Глава 32. Комплексная бригада

— Анатолий Афанасьевич, вы не будете возражать, если я поеду в пионерлагерь вожатым? — неожиданно подошел мой подшефный Алексей.
Потрясающе! Молодой специалист, который за три месяца с трудом освоил то, что рядовые бойцы без образования и с плохим знанием языка осваивали у меня за неделю, собрался на целых четыре месяца выпасть из рабочего процесса.
— Алексей, как ты собираешься работать дальше? Или ты думаешь, что профессию получишь в пионерлагере? Ты хоть был когда-нибудь пионервожатым? — обрушил на него шквал вопросов.
— Я еще ни разу не видел моря, — разом ответил он на все вопросы и замолчал. Я лишь махнул рукой, считая разговор оконченным. Оказалось, Алексей так не считал. Он пошел по инстанциям и где-то на уровне Мазо-Бродский получил-таки разрешение. Что ж, вольному воля.
— Не переживай, Афанасич, — «успокоил» Отто, — Завтра к нам еще молодежь приходит. Их куда-то не туда распределили, а сейчас они к нам прорвались. Я их к тебе пристрою, — озвучил свое решение начальник.
— Ну, спасибо, Михалыч. Как бы я без них жил? Не представляю, — ответил ему и направился прямиком к Бродскому.
— Эмиль Борисович, меня не устраивает мое положение в группе. К Мазо, давно понял, обращаться бесполезно. Он считает, что Отто все делает правильно. А тот по-прежнему разрабатывает законы управления в одиночку. Может он гений, но такую работу одному не сделать, а значит, он ее непременно провалит. И еще, Эмиль Борисович. Когда вы не пустили меня в министерство, обещали денежную компенсацию. Где она?
— Анатолий, столько вопросов сразу. Ты сам не захотел стать начальником группы, а теперь какие могут быть претензии?
— Не начальником, а исполняющим обязанности.
— Какая разница. Мне нечего тебе сказать, Анатолий. Нет у меня ни денег, ни должностей для тебя. Иди, работай, — закончил разговор начальник отдела.
Что ж, от Бродского тоже ждать нечего. Он четко выразил свое отношение к моим проблемам. Тем лучше, есть повод проситься в новый отдел.

— Ну, Анатолий, тебе повезло, — с радостной улыбкой перехватил в коридоре Бродский утром следующего дня, — Только что сообщили, Мухаммед скоропостижно умер. Очень вовремя должность освободил, — обрушил он на мою голову такое, что я онемел. Не столько от новости, сколько от того, как она была преподнесена.
— Вам бы такое счастье! — сказал первое, что пришло в голову после секундного ступора, и безнадежно махнув рукой, с камнем на душе пошел на рабочее место. Умер человек, к которому всегда относился с большим уважением и у которого многому научился, а было ощущение, словно именно я стал причиной его смерти. Должность он мне, видите ли, освободил. Ни за что не соглашусь на эту должность, тут же решил свою участь под впечатлением от дикой выходки начальника отдела.
— Что, Афанасич, — вскоре зашли в нашу комнату Соболев и Четверкин, — Говорят, тебя к нам вместо Мухаммеда? — спросил Миша, и оба крепыша почтительно нагнулись над столом в ожидании моего слова.
«Эти ребята точно „Буран“ поднимут. Только руками», — мелькнула в памяти шутка Мазо, которую он как-то с полгода мусолил едва ли не ежедневно.
— У вас своих претендентов хватает, — успокоил, похоже, обоих, потому что они тут же облегченно выпрямились в полный рост, заслонив передо мной все обозримое пространство.
— Да это, Афанасич, претенденты претендентами, а как Бродский решит, так и будет, — зондировал почву Миша Соболев, много лет числившийся в резерве на эту должность, — А то давай, мы прямо сейчас твой стол и перенесем. Лучше ты, чем кто-то еще.
— Миша, мы Мухаммеда еще не похоронили, а тут прямо с утра эта мышиная возня! Спасибо, конечно, за предложение, но я вам не конкурент. К вам не пойду из принципа. В новый отдел буду проситься, — сообщил им свое решение. Ребята ушли удовлетворенные.

Это новость разнеслась по отделу мгновенно, как и первая. И если прямо с утра меня поздравляли с повышением, которое лишь маячило в перспективе, то теперь каждый останавливал в коридоре и пытался выяснить причины отказа от должности, которую, впрочем, официально так никто и не предложил.
Быстро сообразил, что вызов к руководству неминуем, а ведь там придется говорить внятно, а не мямлить всякую ерунду, как коллегам по работе, чтобы только отстали.
И я задумался над сложившейся ситуацией. Ведь одно время сам просился к Мухаммеду, а теперь, когда представилась реальная возможность возглавить дело, собираюсь отказаться, хотя и понимаю, что во главе группы непременно должен стоять неординарный человек, а не Миша, способный лишь рисовать графики по готовой канве, созданной его начальником.
Чем же привлекала работа у Мухаммеда? Только тем, что видел пути ее автоматизации и знал, что составом группы, который есть, такую работу не выполнить. Особенно убедился, когда встретился и поговорил с командированными ленинградцами, которым было поручено разработать программное обеспечение.
За три года работы по теме они так и не поняли, что же от них требуется. Когда случайно зашел в комнату, вся команда сидела вокруг Мухаммеда, которого практически пытали, как он творит свои графики. Мухаммед же, выпив пару таблеток какой-то дряни и запив густым чифирем, забавно похрюкивал носом и нес какую-то чушь, которую они тщательно конспектировали.
Послушав минут пятнадцать, подключился к разговору, и кратко изложил свое видение проблемы. Ленинградцы были в восторге.
— Ну, наконец! — просиял их старший, — Теперь все ясно. Вы здесь работаете? Как вас зовут? — бросился он ко мне.
— Афанасич, иди отсюда, не мешай работать! — налетел обиженный Мухаммед, — Это не наш товарищ. Он ничего не понимает в нашей работе, — пояснил он старшему. А ко мне уже угрожающе двинулся Миша с тем, чтобы ускорить мое выдворение из их святилища.
— А пошли вы. Оставайтесь серыми, — махнул рукой и надолго покинул ту комнату, обидевшись и на Мухаммеда, и на всю его дружную команду.
В конце дня старший от ленинградцев все же выследил, и мы смогли поговорить в спокойной обстановке нашего туалета, где, впрочем, нередко во время перекуров мгновенно решались многие вопросы, которые те же люди часами мусолили в рабочих кабинетах и комнатах.

Что же произошло с тех пор, размышлял я. Многое. И, прежде всего то, что автоматизированные системы управления подготовкой и пуском ракет позволяют в принципе отказаться от ведения работ по сетевым графикам, для которых любое от них отклонение — нештатная ситуация.
А потому работать в новом направлении гораздо перспективней, чем в том, которое уже дышит на ладан, решил я. Едва пришел к технически выверенному решению, вызвали к Бродскому.
— Анатолий, я тебя не понимаю. То ты просишься к Мухаммеду, то отказываешься от должности. Поясни, — спокойно начал он.
— Уже доложили? — удивился я.
— А как же, — улыбнулся Бродский, — Слушаю тебя, Анатолий.
— Эмиль Борисович, я хотел бы разрабатывать законы управления. Уверен, что эта работа мгновенно сделает ненужными графики Мухаммеда. Они исчезнут со столов руководителей работ как анахронизм. Их заменит информация на дисплеях АСУ, — попытался разъяснить свою позицию.
— Я так понимаю, тебе не нужна должность, — вдруг нахмурился Бродский, который, казалось, даже не слушал.
— Должность ради должности, не нужна, — коротко и твердо ответил ему.
— Хорошо. Больше по вопросам повышения ко мне не подходи. Будешь у меня ведущим инженером до самой пенсии. И никакими законами управления ты заниматься не будешь. Забудь о них. Все. Иди, работай, — сердито пробулькал Бродский, опустив голову и не глядя на меня.
Я впервые видел его в таком состоянии. Не знаю, почему, но мне показалось, что кто-то, скорее всего Мазо, вынудил его так говорить со мной. Ведь даже когда Бродский провалил мой переход в министерство, у меня не возникло к нему неприязненного отношения. В конце концов, понимал, что тогда он защищал интересы отдела. Сейчас же явно шел на поводу у моих врагов и даже готов пойти на то, чтобы провалить дело, порученное Мазо и Отто. А что они его провалят, уже не сомневался.
Что ж, пусть проваливают. Сами и ответят. А потом Шульман скажет свое веское слово. Мою работу, о которой не знает даже Бродский, мы уже давно тестируем на комплексном стенде АСУ. И все процессы работают, как часы. А это главное в техническом споре. Я встал и вышел из кабинета Бродского.

У меня появились сразу четыре подшефных молодых специалиста. Двое из них, Саша Акимов и Андрей Чесноков — двигателисты. Игорь Колосанов — баллистик. А Лена Перешеина — математик. Ребята сразу понравились своим отношением к делу и напором. Вот это могла бы быть команда, подумал о них уже через неделю после начала нашего взаимодействия.
Примерно через месяц Чеснокова переподчинили Гурьеву, который к тому времени начал исполнять обязанности начальника группы Мухаммеда.
— Поздравляю, Прокопыч, — пожал руку своему бывшему начальнику.
— С чем? — грустно ответил он вопросом, — Опять исполняющий. Должность, похоже, Мазо для Отто держит, — сообщил он то, в чем я даже не сомневался.
— Афанасич, зайди в секретарскую, — неожиданно пригласила Вера Журавлева, снова исполнявшая обязанности секретаря Бродского. Я настроился по-боевому, готовясь к очередным неприятностям. Но оказалось, начальства на месте не было.
— Посмотри письмо от Караштина, — подала Вера документ. Это была реакция на присланный «для использования в работе» закон управления, разработанный Отто и подписанный Мазо, Бродским и даже Дорофеевым.
«Что это?!!» — вопрошал в письме Караштин словами Шульмана и сам же отвечал, — «Это что угодно, но только не закон управления». А дальше шел разнос по всем правилам жанра. Шульман, как и обещал, камня на камне не оставил от бездарного творения Михалыча, предупредив в конце, что отсутствие закона управления ведет к срыву сроков проведения стендовых испытаний «Бурана».
На письме была резолюция Шабарова: «Дорофееву Б.А. Разобраться и доложить, как уложиться в установленные сроки. За срыв испытаний изделия 5С ответите лично. Виновных наказать».
— А где руководство? — спросил Веру.
— Заседают у Дорофеева уже часа два. Мазо и Отто туда вызвали. Достанется же этому Михалычу, — поделилась со мной Вера, которая, как и Люба Степанова, давно недолюбливала Отто.
Я пошел в архив и взял документ, сданный туда, как оказалось, без всякого согласования, только для того, чтобы уложиться в плановые сроки. И вот результат — план выполнен, документ разработан, но работать по нему нельзя.
Что же представлял собой тот так называемый документ? Вводная часть его содержала списанные под копирку основные положения из труда Шульмана. А дальше шел лист с моей упрощенной схемой, которую набросал, когда пытался образумить Отто. Эта же схема, с минимальными изменениями, обусловленными маркировкой, повторенная им на восьмидесяти последующих листах — по числу групп баллонов, выдавалась за закон управления испытаниями. У меня не было слов. Даже я этого не ожидал. На мгновение представил реакцию Шульмана, увидевшего этот восьмимесячный труд нашего испытательного комплекса (документ ведь подписан не одним только исполнителем, а всем иконостасом руководства). В общем, полная профанация.

После обеда добрались до меня. Сначала вызвал мрачный как туча Бродский.
— Анатолий, ты читал письмо Караштина?
— Читал, — ответил без ложного притворства, уже понимая, что будет дальше.
— Где? Оно же тебе не адресовано, — мгновенно отреагировал начальник отдела.
— У меня, как и у вас, свои осведомители, — загадал ему загадку.
— Шульман? — сделал первую попытку Бродский.
— Слишком просто, Эмиль Борисович, — рассмеялся я, — Не гадайте. Не выдам.
— Так что будем делать, Анатолий? Как спасать работу? Сколько времени тебе понадобится, чтобы откорректировать документ? — перешел, наконец, к делу Бродский.
— Восемь месяцев, — назвал я срок, отпущенный на разработку документа.
— Ты что, с ума сошел? — взорвался Бродский, — Какие восемь месяцев? Через месяц испытания, а Шульману три недели требуется только на его работы. Неделя максимум, — выдал начальник свое видение проблемы, — Через неделю документ должен быть полностью откорректирован. И еще, Анатолий. Ответь Караштину, как ты умеешь, чтоб он замолчал. Это указание Шабарова.
— Эмиль Борисович, я не могу выполнить ни одно из ваших заданий. Никакого документа, в сущности, нет. Вы подписали липу. В архиве лежит липа. Документ требуется разработать, а не доработать. В авральном режиме на это понадобится месяца три. И Караштин прав, а потому ответом ему может быть только новый документ. Все остальное словоблудие, — изложил свою позицию здравого смысла. Реакция была бурной:
— Вон! — крикнул Бродский, — Не умеешь работать, Зарецкий! Законы управления ему подавай! Втянул отдел в провальную работу! — орал он вслед.
Я вышел из кабинета и тут же написал заявление об увольнении по собственному желанию. Будь, что будет, но терпеть необоснованные оскорбления выше моих сил. Как альтернатива увольнению — немедленный перевод в отдел Земцова или туда, где действительно будут разрабатывать законы управления, а не их жалкое подобие.

Едва зарегистрировал заявление, вызвали к Дорофееву. Кроме Дорофеева в кабинете были Филин и Воршев.
— Что случилось, Зарецкий? Как вы провалили такую важную работу? Вот уж не ожидал. Вы сами меня обучали год назад этой науке, убедили, что это нужное дело. А дошло до дела, вы в кусты. Что теперь прикажете делать? Взыскание вы, разумеется, получите, но мы ждем от вас предложений, как исправить ситуацию, — замолчал, наконец, после своего грозного выступления руководитель комплекса.
На мгновение онемел от изумления. Два часа заседали целой толпой, чтобы найти виновного, и этим виновным вдруг оказался я? Потрясающе.
Я встал и направился к выходу. Стоило ли убеждать людей, принявших коллегиальное решение? Заявление об уходе уже есть. Чем еще меня можно наказать, если нет большего наказания, чем удаление от дела, к которому прикипел душой?
— Минуточку, Анатолий Афанасьевич, — спокойным тоном остановил Воршев, — Прежде чем хлопнуть дверью, изложите, пожалуйста, вашу позицию. Может вы и правы, но пока мы слушали только ваших начальников. Можете вы что-то сказать в свое оправдание, как исполнитель документа? Мы вас слушаем.
Здравые слова Воршева заставили остановиться и вступить в диалог с руководством комплекса, введенным в заблуждение моими горе-начальниками.
— Владимир Владимирович, — обратился к Воршеву, бросившему мне спасительную соломинку, — Бродский, Мазо и Отто вас всех ввели в заблуждение. Я никогда не был исполнителем документа, положенного в архив даже без согласования. Как и Караштин, считаю его карикатурой на законы управления. К той проваленной кем-то работе меня никто никогда не привлекал. Более того, мне запрещали к ней даже приближаться. Вот все, что могу сказать по данному вопросу. Оправдываться мне не в чем.
— А кто же тогда исполнитель документа? — противным голосом проскрипел Филин.
— Отто, — ответил ему.
— Отто начальник группы, он должен проверять документы, — почему-то не поверил Просто Филин.
— Он исполнил документ и проверил. Вот две его подписи, — показал ему титульный лист документа, который взял с собой. Все долго с интересом разглядывали подписи, и даже немного полистали халтурку Михалыча.

— Ну, исполнителя, как ответственное лицо, мы накажем, — вновь прорезался Дорофеев, — А делать что будем? Что скажешь, Анатолий? — обратился он ко мне по имени. Похоже, понял, что я действительно не причем.
— Вам видней, Борис Аркадьевич. Вы отвечаете за документ. Мне сказать нечего. Если поручите разработку документа мне, сделаю за три месяца. Да и то, если будут полномочия трясти смежников, — ответил ему.
— Как это я отвечаю за документ? Вы провалили, а я отвечаю? — неожиданно удивился Дорофеев, — И что значит три месяца? Неделя вам, Зарецкий, на устранение всех замечаний Караштина, — выдал странные указания руководитель комплекса.
— Именно вы, Борис Аркадьевич, как лицо, утвердившее документ несете полную за него ответственность, а не исполнитель, кем бы он не был, — повторил я то, что, мне казалось, должен был знать Дорофеев, имевший право утверждать документы, — А ваши указания прошу оформить письменно. Они невыполнимы. Я так и напишу на вашем распоряжении и приведу обоснование.
— Что он тут несет насчет ответственности? — тихо спросил Дорофеев Воршева.
— Истину, Борис, — с улыбкой ответил ему Воршев, — Идите, товарищ Зарецкий, мы тут все решим и непременно вам доложим, — пошутил он и незаметно для коллег показал мне большой палец в знак одобрения моего поведения. Я вышел из кабинета, чувствуя себя победителем.

Шутка Воршева действительно оказалась шуткой. Прошли три дня из недели, отпущенной на устранение замечаний по документу, но ничего не происходило. На четвертый день меня вызвали к секретарю и предложили расписаться в приказе.
Почитав приказ, оторопел от неожиданности. Мне, ведущему инженеру, поручили возглавить комплексную бригаду предприятия, которая должна разработать закон управления в авральном порядке. Что ж, решение в принципе верное.
Вот только кто будет работать в бригаде, если в ее составе увидел одних начальников? Я читал длинный список высоких должностей и известных фамилий «моих подчиненных» и размышлял, как с ними работать, если они вечно заняты, а в их приемных многолюдно. Впрочем, на меня это не должно распространяться — исключительная срочность работы предоставила мне большие полномочия.
В списке было более трехсот фамилий. Понятно, что отделы и комплексы резервировались, но именно мне предстояло решать вопросы координации совместной работы множества отделов, о большинстве из которых не имел ни малейшего представления.
Но, больше всего поразило, что я нес личную ответственность за разработку документа в срок, который оканчивался уже через две недели. Что делать? Кому доказывать, что такой срок абсолютно нереален. Генеральному директору Вачнадзе, подписавшему приказ? Смешно.
Вернувшись на рабочее место, собрал своих подшефных и объявил мобилизационную готовность. Я уже рассказывал им о методике законов управления, но то была лишь общая информация. Сейчас же объявил, что именно им предстоит разработать первый такой документ, причем, с нуля. А вот результаты своей работы они увидят уже месяца через три на полигоне. Я увидел огонек в глазах ребят и понял, что нас уже четверо — ядро комплексной бригады.

А дальше все завертелось, как в калейдоскопе. События понеслись одно за другим с нарастающей частотой. Началось с того, что ко мне вдруг подошел начальник группы Николаев из сектора Шинкина и затеял разговор, который сразу заставил вспомнить прошлогодние события на полигоне.
Тогда по дороге из МИКа мы с Рабкиным зашли в овощной магазин. Отстояв минут сорок в очереди, купили килограммов пять картошки. Мы уже подходили к гостинице, когда встретили Николаева. Еще издали заметили, что Виссарион Леонидович явно навеселе.
— А-а-а, Зарецкий и Рабкин, вы-то мне и нужны. Вы где скрываетесь? — пошатываясь, подошел он.
— Почему скрываемся, Виссарион? И зачем мы тебе нужны? — рассмеялся Рабкин.
— Я технический руководитель, и вы все в моем распоряжении, — пояснил заплетающимся языком Николаев.
— В каком таком распоряжении? — со смехом спросил Виктор Семенович, — Мы разгонным блоком не занимаемся, у нас Афанасич технический руководитель. Так что мы сами по себе, — пояснил он.
— Кто такой Афанасич? — с удивлением спросил Николаев. Он действительно меня не знал. По работе мы с ним никак не пересекались. Рабкин показал на меня, — Не имеет значения. Чтоб завтра оба были на работе, как штык, — приказал пьяный Николаев.
— Будем-будем, — продолжал смеяться Рабкин.
Я же молча стоял и лишь удивлялся поведению горе-руководителя, который в таком состоянии вышел из гостиницы. Ведь стоило ему попасться на глаза бессменному коменданту площадки Огородникову, не миновать позорного выдворения в Москву в двадцать четыре часа. Я знаками показывал Рабкину, что надо бы увести нашего коллегу в гостиницу, но Виктор Семенович меня не понимал.
— Что это у вас в сумке? Ну-ка покажите, — меж тем строго потребовал «начальник».
— Картошка. Вот купили в магазине, — пояснил Рабкин.
— Хорошо. Отсыпьте половину, — подставил он свою сумку, — А то неохота топать в магазин.
— Мы за ней целый час стояли. А ты хочешь за просто так у нас получить? Нальешь полфляжки, получишь, — начал торговаться Рабкин.
— Насыпай, Виктор Семенович, а то попрется в магазин в таком состоянии, — не выдержал я.
— В каком состоянии? — возмутился Николаев, — Я трезв, как стеклышко. Могу по прямой пройти. Пройти? — попытался он сдвинуться с места, но пошатнулся.
— Не надо. Верим, — сказал ему, — Пойдем в гостиницу. Там насыплем.
С большим трудом удалось увести в гостиницу нашего шумного и довольно упрямого коллегу.
— Где он так набрался в разгар рабочего дня? — удивлялся Рабкин, — Ну и Вися. Видел бы его Бродский. Сам бы отправил в Москву по шпалам.

— Пойдем, Афанасич, куда-нибудь поговорим по душам, — предложил в этот раз Николаев. Мы вышли из здания и прогулочным шагом двинулись в сторону архива, — Я давно за тобой наблюдаю, — продолжил он, — У тебя не складывается с Мазо. Мне же он прямой конкурент. Сейчас мне срочно нужен компромат против него. Помоги, Афанасич. Будем друзьями, — выдал он свое странное предложение.
— Мазо сам по себе ходячий компромат, — ответил ему, — А дружба это святое. Я всегда дружу с кем-то, а не против кого-то. Так что извини, Виссарион, я тебе не помощник.
— Напрасно ты так. Сейчас решается, кто будет замом Бродского. Мазо первый кандидат, но замом буду я. Вот увидишь. За меня Дорофеев, Филин и Воршев, а Мазо поддерживает один Бродский. Так что выбирай, с кем ты, Афанасич. Смотри, не прогадай, — завершил Николаев разговор откровенной угрозой.
Я смотрел на этого маленького неказистого человечка и вспоминал его пьяное выступление на полигоне. «Типичный Шурик Шашев, Маленький Наполеончик», — мелькнула мысль, развеселившая настолько, что чуть, было, не рассмеялся.
С того самого дня про себя звал Николаева не иначе, как Маленьким Наполеончиком. Меж тем, через день на доске объявлений вывесили приказ о назначении Николаева заместителем начальника отдела. Ну и дела.
Еще через день пришла новость, которую долго обсуждали во всех курилках. Наш испытательный комплекс вывели из-под Шабарова и переподчинили Елисееву. Чем это нам угрожает и что дает, никто не знал, а потому фантазировали напропалую. Мне же было некогда, потому что с головой погрузился в работу, с ужасом ожидая объявленного в приказе срока.
Я обошел всех начальников смежных отделов и каждому поставил задачу, ссылаясь на приказ Вачнадзе. Все отнеслись с пониманием и тут же назначили ответственных исполнителей срочной работы. Уже на следующий день после моего визита начинали приходить первые материалы. Я тут же адресовал их одному из подшефных, и уже через два-три часа появлялись первые наброски процессов работы конкретной системы.
Я корректировал черновики, и исполнители продолжали совершенствовать процессы в требуемом направлении. Быстрее всех работал Саша Акимов, точнее всех — Лена Перешеина. Математик, как ни как.
Уже через неделю стало ясно, что мы выполнили лишь десять процентов работы. Что ж, это тоже результат. Показал Шульману все, что сделали. Снова дошли до Караштина. Именно с той встречи в его лице у меня появилась реальная поддержка.
— Ты, главное, делай свое дело, — сказал тогда Владимир Михайлович, — О сроках забудь. Недельки на три мы тебя прикроем. А за это время у тебя уже будет материалов на половину документа. Сообща сделаем отсрочку на месяц, и все будет в порядке. А вы, ребята, — обратился он к Земцову и Шульману, — Начинайте программировать и отрабатывать на стенде все, что от него поступает. Вытянем мы эту работу.

Через неделю на доске объявлений вывесили очередной приказ — о создании в нашем комплексе нового отдела. И хотя в приказе не было никакой информации о направлении деятельности этого подразделения, нисколько не сомневался, что основной сферой его интересов будут законы управления.
Начальником отдела назначили Фалеева, работавшего начальником сектора у Воршева. С ним, как и с Николаевым, я тоже никогда не пересекался. Лишь на редких собраниях комплекса он удивлял своей смешливостью. Он всегда смеялся громче всех и по любому поводу. «Жизнерадостный начальник», — всегда удивлялся я.
Недолго думая, тут же отправился к нему.
— Да я все о тебе знаю, — сказал Фалеев.
— Откуда? — удивился я.
— От Володи Четверкина, — тут же рассмеялся он, — Он мой земляк. Не он, конечно, его родители. Так что считай, ты в моем отделе.
— В каком качестве? — поинтересовался у потенциального начальника.
Фалеев достал лист бумаги, на котором была начерчена разработанная мной штатная структура отдела. Пока на ней был жирно выделен лишь один сектор из двух групп.
«Не густо», — подумал про себя, а вслух спросил:
— Ну, и где же я?
Фалеев ткнул карандашом в прямоугольник «Группа разработки законов управления стендовыми испытаниями». Рядом увидел такой же прямоугольник с надписью «Группа разработки сетевых графиков» и вписанной прямо в нем фамилией «Соболев» в качестве ее начальника. Конечно же, неприятно поразила надпись выше — «Начальник сектора Четверкин».
— Вы уверены? — показал на надпись.
— Уверен, — ответил Фалеев.
Сказав, что подумаю, ушел от Фалеева в дурном расположении духа. «Ты, главное, делай свое дело», — вспомнил слова Караштина и постарался выбросить из головы все мысли о новом отделе. В том качестве, о котором давным-давно заявил своей работой, там меня не ждали.

Неожиданно обнаружил полное исчезновение всего руководства. Лишь Николаев одиноко сидел в кабинете Бродского.
А за два дня до срока исполнения рокового приказа он вызвал меня к себе.
— Афанасич, возьми документ Отто и свои наработки. В пять часов нас ждет Елисеев. Готовься к подробному докладу и к грандиозной выволочке.
— Всегда готов! — бодро ответил ему. Да, собственно, что мне терять? Работа кипит, а это главное. Припомнилось чье-то мудрое высказывание: «Все забудут, что сделал не вовремя, но всегда запомнят, если сделал плохо».
Ровно в пять мы были у Елисеева, расположившегося в кабинете Шабарова.
— Вы кто? — спросил он Николаева.
— Заместитель начальника отдела. Неделю назад вы подписали приказ о моем назначении.
— Помню, — подтвердил Елисеев, — Где руководитель комплекса?
— В отпуске.
— Заместители?
— Филин в командировке, Воршев на больничном.
— Кто остался за руководителя?
— Начальник отдела Фалеев, но он не в курсе. Его только назначили.
— Где ваш начальник отдела?
— Бродский на больничном.
— Понятно. Что вы можете сказать о проваленной отделом работе?
— Ничего, Алексей Станиславович. Я только что приступил к своим обязанностям.
— Понятно. Провалили дело и разбежались, как тараканы. А вы, кто такой? — обратился он ко мне.
— Ведущий инженер Зарецкий.
— Это еще зачем? — обратился Елисеев к Николаеву.
— Он руководитель комплексной бригады. Назначен приказом Вачнадзе.
— Ага! — удовлетворенно потер руки заместитель Генерального конструктора, — Так это вы провалили работу?
— Еще не успел, Алексей Станиславович. По приказу работаю лишь полторы недели, но через день непременно провалю.
— То есть вы тоже ничего не знаете?
— Я бы этого не сказал. За полторы недели бригада сделала пятнадцать процентов работы. Отдел Земцова работает прямо с наших листов. Через три недели сделаем половину работы. Больше сделать физически невозможно. Караштин того же мнения. Нашей работой он полностью удовлетворен.
— Хорошо. Почему эту работу нельзя было сделать раньше? Кто ее делал до вас, и где результаты той работы?
— До меня ее делал начальник группы Отто. Результаты в этом документе, — показал ему архивный документ, — Документ к работе не пригоден.
— Где Отто? Кто его начальник? Обоих ко мне, — распорядился Елисеев, обращаясь к Николаеву.
— Отто в отпуске, Мазо на больничном, — тут же ответил Николаев.
— Поработал, теперь отдыхает. Ладно, со всеми разберусь. Судя по всему, вы с работой справляетесь, — обратился ко мне зам Генерального, — Почему же вас сразу не подключили?
— Самому хотелось бы знать, — ответил ему.
— Вы можете рассказать в общих чертах о характере работы. Я системотехник. Постараюсь понять. Кстати, как вас зовут?
— Анатолий Афанасьевич. Могу, конечно.
Минут за десять объяснил Елисееву основные принципы, заложенные в основу программирования АСУ. Что поразило, он сходу понял, что, по сути, мы создаем технологию совместной работы технических систем и обслуживающего персонала, оформляя это на языке высокого уровня, который затем автоматически трансформируется в машинный язык.
— Очень хорошо, Анатолий Афанасьевич. Техническая сторона вопроса мне понятна. Доложите организационную.
Минут за пять пояснил ему схему взаимодействия со смежниками и исполнителями-программистами.
— Сколько времени вам потребуется, чтобы выполнить работу в полном объеме?
— Два месяца, Алексей Станиславович.
— Вы гарантируете?
— Слово офицера запаса, — вырвалось у меня. Елисеев рассмеялся. В это время у него пискнули редкие тогда электронные часы.
— Извините, товарищи, рабочий день окончился. Вы можете задержаться еще минут на пять? — спросил он нас с Николаевым. Мы были потрясены. Никто никогда не задавал подобных вопросов, оставляя нас после работы на несколько часов безнадежного ожидания в приемной. Мы вдруг почувствовали себя людьми.
— Разумеется, — сказал за нас обоих Николаев.
— Завтра к семи утра оба ко мне с вашими предложениями о переносе сроков стендовых испытаний. Все пункты должны быть обоснованы. Мне придется докладывать министру, почему ракета готова к испытаниям, стенд готов к приему ракеты, а испытания проводить нельзя. Что у нас не готово?
— Мозги, Алексей Станиславович, — ответил ему. Николаев рассмеялся. Елисеев даже не улыбнулся.
— Совершенно верно, Анатолий Афанасьевич. Вот только почему?
— Потому что забыли об их наличии. Железо сделали, а математика осталась в стороне. Американцы четверть бюджета истратили на разработку матобеспечения. А сколько истратили мы?
— Все правильно, Анатолий Афанасьевич. Ваши начальники тоже забыли о ваших мозгах, или сделали это намеренно. Ладно, с ними разберусь. Жду вас завтра к семи ноль-ноль. До свидания, товарищи, — пожал нам руки наш новый начальник.

Мы вышли из кабинета окрыленными. Я впервые почувствовал поддержку, да еще сразу руководителя высшего звена. Ведь до сих пор у меня было ощущение, что, выпустив заведомо невыполнимый приказ, меня намеренно подставили под удар Генерального директора, выгораживая таким образом Отто, бездарно провалившего ответственную работу. А значит, помощи ждать неоткуда. Я обречен стать жертвой умелых манипуляторов. Ведь выполнивший план Отто, юридически не виновен ни в чем, а вот не выполнивший приказ Гендиректора руководитель комплексной бригады — прямой виновник срыва Правительственных сроков стендовых испытаний МКС «Буран», хотя речь идет об одной и той же работе. Теперь, когда неожиданно возникла реальная опора, появилась уверенность, что мы выполним роковой приказ. Пусть не в срок, зато качественно.
А рядом шел Николаев и рассуждал о своем видении перспективы:
— Ну, все. Теперь Мазо крышка. Да и Бродскому не поздоровится. Поверь, Афанасич, я буду начальником отдела. Так что держись меня. Ты сегодня был на высоте. Сам Елисеев тебя воспринял как специалиста и как руководителя, а это немало. Теперь, Афанасич, все от тебя зависит. Вытянешь работу — я на коне, а провалишь, я вместе с тобой загремлю. Мы с тобой теперь одной ниточкой связаны. Я-то в этом деле ничего не смыслю, одна надежда на тебя. Поможешь мне стать начальником отдела, я тебе этого никогда не забуду, — забыв о работе, нес он какую-то околесицу.
«Наполеончик он и есть Наполеончик. О чем ему еще рассуждать, как не о росте, если он Маленький», — мелькнула развеселившая мысль, и я рассмеялся. Николаев посмотрел на меня с удивлением, но продолжил:
— Ты смотри, Афанасич. К завтрашнему утру все подготовь тщательно. Все взвесь и проверь досконально. Не подведи меня, — выдал он последние указания перед тем, как мы расстались.
Дома рассказал жене о своей встрече с космонавтом Елисеевым, поскольку для нее его должность зама Генерального была чем-то потусторонним, и сообщил, что утром мне вставать в половине пятого, чтобы не опоздать на очередную встречу.
Часа за два подготовил проекты документов и лег спать. Не спалось. Захваченный водоворотом мыслей, так и проциркулировал между бодрствованием и полусном до самого подъема.

Под писк электронных часов Елисеева мы с Николаевым вошли в его кабинет. Я положил перед ним мои рукописи. Внимательно посмотрев материалы, он пристально взглянул на меня, усмехнулся и вызвал секретаря:
— Срочно отпечатайте, — отдал ей мои листочки, — Спасибо, Анатолий Афанасьевич, все изложено четко и аргументировано.
Пока печатали документы, впал в состояние полусна, а потому почти не слышал, о чем беседовали Николаев с Елисеевым. Но, мне показалось, в разговоре превалировал голос Николаева, а разговор шел ни о чем. Так, заурядный треп.
— Поехали, товарищи, — вернул из состояния прострации голос Елисеева.
Мы вышли из нашего корпуса, сели в его машину, и минут через десять оказались у здания ЛКК, а еще минут через пять — в кабинете Главного конструктора «Бурана».
— Здравствуйте, Зарецкий. Как там поживают ваши нестандартные алгоритмы? — удивил Губанов тем, что еще помнил меня и мою работу, с которой летали в Харьков, — С чем пожаловали? — спросил он, приветственно пожимая руку.
— Нестандартно поживают, — ответил, понимая, что вопрос задан скорее из вежливости, чем в ожидании пространного ответа, — Мы с проектами решений по законам управления, Борис Иванович, — положил пред ним отпечатанные документы.
Не успел Губанов раскрыть папку, как Елисеев подошел к нему, и что-то шепнул на ухо. Борис Иванович тут же встал с кресла, и оба руководителя, захватив папку, удалились в комнату отдыха.
Минут через пятнадцать вышли уже без папки, оживленно беседуя о чем-то своем.
— Двух месяцев вам хватит? — резко оборвав разговор, обратился ко мне Губанов.
— Хватит, Борис Иванович, — подтвердил, сообразив, что вопрос о переносе сроков стендовых испытаний уже решен.
— Не подведите, — протянул он руку.

Назад ехали без Елисеева. Он остался в своем кабинете, куда привел нас от Губанова.
— Что ж, товарищи, Губанов пошел нам навстречу. Вдвоем мы смогли убедить министра. Вот только другой такой возможности у нас не будет. Так что, Анатолий Афанасьевич, желаю успехов и надеюсь на вас. А вы, Николаев, окажите ему максимальное содействие. Спасибо за работу. Назад вас отвезут. До свидания, — попрощался с нами зам Генерального.
— Где вы пропадаете, Анатолий Афанасьевич? — бросился ко мне Саша Акимов, — Мы тут в полном неведении. Никого из руководства нет, а нас просто завалили материалами из отделов. Несут и несут. И все требуют вашей подписи, причем, с указанием не только даты, но и времени передачи материалов. Ну, я всех успокоил, у всех все принял, расписался за вас. Где смог, даже проверил. А нам что делать, Анатолий Афанасьевич? Завтра уже срок, а разве столько информации переработаешь? — озабоченно тарахтел Саша.
Вот тебе и молодой специалист. Да месяца через три он даст фору многим старшим инженерам. Авральная работа быстро сделает его, да и остальных ребят, классными специалистами, умеющими решать любые сложные задачи.
— Успокойся, Саша, сейчас все расскажу в деталях, — улыбнулся ему.
Собрав наш маленький коллектив, поведал о том, что произошло вчера и сегодня в кабинетах Елисеева и Губанова. А случилось главное — нам дали реальную возможность сделать эту работу. Разумеется, быстро, но зато без суеты и спешки.