Шаги в ночи

Часть первая.

   "Надо ехать в Москву! - уже решил. Ужас, - как не хочется!"
 
   Не люблю уезжать из дома. Тяну с поездкой, настроение портится. Наступает апатия, вялость, начинаю проклинать всё, что заставляют меня бросить свои повседневные дела, нарушить липкую паутину привычного.
   Я пытаюсь вбить в сознание азарт новых забот. Начинаю при этом проигрывать в мозгу сцены предстоящих событий и собственную реакцию на них. Хотя знаю – не предугадаешь! Всё равно реальность окажется совершенно непредсказуемой, – не такой, как я себе представляю.
    Тревога. Она возникает ниоткуда и прочно застревает в сердце. Фантазия назойливо предлагает картинки мест, где надо побывать, раскрашивает их, - так начинается навязчивая  работа воображения и внутренняя борьба с несуществующими тревогами, - начинаю грызть себя изнутри.
    Ещё ничего не произошло, а я начинаю примешивать модели диалогов.
Я увлечен: есть только мои вопросы, ответов нет! Их и не может быть! Тогда я начинаю диктовать условия. От объема напридуманного я съеживаюсь, возникает ощущение ничтожности, заезженной пластинкой начинает  крутиться  какая-нибудь одна, шальная и надоедливая мысль. "А, - не поеду! Гори всё огнём! Нет, нет, - нельзя..." - схожу с ума.
    Ненавижу себя, - эту особенность в себе, когда ничего еще не произошло, а переживания захлёстывают, доводят почти до истерики.

Проигрывая воображаемые картинки, обрывки когда-то произнесенных фраз, мысленно ловлю «нужный тон» настроения. Водевиль в душе дошел до кульминации! Это смешит... Чувствую, что все не подходит, - выглядит неубедительно - ни предполагаемая поза, ни слова, которые надо при этом произнести. Плохой из меня актёр! Я огорчаюсь, умиляюсь, радуюсь, негодую, всплывают комедийные персонажи, - я похож на них! - и все это, -  то, что называется настроением, я вдруг переношу на дела, реальные, сегодняшние.  Несоответствие настроения сказывается - всё делаю  автоматически, и вижу: ничего не «клеятся»! И это заметно со стороны! "А это - мой плохой характер, - эти мои странности, - я же просто не способен в такой момент думать о том, что делаю, - мои мысли заняты предстоящей поездкой!"
    «Да и впрямь, разумно ли беспокоиться о том, что еще не произошло? Возможно, и не произойдет, - может быть?» - ну уж изрек, как «отрезал», - думаю я.
    «Вот возьму и не поеду! Пусть летит всё к чёрту! Что тогда будет?» - В животе возникают неприятные ощущения, - «это от страха, точно», - ужасаюсь своей мысли. 
«А как не поехать, ну что я, совсем уж немощный, что ли? Да и не совсем все плохо», - начинаю я себя успокаивать, - «есть возможность погулять по Москве, вобрать в сознание массу впечатлений, дела сделать, пообщаться с родственниками».
   Опять утомительная работа воображения, картинки обстановки, ролевые диалоги в мозгу, - «я ему вот что скажу, а он мне вот что…»
Пытаюсь взять "себя в руки", наливаю чай, пью обжигаясь... Чаепитие ненадолго отвлекает от истерик, дарит теплую надежду на хорошее.

   Хватаюсь за какую-нибудь мелочь, но мысли о неотвратимости поездки возвращаются.
"Так в чем же разница этого и другого беспокойства? Что поехал, - что нет, а сознание занято пустым пережевыванием! Нашел занятие - сидеть на диване и всласть переживать! А что я так себя вздрючиваю? – Да врешь ты все! – оппонирую я сам себе. – Тебе надо, чтоб над тобой висела обязанность, как «Дамоклов Меч»!  - Тогда ты будешь «шевелиться»! А так, только и способен, что скулить!»
Я уже бодр. Дал себе пинка.
  «Нет, ехать все-таки надо! Ведь обещал, и там ждут! Ждут от меня  решения простых... Черт! - совсем же простых проблем! Да и не проблем вовсе, а так, - туда приехал, что-то привез, оттуда забрал, довез, раздал…»

   Снова сознание занято чепухой и некогда подумать о главном. «А что для меня сейчас главное?»
    «Да, главное, главное… - крутится в голове, -   а что у меня главное-то?»  Мысль как-то теряется. Сижу тихо и обалдело гляжу на часы.

«Надо вспомнить, о чём думал чуточку раньше, - о чём я думал-то?»
Бесцельно перебираю вещи. 
«А-а-а… да, школа, преподавание, подготовка, книги. Нужно достать книги по математике, повторить, порешать задачки… Нет, опять не то!» - сознание подсовывает совершенно абсурдные мысли. Они возникают и лопаются, как пузыри на болоте. "Со школой и преподаванием покончено... Жаль... А ведь только там я чувствовал себя по-настоящему уверенным, нужным человеком..."
    Да, вот эти мысли доставляют спокойствие и уверенность, уверенность в том, что я кому-то нужен. Был нужен.
«Надо думать о хорошем,  о том, что я нужен, что я действительно кому-то нужен, но кому?..  Мои усилия заработать деньги  - это здорово, это нужно... Надо думать о хорошем».
   Вновь возникает тревожный мысленный протуберанец: «А здесь все в порядке?» - вновь открываю портфель с документами.
   Я повторно перебираю бумаги, ищу в кармане портмоне, пересчитываю деньги, выкладываю на полку шкафа лишнее... Вновь пересчитываю деньги.
   «Должно хватить», -  кладу портмоне в привычный карман куртки. "С этим все!"
Вновь картинки автовокзалов, станций метро, знакомых улиц, дверей…
"Вот я выхожу из автобуса, вот сажусь в маршрутку"
   «А-а-а! Вот еще что: деньги не забыть мелкие взять, - по десять рублей, по пятьдесят положить в наружный карман, чтобы не далеко... не рыться и достать сразу, на такси не поеду! Придется на маршрутке добираться."
   "А, как на маршрутке? Ведь в четыре утра маршрутки не ходят, значит надо взять по сотне, в карман положить. Сколько же такси-то может стоить?» – вздорная мыслишка. "Сколько бы не стоило..."
Так я и продолжаю «съедать» себя весь остаток вечера.
    Наконец, - все собрано, разложено. Сумка стоит у порога, уже в зимней куртке, сажусь перед телевизором, смотрю в экран невидящим взглядом: «Дома уютно, светло и чисто, пахнет борщом и жаренными котлетами, "журчит" телевизор, а мне надо идти в ночь, в холод, трястись почти всю ночь в старом, шумном автобусе! Но, почему-у?» Из какого-нибудь сырого, вонючего подвала уезжать легче. А тут уютно, тепло, сытно. Почему такая несправедливость?
    «Вот, все, - время! Пока дойду до автовокзала, сколько это будет?»  Подсчитываю временные отрезки, прикидываю по часам, - «Пора!»
Выхожу в ночь.

      Иду и лень  передвигать ноги, - набегался за день, - да и внутренний протест парализует волю.  Прохожу мимо церкви, смотрю по сторонам: все, на что раньше, - в толкотне дней, не обращал никакого внимания, становится каким-то родным и милым: и темные коробки домов, и заснеженные улицы. «Как хорошо бы сейчас просто прогуляться по длинным, освещенным улицам, беззаботно и бесцельно послоняться и прийти домой, к теплой кровати, телевизору и сытному столу!»
      
      Назад не оборачиваюсь: «Да и что теперь?» - говорю про себя, - «дорога к дому началась здесь, от порога этого самого дома. Теперь только вперед, в автобус, в Москву, в толчею и тревоги, и обратно домой».
      Тревога сменяется решимостью и я упрямо топаю к автовокзалу. На остановке всматриваюсь в лица, - нет ли знакомых? Нет, знакомых нет: «Ну и не надо! Можно спокойно подремать и не отвечать ни на какие вопросы, не поддерживать пустых разговоров!»  Показываю билет и прохожу в салон. "Теперь главное – чтоб никто не подсел рядом, тогда можно будет «развалиться» на двух сидениях, не так устанет спина и ноги".

      В автобусе особый запах: смесь солярки, людского пота, чего-то съестного – словно зашел в какую-то провинциальную хатенку. И также тепло и темно.
Люди проходят, садятся. Сквозь протёртые полыньи в запотевших стекол окон подают знаки провожающим. Видимо, не все важное еще сообщили, и конечно, не все еще выслушали. Раздаются трели мобильных телефонов. Дела у людей еще не кончены, еще есть что сказать, о чем попросить. Мелодии у мобильников разные: где музыка, где просто звонки. Экранчики подсвечивают лица. Важно отвернуться от соседей, наклонить голову, говорить шепотом. Но всё равно, всё слышно. От постороннего внимания у говорящих снижается звук голоса, они переходят на  намеки. Смешно.
      Толстый мужик докладывает, что сел в автобус и благодарен за всё. Автобус мирно урчит двигателем, водители о чем-то переговариваются с контролером, что стоит на подножке, у входа.
    Вот, наконец, дверь вздрагивает и закрывает проем в холод и сырость, фигуры за окном медленно уплывают назад, свет в салоне гаснет, лучи от уличного фонаря медленно «ползут» вперед по салону, поочередно освещая спинки кресел, головы сидящих пассажиров. Я смотрю через влажное стекло на косматые, придорожные фонари, на проносящиеся на встречу автомобили, фигурки людей, спешащих по своим делам. «Да, все: вперед, поехали!»
      
      Фонарей становится все меньше, вот они исчезают вовсе, - город остается позади. В салоне темно. Сквозь рык дизеля, прорываются ещё то тут, то там, звонки телефонов. В темноте салона зловеще синеют лица от экранного свечения мобильников, люди не могут порвать паутину привычной жизни,  оторваться от островка, на котором только что стояли. Автобус уверенно врезается в заснеженную колею дороги, поднимая в воздух снежную пыль, мерно покачивается корпусом, - как корабль, - везет нас все дальше и дальше. Телефоны звонят все реже, вот они замолкают вовсе, предоставляя сонным хозяевам перемещаться в пространстве зимней ночи молчаливыми манекенами.
       От мерного гула, качки, дневной усталости, я впадаю в забытьё. Сидеть неудобно. Ноги затекают почти сразу. Стараюсь повернуться боком, вытянуть ноги к проходу. Неуклюже ворочаюсь, голова попадает в проем между стеклом и боковиной сидения. От дорожной тряски, больно стукаюсь о стекло. Шею тоже больно.
    Надвигаю на голову капюшон куртки. Звуков становится меньше, стекло не досаждает – не столь чувствительно, - выручает синтепон в подкладке капюшона. Закрываю глаза. Поясница немеет от наркоза усталости.

        В голове картины детства. Вспоминаю тот момент, когда я первый раз прилетел в Свердловск, после окончания средней школы, и ехал на автобусе, который ходил из аэропорта Кольцово до города, и все звали его «Экспресс».  Это звучное слово, словно свист сжатого воздуха, означало, что автобус будет идти без остановки. Это я тогда и узнал.
       
        После нашего маленького городка, где все автобусы наперечет, что возят только рабочих на завод и обратно, «Экспресс» казался чудом: это был дизельный Икарус, как правило, серого цвета, с выдающимися сзади отсеком двигателя, напоминающим, таким образом, беременного таракана,  - как мне казалось, - с выдающейся задницей, полной маленьких таракашков. Внутри было уютно из-за глубоких, ортопедических кресел с подлокотниками и подголовниками, которые можно было откинуть, нажав кнопку. Тогда эти удобства приводили в восторг, сейчас же, я еду в более современном Икарусе, и не могу найди удобную безболезненную позу в этих осовремененных сидениях, чтобы немного подремать.

        Когда едешь в автобусе – сидишь и просто неотрывно смотришь в окно, без интереса, без надобности узнавать дорогу, без задач объезжать препятствия, как это бывает, когда сам сидишь за рулем, - тогда голова свободна и лезут самые необычные  мысли. Иногда тягостные и безысходные, не имеющие ответа, заводящие в тупик, который кончается никчемной и до смерти надоедливой фразой, которая призвана отгородиться от всего негативного вроде: «Надо лучше жить». Тогда видишь все в жутком свете: все враз становится жутким и плохим, и ко всему применима эта фраза. «Отгородиться от негативного не удается», его становится больше, чувствуешь себя ничтожеством, и судорожно вздохнув, начинаешь «прикидывать», как это – «Лучше Жить»?  Иногда это просто наивные мечтания, радостные фантастические картинки на тему «А вдруг повезет?» - вроде найденного чемоданчика с деньгами...

        Пока боль и беспокойство от неудобной позы не отступили – мыслей никаких, – лишь бы хорошо устроится. Меняю позу: выпрямил ноги, оперся головой о подголовник, смотрю на осенне-зимний пейзаж за окном. Зрелище мрачное. Снега уже нет, только лежит местами, хотя уже декабрь. Поэтому свет фар автобуса поглощает пожухлая трава на обочинах, грязные ветки низкого кустарника. Деревья, своими темными кронами скрывают вид того, что простирается дальше, стоят темной, плотной стеной.

        На возникающих возвышенностях можно увидеть силуэты домов на фиолетовом небосклоне. Зима наступила, а снега нет, все поглощено сумраком ночи.  Бесконечной, неровной, пульсирующей лентой мелькают темные кроны деревьев, ничего за окном не говорит о присутствии жизни, словно мы едем сквозь нагромождение из мрачных декораций по одной единственной дороге на Земле и свет фар автобуса, - то единственное, наполненное жизнью в застывшем пространстве бесконечного, темного  и безлюдного мира.
Автобус мерно покачивается, кивает мне в знак согласия, прижимая рессоры передней оси, потом снова вздымается, как для прыжка. Иногда нас обгоняют автомобили, и картина меняется, - уже не так жутко: сначала ярко освещается  пространство впереди нас, затем, показывая красные фонари стоп-сигналов, они медленно убегают вперед, снова возвращают отнятую на миг темноту и ощущение одиночества.

       Ничего не привлекает внимания по ходу движения, и я перевожу взгляд на вид за окном. Снова непроглядная тьма и вид кустов, выхваченных светом фар. Однообразие за окном утомляет, и я смотрю поверх кустов, на остывающее до черноты небо.
«Кара грешникам – заблуждение».
   "– Как это точно и верно сказано! Заблуждение. Именно заблуждение. Блуждаем всю жизнь! - кто где, - не делая того, что призваны делать! К чему  приспособлены руки, на что направлены помыслы, что приносит постоянную радость жизни и требует только нашего в том участия! Под давлением людей, обстоятельств, чьих-то мнений,  законов, складывающейся  ситуации, да мало ли чего еще? Беремся за дело, которое нас уводит от главного и сущного! Именно нашей жизни! Мы не отметаем того, что «не наше» и пребываем, – тем самым, – в заблуждении. Это – кара! Кара за грехи. Идет время, совершаются события и меняются, стареют и уходят люди вокруг нас, а мы все не можем бросить все «не наше», наносное, не принадлежащее нам, и, угнетающее нас, и не можем заняться тем, что только мы и призваны делать в жизни, отведенной нам - и радоваться этому нашему делу! Так мы теряем время, лучшее, продуктивное время! Увидев и осознав это, огорчаемся своей глупости и безволию, и силимся понять, почему всё так произошло? Почему не проявили волю и не отмели «не нужное нам», пусть и такое привлекательное и почетное, но не наше занятие в жизни? Грешны были, и кара настигла нас!"

      Недомыслие приводит к заблуждению, - недомыслие, произошедшее от амбиций и гордыни, от жажды удовольствий любой ценой! И вот, – потеряно время! Утрачено счастье! Утратили все то, что любили и привыкли делать. Отдаляемся от сути своей, словно рыба в мутной воде теряет свой косяк. А выбраться - значит много и трудно блуждать в поисках пути назад, к чистым истокам.  К тому, что только и было уготовано для нас. Пусть  и не столь яркого и блестящего внешне, но свежего и цельного внутри!  - уверенности в себе и честного к себе отношения.

    В густой синьке пейзажа, на чернеющем пригорке замечаю дом с освещенными окнами. Контур дома едва различим. Исходящий золотистый свет и малиновый цвет занавесок, - словно прорехи в темном одеянии ночи. Этот теплый свет, среди полнейшей, чернеющей пустоты пространства притягивает взгляд, гипнотизирует меня. Я неотрывно смотрю на эти уплывающие маячки жизни сквозь запотевшее стекло, стараясь угадать, что там, за занавесками? Автобус мчится дальше, поворачивает по большой дуге и дом с освещенным окошком уплывает в сторону, я поворачиваю голову и смотрю до тех пор, пока огоньки не исчезают совсем – это как у ребенка забирают яркую игрушку; смотреть не на что, впору заплакать... Снова надоедливое мелькание черных силуэтов деревьев. Мысли мои переключаются на теплый свет окон в огромной бездне тьмы и холода - теперь думаю о  доме, тепле, уюте.

   «Вот кто-то еще не спит в такое позднее время», - думаю я. «Что они делают? Смотрят телевизор или играют в карты? Может просто поздно ужинают, хотя  вряд ли, в такое-то позднее время…»

   Сразу всплывает в памяти и мой дом в Шумиловке. Так же привлекательно светят в нем окна в темный, поздний осеннее-зимний вечер. В доме жарко натоплено. От тепла на стеклах образуется испарина. Она матовым муаром размывает картинку от постороннего зрителя. Капли испарины сбегают вниз по стеклу и оставляют прозрачные полоски; от окон светлые пятна на земле, трава на скошенном газоне сияет изумрудной зеленью, искорками бриллиантов светятся капельки росы на кончиках травинок...

   «Как хорошо бы вот сейчас зайти в свой уютный теплый и тихий дом! Присесть, прислонившись спиной к нагретой печке с кружкой чая. И слушать тихий, прерываемый шуршащими помехами звук любовного романса, льющегося из радиоприемника серебряной, очищающей сознание, мелодией…»  От мечтаний я закрыл глаза и не понял, как погрузился в сон. В спину больно упирался выступ сидения,  и шея болела от неудобной позы, но это уже не мешало и не раздражало, – сказалось утомление прошедшего дня...
 
   Автобус вкатился крутым разворотом на площадь Щелковского автовокзала. Темная зимняя ночь расступилась от обилия городских огней.

   Не дожидаясь остановки, в проходе, словно зомби, двигаются темные силуэты пассажиров. Одевают пальто, нашаривают на верхних полках свои вещи.

  Не хочу вставать! Сижу, скрючившись на сидении в некотором оцепенении, не могу отойти от забытья, в котором пребывал. В автобусе душно, сквозь запотевшие окна причудливо вырисовываются огни московских улиц. Четыре часа утра. Тру занемевшие колени, потом пытаюсь привстать. Боль во всем теле, мышцы спят и не хотят просыпаться. «Старею? Или результат нарушения режима? - пугаясь своего состояния, думаю я. – Сон должен приносить бодрость. Наверное, – старею!»

Водитель включил внутренний свет; озираюсь по сторонам, вокруг такие же заспанные, помятые, недовольные люди.
  «Всем тошно», - думаю я, и продолжаю стоять между креслами. В проход шагнуть не могу, – занят людьми. Плотной колонной, ворочаясь, шаркая подошвами, мелкими шашками, они подвигаются к выходу.

   Пользуясь паузой, проверяю карманы, натягиваю и застегиваю куртку. Скоро выходить. В движущейся очереди образовалась брешь, успеваю протиснуться в проход.
Теперь мне уже не хочется покидать этот автобус, это временное мое пристанище уже как-то стало привычным.

Выхожу.

      Шум города и холод ночи - в лицо! Преодолевая заспанную усталость, поднимаю на плечо сумку, плетусь к автовокзалу.
    Город живет, не смотря на сверхраннее утро! Дороги еще пусты. Некоторое время озираюсь по сторонам и пытаюсь проснуться. Оцепенение – моральное и физическое медленно отпускает...
      Останавливаю шестерку Жигулей, спрашиваю цену, - сажусь, еду. Машина старая. С передней панели густой разноцветной бородой  висят провода. Из радиоприемника звучит какая-то мелодия, - слов не разобрать, - одни эмоции... Я смотрю в окно, на виды московских ночных улиц, неоновые огни, редкие машины, слушаю заунывную мелодию. Водитель – с Юга, мелодия такая же.
      Маршрут изучен: узнаю знакомые дома, пруд, голые кроны деревьев  которые как бы кружась в зачарованном ночном танце, проносятся мимо. Водитель уточняет адрес. Едем незнакомой дорогой, но я молчу, – не возмущаюсь.  Мне все равно, как он проедет к указанному дому, чего же переживать?  Тем более, сумма за проезд уже оговорена.
      Вот показался и знакомый дом! Прошу притормозить, протягиваю деньги, - я доехал!
      Ощущение такое, словно выполнил какую-то важную работу. Да, это так! Каждый этап «путешествия» даётся мне с трудом. Вспоминаю, как бывший начальник меня увещевал: «Самый лучший спорт – туризм, а самый лучший туризм – командировка!» Но я уже потерял интерес к простому коллекционированию картинок мест. Мне важнее впечатления!
     «Но дело сделано, - доехал, - и слава Богу!», - думаю я, подходя к двери подъезда. Вокруг глухая тишина ночи, все спят, лишь отдаленные голоса где-то, и шум машин на дальних улицах. Набираю номер квартиры на кнопочной панели двери подъезда и жму на «колокольчик». Прибор жалобно и мерно пиликает, проходит несколько секунд, прежде чем в динамике зашкварчало, защелкало и заспанный голос сына говорит: «Заходи!»,  - связь обрывается, щелчок замка и дверь подается.
     В подъезде два лифта: один грузовой, вместительный, другой поменьше – на четверых человек. От нажатия волшебной кнопки внутри оживает джин: раздается ободряющее бурчание, после чего двери с лязгом распахиваются. «Дох–дибидох! Слушаю и повинуюсь!» Кабина лифта сверкает светлым, глянцевым пластиком, лампа в потолке светит чистым, тёплым светом. «Волшебство! Да тут жить можно!» - заключаю я. Протискиваюсь с кульками и сумками внутрь.
     Сын встречает на пороге квартиры четырнадцатого этажа. Шепотом здороваюсь. Мне уже постелено на диване. Не включая свет, раздеваюсь и вытягиваюсь в тепле и чистой постели. У меня есть несколько часов, чтоб поспать, но сон не идет. Я мысленно прокручиваю все события, произошедшие накануне: и наш заваленный снегом городок, и бесснежные дороги Калужской области, и дом на пригорке, что светил мне в ночи золотистым светом надежды, и зомби-пассажиров, что ютились, как и я, в пропахшем соляркой автобусе; мной снова овладевают мистические страхи, сомнения, я выбираю удобную позу... дорога  уже не кажется «кошмаром», добрался все-таки...

   С течением жизни, с накоплением впечатлений, осознаешь, что Мир вокруг меняется на удивление быстро. И хорошо, видимо, быть забывчивым. Забывчивым настолько, чтоб воспринимать все вокруг, как новое, как увиденное и понятое вот только что, именно в этот самый момент, – когда увидел, почувствовал.
    Забывчивые люди счастливее памятливых: они все видят, как в первый раз, и радуются своему «открытию». Возможно, это лишь кажущаяся новизна; возможно, это свойство характера, а вовсе не «забывчивость», и все это «напускное», искусственное проявление своего настроя на восприятие внешнего, материального мира и его свойств, - возможно, - но, как бы тогда научиться этому?  Такому подходу к жизни, к реалиям? Огорчаться и радоваться тогда, когда есть к тому причины, а не заранее изводить себя «предвидением»? И не переживать от осознания утраты былого, не ностальгировать по прошлому, где-то хорошему, а где-то откровенно провальному?

А Мир меняется! Как быстро меняется Мир!

   Как бы научиться смотреть на все, как в первый раз? Ведь «запустить программу» на то, чтоб все изменения записывались в память автоматически, как новые «прошивки» программ невозможно! Бог не дал нам такой возможности. Он дал нам возможность жить и воспринимать изменчивость Мира самостоятельно. 
   Картины мест, где я когда-то бывал, остаются застывшими в моем сознании,  как зарубки на стволе дерева, и не меняются в течение жизни, и вот, при встрече, я не узнаю тех моих «зарубок»! Я упорно ищу хоть что-либо, что может «вернуть» меня в прошлое, хочу узнать знакомое и не узнаю. Даже запахи и краски уже не те! Время стерло все то, что я видел когда-то, что мне запомнилось, что мне так было дорого, и за долгое время моего отсутствия, Мир преобразился до неузнаваемости – волнение теснит грудь, новизна обстановки «давит»! Да, надо перевести дух, осмотреться. Город! Что здесь новое, незнакомое, а что осталось из прошлого? Да, есть узнаваемый фрагмент, – обхожу знакомый квартал. Те же здания, переулки, хоть и основательно обветшало. Надо «полюбить»  Мир заново.
   Ученые утверждают, что с возрастом у человека меняется и цветовосприятие и вкусовые предпочтения и звуки уже не так хорошо различаются. Может это служит причиной моего дискомфорта? Мир «выцвел» лишь в моем восприятии? А на самом деле он тот же? Может, надо заставить себя забыть все старое и смотреть на все «новыми глазами»?

   Хожу по Москве и вижу, как много всего построено. Куда не посмотри, - новые здания. Если и сохранилось что-либо из старого, то и оно, переделано и обновлено.
   Уйма рекламных щитов! Новые здания красивы, цветасты. С полированными стеклами фасадов. Заглядываю внутрь, сквозь тонированные огромные окна.
   Красиво отделанные интерьеры светятся уютным, теплым светом, и чем шикарнее отделка внутри, тем меньше видно людей в этих «райских уголках». Частные владения! Красивая каменная лестница, тонированные стекла дверей. Около двери солидный дядя с массивными плечами Атланта и взглядом Терминатора. Этого холуйства раньше не было! Как будто очутился в чужом фильме, на другой планете, в другой стране.
   Но, - вот! - все же я нашел примету знакомого и понятного социалистического времени! Алюминиевая рама с замызганным, грязным стеклом, в форточной врезке которого, вставлен старый, с пожелтевшей пластмассой и помятыми ребрами радиатора, прибалтийский кондиционер. Стены из красного, полированного гранита тоже в грязи, тротуар замусорен окурками сигарет, бумажными чеками, притоптанными на асфальте.
   Старое все же есть! – но, ровно в той же пропорции к новизне, как кусок грязного стекла, с пожелтевшим прибалтийским кондиционером, к площади полированных, ярких витрин и ухоженных фасадов! Сколько всего наворочено! Сколько сил надо приложить, чтоб столько всего переделать! И старого, замызганного «социализма», уже не жаль. Наверное,  нужны в обществе такие силы, которые «тянут» подобные изменения. Некие «энергетические поля» человеческого интереса к лучшей жизни, что создают такие силы. Только они приводят в движение разум, зарождают  интерес или заинтересованность,  которая,  в свою очередь, приводит к изменениям окружающего мира! Вот он, микрокосмос человеческого бытия! Куда он всех нас выведет? На какие дороги?
   Ведь мы, поколение восьмидесятых, в свое время,  были на этих же замусоренных улицах, видели безликие строения с грязными фасадами в бородавках кондиционеров. Это казалось нормой. Это было ничьё.
    И никому в голову не приходило, что когда-то это здание можно будет взять себе, отделать, вставить полированные стекла вместо жутких, деревянных, с облупившейся краской, рам; нанять длинноногих девушек-секретарей и охранников-Атлантов! Поменялась мораль, изменился Мир.
   Помню, был интерес  к карьере, к зарплате, к книгам, а вот интерес к большим, огромным ценностям был выключен. Невозможно было представить себя собственником здания в самом центре Москвы!
   А сейчас? Все можно. Начинай жить и желать. Думай над природой вещей, что тебе ближе: твой гараж и твоя банька, около дома в глухой деревне, или дом в центре Москвы?
   Сущность Вожделения одна, - правды разные. Но это не меняет ровным счетом ничего в подходах, можно - и то, и - это. Надо только понять, как не отчаяться от грандиозности задачи, если вдруг сразу многого захотеть; не испугаться большого,  и как уверить себя в том, что любое желание  возможно реализовать? Как прожить жизнь и чем заниматься? Как оправдать жизнь, посвященную служению идеи накопительства? Найдутся ли люди, разделяющие твои взгляды и тяготы повседневности? Как оправдать себя, посвятив жизнь грандиозному делу, не имея гарантии достижения конечной цели? Не сместятся ли цели в течение жизни и какая идеология должна в лучшем варианте помочь одолеть такие цели?
   Я сидел возле станции метро и прокручивал в уме все эти вопросы, возникшие от увиденной и такой непохожей Москвы, что была тридцать, и двадцать, и десять лет назад. Что запомнилась мне... Возбуждение было ощутимым, голова гудела от количества возникших вопросов, а ответов, - не было!

    Метро. «Да-а, - отмечаю про себя, метро, - это не шухры-мухры!…» Восторг переполняет. Волшебный объект. Титаническая структура под землей. Такие «грандиозные» мысли приходят мне в голову, когда иду по подземному переходу к стеклянным створкам дверей, которые беспрестанно толкают люди, бегущие внутрь бесконечной вереницей... Или створки охлопывают людей, пружинисто подталкивая каждого внутрь циклопического создания.
   
    Седенький старичок профессорского типа, в джинсовом костюме, протягивает всем, мельтешащим в длинном переходе людям, рекламные листочки с картой Метро.
    Листок трепещет на душном сквозняке, зажатый узловатыми пальцами его вытянутой руки. Люди проносятся мимо, не обращая на улыбчивого старичка никакого внимания. Ветер треплет листок и поворачивает разными сторонами, словно завлекает людей своими разноцветными боками. Я приближаюсь, - мне нужна карта Метро, - старичок оживает: поворачивается ко мне, щелочки его век открываются, на меня смотрят удивительно яркие, почти синие, глаза:
    - Бизнес-ланч, обеды! Дешево, качественно, недорого! Карта Метро! – различаю я его казённую скороговорку сквозь шум из подземного перехода.  Мне нравится его спокойный и уверенный вид. Торчащие из-под выцветшей панамки редкие седые пряди оттеняют кожу лица, тонированную загаром. Он охотно протягивает мне рекламку. Мне некуда спешить, я радуюсь возможности так дешево приобрести собеседника:
    - Грандиозное сооружение! – говорю я нарочито громко, тыча указательным пальцем в карту Метро на рекламном листочке.
    - Да, - да, - непонимающе, но с готовностью польстить, отвечает старичок, подвигаясь ко мне бочком и кивая панамкой в знак согласия. Я  понимаю, что он не расслышал моих слов и повторяю фразу, тыча в рекламку пальцем. Указываю ему рукой в сторону сводчатого, беленого потолка, начиненного яркими светильниками и кафельной облицовкой стен:
    - Завораживающий, гипнотический объект, говорю! Будоражит воображение!
    - А!.. Вы про Метро? Да...  А начиналось-то все с двух телег, наполненных лопатами и двух десятков человек... В телепередаче показывали!.. – уточнил он, стараясь так же громко, как и я, перекричать монотонный и непрерывный шум. Видя, как я напрягся, вслушиваясь в его пояснения, кричит почти в ухо:
    – Говорю,.. вот так: собрался народ на улице и, - ну его! - ковырять землю лопатами, в далеком 31-ом или 35-ом году! Вот и наковыряли! Вон, станций-то как много! На бумаге не помещаются! – и он затрясся в неслышном смехе, глядя на меня и весело кивая своей панамкой.
    Вокруг нас несутся люди. Мы стоим рядом, беседуем и несущийся в разных направлениях людской поток «обтекает» нас, как одинокое, застрявшее на его пути препятствие. Мелькают лица, одежда разных цветов, сумки, кульки, чемоданы и тележки – все сливается в потоке, - большом, нескончаемом...

    Первый раз я попал в метро в раннем детстве. Вместе с родителями, проездом, оказался я в Москве. Жили мы в гостинице и перемещались по городу на метро. Две картинки из того времени отпечатались в памяти: вид из окна гостиничной высотки и «страшная» гребенка платформы эскалатора, постоянно «пожирающая» ленту ступеней и выносящая людей на твердый пол. Я, стоя на ступенях этой «чудо-лестницы», волшебной силой таскающей пассажиров вниз-вверх, со страхом смотрел под ноги, высматривая эту гребенку с зубцами, - ждал того момента, когда надо было подпрыгнуть в момент, когда ноги подъедут к острым зубцам.
И сейчас, передвигаясь в метро, я так же внимательно смотрю на эту «зловещую» гребенку, вспоминая былые страхи.
    За свою жизнь, я много раз приезжал в Москву, много раз спускался в метро. Менялись эпохи, политики, изменился и я сам, но в Метро все осталось таким же, как много лет тому назад, когда я, в тот первый раз, поддерживаемый родителями за руки, вскочил на ленту эскалатора. Это ощущение остановившегося в метро времени, особенно сильно, если оказываешься на старых станциях: знакомое помпезное убранство, вычурные электрические светильники, напоминающие большие подсвечники, массивные, отполированные до блеска, деревянные скамьи.
    Кажется, что зайди за колонну и увидишь знакомое лицо; людей, что ехали в одном вагоне когда-то - и пять, и десять, и двадцать лет тому назад.

    Попадая в колоссальный поток пассажиров метро, как-то интуитивно ощущаешь рационализм и правила бытия в этом, - созданном человеком, - искусственном организме. Поначалу возникшая, некая обеспокоенность, свойственная новичку, проходит очень быстро. Меня удивило это с первого самостоятельного знакомства с метро. Видимо, есть «невидимое поле» коллективного сознания, где человек понимает «из воздуха», как себя вести и что за чем следует.
Когда проходит первое волнение, чувствуешь себя уже спокойно, уверенно. Надо лишь уметь читать и знать, куда попасть, остальное – дело времени.

    Усиливающийся ветер указывает на то, что вот-вот, из черного провала в стене, словно сосиски из кастрюли, вынырнут вагоны электропоезда.
Свист, скрежет металла и мелькание окон. Из открывшихся дверей, как бегуны со старта, срываются люди и пробегают мимо. Опустевший проем дверей засасывает стоящих рядом с вагонами, и меня тоже, двери захлопываются с гулким стуком; пол под ногами начинает «уползать», - поехали!
    Вагон набирает скорость, издавая сначала низкое: у-уу-у, к которому вскоре примешиваются звенящие металлические: с-с-с. Фигуры людей клонятся в напряжении, переступают ногами, теряя равновесие, прижимаются к рядом стоящим, топчут друг другу обувь, обмениваются извиняющимися  взглядами. Фонари за окнами бегут все быстрее, картинка за окном сливается в летящую кашу светящихся пятен. Кабели, проложенные по стене, сначала медленно извиваются, словно ползущая по стене змея, пытающаяся успеть за вагоном; вагон убегает от этой «змеи» и «змея» превращается в подпрыгивающие серые волны.
    Люди качаются в такт прыгающему  и качающемуся вагону. Все дружно кивают, словно дружно и молча с чем-то соглашаются. Я смотрю через стекло торцевой двери на тех, кто едет в переднем вагоне: вот все дружно кивнули, и через мгновение, наш вагон отвечает таким же дружным кивком. Мы делаем все то же, что находящиеся в переднем вагоне, – повторяем все их движения. Похожие сценки  повторяются снова и снова, но кроме меня на это никто не обращает никакого внимания. Так, наверное, было и час назад, и день, и все прошедшие годы; все время, что существует это чудо творения рук человеческих; так, видимо будет и в будущем, в этом МЕХАНИЗМЕ, отмеряющем время и пространство, - МЕТРО!

    Выхожу на одной из станций метро на Кольцевой. День удивительно хорош, светел. В декабре, как в конце лета! Воздух просто необыкновенный. Но почему-то, есть ощущение катастрофы.
    Я стою около каменной тумбы ограждения лестницы в подземный переход и, задрав голову, смотрю в белесое, безоблачное небо. По всем канонам, сейчас должен лежать снег, должно пахнуть морозцем, воздух должен быть хрустальным, упругим, не дающимся в легкие, а тут разлилась золотая амальгама, - тепло, сухо, запахи позднего лета, дышится легко и всё вокруг бликует отсветами солнечных лучей! Но радости от этого чуда нет, а есть чувство беспокойства, как у нашкодившего подростка, который еще резвится, зная, что пропустил назначенный час и расплата близка. Откуда это чувство? От привычки жить по правилам, от устоявшегося ритма и распорядка? От привычки к тому, что за осенью сразу должна быть зима? – всё строго по календарю? Со снегом, метелями и морозами? Что кто-то обязательно должен нажать на кнопку и сменить природные декорации? От привычки... Да... Но привычка – это неосознанное поведение, а тут наоборот, сознание подсказывает, что в природе что-то сломалось, непорядок, но, непорядок приятный во всех отношениях... Календарная зима, а на улице лето!
Все эти вопросы, досаждающие своей неразрешимостью, мешают беззаботно наслаждаться чудесным подарком природы. Я закрываю глаза и застываю, подставив лицо ласковым золотистым лучам. С закрытыми  глазами легче думать. Красная пелена век отдает каминным жаром, в ушах упругий гул города. Неподвижность успокаивает. Есть время и я трачу его на наслаждение покоем.

    - Молодой человек! – звучит совсем близко. Я открываю глаза. – Не подскажете, как пройти на улицу Достоевского?
    Передо мной две женщины средних лет. Забота и усталость во взгляде, волосы собраны в конские хвосты. У той, что постарше, корни волос заметно темнее основного цвета, она ниже своей спутницы, но очень на неё похожа. «Сестры, наверное, - думаю я и расплываюсь в улыбке». Вероятно, выгляжу глупо. Мы как-то разом понимаем, что все мы не из здешнего мира. Надежда услышать от меня ответ, в глазах старшей угасает, она ставит на тротуар сумку, поправляет прическу:
    – Вы тоже, наверное, не местный? Тоже что-то ищите или ждете кого-то?
    – Да, я не местный, - отвечаю я доверительно, как будто встретил старых знакомых.   
   Удивительное дело, – это спонтанное единение людей в чужеродной среде. Хотя враждебности никакой, но мы уже едины. Своим поиском жизненных путей, своей озабоченностью и противостоянием этому, такому сложному миру. Мы – из другого мира. Наш мир проще и предсказуемей. – Я могу только сказать, в какую сторону идти. Но это достаточно далеко. «Вот, между этих зданий, - указываю я рукой направление».
    – Но можете проехать на одну станцию метро дальше, до Новослободской, а там будет ближе...
    Женщины растерянно переглядываются. Они только что вышли из перехода, ведущего к метро и возвращаться у них не было желания. Или суеверие? – примета плохая, - возвращаться?
   Я смотрю на женщин. Они в нерешительности. Женщины больше верят в приметы и всегда теряются, когда им предоставляется право выбора, - результат работы обоих полушарий мозга. Был бы только расчет или сработала лишь фантазия, - что-то одно, - сразу последовало бы действие, как у мужиков. А так, фантазия рисовала длинный путь и неизвестность, а расчет указывал на лишние траты сил, денег и времени. Вот и решай!
    Пока я стоял один, то ощущал себя одиноким перед натурой чужого города. Но вот подошли эти две женщины, и уже вселили в мою душу заботу. Я уже о них забочусь,  стараюсь им что-то присоветовать. И они тоже, вполне повинуясь инстинкту, или ощущая заботу, готовы прислушаться к моему совету и сделать так, как я скажу, неосознанно, просто по праву женщин подчинятся воле мужчин.
   Но я ничего не советую. Наблюдаю...
Доверие я уже получил, – заключаю я по тому, как спокойно они расположили свои вещи, поправляют прически и отдыхают, стоя рядом со мной. Я для них был стеной, опорой. Но предложить себя в качестве попутчика, я не решаюсь.
   – Я думаю, что вам лучше пойти пешком, - обращаюсь я к женщинам.  – Вот так идите! – я указываю направление. – Погода хорошая, можете отдохнуть, посидеть где-нибудь на скамейке, в магазинчик зайти какой.
   – Ну что, пойдем? – говорит старшая, к явному неудовольствию младшей. Но, решение уже принято, младшая подбирает ручки сумки, искоса бросая на меня колючий взгляд, словно желая сказать: «Командир нашелся!», – и женщины удаляются по дорожке между домами.
   Мне одиноко без них. Странно, однако...
   До встречи с Константином, – директором небольшой фирмы, – у меня еще час. В подземку идти не хочется, при том великолепии природного явления, свалившегося на Москву. Решаюсь пройти пешком по улицам до того места, где мы и должны были встретиться.
    Ухоженные газоны. Люди, идущие по своим делам, машины… Машины... Везде: на тротуарах, возле домов, во дворах, стоят в несколько рядов. В основном иностранного производства, красивые и очень дорогие.
    «Вот дожили, российские мужики теперь могут ездить на таких вот замечательных машинах. Разве плохо живем?» Я вдруг вспомнил, как давным-давно, году, этак в восьмидесятых, «прошлого столетия», - как говорят сейчас бабульки на скамейках, - возвращаясь из командировки, стоял я на перроне Ярославского вокзала, в ожидании поезда на Урал и видел, как на перрон подъехал дипломат какой-то державы на автомобиле Вольво, – не помню уже какой модели. Видел, как выгружали из бездонного багажника красивые чемоданы, сумки, пластиковые пакеты; из авто вышли какие-то особенные люди, – как мне тогда казалось, потому что, в таких удивительных авто могли ездить только особенные люди.
    Вольво смотрелась совершенством! На фоне наших кургузых Москвичей, пошлых Волг и убогих вазовских Копеек, Вольво выделялась космическим дизайном, смотрелась пришельцем: большая по размеру, кузов удивительно стремительной формы, кожаные сидения внутри, магнитола, с прекрасным стереозвучанием! Я, и много таких же, как я, – серых советских граждан, с серыми лицами и похожими безликими серыми сумками, стояли и тупо глазели на это великолепие недоступной нам тогда, и нереальной какой-то жизни, существовавшей далеко за пределами наших возможностей; стояли и глазели так же, как стадо папуасов, на прибывшего, их покорять, конкистадора.
    Когда Вольво разворачивалась, то одно из задних колес соскочило с границы площадки и повисло за краем бордюра. «Все! Застрял!», - подумал я. Уж так сильно «просел» кузов. Водитель, чувствуя, что машина не подается вперед, прибавил газу, колесо стало бешено вращаться, грызя протектором бордюр, кромку асфальта, отбрасывая в сторону обломки, подпрыгнуло, автомобиль плавно качнулся всем кузовом, развернулся и понесся на скорости в сторону от вокзала.
    Мужики стояли и с удивлением смотрели на это чудо техники. Знали ли мы тогда, что и мы также сможем?
Сегодня все по-другому! У нас теперь всё есть, успевай только поворачиваться, зарабатывай деньги и все будет! Настроение моё было явно приподнятым, в голову лезли только позитивные, льстивые мысли.

    Сворачиваю с Садового Кольца и топаю среди зданий центра Москвы. Я не знаю, как пройти к нужному месту, знаю только, что надо идти в сторону станции метро «Новослободская». Иду почти по азимуту. Между домами деревья с голыми кронами. Листва вся облетела, но на земле её нет, всё собрано и куда-то убрано. Дороги и тротуары чистые, идти приятно. Везде магазины, ларьки, офисы. Среди голых крон деревьев, на фоне светлого неба виднеется купол церкви. «Бом-м-м, бом-м-м!» раздался гул большого колокола. «Странно», - подумал я, - «что это таким колоколом звонят? Так на службу созывают? Или это дань времени, - потешить публику?» Удары следовали через внушительные паузы, звук очень низкий, видимо, звонили в очень большой колокол, перекрывал шум улицы, просачивался густой массой в узкие проходы между домами... Какая-то тревога слышалась в этом глухом, редком и от этого, каком-то тревожном, звоне. Все бравурные мысли враз исчезли из моей головы, и только тревога, сильная, безотчетная и безликая, вновь закралась в душу. Я вновь вспомнил о погодной аномалии, странное сочетание: лето зимой и тревожный звон среди праздника жизни. «Хоронят что ли кого-то?» Я прибавил шагу и повернул в сторону церкви, желая взглянуть на то, что там такое происходит, что вызвало такой печальный набат в середине дня, да еще и при хорошей погоде?

    Резко, и как-то необычно громко, зазвонил мобильный телефон, - это Константин, с которым у меня встреча. Пришлось повернуть в сторону от церкви и  быстро идти к назначенному месту встречи. Вслед мне несся печальный звон: «Бомм-мм-мм-м, бом-мм-м-м…», словно не желая меня отпускать, тянулся своим низким звуком, как рукой – «м-м-м...»

    Переговоры мои прошли успешно, зря я так тщательно накануне все репетировал, проигрывая варианты диалогов, все разрешилось само собой, без лишних натяжек. Константин, с которым мне пришлось говорить о интересовавшем меня предмете, оказался на удивление понятливым и быстро предупредил все мои сомнения. Сказался его опыт работы, как я предположил, - видимо, всё о чём я так переживал, лишь стандартная и часто возникающая ситуация, выход из которой уже давно найден.  Мы быстро договорились о сотрудничестве, - доверие оказалось выше всяких формальностей, и разошлись, пожелав друг другу удачи. На душе отлегло, основное, ради чего приехал в Москву  - решилось. Так я думал. Стало радостно, безотчетно радостно и свободно. Мне захотелось зафиксировать в памяти это ощущение счастья, довольства и бодрости одновременно, я встал в стороне от людского потока, снова подставил лицо пробивающемуся сквозь редкие, высокие облака солнцу, и несколько минут так стоял, зажмурившись и слушая звуки суеты, бушевавшей вокруг меня. «Бом-м-м, бом-м-м!», - звук тервоги смыл налет благодушия, вновь ударили в колокол. Ну что же это? Вот так и в целом, по жизни: как хочется продлить радость, когда тревога стучит в сознание!

    Я мысленно подстегиваю себя и двигаюсь дальше, - обещал же, с сыном и его семьей в свободное время, сходить в Царицыно! Вздохнув последний раз теплого, не по зимнему воздуха, я «отряхнул» с себя блаженное состояние, развернулся и пошел по направлению  ко входу в метро. «Ну вот, все дела сделаны, можно и отдохнуть с пользой!» - заключаю я.

    Царицыно. В недалеком прошлом, заброшенный уголок Москвы. В настоящем –уже преобразован в место отдыха. Большое пространство убрано газонами, проложены дорожки из брусчатки.
   Что меня туда потянуло? Почему я согласился пойти на эту прогулку? Скорее, уступил просьбам сына. В глубине души я противился этому, предпочитая обычные посиделки за кухонным столом, с душевными разговорами на семейные темы, что было бы компенсацией за усталость от хождения по Москве, трудностей проезда на автобусе и нервной нагрузки.

   Снега нет, и не было - зеленая трава на стриженых газонах. Погодная аномалия – в классификации синоптиков.
   Людям наплевать на умные слова и наблюдения за погодой! На улице тепло, – и они рады! Около десяти-пятнадцати градусов. Тихо, без ветра. Небо блеклое, серое, от низкого, сидящего над горизонтом солнца. Но днем, когда оно ненадолго блеснет, просунется сквозь слоистых облаков, - то кажется, что зимы не будет!
   Солнце светит так, как будто стесняется своего положения на небе: выглянет фантастически ослепительным глазом, сверкнет ярким лучом из-под век-облаков и снова спрячется. Зимой оно безучастно ко всему, отпускает свою милость малыми порциями – светит ярким диском излучателя, но не ласкает теплом, а сейчас – оно еще грело!

    Гулять приятно. Ежишься в приятной неге от этого «халявного» тепла, словно крадешь чужое.
   Много молодожёнов. Женихи в костюмах, невесты в платьях. Люди радуются этому чуду и не хотят идти за столы, – резвятся на стриженых газонах. Погодная аномалия взвинчивает психику людей, вселяет в них такое же неумеренное поведение. Вспомнились давние наблюдения, как во время солнечного затмения, куры дружно забились в курятник и расселись по нашестям, готовясь ко сну.
   Здесь другое: природа почему-то не хочет зимы, что-то сломалось в природном механизме. Или не сломалось? Лишь замедлилось время, замедлился ход вселенских часов и дни стали похожими. Необъяснимое воспринимается, как чудо, требует расшифровки, объяснения сути с помощью понятных образов, мифологической трактовки. Все живое зависит от состояния природы, - да, наверное, - это так. Но что-то еще во всем этом есть, – что-то, чего еще не знаем, и скоро объяснение будет представлено, неотвратимо и явно! А пока – ликуй, веселись!
    И люди радуются и веселятся! Парочки новобрачных снуют по дорожкам в поисках выгодного ракурса для фотосъемок, за ними следует группа гостей, а рядом суетится фотограф.

    Каждая группа празднует по своему. Их присутствие в парке, на лестницах, на зелени газона создает у меня приподнятое настроение. Я с интересом наблюдаю за  действиями фотографов, живое наглядное пособие по съемке свадеб.
   Некоторые парочки видимо оделись специально только  для такой фото-сессии. Гостей с ними нет, а свадьба, по всему, еще предстоит. Погода этому способствует. Дорожки длинные, тянутся вдоль всего берега пруда.  На пруду полно уток. Они резвятся в воде около берега. Люди наблюдают за алчными утками, что хватают брошенные в воду кусочки хлеба.

    Проходим через мост и поднимаемся в гору. Грандиозная арка ворот в крепостной стене. Попадаем на территорию самого дворца. Окна дворца освещены, внутри силуэты людей. Здания выглядят превосходно.
Гуляем по ухоженным, витиеватым дорожкам, в стороне от засилья автомобилей и пешеходов. 
   Здесь тихо и сонно. К вечеру, с прощальным лучом проглядывает солнце.
   От долгого хождения ноги гудят. Пора домой, отдых нужен и от таких прелестных прогулок.
    Есть в теплой и долгой осени одна привлекательная особенность, - та, что дает человеку ощутить летний задор, продлевает ощущение прежней силы и уверенности в себе. Ноги привыкли к тому, что стоят на твердой, нескользкой поверхности. Летом об этом забываешь. Можно смело шагать, не боясь поскользнуться. Никак не верится, что завтра здесь будут сугробы, красок поубавится, и солнце будет слепить ярким светом, но согреть уже не сможет.
   Солнце ушло за кроны деревьев, земля стала совсем темной, почти не видно деталей, всё превратилось в силуэты. Небо утратило яркие краски. Вырастающее   мощное плотное облако, напоминающее огромное крыло с длинными перьями плотных образований, подбитыми мелкими барашками завихрений, закрасило весь небосвод оттенками синего. Разом зажглись уличные фонари. Воздух стал заметно прохладнее.
   Я стою и смотрю на Царицынский дворец, который теплым золотистым пятном светится сквозь деревья. Подсвеченные башни, стены дворца как-то по-особому тепло смотрятся в этом темном и синем обрамлении.
«Надо же, – в короткий день уместились и осень, и лето, и зима!»

     Очередная тряска в метро. Все утомлены, смотрят друг на друга невидящим взглядом. Шум. Когда встречаемся взглядом, лица расплываются виновато-понимающей улыбкой. Каждый думает о своём, лишь я – о своей усталости, - так мне кажется.
Мне почему-то вспомнился отрывной календарь: я словно оторвал очередной лист этого календаря - закончился день, и словно это был не отдых, а тяжелая работа. Хочется остаться в тишине одному, никого не видеть, и не слышать, снять тяжелую одежду и тесную обувь, закрыть глаза и вновь, мысленно пройтись по событиям дня, перед тем, как заснуть. Вот, наконец, и наша станция.