***

   В душном городе становилось всё более душно, нестерпимый жар убивал всё живое. Близился конец июля. Каждый день казался Виктории наказанием свыше, ведь в это время года жизнь, и без того текущая медленно и вязко, вообще останавливалась, и город погружался в бесконечный одурманивающий сон. Сердце внутри кипело, рвалось наружу, рыдало от восторга при виде чистой июльской синевы, а вокруг – безразличие, монотонность, однообразие. Ад, если он когда-либо существовал, должен был выглядеть именно так, ведь всё как там: пекло, черти, выползающие из тьмы ночной с пивом и сигаретами в зубах, а также бесконечность всего этого во времени.  Пожалуй, ни одно человеческое существо не сможет жить в таких условиях, не обладая, как минимум, жароустойчивостью и способностью находить себе занятие и с головой в него уходить.
   Виктория вполне научилась уходить в работу, и от того, наверное, ещё была способна на ожидание. Но всё же было у неё то, что недоступно простому обывателю – возможность мечтать. Вы скажете: «У каждого есть возможность мечтать», но это, к сожалению, далеко не так. Позволить себе мечтать может лишь тот, у кого ничего нет. Когда человек понимает, что в этом мире он всего лишь пылинка, небольшое недоразумение, и его век – совсем даже и не век, а какие-нибудь шестьдесят - семьдесят лет, и что сколько не гоняйся за деньгами и славой, всё равно не будешь счастлив, только освободившись от лишнего груза навязанных идей и мыслей, можно обрести способность мечтать. А мечта – спутница романтизма, и когда они объединяются в сознании человека, то мир изменяется. Для романтика мир заключает в себе не бесконечную череду хмурых и безрадостных дней, когда без конца тянется рутинная работа или учёба, нет, мир романтика огромен. Его волнует всё: готические соборы, красивая музыка, ночное небо, души людей, характеры, поиск смысла жизни, любовь, приключения… В этом-то мире и жила Вика, совершенно не желая выходить из него и становиться в строй серых и угрюмых людей, почему-то слишком уверенных в себе и своей правоте.
   Свой мир Виктория пыталась изобразить на холстах, оставляя на каждом из них частичку своего внутреннего света. Её не занимали теперь ни глобальные проблемы, ни люди, ни даже она сама. Просто жизнь, рвущаяся наружу и требующая ярких красок. По сравнению с тем, чего жаждала душа, реальный мир казался юдолью страданий и несправедливости. Всё, что напоминало о реальности, вызывало у неё раздражение и апатию. Всё грубое  и пошлое оставалось за гранью и не попадало в душу. Виктория не хотела знать, что где-то за стенами её сознания существуют несчастье, боль, смерть… Она смотрела на всё это свысока и считала любое несчастье временным, а смерть для неё вообще не существовала, ведь она верила, что после смерти душа сливается с природой, с энергией космоса, растворяясь в океане всего сущего. 
  Влад звонил редко, но писал почти каждую неделю. Объяснял он это тем, что выразить свои мысли на бумаге было гораздо проще, ничто не подгоняет, не тянет за язык, а телефон вынуждает говорить не то, что нужно, быстро утекающее время путает мысли, и ничего толком сказать нельзя. Виктории было безразлично, каким способом он пытался ней связаться: получив письмо, она почти ощущала тепло его рук, прикасавшихся к бумаге, а услышав голос по телефону, жадно вслушивалась не столько в слова, сколько в интонацию голоса. Влад любил говорить много, хотя и делал это крайне редко. Столько всего накопилось в нём за всё время его сознательной жизни, что невозможно было больше копить это в себе. Ему хотелось найти человека, способного не только услышать, но и понять его слова и научиться чему-нибудь из этих слов. В Вике он видел совершенное существо,  которое могло откликнуться на зов его сердца, а главное, услышать ту восьмую ноту, которую так долго ищут поэты и музыканты и которую он нашёл так просто – взглянув на небо и пройдя через сотни дорог. 
   Виктория слушала Влада, и горькое чувство зависти, смешанное со счастьем, вспыхивало внутри неё. Ведь его жизнь была наполнена событиями, новыми людьми, новыми местами. Она была подобна роднику – чистому, быстрому и дарящему радость утомлённым жаждой. И девушка чувствовала себя именно такой – умирающей от жажды в пустыне. Ей хотелось испить из этого горного ручья и навсегда уйти из пустыни.
   Так, за разговорами и размышлением, время постепенно двигалось вперёд. Наверное, не будь этих мыслей, время казалось бы неподвижной скалой. Но, всё же, время шло, и календарь напомнил о том, что подошло начало августа.
   Да, наступил август, но как-то с каждым днём становилось холоднее внутри, в душе Виктории поселилось безразличие. Холодное, немое, ничего не значащее и истощающее сердце безразличие. Мечта больше не спасала её, а монотонность дней как будто говорила: ты – никто, и все твои мысли – ничто, и все твои мечты – вовсе даже не мечты, а просто бред. Когда уже почти настало время, которого она так жаждала, Виктория уже готова была распрощаться со своей мечтой. Происходило это потому, что даже самый сильный и верующий человек иногда забывает, зачем он призван на эту землю. Забывает, потому что не верит в свою уникальность, особенность, в свою, единственно верную, истину. И теперь что-то внутри болело, страдало, приводило разумные доводы. Да, человек был бы во сто крат счастливее, если бы не слушал чужих советов и не верил в   общепринятое мнение. Но, как бы то ни было, девушка находилась в депрессии по поводу собственного существования, а Влад всё с большим нетерпением и радостью звонил, рассказывая о своих приключениях. Счастью его не было предела, ведь теперь он знал, что где-то его ждёт человек, который верит в него, который не считает его образ жизни странным, глупым, бесполезным для общества. Он всеми силами пытался поторопить события и приехать пораньше, но обстоятельства не располагали к этому.
   Мария же пыталась выйти в астрал, играя в компьютерные игры, смотря фильмы про вампиров, читая «Властелина Колец» и перенося свои впечатления на мольберт. Ей нечего было ждать и не о чем плакать, поэтому она пыталась найти смысл в реальной жизни. Во время поисков она поняла, что в жизни может быть много романтики, светлых чувств. Всё зависело только от уровня восприятия или, проще говоря, угла зрения, под которым смотришь на мир. Романтика начиналась не с дорогих ресторанов и принцев в BMW, нет, всё было гораздо ближе. Смотря в окно, Маша видела прекрасные рассветы и закаты, когда нежные оттенки голубого, розового, красного переплетались вместе, превращаясь в прекрасный хаос, по сравнению с которым все житейские проблемы не значили ровным счётом ничего.  лёгкость облака – это ли не свобода? Романтика была в свече, зажженной в темноте осеннего вечера, когда её пламя мерцало, извивалось, затем успокаивалось, как успокаивается человеческая жизнь после бури молодости. Романтика была на крыше дома, где жили Вика и Маша. Там ветер приятно обдувал лицо, звал за собой, играл, запугивал. Страх подойти к карнизу заставлял снова и снова приходить сюда и испытывать снова и снова желание спрыгнуть вниз. Нет, вовсе не для того, чтобы умереть   и забыть о проблемах, а для того, чтобы лететь и преодолеть свой страх. В конце концов, романтика была в картинах, где каждый образ имел особое значение и каждый штрих был как слово в предложении. В общем, жизнь Маши не была особенной, но тот мир, в котором она жила, был несравнимо прекраснее, чем мир большинства окружавших её людей. Мир этот был производен от настоящего, но всё же не шёл с ним ни в какое сравнение
   Пришёл сентябрь, а в городе по-прежнему стояла нестерпимая жара. Этот город был мал, знакомые улицы сжимали в тиски, давили пылающим  асфальтом. Пыль по-прежнему резала глаза, попадала в нос, в уши. в волосы.  В таких условиях невозможно что-либо делать – мозги отказываются работать, а телу грозит перегрев и солнечный удар. Тем не менее, тысячи и тысячи школьников. студентов, рабочих различных специальностей возвратились из отпусков, чтобы возвратиться в свои душный здания, в которых порой не было даже туалета, не то что кондиционера. Среди несчастных, вынужденных творить в таких условиях, были и Мэри с Викой. Наступил очередной учебный год. 
  Училище искусств, как и любое другое училище, вовсе не собиралось заниматься тем, что было интересно его ученикам, а потому снова начались бесконечные споры с преподавателями, чьи взгляды на жизнь и искусство устарели. Плачевное зрелище, когда человек искусства – консерватор, ведь тогда весь его творческий потенциал теряет смысл. Человек должен созидать, ну или хотя бы не отвергать новое. В общем, создавать проекты фонтанов и рисовать надоедливую натурщицу, было всё равно, что изучать бухгалтерский учёт. Поэтому сёстры усердно пытались не посещать занятия. проводя время в самых разных местах и с самыми разными людьми. Иногда они приходили на кладбище, что находилось недалеко от училища, изучали надписи на надгробиях, искали красивые памятники (это ведь тоже искусство). Но это бывало редко, в часы меланхолии и сплина. Чаще же они уходили в заброшенное здание на окраине города и наслаждались тишиной и странной энергией заброшенного места.
  Но прошло ещё две недели, и Виктория получила весточку от Влада, в которой он сообщил, что скоро приедет. Теперь уже было точно не до учёбы и не до размышлений. Настало время действовать.