***

    Холст преображался на глазах. Ткань подготавливалась к рисованию, покрывалась грунтовкой, от запаха которой кружилась голова. Руки выполняли привычные движения, но в этот день всё приобретало особенный смысл. Голубь за окном казался вестником свободы и любви, свет и тень играли и переливались, создавая причудливые образы. Каждое сказанное слово отдавалось эхом в её голове. Сочетания звуков, казалось, возвращали её в те времена, когда человеческая речь играла очень важную роль, когда люди подражали животным, и каждый звук был первобытным, был корнем и сердцем человеческого языка. Она находилась в том состоянии, когда не вериться, что счастливый день настал, и когда так легко смеяться над собой, чувствуя себя душой, победившей тело.
  В обветшалом здании, бывшем когда-то заводом по производству мебели, Виктория рисовала то, что пела ей душа, выплёскивая свои мысли и чувства на холст. Всё сплеталось в едином танце времён: рок-музыка и средневековые напевы, ангелы и демоны, современность и тайны прошлого. Кисть порхала над миром, унося далеко за пределы душного города.
  Да, этот день был особенным и счастливым для Виктории , но рядом с ней трудилась над рисунком девушка, чьи мысли не могли остановиться в непрекращающемся потоке, вызывая у неё то радость, то печаль. Мария не смогла бы объяснить, что именно творилось у неё внутри, ведь  её родная и любимая сестра решилась на отчаянный шаг, и неизвестно, чем могла обернуться странная мечта о свободе. Обе они были уже на пределе своих сил, ведь позади осталось лето, полное переживаний и надежд. Сколько всего было сказано, сколько передумано… Но теперь Вику уже никому не удалось бы переубедить и «наставить на путь истинный», а Маше выпал самый тяжёлый жребий – ожидание.
  Виктория работала быстро, отложив подготовленный к рисованию мольберт на просушку и занявшись уже готовым полотном, на котором  оживал загадочный пейзаж, отвергающий геометрию и привычные формы. Бесконечный урок живописи подходил к концу, и учитель начал оценивать результаты работы. Он всегда был строг с сестрами, строг непомерно и часто без оснований. Это, в общем-то, было вполне понятно и даже простительно, если учитывать, что он придерживался классических форм, и его сердце уже не могло перейти рубеж дозволенного. Всё это Виктория понимала прекрасно, но за два года этой маленькой войны за право самовыражения, терпение её лопнуло. Учитель говорил что-то бессмысленное, звуки сплетались, превращаясь в некую субстанцию так, что почти физически можно было ощутить, как уплотнился воздух. Юная художница не слушала, не разбирала слов; ей казалось странным, что в такой знаменательный для неё день кто-то может говорить такой бред и учить нормам и правилам. Она очнулась лишь тогда, когда бред прекратился, и её сознание как-то очень неоднозначно отреагировало на происходящее. Не думая ни секунды, она быстро провела кисточкой по лицу учителя, оставив на нём красный шрам. Затем выпачкала руки в остатках красок и начала вытирать их об его одежду. В помещении воцарилась страшная, испепеляющая тишина, но длилась она не долго.
 - Вон! И не появляйтесь здесь больше!- кричал учитель, обращаясь не только к Вике, но и к Маше, которую он тоже недолюбливал, и которая так же добросовестно, как и Виктория, не появлялась на его занятиях.
 - И не подумаем! Катитесь к чёрту со своими советами!- кричала Виктория.
«Ну, молодец, Вика. Она-то уедет, а мне придётся выслушать от мамы много чего хорошего. Зачем мне всё это?» - думала Маша, покидая вместе с сестрой порог училища.
  По дороге домой, они вновь затеяли спор, конца которому не предвиделось, слишком уж сложным был предмет спора. Спокойствие или буря, равновесие или порыв? Можно ли сказать, что одно из этих явлений лучше другого. Это лишь вопрос предпочтения.
  Человек консервативный предпочтёт сытую и спокойную жизнь, лишь изредка наполняющуюся мелкими тревогами и заботами. Такая жизнь – выбор людей семейных, занявших своё место в обществе. Но спокойствие граничит со скукой, а скука – с безразличием, безразличие же, в свою очередь, погружает человеческое сердце в дремотное состояние, делает его немым, постепенно убивая, одно за другим, все чувства. Однако это далеко не аксиома, и есть люди, чьё предназначение – составлять основу этой тихой и мирной жизни, сохраняя тепло и доброту. Тогда скука и однообразие не омрачают жизнь и не превращают её в ад. Однако и первые, и вторые, как правило, не привносят ни новых идей, ни произведений искусства, в общем, ничего, что способно сделать мир ещё интереснее и ярче.
 Второй тип людей – мечтатели. Мечта – это нечто далёкое и несбыточное, но неизменно заставляющее сердце биться быстрее, захватывающее дух, завораживающее своей красотой и недосягаемостью. Мечтатели способны на многое, ведь свободы у них куда больше, чем у консерваторов. Горизонты мышления мечтателя порой и вовсе не видны – так далеко уносит его фантазия. Чистота и внутренний свет, часто являющиеся спутниками таких гигантов мысли, делают их ещё более трогательными и милыми в сравнении с чёрствостью и необразованностью окружающих. Одним лишь плох мечтатель: грёзам посвящает он всю свою жизнь, так и не воплотив наяву свои замыслы.
 И ещё один тип – бунтари. Они воплощают в жизнь свои или чужие идеи, подвергают сомнению все устоявшиеся мнения и законы, они приносят долгожданный бриз в Море Спокойствия. Но что принесёт новый ветер, какими будут новые ощущения? Самыми сильные бунтовщики – те, которые следуют своей мечте, подчиняясь только своей воле, а не выполняя ничьи приказы. Их сила возрастает по мере приближения к заветной цели. Такие люди – соль земли, ведь их внутренний мир богат, их идеи необычны, и они воплощают эти идеи в жизнь.
  Может ли кто-нибудь из этих трёх типов людей быть более совершенным, чем остальные? А если нет, тогда почему мы подвергаем резкой критике всё, что не сходится с нашими взглядами, когда мы научимся воспринимать людей такими, какие они есть?