Река времени 39. Четвёртый курс училища

Последние дни каникул  1964 года прошли в Ленинграде. Летом  семья моей девушки снимала дачу в ближнем пригороде Ленинграда, куда добирались на автобусе от Охтенского моста. У Тани был отпуск, и я, соскучившись по ней  за время моего Кавказского путешествия, приезжал к ней с утра. Помню, что пару раз даже у них заночевал. Мне постелили на раскладушке в одной комнате с моей девушкой, но ни каких «глупостей» мы не допускали, так как  в соседней комнате спала её мама.
Корабельная практика 1964 года начиналась сразу же после отпуска. Мы уезжали с Московского вокзала поездом на Архангельск. Помню, что Таня пришла меня провожать с роскошным гладиолусом. К этому времени уже несколько человек с нашего курса женились, а большинство обзавелись постоянными девушками, так что на перроне женщин было не меньше чем курсантов.
 Практику третьего курса мы, подводники с первого и второго факультетов, проходили на строящихся атомных подводных лодках в Северодвинске. Я, Саня Игнатов, Миша Левиев, Саня Сысоев, Миша Туровец и еще несколько человек из нашего класса  попали на  АПЛ К-11. Подводная лодка К-11 627А проекта, была передана флоту в марте 1962 года. Но к моменту нашего прибытия на неё в августе 1964 года, она уже  восьмой месяц  стояла в 15 цеху  судоремонтного завода «Звездочка», где производился её   аварийно-восстановительный ремонт. 
 Командиром БЧ-5  был Вовша Самуил Израилевич, командиром электротехнического дивизиона, в подчинение которому, мы, курсанты-электрики  находились, был Валентин Назаров.
За исключением курсанта 1 факультета Попова, пришедшего в училище с атомной лодки, мы все впервые оказались на АПЛ. Естественное любопытство, подстегиваемое пониманием, что всем нам в скором времени придется служить на этих загадочных объектах, заставляло нас с волнением ожидать первого посещения. Но когда я впервые спустился в рубочный  люк К-11 и пошел по отсекам, закрывая за собой переборочные двери, мне показалось, что это уже все было. Настолько  атмосфера на ПЛ 627 проекта оказалась похожей на  мне хорошо знакомую ПЛ 613 проекта. Похожего оказалось значительно больше, чем отличий. Лишь реакторный отсек, где через стекло выгородки реактора  можно было увидеть нечто незнакомое, да помещениен пульта управления ГЭУ, с бесчисленным количеством приборов и разноцветных ламп, выделялись на фоне общего узнавания.
Наша практика заключалась в том, что нам позволялось лазить по всем отсекам ремонтирующегося корабля. Чем, однако, мы не очень злоупотребляли. Когда подводная лодка стоит в ремонте, работающего народа на ней так много, что не имеющие сиюминутной полезности  курсанты, всех только раздражают.
Поэтому, совершив ежедневную обязательную  «экскурсию» по её отсекам, мы находили место, где ни будь на солнечной полянке внутризаводского сквера, и  загорали, играли в карты или читали художественную литературу.
В конце рабочего дня организованным порядком с завода добирались до казарм учебного отряда, где нам было определено житьё.
По субботам и воскресеньям нас отпускали в увольнение. В редкие для Северодвинска  теплые дни августа ездили на хороший песчаный пляж острова Ягры. Ходили на танцы в Дом офицеров и в Матросский клуб. Но каких либо явных воспоминаний о знакомстве с девушками во время этой практики у меня не осталось
В Ленинской комнате казармы с нами проводились занятия по специальности, руководителями которых были флагманские специалисты бригады и офицеры с подводных лодок бригады. Там  же я впервые  увидел  героя фольклора атомного подводного флота Жору Муляву.
В это время Мулява был командир дивизиона движения с АПЛ К-11, к которой мы были приписаны.
 Через несколько лет мне довелось познакомиться с Жорой в 39 бригаде новостроящихся кораблей, куда он был назначен  командиром электромеханической боевой части, на третий корпус  АПЛ 705 проекта. В то время  я служил инженером по автоматике электрооборудования в воинской части 31081 на головной лодке этого проекта.
 Следующая «заочная встреча» с Мулявой у меня произошла в жаркий апрельский вечер 1982 года, в Гаване, где в баре гостиницы Amistad мы, четыре  офицера группы Советских военных специалистов, пили пиво и травили  байки. Инициатором «заочной  встречи» был пожилой армейский полковник,  рассказавший нам «Историю про то, как Жора Мулява ходил в Большой театр».
Я слышал исходную версию этой байки в  1967 году, в Обнинске от капитана 3 ранга Могилы,  моего соседа по офицерскому общежитию и такой же легендарной личности. За 15 лет от истории осталась только основная идея да фамилия главного героя.
Последняя встреча произошла уже в постсоветское время. Случайно, на Северном кладбище  Санкт-Петербурга я увидел свежее захоронение и знакомую фамилию  с фотографией Жоры на памятнике. Мы с женой и нашими приятелями постояли у могилы хорошего человека, и я рассказал им знаменитую историю.
В 2010 году я воспроизвел на  Прозе.Ру  её письменный вариант под названием «Шутки Большого Круга». (http://proza.ru/2009/12/13/451).
В нашей  казарме  жили и курсанты 1 факультета, и я помню,  что мы беззлобно потешались над одним из однокашников, по фамилии Василенко, предпринимающего, по совету его девушки, трудные попытки похудеть. Он по нескольку дней ничего не ел, а потом молодой организм брал верх, и он срывался. Я не могу сказать, что он был толстый. Обычный крепкий паренек.
 На мой взгляд, он похудел. Но, по-видимому,  девушка от него требовала того, что он ей не мог дать. А он думал, что вот станет таким стройным, как она хочет, и все будет хорошо. Однако, стало совсем плохо, настолько плохо, что влюбленный парень, стоя в карауле, застрелился. След от автоматной пули на своде подъезда, ведущего в библиотеку, так и оставался, в течение более 10 лет, немым укором нашим насмешкам.
По прибытию в училище после окончания практики, как обычно все занялись приятным занятием пришиванием курсовых знаков. 4 шеврона на нарукавном знаке выглядели вполне солидно. Для меня еще нескольких моих одноклассников предстояло еще и  замена  погон.  К моменту нашего прибытия уже был приказ о присвоении старшинских званий  курсантам, назначенным на должность младших командиров.  Я получил звание старшины первой статьи и назначение заместителем командира взвода на первый курс, в 211 класс. В отличие от других своих подчиненных, у которых на третьем курсе я был командиром отделения, и со многими из которых в дальнейшем довелось служить в бригаде новостроящихся кораблей, с этими своими подопечными,   вне училища  мне почти  не пришлось контактировать. Единственное исключение - Саня Котов, который после окончания Военно-Морской Академии, в конце семидесятых годов служил флагманским электриком в Гремихе, куда я несколько раз привозил курсантов на корабельную стажировку.  У меня сохранилась фотография, на которой я, окруженный  своими подчиненными, сижу на скамейке во дворе около санчасти училища. Среди них совсем молоденький Женя  Пудовкин, о котором в большой биографической энциклопедии написано:
Пудовкин, Евгений Константинович. Народный депутат РФ (1990—1993), был членом Комитета Верховного Совета РФ по международным делам и внешнеэкономическим связям, входил во фракцию "Демократическая Россия" и в парламентскую "Коалицию реформ";
Во время конфликта между Президентом Ельциным и Парламентом РФ в сентябре-октябре 1993 г. отказался подчиниться требованиям Указа о роспуске Съезда народных депутатов и Верховного Совета. Участвовал в Х чрезвычайном съезде народных депутатов, находился в здании Дома Советов России вплоть до его обстрела и штурма. Был включен в список лиц, на которых не распространялось действие Указа Президента от 23 сентября 1993 г. "О социальных гарантиях для народных депутатов РФ созыва 1990—1995 годов".
Но тогда, осенью 1964 года, ни кто и предположить не мог, что события в нашей стране будут развиваться так драматически. Хотя в общественной жизни страны было не все благодушно. В октябре пленум ЦК КПСС освободил Н. С. Хрущёва со всех партийных и государственных должностей.  В нашей среде это событие было воспринято спокойно, так как всем уже порядком надоели славословия в адрес человека «разоблачившего культ личности», но вполне благосклонно их  принимающего. Кроме того, вся мощь партийно-политического аппарата была брошена на оправдание этого, по большому счёту, государственного переворота, так что мы восприняли перемены как правильные и необходимые.
Этой осенью семья моей девушки,   живущая в коммунальной квартире, наконец, получила жильё. И я, уже на правах своего человека, помогал им переезжать из старой комнаты на 4 линии Васильевского острова в большую трёхкомнатную квартиру в новом доме на улице Стахановцев. Таня, как девушке «на выданье», поселилась в самой маленькой, но раздельной,  комнате, и с тех пор, всякий раз, как я к ней приходил, у нас была возможность на законных основаниях закрыться для «воркования».
В ноябре 1964 года в связи с эпидемией гриппа в училище был объявлен карантин,  увольнения в город отменены и «воркования» для всех, как минимум на месяц, закончились.
На время карантина единственная легальная возможность общаться с девушками остались телефон и почта. К счастью, один мой подчиненный первокурсник был расписан на приборку в кабинете начальника факультета и в вечернее время у меня был доступ к городскому телефону. Но у Тани телефон ещё был не поставлен, и, невозможность даже поговорить с ней, меня очень огорчала. Зато участились телефонные разговоры с моей школьной подругой Лидочкой Соболевой. Я знал, что 12 ноября ей исполняется 23 года, а в одном из разговоров выведал, что это день рождения она будет отмечать в кафе «Восток». И у меня созрел план сходить в самовольную отлучку, но поздравить Лидочку лично с цветами, а не просто по телефону. План был успешно реализован и, поздравив девушку, к вечерней поверке я был уже в училище.
К этому же времени карантина  относится и недолгая переписка, с Леночкой,  своей подружкой по отдыху в Кудепсте.
Зимняя экзаменационная сессия четвертого курса  запомнилась мне одним неприятным происшествием, впрочем, благополучно разрешившимся.  Мы сдавали экзамен по теории подводной лодки. Экзамен был сложным, и инициативная группа курсантов каким то образом устроила «систему», то есть, смогла пометить билеты, по которым  должен был проводиться экзамен. Каждый курсант письменно оформил ответы на назначенные два билета, а держатель этой общественной заготовки должен был выдавать ответы по мере того, как дежурный «засветит», где какой билет лежит. Так как я учился хорошо, то меня вся эта возня с «системой» волновала мало, но и не принимать участие в «системе» я не мог, так как каждый должен был идти на «свой» билет. Поэтому, когда мне перед  экзаменом объявили, что мне «засветили» третий билет, лежащий  первым слева, я еще раз, перед заходом, внимательно просмотрел заготовку к третьему билету  и пошел на экзамен первым.
Экзамен принимали двое: лектор профессор Зараев, и профессор Муру. Я, как и положено, изображая строевой шаг, зашел и доложил Зараеву: «Товарищ капитан 1-го ранга! Старшина первой статьи Бахарев для сдачи экзамена по теории подводной лодки прибыл»!
Зараев ответил на приветствие и сказал: «Берите билет».
Я беру свой билет и докладываю: «Билет №3. Вопросы ясны. Разрешите готовиться?»  «Готовьтесь»! – сказал профессор и стал слушать  доклад о прибытии следующего по очереди курсанта.
В то время мы готовились к ответу, стоя у доски, и я, не очень задумываясь о сути вопросов билета, ориентируясь на зрительную память, начертил чертеж  и выписал необходимые формулы. Помню, что когда рисовал чертеж на доске, немного засомневался в правильности ориентации осей координат. Но только что виденный тщательно выведенный рисунок на «заготовке» прямо стоял перед глазами, и я его и воспроизвел. Как потом оказалось, мои сомнения были справедливы. Оси на «заготовке» были ориентированы неверно.
Точнее сказать, выведенные формулы соответствовали другой ориентации осей. Если бы я формулы выводил сам, ориентируясь на чертеж, то ошибку заметил бы. Но я положился на заготовку, и это меня чуть не сгубило. К несчастью моему, профессор Зараев, который принимал у меня курсовой проект и знал, что я соображаю, вышел из класса. А я, уверенный в себе, доложил профессору Муру, что готов отвечать. Николай Петрович подошел к доске, посмотрел на мои выкладки и сказал: «Стирайте с доски, мне ваши знания ясны»! Я весело исполнил приказ, рассчитывая, что получил пятерку. А он сказал: « Я вижу, что вы списали второй вопрос. Но так как я вас за руку не схватил, то идите. Три балла». В полной прострации я вышел из класса и направился в спальный корпус, где от пережитого волнения задремал, укрывшись шинелью. Через два часа за мной пришел Саша Игнатов и передал мне, что если у меня есть желание еще раз зайти, то Зараев разрешает мне попытаться исправить тройку, он уговорил Николая Петровича еще раз опросить меня. Настроение у меня было сильно испорчено, так как я шел на диплом с отличием, и эта тройка меня выбивала из седла. В голове было пусто и муторно, но не настолько, чтобы отказаться от представляющегося шанса получить красный диплом. Меня запустили на экзамен, когда все остальные получили свои оценки. Экзаменовал меня опять Николай Петрович и после получасового собеседования отпустил, поставив четверку. Меня это устраивало. После экзамена я подошел к профессору Зараеву и поблагодарил за заботу. В процессе разговора выяснилось, что у нас есть общие знакомые. Точнее сказать, общая знакомая семья. В 366-й школе, в параллельном классе со мной, учился Володя Ханович, а его отец, профессор Ханович И.Г., был у Зараева  в 1947 году руководителем дипломного проекта авианосца.
Новый 1965 год мы отмечали  у Коли Тихомирова. К этому времени, он как сверхсрочник, имеющий семью, получил комнату. И вся наша компания, в том числе Саша Сысоев, Миша Туровец, Саня Игнатов, Володя Дорожинский вместе со своими девушками поехали к Коле в Гатчину. К этому времени мы были уже курсантами опытными и оформили нашу поездку, как культурно-спортивное мероприятие. Это позволило нам не только получить увольнительные билеты, но и сняться с довольствия и получить продовольственный паёк в натуральном выражении надвое суток. Коля Тихомиров, как сверхсрочник, несущий дежурство по камбузу, организовал получение продуктов, так что для  новогоднего стола надо было покупать только напитки.
 Празднование Нового года прошло  не без происшествий. Саня Игнатов, неосторожно играя с бенгальским огнём, подпалил тюлевую занавеску окна. Она моментально вспыхнула, как порох. К счастью, всё обошлось благополучно, возгорание тут же ликвидировали, и праздник продолжился.
Заметным событием второго семестра четвертого курса был курсовой вечер всех трех факультетов. Курсовой вечер  считался у нас главным культурным мероприятием года и подбор приглашенных делался очень скрупулезно. К этому времени, я уже изредка начал  встречаться со своей школьной подругой Лидочкой Соболевой, хотя большую часть увольнений продолжал проводить с Татьяной. Таню, как мою девушку, знали не только мои приятели курсанты, но и все их постоянные подруги. Поэтому просто замолчать про курсовой вечер я не мог. Как я сумел объяснить Татьяне, почему  её не пригласил на главный вечер года, сейчас уже не помню, наверное, что ни будь, выдумал про гарнизонный караул, в который пошел со своими подчиненными первокурсниками наряде. Во всяком случае, на этом вечере я был с Лидочкой Соболевой, которая через год стала моей женой. Помню, что мой ближайший приятель, Рыжий, очень скептически высказался о моей избраннице: «Попомни, мои слова, эта рыженькая лисичка тебя съест!» Но жизнь показала, что он был не прав. Вот уже 45 лет, как мы живем в любви и согласии. И все мои приятели убеждены, что я сделал правильный выбор. Впрочем, и Рыжий, сделавшись своим человеком для нашей семьи, стал считать так же.
На заставке Соборная улица в Гатчине В Новый год
Продолжение:http://proza.ru/2011/06/26/1347