Моё музыкальное отрочество - 3

          И ещё я помню,  конькобежные страсти – хождение в продвинутые,  тридцатиградусные морозы на каток, где можно было взять на прокат коньки, или приносить свои, и под ненавязчивую музыку, за грошовую плату, кататься на здоровье по голубому льду своей мечты навстречу Неведомому Счастью, описывая круги за кругами вслед фантомастическим фигурам своих неведомых сверстников, и не только сверстников, ощущая при этом, что жизнь таинственна и абсурдна в своих детских проявлениях конспиративного желания бесконечного стремления к физическому самосовершенству.

И, вообще, тогда, в далеком девятом классе, увлечение физикой самоутвердающего своего тела, стремление быть сильным, ловким, и независимым… Такой юношеский гедонизм, - «в человеке все должно быть прекрасно»… заставлял часами играть в баскетбол, прыгать в длину или бродить за городом по воображаемым отвесным «скалам», хотя это было намного раньше, бродить в поисках приключений совершенно безобидных, какое - то захлебывание от восприятия  прочитанных книг (Майн Рид!!!), или, наверное, не было тогда осушение энергетики в виде будущего «невинного греха» – сочинению музыки…

Увлечение в восьмом – девятом классе девочкой – отличницей – Светкой Л..

У нее была тяжелая русая коса и красивая крупная голова с носиком как, у Анны Ахматовой. О,  боже мой, я тогда ещё и не подозревал, что в моей стране живет со мною в этом светлом мире, где-то там, в далекой, недосягаемой  Москве гениальная поэтесса, - ПОЭТ – АННА АНДРЕВНА АХМАТОВА, на стихи, которой я когда – то буду сочинять свою собственную музыку – «ДОЛГУЮ И ПРОЧНУЮ РАЗЛУКУ Я НЕСУ С ТОБОЮ НАРАВНЕ»… – нечто подобное было и тогда, в далеком пятьдесят седьмом  году, когда мы втроем – я,  Игорь Михайлюк и Светка Л. давали пешком круги за кругами вокруг нашей центральной читинской  площади, беседуя о чем – то возвышенно столичном и недосягаемом для обычного обывательского восприятия, как мне тогда казалось.

И НА САМОМ ДЕЛЕ, ОБА МОИ СОКЛАССНИКА, В ОТЛИЧИЕ ОТ МЕНЯ, БЫЛИ КРУГЛЫМИ ОТЛИЧНИКАМИ и, впоследствии, окончили  один и тот же томский политехнический институт, став незаурядными инженерами и вполне пристойными личностями. А я  всего-навсего стал неудачником –  то есть никому неизвестным композитором – ха, ха…

 Хотя, Светлана, впоследствии, будучи ко мне всегда равнодушной, превратилась, как выяснилось,  в особу с совершенно апатичным представлением об окружающем мире. Я немного общался с ней, когда она ещё училась в институте.  Запомнилась её ленивая и какая-то грустно-ироническая полуулыбка. Её вялые, скорбные рассуждения о никчемности жизни.  И вся она, - такая необычно распрекрасная своей неловкой очаровательностью, сидя в стареньком кресле, обитым черной, замусоленной кожей, смотрела задумчивым, загадочно – зеленоватым  взором в окно,  в августовский прозрачно-голубой полдень, в девственном  небе которого совершенно не  было ни облачка. И лишь легкая дымка полу-тумана, полу-обмана гуляла в моем воображении легким флером фантазии.

Подобных людей я частенько встречал в своей жизни. В них было своеобразное очарование неприятия активного постижения мира. Увы - все уже открыто.  Все уже сочинено.

Один из моих  малознакомых музыковедов из далекой молодости, будущих кандидатов искусствоведения, искренне заблуждался,  считая, что после  Антона Веберна и вообще Новой Венской Школы – музыку необходимо перестать создавать. Всё! Приехали! Тупик!

Так вот пообщаешься с подобными очень умными и достойными индивидуумами и хоть,  ха-ха, в петлю….

И  мой дружлан -  Витька Журавлев, с которым мы скорефанились с детского сада, отличался от всех нас, пацанов, весьма оригинальными размышлениями.  Его «мировоззрение» было наивно космическим. Глядя затуманенным, мальчишески  ясным взором в бесконечную глубину косметически – ночного неба, усеянного мириадами неясных светил  - упрямо потирая свои орлиные мальчишеские очи, Витек небрежно рассуждал  о том, что жизнь человеческая представляет собою всего лишь ничтожный, мгновенный взрыв высокоорганизованных атомов. И стоит ли напрягаться в этом мире, на этой планете, чтобы хоть что-нибудь успеть сделать путного и для себя, и для других. Мы ведь  все жалкие букашечки по сравнению с жизнью(!!!) вечного космоса…

Однако, впоследствии Витька, как ни странно, в полном несоответствии своей домашней философии отрицания активного образа жизни,  зажил достаточно разнообразной  романтической  жизнью. Кем он только не был. И спортсменом – велосипедистом, и художником, и создателем деревянных моделей планеров, и астрономом – любителем, и судомоделистом, и  фотографом.. (И я с ним был рядом, пройдя с Витькой почти все круги игрового ада, или рая)… Кончилось все это тем, что Витька совершил кругосветное плавание на торговом судне, на котором он с блеском исполнил роль обыкновенного матроса, надорвав при этом сердечную мышцу, где-то в районе экватора…  около Мыса Доброй Надежды.  А потом он списался на берег, заочно закончил пединститут и стал учителем физкультуры в одной из школ в заброшенном на краю света поселке в читинской области, чуть ли недалече от того городка, где прозябает на урановых рудниках бедный и безвинный олигарх  Ходорковский…
Вообще-то с Витькой Журавлевым дружба складывалась неровно. То ссоры, то примирения. Светку Л. он у меня «отбил». И дневник «восьмиклассника» он у меня выкрал, когда мы – ученики восьмиклассники, после учебного года отдыхали и работали в военсовхозе. Витька тогда публично прочел его вслух, когда меня не было,  нашим «совхозным» пацанам. Я горько был обижен, но все-таки простил Витьку - он все же друг с шести лет…
Это из-за Витьки Журавлева мне досталось от мамы скалкой пониже спины…
    Но это уже другая история...