Глава 31. Миленький мой Кузнечик

— Тут твой друг приходил, только что уехал, чуть-чуть не дождался, — сообщила жена, едва приехал с работы, — Что так поздно?
— Вводили в ЭВМ мой закон управления. Уйти было нельзя, пока все не окончили, — пояснил ей причину задержки на целых два часа, — Что за друг?
— А ты что, позвонить не мог? — продолжила выяснять отношения Татьяна, для которой даже моя десятиминутная задержка давно уже была поводом для допроса с пристрастием. Мои объяснения, что просто медленно шел, не воспринимались, потому что ходить с работы домой должен, по ее мнению, непременно быстро.
— В зале, где машина, телефона не было, а возвращаться не хотелось. Сразу побежал на электричку. Кстати, завтра тоже, скорее всего, задержусь. Работа есть работа. Так кто же все-таки приходил?
— Работа, работа. Платили бы еще за такую работу, а то пашешь, пашешь, а получаешь, как наш монтажник третьего разряда, — ворчала жена. Спрашивать, кто приходил, расхотелось. Какая разница. Надо будет, скажет, подумал и не ошибся, — Сашка приходил, — наконец выложила она новость.
— Дудеев? — обрадовался неожиданному приезду друга.
— Почему Дудеев? Саша Бондарь. Он же твой друг, — ответила Татьяна. Я промолчал.

Был когда-то другом, потом приятелем, а вот кто сейчас, после того, как не стало моей Королевы? «И не друг, и не враг, а так», — вдруг ясно возникли в памяти слова Высоцкого. Как точно сказано. Вот это поэт! Жаль все-таки, что мы с Дудеевым упустили возможность познакомиться с ним ближе.
Сколько же я сам упустил их, этих самых возможностей. Сплошные потери. А теперь вот Валечка Кузнецова. Именно Кузнецова. Язык не поворачивается называть ее по фамилии мужа. Так что пусть отныне станет для меня Валечкой Кузнецовой — Кузнечиком, как звали ее школьные подружки.
Вот и год прошел, как нет тебя на свете, миленький мой Кузнечик, а я почти ежедневно, лишь закрою глаза и отвлекусь от суеты повседневности, так и вижу твои реснички в слезинках и слышу твои прощальные слова, полные тревожного предчувствия: «Я не выдержу все это еще раз, Толик. Я боюсь».
Чего же ты так боялась, Валечка, что тебя не остановил даже страх смерти? Как же мне понять тебя, чтобы не мучили угрызения совести, что я сделал что-то не так, когда ты искала у меня защиты и не нашла ее? Ведь вполне очевидно, что тогда ночью ты пришла именно ко мне, пусть не в здравом уме, но зато с твердым решением уйти от мужа. А чем ответил тебе я?
А что еще мог сделать в той двусмысленной ситуации? Ведь я сразу понял, что ты не в себе. Но, ты была так счастлива, потому что после стольких лет приняла непростое решение. Осознавала ли ты его до конца? Думаю, даже несмотря на болезнь, да. Вот только я осознал все слишком поздно, потому что видел в тебе не женщину, освободившуюся от липких семейных пут, а тяжело больного человека, нуждающегося в помощи психиатра.
Ты возбужденно говорила, шутила, вовсю звенел твой смех-колокольчик, распугивая ночную тишину. И было трудно понять, где балагуришь ты, а где вещает твоя болезнь. С радостной улыбкой ты вдруг сообщила мне, что дни твои сочтены и твоя смерть неизбежна. Чья смерть? Я с удивлением смотрел на тебя — женщину в расцвете зрелой красоты, сияющей светом любви, обращенным ко мне, своему избраннику — и не верил, не мог поверить. Нелепая мысль больного человека, подумал тогда и попробовал переменить тему.
Ты мгновенно почувствовала мои сомнения и продолжила свои фантазии. Ты заявила, что не страшишься близкой смерти, и просила не плакать на твоих похоронах, а радоваться твоему освобождению. Ты рассказывала об этом так спокойно, так убедительно, без тени страха перед неизбежным, что я, под влиянием столь эмоциональной речи, забыл о твоем состоянии.
А вдруг ты не фантазируешь? Вдруг твой муж действительно задумал месть? Ведь травил же он тебя какими-то таблетками, как ты рассказала моей жене.
Это единственное, что пришло в голову. И решение встретиться с ним, понять его намерения, возникло именно тогда, когда смутно ощутил реальную опасность, угрожающую тебе. Саша Дудеев лишь поддержал меня.
И что же мы сделали? Пригласив его в твое убежище, мы фактически вернули тебя мужу, а уж он без колебаний сдал тебя психиатрам.
Прости меня, мой миленький Кузнечик, за невольное предательство твоего доверия. Мог ли я тогда предположить, что все кончится именно так, как ты предсказала.
Предсказала ли?

А вдруг это вовсе не твое видение своей судьбы? Вдруг кто-то, коварный и жестокий, под видом сокровенных знаний смог внушить тебе роковую мысль, которая и сформировала твое гибельное решение, которое показалось тебе неизбежным и совсем нестрашным? Кто же тот злодей, уничтоживший тебя, и что толкнуло его на невиданную подлость?
Прежде всего, это точно не твой муж. Мне кажется, он и сам околдован бессмыслицей, которой вы занимались. Он давно уже косвенно предъявил свое алиби — сперва странным поведением в дни похорон и поминок, а затем несокрушимым фатализмом осла, якобы ведающего, когда с него сдерут шкуру, а потому уверенного, что до той поры с ним ничего не случится.
Тогда кто? Впрочем, какая теперь разница, если ты, мой миленький Кузнечик, стала лишь воспоминанием в моем воспаленном разуме. И все же. Как сохранить рассудок, если жизнь бьет по голове, и с каждым разом все больней и больней?
Черная магия. Эти слова я услышал от твоей мамы. Она слышала их от тебя, а потому совершенно уверена в причине твоего ухода. Может, действительно, именно здесь разгадка? Как знать. Если бы я верил во всю эту белиберду. А так — черная магия, белая магия — для меня это что-то вроде марксизма-ленинизма, пустого словоблудия без практического смысла.
А пока я лишь вспоминал наши разговоры, когда мы сидели друг против друга и пытались понять, что же происходит и что ждет нас впереди.
— Знаешь, Толик, меня завербовали еще, когда ездила в Перхушково, — начала Валя свой рассказ, когда решила «открыться» мне.
— Кто тебя завербовал, Валечка, и с какой целью? — попробовал достучаться до разума, ослепленного болезнью.
— Если бы я знала, — удивила своим ответом.
— А как ты узнала, что тебя завербовали? — задал следующий целевой вопрос.
— Мне сообщили об этом.
— Кто сообщил?
— Не знаю, Толик.
— Он разве не представился? Ты подписывала что-нибудь? Подписку о неразглашении, например, или что-то в этом духе?
— Нет. Я вообще никого не видела, — снова удивила Валентина.
— А кто же с тобой разговаривал?
— Не знаю. Я была одна в комнате, но со мной говорили.
— По радио?
— Не знаю, Толик. Но я все отчетливо слышала.
— Ну, и какую задачу тебе поставили, если не секрет?
— Никакой. Сказали, что мной будут управлять.
— Каким это образом?
— Не знаю, но с тех пор меня начали инструктировать, и я даже выполнила несколько заданий.
— Расскажи подробней, если можно. Кто и где инструктировал? Что за задания?
— Не знаю, Толик. Задания передают телепатически. Это уже давно не секрет. Мной управляют, подсказывают, что делать. Задания пока простые. Приезжаю, куда скажут, и считаю, сколько людей вошло и сколько вышло за час.
— А как передаешь информацию?
— Никак. Они же всё видят моими глазами, — ответила Валя. Я задумался, сохраняя серьезное выражение лица.

А пока понял лишь одно — спусковой механизм болезни был запущен именно во время той нелепой поездки в Перхушково, когда она просила генералов перевести мужа в Москву. Стресс, который ей довелось пережить в тот день, не прошел даром. Конечно же, она рассказала мне не обо всем, что с ней произошло. Хотя и того, что поведала, хватило бы с избытком даже здоровому человеку. Я знаю, как умеют запугивать полковники, а ведь генералы произошли от этих тварей.
Пережитый ужас остался в каждой ее клеточке, в повседневных мыслях и в глубинах подсознания, но разрушительный процесс начался. Наследственная болезнь, малозаметная в размеренной жизни, получила мощный толчок к развитию. И первое ее проявление — несанкционированное обращение к телезрителям Ленинска, обрушившее ее карьеру диктора.
А что потом? Неустроенный быт временной квартиры в Болшево, случайная работа в подмосковном захолустье вместо Центрального телевидения. Новая квартира? А тут Дема с Рыжей, отбывающие в Америку отплясывать с королями.
Наконец, скучная работа в тесноте нотариальной конторы и череда смертей близких. Кто такое выдержит?
— Толик, ты меня не слушаешь, — капризно зазвенел голос-колокольчик.
— Слушаю, Валечка, очень внимательно, — отвлекся я от размышлений.
— Не одна я такая. Эти кагэбэшники многих зомбировали. И не только простых людей, но и многих министров. Даже Леонид Ильич под их влиянием.
— Валечка. Откуда ты это знаешь?
— Знаю. Они сами мне рассказывали, да я и сама замечаю. Многих своих узнаю издалека. Мы сразу обмениваемся особыми сигналами. А Леонид Ильич уже давно радиоуправляемый. Ты заметил, как он говорит? Он, может, и не хочет говорить, а челюсти сами ворочаются, и он произносит то, что надо кагэбэшникам.
— Валечка. Отключи сигнализацию и поспи немного. Я защитный экран поставлю, чтобы они тебя не достали, — попробовал успокоить мою гостью способами, ей понятными. Так и случилось. Весь день она была спокойной, такой, какой бывала всегда.

— Вы к Саше? Проходите, — открыл нам дверь кто-то незнакомый, — Раздевайтесь и проходите в комнату.
— А, это вы? Привет. Раздевайтесь и проходите, — выглянул озабоченный Саша. Из кухни доносился бодрый женский щебет и даже, мне показалось, сдержанный смех.
— Сашка, куда же ты? Иди сюда, помоги, — тут же утащила его назад в кухню моложавая дама средних лет.
— Ну, Сашка, похоже, утешился, — мрачно прокомментировала Татьяна, — Все вы, мужики, такие, — сердито взглянула она на меня. Я промолчал.
В комнате уже расположились несколько человек. Как обычно, ни одного знакомого лица. Не было Валиной мамы и братьев. Впрочем, знакомое лицо все же мелькнуло. Татьяна тут же оживилась.
— А я вас знаю, — обратилась она к миловидной женщине со знакомым лицом, — Вы диктор из Ленинска, — сообщила она ей. Та улыбнулась в ответ:
— Уже не диктор. Мужа перевели сюда, в Болшево. Теперь без работы. А с Валечкой мы несколько лет вместе проработали. Так жалко. Как узнала, поверить не могла, — рассказала она свою историю.
Похоже, она тоже не знала никого из присутствующих, да и они ее. А потому минут через десять я увидел ее с Татьяной уединившимися и увлеченно беседующими о чем-то своем.
Я же неотрывно смотрел на большое фото в траурной рамке и вспоминал самые светлые мгновения нашей молодости. Вспоминал без грусти и сожаления, как ты просила тогда, миленький мой Кузнечик.

— Предлагаю всем желающим съездить в Ивантеевку на кладбище, — сделал странное объявление вошедший в комнату Саша, — Машины нет. Поедем своим ходом, — дополнил он.
«Желающих» оказалось человек шесть. Остальные, это были соседи Саши, поспешно разбрелись по квартирам.
Довольно быстро доехали до Ивантеевки, а потом долго ждали подходящего автобуса. И вот мы оказались там, откуда год назад двинулась процессия. Я стоял на том же месте, как тогда, и чувствовал, что физически не могу двинуться дальше.
— Идите, я вас догоню, — сказал Татьяне и ее новой подружке и остался на месте.
И вот маленькая процессия оказалась там, где я в последний раз увидел гроб с твоим бездыханным телом, миленький мой Кузнечик. «Прощай, профессор Толик», — вспомнил твои прощальные слова и мысленно, как тогда, в день похорон, ответил, — «Прощай, моя Королева, Валя-Валентина. Я помню тебя живой».
— Ты куда пропал? — спросила Татьяна, когда группка вернулась.
— Да так, немного прихватило. Пока разыскал туалет, вы уже вернулись.
Неожиданно увидел Дему с Рыжей. Оказалось, они приехали прямо на кладбище, машиной. Захватив часть людей, Дема пообещал вернуться за остальными.
Мы долго брели в сторону Ярославского шоссе, и были уже почти у цели, когда появилась машина Демы.
— Дема, что за магией вы занимались? — спросил его уже за столом. Дема посмотрел на меня с удивлением и даже, мне показалось, с испугом.
— Кто тебе рассказал? Сашка?
— Нет. Мама Валентины.
— А она откуда знает? — со странным беспокойством спросил Дема.
— Думаю, от Вали, — ответил ему. Он, казалось, облегченно вздохнул.
— Чушь какая-то. Придумаешь такое, Толик, — отмахнулся Дема, — Люда, собирайся, поехали, уже поздно, — тут же обратился он к жене.
— Что так рано? — удивился Саша, но парочка была непреклонна. В этот раз подвезти нас никто из них не предложил, хотя нам было по дороге. Рыжую после тех поминок я так больше и не встретил, а с Демой мы увиделись лет этак через двенадцать в гостинице при посольстве Украины.

— Саша, что за магией вы занимались? — спросил его, когда почти все разошлись, а женщины отправились на кухню мыть посуду.
— Кто тебе рассказал? Неужели Дема? — испуганно спросил он. Я молча кивнул, — Странно. Теперь понятно, почему он сбежал, — вслух размышлял Саша.
— Что вы так переполошились? Не побегу же я вас закладывать. Просто интересно, что это такое.
— Да сразу не расскажешь. Целая книга.
— А ты в общем. Да и на книжку интересно взглянуть.
— Сейчас покажу, — подошел он к книжной полке. Саша вынул несколько книг, с тем, чтобы достать нужную в глубине полки, — Странно. Ее здесь нет, — вдруг удивился он и стал вынимать с полки все книги подряд. За ними тоже ничего не было.
— Саша, не ищи. Она наверняка у Демы, — вдруг осенило меня.
— Не может быть. Зачем? Мог бы сказать, — рассуждал он, складывая вынутые книги на полку.
— Просто догадался, что ты мне покажешь. Перепрятал, или взял с собой, — предположил я возможные варианты действий Демы, — Ну, да ладно. Нет, так нет. Ты мне скажи, по той книге можно предсказать судьбу конкретного человека?
— Не только предсказать, но и повлиять можно, — рассеянно перебирал книги Саша.
— Я так и думал, — вырвалось у меня.
— Что? — переспросил он.
— Да непонятно. Как можно предсказать, если потом взять, да изменить предсказанное на иное. Логики нет.
— Какая логика! Там сплошная мистика, — оживился Саша.
— Саша. Ты же материалист, а веришь во всю эту чушь. И Дема туда же. Не понимаю я вас, коммунистов. Я, беспартийный, и то не верю, а вы. Непонятно.
— Ты просто ничего не знаешь, Толик. Мы все тут ничего не знаем. Какой там материализм! Обо всем материальном забудешь, когда почитаешь. А если еще попрактикуешь. Какая там религия! Им и не снились такие возможности. И науке все это нисколько не противоречит. Ты бы почитал, сразу понял, — начал обращать меня в свою веру Саша.
— Как же я почитаю, если Дема книгу изъял?
— Он вернет, — уверенно заявил начинающий маг, — Я тут свою книгу решил написать, — вдруг удивил он.
— О чем? Там же все написано, ты сказал.
— О своих путешествиях в параллельные миры. Столько всего узнал. Не в одной книге ничего подобного нет.
— В книгах по психиатрии есть, — рассмеялся я.
— Зря смеешься. Я вот сегодня утром с Валей разговаривал. Как это возможно? Скажи, если знаешь? — вдруг рассердился он.
— Не знаю. Но, хотел бы узнать, — успокоил его.
— Это хорошо. Мне кажется, ты бы смог написать. А я. Не писатель я, к сожалению, — безнадежно махнул рукой Саша.

Магическую книгу он мне так и не показал. Была ли она вообще та книга? Как знать. Лет пятнадцать Саша периодически сообщал мне, что пишет свою, как и задумал. Иногда он, как тогда, предлагал и мне подключиться к творческому процессу. Но, всякий раз, когда просил его показать рукопись, Саша менял тему.
Бедненький мой Кузнечик. Как же некстати появилась на твоем пути эта парочка со своей магией и оккультизмом. Она смогла заморочить голову твоему мужу, а уж тебе и подавно. Но, кто же из них «предсказал» твою скорую смерть и уверил тебя настолько, что ты сама в это поверила? Дема? Вряд ли. Не мог он погубить такую красоту. Рыжая? Тоже не могу утверждать. Я слишком мало ее знал.
— Мама, а что случится, если бабочка умрет? — спросил как-то маму маленький сын.
— Ничего не случится. Только бабочки больше не будет, — ответила мать.
И вот уже целый год нет тебя в этом мире, миленький мой Кузнечик.