Книга жизни ч. 22 студент УПИ

 
А вот на втором курсе (1951/52 годы) полки магазинов как будто вымели. На полках стояли банки с китайской свиной тушенкой «Великая Стена».

Похоже, что мясо оставалось в Китае, а нам доставалось одно сало. В столовых все блюда были из этой тушенки. В первых блюдах плавали куски сала, вторые – также сало. Единственное место в городе, где можно было съесть кусочек мяса, это была закрытая столовая горисполкома, куда мне однажды удалось проникнуть.

И так продолжалось до 1953 года включительно.
И вдруг, к нашей радости, тушенка исчезла, как будто бы рухнула «Великая Стена».

Полки в магазинах опустели, рыбный магазин на площади Ленина-Толмачева, в котором в большом аквариуме плавала живая рыба, закрылся. А на полках появились в изобилии консервы «Крабы в собственном соку» и «Печень трески».
Это теперь и крабы и печень трески стали деликатесом.

Соответственно и в столовых поменялся ассортимент блюд. Но что мы брали всегда – это оладьи со сметаной. Это было нашим обязательным блюдом во все годы питания в студенческих столовых.

Все эти годы в Свердловске было много разнообразной молочной продукции. Я не помню чтобы был кефир. По-моему, его тогда ещё не производили, но был ацидофилин, ацидофильное и шоколадное молоко, сметана.

На первом курсе в буфетах столовых можно было купить различные спиртные напитки (я этим не увлекался, т.к. занимался спортом). А в сентябре 1951 года ректора института Качко А.С. сменил Пруденский Г.А. В институте началась перетрубация. Одним из первых решений стал запрет на продажу спиртного. Но в столовой появился «спортивный напиток»: смесь 50х50 портвейн+вермут.

Первый семестр окончен.

Экзамен по ОМЛ (основам марксизма ленинизма).
Захожу в аудиторию.
- Фамилия?
- Нотик.
И протягиваю зачетку. Преподаватель выхватывает её у меня из рук, швыряет на стол и кричит:
- Хам! Вон!
Я потрясённый выхожу из аудитории. Со мной ещё никто так не разговаривал. На глазах наворачиваются слезы. Подбегают ребята из нашей группы.
- Что случилось?

А я сам не знаю, что произошло. Пытаюсь объяснить. Володя Шепелев предлагает пойти на кафедру. А я не могу прийти в себя от потрясения. За что???
Наконец мы заходим на кафедру ОМЛ. Володя пытается, что-то объяснить, но зав. кафедрой предлагает зайти завтра.

На следующий день я захожу на кафедру и мне, без слов протягивают мою зачетку. Выхожу, раскрываю и вижу, что стоит оценка удовлетворительно и подпись зав.кафедрой.

Ещё запомнился мне экзамен по ТММ (теории механизмов и машин) или как у нас называли этот предмет тэ-мэ-муть.

Лекции по этому предмету вел доцент, к.т.н. Конвисаров. Читал свободно и увлеченно. Предмет он знал хорошо. А мы знали, что при нем нельзя упоминать имени профессора (впоследствии академика) И.И. Артоболевского.

Они разошлись с ним в теории трения, и упоминание могло стоить плохой оценки. В аудиториях было по две широких доски, подвешенных через блоки так, что когда поднимаешь одну исписанную доску, вторая опускается и на ней можно продолжать писать. Конвисаров много чертил на доске схем и писал формул. Он с силой толкал вверх исписанную доску, она ударялась о верхний упор, а мел сыпался ему на голову. Он ходил весь перепачканный мелом и мог вытереться тряпкой, которой стирал с доски.

И вот экзамен. За столом сидит Конвисаров, а по аудитории ходит преподаватель кафедры по фамилии Волк. Ходили слухи, что однажды Волк принимал экзамен у студента по фамилии Волкодав и со словами «посмотрим!», завалил его.
 
Я взял билет, и нарисовал на листке необходимые схемы и формулы, а Волк в это время в другом конце аудитории издевался над Манкевичем: «Что вы тут написали? Вы какой предмет сдаете? Вы ходили на лекции?».

Я не выдержал и решил вызвать Волка на себя, громко сказав, что я готов отвечать.

Волк подошел к моему столу, схватил мой листок и закричал: «Что вы тут написали? Проверьте и перепишите заново!» и снова пошел к Манкевичу.

«Где ваша зачетка?» Взял её со стола Конвисарова, раскрыл и изменился в лице. И голос у него изменился. Мать Манкевича была доцентом кафедры ОМЛ. Он подошел к его столу, и мельком глянув на листок, сказал, что это другое дело, поставил в зачетке пять, вернулся ко мне и снова начал кричать.

Конвисаров оторвался от своих дел и спросил, что там у вас. Я со своим листком направился к нему, а следом Волк, выкрикивая, что раньше я показывал ему другой листок. Конвисаров предложил мне подойти к нему завтра в аудиторию 324.

На следующий день я зашел к нему. Он принимал «хвосты» у нескольких студенток, взял у меня зачетку, подсунул мне листок с вопросом, а в зачетке поставил «хорошо» и расписался.

Я взял зачетку и направился к выходу.
Конвисаров: - «А вопрос?». Потом махнул рукой и сказал: - «Идите».

Лекции по физике нам читал мастер спорта, велосипедист к.т.н. В.В. Купровский. Его сын, наш ровесник, учился на энергетическом факультете.

Ко всем экзаменам я готовился с Володей Шепелевым. Он 1925 года рождения в 1942 году после окончания школы ушел на фронт и воевал водителем на «Катюше».

Демобилизовался только в 1950 году и конечно забыл все. что проходили в школе. Он просил помогать ему при подготовке в экзаменам. Он жил у дяди и тёти. Его родители были репрессированы и погибли. Жили они в старом деревянном двухэтажном доме. И я, во время сессии, спал у них на кушетке за шкафом, съедаемый клопами. Володя увлекся авиационным спортом и с трех-четырех утра собирал курсантов, отвозил их на ДОСААФовский аэродром, летал сам, а домой возвращался к 9 утра.

На лекциях и подготовке к экзаменам он постоянно засыпал. Я должен был следить и, когда его ручка начинала чертить в конспекте прямую линию, подталкивать его локтем.

При подготовке к экзаменам это повторялось. Пока он спал, я успевал просмотреть несколько страниц, но он просыпался и требовал возвращаться к прерванным сном страницам. И так продолжалось бесконечно. В голове от такой работы у меня начиналась чехарда.

И вот мы заходим в аудиторию, для сдачи экзамена по физике. Берем билеты, садимся за стол рядом, и он начинает шептать мне свои вопросы.

Купровский делает нам замечание, а затем и просит меня выйти. Володя сдал экзамен, а я остался с пустой зачеткой. На следующий день я узнал, где принимает экзамены Купровский, и пошел к нему.

Экзамен принимал сам Купровский и его жена, тоже преподаватель физики. Я взял билет и сказал, что готов сразу отвечать. Она предложила сесть около неё, и когда я ответил на все вопросы, пошла к столу за зачеткой. В.В. спросил у нее, сколько она мне поставила и, когда она сказала, что 5, предложил поставить 4, не объясняя причину такого решения..

Лекции по истории черной металлургии читал Иван Михеич Серов – дедушка Серов.

Читал он самозабвенно. Это была поэзия о черной металлургии. Он как глухарь прикрывал глаза и говорил. Сейчас я понимаю, что он входил в такое состояние, переживая те события, о которых он говорил.

Рассказывали, что три года назад, во время лекции Юра Евтифеев сказал:
- Иван Михеич, что Вы все время про иностранцев и про иностранцев. Вот опять Грумгжимайло.

Дедушка чуть не упал с кафедры.
- Милые Вы мои! Русской он, русской!!!

Он никогда не ставил плохих оценок. И вот рассказывали, что на спор один студент пришел к нему во время экзамена и сказал, что он ничего не знает. И.М. спросил, был ли он у него хоть на одной лекции.
- Ну, на одной, может и был.
И.М. с радостью и облегчением – «Значит, на тройку знаете!»


Фото 1955 года

продолжение следует:http://www.proza.ru/2011/06/07/520