Самаре стукнуло 425. Первые радости, первые печали

Человек рано осознал благое значение рек. Первые очаги цивилизации возникли вблизи великих водных артерий...

В 1556 году Измаил, князь ногаев - властителей левобережья Волги - советовал государю Ивану IV (еще не Грозному) поставить в устье Самары наблюдательный «орешек». Само собой, заботясь прежде всего о русской узде для собственных мятежных мирз. Однако молодой Иван Васильевич простер свой пылкий взор на прибалтийскую Ливонию...


1. ТВЕРДЫНЯ НА ИЗЛУЧИНЕ

30 лет спустя ногаям уж, отнюдь, не улыбались перспек¬тивы русского градостроительства на Волге-матушке. Им досыта хватало "озорства" разгульных казаков, оприходовавших Самарскую луку - с утесами и переволоками - под массовый разбойничий вертеп. Станичники терроризировали всех без разбору: купцов, ногаев, царских слуг...

Зачался долгий 1586-й год. Истерзанная ливонскими провалами Россия жадно зализывала раны в долгожданную передышку. С запада и юга грозно бряцали сталью извечные враги - поляки, шведы, крымцы. На востоке маячил призрак нашествия ногаев – более ста тысяч конных дикарей. Меж тем в самой Москве Ближний боярин и правитель Годунов в одиночку лавировал среди интригующих против него бояр Двора – Мстиславских, Шуйских, Юрьевых, думных дьяков-братьев Щелкаловых...

В то же самое время лучшие атаманы Ермака, не шибко обласканные Москвой, упрямо оседали с лихими ватагами на Яике, в Жигулях. Ища добычу-пропитанье в ногайских уделах, Ввиду чего, не в пример покойному папаше Измаилу, его наследник бий Урус пуще огня боялся любого усиления русских вдоль Волги. Справедливо подозревая в казацких налетах тайную наводку царя. Урусовы разведчики зорко следили за русскими маневрами в Поволжье.

В такой вот "милой" атмосфере с весны до лета 1586-го по царскому соизволенью был спешно и секретно заложен Самарский детинец - деревянный кремль. Отлично оснащенной экспедицией по возведению стен руководил бывалый вояка князь Григорий Осипович Жировой-Засекин. А помогали ему градские головы Федор Елчанинов с Иваном Стрешневым. Строили быстро, но справно, а главное, весьма удачно: с высокого холма (в пределах теперешней Хлебной площади) обзору открывалась пространая панорама окрестностей и природная гавань. Грибами выросли жилые до¬мики, амбары, терем, несколько церквей. Заложен был из камня храм...

Оно конечно, основанию семибашенного детинца "чрез¬вычайно обрадовались" не только ногаи, но и хозяева Жигулей - казаки. Бий (князь)  Урус до конца дней своих возненавидел новые поволжские твердыни и через русского посла Хлопова нудно и регулярно изливал свои "восторги" астраханскому воеводе Лобанову-Ростовскому. Впрочем, все, как и положено, ограничивалось выпуском фонтана пены. Ибо мирзоусобицы не позволяли Урусу собрать войско для взятия новых городов. Мешала и присяга, скороспело учиненная им русскому царю накануне появленья новых крепостей. Из чего понятно, что реальную опасность для юной Самары представляли ближние соседушки с пищалями, саблями и бердышами. К примеру, отчаянный атаман Барбоша стол¬бил под становище пятачок сегодняшней поляны им. Фрунзе (ее так и звали Барбошиной). А литовский выходец Семейка Кольцов обретался на Соку (село Старое Семейкино).

Возникший городок встрял казакам навроде кости в горле. Поскольку еще вчера они без помех плыли стругами к истоку Самары, переволакивались на Яик, нагло и жестоко грабя ногайские стойбища. Угоняли табуны и людской полон. На что Урус, брызжа слюной, только и успевал пенять послу Ивану Хлопову, выдергивая его для рандеву в глухомань - некую Корнюшь. А Хлопов в ответ с завидным постоянством князя переубеждал: дескать, все это безбожные молвки и наветы, царь-батюшка казаков вовсе не жалует. Да и сами пресловутые казаки – просто выдумка и аллегория злых бабаев.

Будчи мужем в политесе искушенным, князь Жировой-Засекин в первые же недели своего воеводства развернул серьезную агитацию среди станичников. Живописуя перед ними прелести государевой службы. Наивный Семейка Кольцов довольно быстро клюнул на сладкие посулы. Зато гордый Богдашко Барбоша грубо на них плюнул и увел клевретов на Яик. Где объединенные ватаги из 700 разбойников с семьями (недалече от современного Уральска) срубили Кош Яик. Сие гнездилище вольных татей наводило ужас на Уруса и его вассалов. Бессильный проучить своих утеснителей, князь из вредности отыгрывался на Хлопове, посадив близ Сарайчика - ногайской своей столицы - царева посла под домашний арест. И тот затосковал. Урусов степной, так сказать, камергер Телесуфа талантливо поганил дипломатическую маету Ивана на Корнюши.


2. OX, HE ЛЮБИЛ САМАРУ КНЯЗЬ НОГАЙСКИЙ

Вторая половина 1586 года. Шляхтичи готовят новый поход на Россию. К Урусу в Сарайчик прибывает из Москвы толмач Бахтеяр с досадным извещением от царя Федора. Православный монарх уведомлял союзника де факто, что волею своей заложил по Волге 4 крепостцы. Создав, таким образом, на Самаре, Увеке, Уфе и Белой Воже аванпосты Российской колонизации, транспортно-перевалочные посты и сторожевые бастионы.

Урус по доброй обыклости осерчал: клокоча негодованием и исходя желчью. Сей дивный взвар выплеснулся, конечно же, на голову несчастного посла Ивана Хлопова. Но тот с поразительно стойким и знакомым однообразием утешал князя: все хорошо, царь тебя любит, а казаков - не очень, и вообще, мол, процесс пошел, впереди консенсус и прочая стабилизация, так что дышите глубже суверенитетом, ваше высочество...

Правда, шутки шутками, но напади в ту пору лях на Русь, Урус, объединясь с сибирским скитальцем Кучумом, мог бы всерьез потрепать восточные рубежи Московии. К счастью, от созданья новоордынской коалиции спасал разброд в слоях кочевой знати. Плюс - прорусские лозунги, кои вдохновенно метал в ногайские массы пригретый в Москве, а потом в Астрахани крымский царевич Мурат-Гирей. Кормясь в почете и довольствии, он профессионально агитировал за дружбу с русским народом. А приехавшим к нему с уговорами ногайским русофобам заявил: не дружите с Кучумом; он дурует як волчище; лучше бейте ему челом московскому патрону...
            
По осени Уруса обуял очередной приступ злости на казаков. И надо признать - небеспричинный. Яицкие головорезы совершили на редкость дерзкие набеги против его ближних вельмож. В наибольший траур поверг князя их рейд по Хозину улусу. И особенно кручинился он за гибель любого сердцу Бабу-хози с женою. Не меньше убивался по захваченной казаками второй супруге Бабу-хози, приходящейся князю сестрой. В придачу атаман Матвей Мещеряк угнал в полон триста хозиных подданных.

От сильнейшего огорченья князь-таки задурил и поднял на Кош Яик орду. Однако его многотысячной кавалерии 700 казаков дали такой солидный напуск, что князь, едва избегнув плена, долго отдышивался в Сарайчике, впредь теша себя экспансионистскими прожектами разве что под пиалушку кумысу. Свидетеля своего позора - Ивана Хлопова - он прогнал. По пути того ограбил, отобрав 26 лошадей, урусов «камергер» Телесуфа...

На благо России, Господь призвал к себе в разгар военных приготовлений грозного польского короля-воителя Батория. Опасность агрессии с Запада отодвинулась.


3. ЗА ПРИСЯГУ... ДЫБА И ВЕРЕВКА

В октябре 1586 года воевода Засекин снарядил на Яик делегацию во главе с теперь уже служилым казачьим командиром Семеном Кольцовым. Дабы тот переманил под хоругви царя отряд самого боевитого и авторитетного казачьего главаря Матюши Мещеряка, после гибели Ермака завершившего разгром сибирского хана Кучума.

Казакам был расписан щедрый перечень льгот и милостей, плюс гарантировано прощение всех прежних вин. Соблазнившись на царские обеты, Мещеряк с полтораста удальцов решил под старость лет послужить Отчизне и двинулся в Самару. Богдан Барбоша вторично отверг царев призыв. Его примеру последовало 350 поплечников. И не прогадали...

По прибытии в Самару мещеряковцев для начала разоружили. Что вольным орлам тогдашнего "спецназа" ка¬залось нестерпимой порухой чести. Но это были лишь цве¬точки...

28 октября князь Засекин повелел: передислоцируйтесь, мол, станичники аж в Астрахань, но прежде верните все свои трофейные рухляди-корысти! А поелику тем часом в Самару понаехало 128 ногайских гостей, воевода решил заодно продемонстрировать им царское благорасположение. Сиречь наглядно показать, кто у Москвы в милости, а кто в опале. Тем самым он смертельно оскорбил, унизил и предал казаков. Низведя храбрейших рубак до зауряд¬ных воров.

И все это перед глазами "презренных кочевников", коих казаки привыкли дербанить и в хвост, и в гриву. Не говоря уж про то, что еще намедни царской грамотой им все вины были отпущены! Вот так Матюша Мещеряк, герой-богатырь и опытнейший вожак, попался на лживую наживку Кремля. Впервой ли?. Однако казачья гордость взыграла моментально. Пред строем ногайских сановников Матюша прямым текстом во всеуслышание заявил, что отдавать ни шиша не намерен. И что, коль уж на то пошло, станичники воевали урусовы улусы по приказу… царя! Что, по всей видимости, было близко к истине.

Вай-вай, перестраховщик по чину, воевода оказался в щекотливейшем положении. Ну, кому, кому... угодить тут: то ль загранице (пускай и в басурманском обличье), либо перешедшим на царский паек вчерашним татям (но при этом землякам)? Увы, кок исстари на Руси, в жертву были принесены свои. В пользу, чинно выражаясь, большой политики и державного престижа…

Последующее было делом византийской техники? Казаков хитростью (скорей всего, по пьяной лавочке) разделили, арестовав их мозговой центр. То есть Мещеряк и его "штаб" оказались в подклети. Обманутых служилых каза¬ков под конвоем сплавили в Астрахань, снабдив грамотой с лаконичным контекстом: «Что делать»? С атаманами?

Матвей и иже с ним зря время в остроге не теряли. А через литовских наемников разослали на Яик, Увек, Дон воззвания: братцы, по распутице придите и ослобоните нас, гарнизон предательской крепости перебейте, самое же Самару спалите! Да, верно, продали чухонцы - те прокламации прочел сам Жировой-Засекин. Реакция была незамедлительной: с ветеранами Сибирского похода заговорили на языке кнута... Под пытками те сознались в своих подначках извести... государев город. Сие не шутка! Не уполномоченный вершить правосудие по делу теперь уже о подрыве державных основ, воевода послал запрос "что делать?" в первопрестольную. Так что Новый 1587-й год Мещеряк с однополчанами встретили на дыбе...

А в феврале из златоглавой столицы боярский сын Постник Косяковский дос¬тавил типичную кремлевскую милость "номер два": смутьянов казнить!

Студеным февральским утром на центральный холм - в аккурат супротив ворот главной башни - вывели достославного Матюшу Мещеряка, Ивана Камышника и некоего Петруху. Да и вздернули на виселице. Под злорадно-торжествующие ухмылы ногаев. Под зубовный скрежет стрельцов. И равнодушное шушуканье столичных "выкормышей".

Боже царя храни... За то, что «товарищи трудов» Ермака Тимофеевича сполна вкусили заслуженную и, увы, традиционную кремлевскую награду. Что воевода-основатель заполучил навек пятно позора. А первогодок с именем Самара открыл мартиролог своих первых и далеко не единственных жертв.

Да не прогневайся, читатель, за малость ироничный тон. Сдается мне, что в Новый год куда нелепей "высокий штиль" од, гимнов, ораторий...

Не зря про то, что свято
Шутя сказал поэт:
«Земля у нас богата,
Порядка в ней лишь нет»…

1996 г.

Иллюстрация: Г. Платонов "Вид на Воложку"

Подробнее эпопея строительства Самары и борьбы с ее врагами – в романе «Горький мед Жигулей» (1985, 2002).