Сказка про парк, ветер и девушку

* * *

Ветру было скучно.
Он почти всегда испытывал такое чувство, но вот сегодня отчего-то в особенности сильно. Он лениво летал по парку, мимо утоптанных земляных дорожек, которые уже почти совсем скрылись под слоем опавшей жёлтой листвы, и так же лениво размышлял о том, что его жизнь в существе своём почти, что не имеет смысла. Да и не имела она его никогда, если задуматься об этом серьёзно. Сколько он себя помнил, он не делал чего-то такого, что могло бы хоть кому-то помочь в этом мире. Это потому, что он был просто ветром, а ветру не положено в принципе кому-то помогать. Ветер должен лишь выть по ночам в печной трубе, да с хохотом срывать с прохожих шарфы и шапки, забираясь под тёплые одежды и выбивая холодными невидимыми пальцами оттуда последние остатки тепла. Вот и всё, что положено делать ветру.
Однако сегодня ему стало почему-то неуютно одному в его старом и знакомом парке. Быть может, думал он, всё дело в том, что скоро на этот мир опустится осень, а потом придет зима, и он будет вынужден уступить место своему брату, северному ветру, тому, у кого больше сил и больше времени на то, чтобы доказать людям, что природа пока что ещё сильнее, чем они. А может потому, что ему сегодня просто более одиноко, чем обычно…
Одиночество… Он на секунду остановился, задумавшись, и ворох подхваченной им листвы мягко и плавно упал на землю. А что такое вообще это самое одиночество? Он слышал когда-то, что люди могут испытывать одиночество, и примерно даже представлял себе, что оно есть на самом деле, но не до конца, просто слышал, как двое, гуляя по парку, говорили между собой об этом. Одиночество, сказали они тогда, это когда нет никого рядом, когда некому сказать то, что тебя сейчас волнует, или даже просто помолчать с кем-то о чём-то.… Разве ветер может быть одинок? Скука – да, но одиночество? Да и потом, как можно понять, одинок ли ты или нет, если ты не знаешь, что это такое?
Неожиданно он заметил маленькую человеческую фигурку, что брела вдоль дорожек, мимо лавочек с потемневшими от влаги досками, на которых сидели противные блестящие улитки, и, что было сил, припустил за ней вдогонку. Облетев её кругом, он понял, что это просто девушка, одетая к тому же в легкую весеннюю куртку. Ну, нет!... С ним такие шутки не проходят! Когда ему попадался такой человек, он делал с ним то же, что всегда: дунул что было силы прямо в лицо, и, ожидая увидеть, как девушка плотнее запахнёт куртку и спрячет покрасневшие от холода нос в воротник, пролетел со свистом мимо. Но девушка не сделала этого. Она только молча опустила руки, и, шагнув к скамейке, села прямо на сырые холодные доски, закрыв лицо руками.
Ветер остановился в замешательстве, и жёлтые листья снова закружились в медленном танце, падая на уже чуть схваченную ранним морозом землю... Странно… Так не должно быть, так не бывает! Всегда люди, с которыми он играл в эти игры, ёжились, заворачивались в свои неуклюжие тёплые одежды, и спешили прочь, а она?.. Почему ей всё равно, что он дует ей прямо в лицо, что у неё покраснел нос, а щеки, наоборот, стали белыми и, наверное, болели уже от холода? Почему она не замечает того, что скамейка, на которой она сидит, сырая и противная, а деревья на её головой скрипят и шуршат всеми своими ветками, горько жалуясь на холод и непогоду? Что с этой странной девушкой не так? Может, она просто одинока? Может быть, вот это как раз люди и называют одиночеством? Что же с ней такое случилось?..
А девушка всё так же продолжала молча сидеть на скамейке, не поднимая головы, и плечи её вздрагивали. Потом она наконец-то посмотрела куда-то в сторону слепыми от слёз глазами, вытащила из сумочки носовой платок, и попыталась, было вытереть размазавшуюся от слёз тушь, но, само собой, ничего из этого не вышло. Тогда она достала из кармана три бумажных листа, вырванных из простой ученической тетради в клеточку, и стала вглядываться в них, поминутно всхлипывая и, вытирая продолжавшие струиться по щекам слёзы тыльной стороной ладони.
Ветер ничего не понимал. Он ещё немного покружил вокруг неё, потом осторожно присел рядом с девушкой на скамейку, попытался, было заглянуть в листик бумаги, что она держала в опущенной ладони, но девушка снова шмыгнула носом и повернулась к ветру спиной. Тогда ветер, внезапно осененный какой-то, только ему понятной мыслью, сорвался с места, и пропал вдалеке…

Когда он вернулся, запыхавшийся и уставший, скамейка уже опустела. Девушки нигде не было видно, и только в луже плавали белые клочья разорванных страниц. Ветер попытался разобрать, что там на них было написано, но буквы уже расплылись от влаги в странные фиолетовые каракули. Тогда он пожал плечами, нагнулся и аккуратно положил на мокрые доски цветок акации, что росла в самом дальнем углу парка. Потом ещё раз легонько пошевелил белые кусочки бумаги, сгоняя их в кучу, а затем, свистнув, рванул куда-то, шелестя листвой, и сам тут же потерялся в шорохе и шелесте идущей за ним по пятам осени…