести этот процесс до логического завершения. Там в центрах крупных городов естественно формируется сфера обслуживания, начиная с отелей-ресторанов-кафе и кончая дешевыми квартирами для обслуги, дорогими - для способных оплачивать такое жилье, обычно наряду с загородным особняком. У нас рынок жилья только еще формируется, поэтому пресловутые “коммерческие структуры”, дай им волю, захватят не только последний детсад, но и последнюю квартиру, превращая центр города ночью в пустыню и крадя у миллионов людей, работающих или делающих покупки там днем, по два-три часа времени каждодневно на кошмарные “часы пик”.
Однако было бы неверно представлять будущее центра Москвы только в таком вот проблемном плане. Проблема осознается и как-никак начинает решаться.
Форсированно развивается сфера обслуживания, планируется“вкрапление”жилых домов в кварталы сплошь общественных зданий. Так что центр в обозримом будущем может выглядеть менее безобразно, чем при наблюдавшихся тенденциях. Особенно, если градостроительные планы будут опираться на технологические прогнозы.
Другая проблема - автомашины. Такой город-крепость, как старая Москва с её лучевой планировкой улиц, расходящихся от Кремля, в принципе исключает эксплуатацию миллионов личных автомашин. Для этого нужна сетевая планировка и до трети городской территории под дороги, развязки, гаражи, стоянки. Иначе неминуемы часовые пробки и сплошные огорчения для всех - и для водителей, и для пешеходов, для горожан вообще. Что мы и начинаем испытывать в полной мере по мере стремительного роста числа машин.
Однако и здесь разум начинает бороться с судьбой. Прокладываются дублирующие автомагистрали, сооружаются многоэтажные гаражи-стоянки, расширяется сеть пешеходных зон, форсированно развивается общественный транспорт, прежде всего, метрополитен. Правда, все это - паллиативы, неспособные обеспечить кардинальное решение проблемы, но все же до какой-то степени смягчающие её.
Какие изменения ожидаются с населением Москвы в обозримом будущем при наблюдаемых тенденциях? Главных три:
Во-первых, рост процентной доли пенсионеров, перевалившей за четверть и неудержимо катящейся к трети из-за неизбежного “старения” возрастной структуры населения любого крупного города мира, где число смертей по нарастающей давно превышает число рождений. Пенсионеров должен кто-то обслуживать, поэтому город обречен на “расползание” только по одной этой причине. В цивилизованных странах для большинства городских пенсионеров создается “отдушина” в виде пансионатов по окраинам или домов на лоне природы, где им удобнее. Но в России переселение пенсионера-горожанина из его квартиры куда бы то ни было равносильно стихийному бедствию - настолько резко падает сразу качество жизни.
Что ж? Существующее положение вещей не фатально. Будем надеяться, что движение продолжится в сторону цивилизованного мира, а не куда-то еще.
Во-вторых, неизбежный рост процентной доли выходцев из “трудоизбыточных регионов” мира. Напомним, что Париж и Лондон сегодня на треть, если не больше, состоят из негров, индусов, арабов. То же самое относится к большинству других крупных городов Европы и непонятно, почему Москва должна явиться исключением из правила. Проблема заключается в том, что там - стабильность положения, а у нас - очередное “смутное время”, поэтому сплошное раздолье для криминально-клановых структур, как туземных, так и в особенности пришлых. Хотелось бы видеть среди “гостей столицы” побольше студентов и туристов, на худой конец, продавцов и покупателей - и возможно меньше мафиозных персонажей, от которых и от своих-то отечественных не знаешь, куда спастись.
Однако это благое пожелание целиком переносит нас в область нормативно-целевых прогнозов, к коим обратимся в следующем разделе. В проблемном же плане можно без преувеличений сказать, что, при наблюдаемых тенденциях, Москва завтра - это Париж и Лондон сегодня, помноженные на Бейрут или Кабул вчера.
В-третьих,  столь же неизбежный рост численности населения мегалополиса в целом. То, что в Москве сегодня уровень и качество жизни жителей значительно выше, чем в любом другом населенном пункте бывшего СССР, за исключением Прибалтики, притягивает и будет притягивать сюда каждодневно новые и новые тысячи мигрантов, особенно молодежи. В самой Москве, несмотря на формальную /якобы!/ отмену прописки, им трудно устроиться по чисто финансовым мотивам.
Тем интенсивнее они будут осваивать - уже осваивают! - Подмосковье, откуда до Москвы рукой подать хоть каждый день. А в Москве неизбежен спрос на дешевые рабочие руки там, откуда работник давно ушел на пенсию и куда любящие родители ни за что не пустят своего любимца. Кроме того, “новые русские” расселяются в своих “вторых домах” по всем дорогам из Москвы в соседние области. Для содержания этих новых “дворянских гнезд - царских сел” необходима многочисленная обслуга, которой из выморочных подмосковных деревень не набрать.
Вот почему сохраняет силу 30-летней давности поисковый прогноз - правда, сегодня по несколько иным мотивам, только что изложенным - согласно которому быть Москве 20-х годов ХХ1 века сверхгигантской “морской звездой” со “щупальцами” по дорогам в Смоленск, Тверь, Владимир, Рязань, Тулу, Калугу. И с жуткой по сложности транспортной проблемой, поскольку в несколько раз больше, чем сегодня, людей будут кататься ежедневно из конца в конец тотально урбанизиро ванной Московской области.
Разумеется, и эта перспектива отнюдь не фатальна. В чем нетрудно убедиться, если перейти с проблемно-поискового прогнозного поля на нормативно-целевое.