остров счастья

Отец в ее семье безбожно сквернословил. Матершина слетала с языка легко и непринужденно. Вся речь состояла из суррогата ломаных словечек русского сленга деревенского парня из глухой богом забытой провинции. И смрадного отборного мата уголовного проис-хождения. Напитавшего его по неизвестной причине. Возможно из-за окружения грубых шоферских сознаний на работе. Которые отбыли сроки и остались здесь в местах отсидки на вольных хлебах, из-за неимения прописки в родных краях. Или были отпрысками семей, где кто-то из родителей был, судим когда-то. Ведь среда обязывала с волками жить и по-волчьи выть. Тем более что, сознание его этому не сопротивлялось. А охотно тонуло в болоте бескультурья с радостным оправдание, что вокруг все такие.
Краем подлых людей звали эту ссыльную сторонушку. Историческая летопись которой началась во времена Петра Великого. И здравствовала по сей день, оставаясь местом, куда ссылались души многих, не нашедших себя в мирной жизни. За колючую проволоку мужских и женских колоний.
Мать была обыкновенной женщиной, приехавшей в город из ближайшей деревеньки. Работая школьным библиотекарем, она пы-талась урезонивать мужа и делала ему замечания, чтобы он не матькался хотя бы при детях. Но этим только еще пуще вызывала в нем бури и вихри матерной брани, которые покрывали головы всех близко стоящих к источнику ругани, независимо от возраста и положения. И со временем она отступилась от попыток призывать мужа к совести. И оставила все, как есть на произвол судьбы.
Но сама никогда не сквернословила, хотя имела характер эне-гичный и вспыльчивый. Так дети росли в семье между двух огней. Грубого отцовского с руганью и рукоприкладством. И материнского, вечно занятОго хлопотами по дому и казенной работе. Затурканного усталостью, запуганного мужниной жестокостью и не готового к общению с детскими сознаниями. Ведь в их деревенских семьях так было заведено. Что женщины много и тяжко работали наравне с мужчинами и рожали детей. А дети своим кланом растили друг друга. А проще сказать росли, предоставленные сами себе.
Она помнит, что в детстве всячески старалась избегать внимания отцовского, предпочитая не очень любимую долю няньки младшего брата. Чем прогулки с отцом, который почему-то, обожал водить ее на футбол. Где после матча пил пиво с водкой, празднуя победу или поражение. В кругу друганов - шоферюг, хвастаясь успехами малолетней дочери. Заставлял ее на память читать стихи из домашней подшивки детских журналов. Чем приводил их в дикий восторг. От которого они громко ржали и похабно матерились. Обращая на себя внимание прохожих.
А она шестилетняя девчушка опасливо оглядывалась по сторонам. С трепетом сердечным, чтобы не дай бог, ее не увидели де-вочки из балетной школы. Которые будут опять шушукаться, и показывать на нее пальцем, как в прошлый раз. И все расскажут препо-давательнице танцев, которой придется признаваться, что среди подвыпивших мужчин был ее папа. И будет очень стыдно за папу, за себя и за маму. Которой учительница тоже будет выговаривать, что девочке не место среди нетрезвых мужчин .Что это некультурно. И мама будет кивать головой, краснеть, соглашаться .Ни единым словом не упомянув дикий нрав мужа. И бесполезность увещеваний.
Но больше всего она боялась, что ее может увидеть подружка Галя Разинович. И уже больше никогда не пригласит к себе домой в гости. В ее домашний рай, уютный и мирный. Со своими ангелами в лице бабушки, папы, мамы и маленьких братьев с сестренками. Где семья каждый день собиралась обедать или ужинать за круглым столом под оранжевым обажуром. И ей там, чужому ребенку, хватало место. Она не была голодна, когда ее звали покушать вместе с ними. Но ради того, чтобы посидеть в ауре любви под волшебным обажуром. Дарующим свет, тепло и атмосферу дружескую, как она считала своим детским умишком. Полюбоваться на красивую посуду, многочисленные тарелочки, чашечки, вилочки, ножички. Назначение, которых были даже ей неведомы. Из тонкого металла и легкого фарфора, почти прозрачного, разрисованного красочными орнаментами из цветов и птиц невиданных. Красотищей которой, разрешалось пользоваться во время еды, наравне с взрослыми. Она готова была поступиться многим, только чтобы быть приглашенной в райский дом подружки. Где дети обращались к родителям на ВЫ. А те их часто ласково целовали, а бранили совсем не страшно. Не матершинно, без тычков и ремня…А как-то не страшно, хотя и строго.
А главное, ей иногда разрешалось потрогать черно-белые клавиши большого пианино. Из которого Галин папа, ровно волшебник, извлекал всякие мелодии. Или с дочерью в четыре руки играл веселые вальсы и все танцевали. Гошка младший братец подруги. Пригладив челку на голове важно, как заправский ухажер, неизменно приглашал ее на танец. Движения, которого были ей незнакомы. Но, несколько не смущаясь этой незадачей, ведь она не зря ходила в балетную школу, она танцевала, как могла. К всеобщему удовольствию Гошки, взрослых и остальных детей.
Мир этой семьи был настолько уютным и радостным, в котором дети были любимы, а взрослые уважаемы взаимно. Где не существовало грубых криков, оров и детского испуганного плача. Что из теплоты сердечной так не хотелось уходить домой. В жизнь холодных, сытых, запуганных и жестоких людей.
И в очередной раз вечером, когда она уходила из гостей восвояси, через два дома вверх по улице. То ненадолго задержалась под светящимся окном с оранжевым абажуром. Откуда доносились редкий смех, тихая музыка и струилось счастье…Ей недоступное на всю жизнь, а только изредка, как глоток морозного горного воздуха, от чистоты которого кружилась восторженно голова… Ее детское сердечко сжималось жалостливо, но приходили успокоительные мысли. Что когда она вырастет и станет большой, то она создаст такой же островок счастья . Как у Гали или даже еще краше…