Искушения строптивой

У меня на сегодня важное задание – расставить приоритеты, сделать выбор, отбросить сомнения и что-то сделать со своим согласием, дать его или оставить у себя. С самого утра в животе спазмы и бульканье, тошнит и скручивает мой непривыкший к принятию такого важного решения организм. Рассудок в панике забился в самый пыльный уголок мозга и носа не кажет. Все действия происходят на «автопилоте»: режим существования включен и функционирует, не совсем исправно,  с  убежавшим на плиту кофе и недоглаженной футболкой, но и его хватает чтоб соскрести по сусекам остатки себя, вставить в туфли и отправить на судьбоносную встречу. А еще мелко-мелко дрожат пальцы, самое мерзкое ощущение, хуже даже выворачивающегося желудка.
Чем ближе подхожу к заветному кафе, тем темнее становится ясный день, то есть темнеет-то в глазах, я реально ощущаю как пронзительный полуденный свет теряет свою интенсивность, словно на глаза мне поставили мощные светофильтры.
Каждый шаг – подвиг, вместо легких летних туфель на ногах испанские сапожки со свинцовыми гирями в довесок. За подол юбки цепляется ветер и путает его вокруг ног, еще больше затрудняя переставление конечностей по поверхности земли. А уж та стала просто болотом, затягивающим ноги по самые колени. И все это на великолепном покрытии, что устилает пешеходную часть дороги.
Дверь кафе я открываю со стоном и скрипом, уже не сомневаясь, что и скрип, и стон – это все я издаю, страдалица горемычная. Минуты три привыкаю к темному помещению, выбираю столик подальше от окон, занимаю место, принимаю меню от улыбчивой официантки и погружаюсь в его изучение. И тут, как откровение с небес, до меня снисходит, что я пришла на два часа раньше, чем было назначено.
Я произношу про себя несколько нецензурных слов, словно выплевываю их на салфетку постеленную перед моим носом. Тошнота вдруг отпускает и голова проясняется до звона в ушах, становится легко-легко в ней, словно она – воздушный шарик, наполненный гелием. И голос, наверно от этого, становится смешным, я слышу, как делаю заказ совершенно чужим, не знакомым мне голосом. Внутри меня рождается смешинка и все нервное, накопившееся с бессонной ночи и самоедского утра, выплескивается вместе с хихиканьем в окружающую среду. Официантка смотрит на меня так, словно ничего не происходит, записывает заказ, кивает и утекает в направлении кухни. Один из посетителей оглядывается на меня, встречает мой взгляд и улыбается в ответ, мельком. Отворачивается, потому что сидеть с выкрученной шеей не удобно. Но я уже получила негласное одобрение на смех и больше не сдерживаюсь, посмеиваюсь себе, краем сознания пытаясь понять не очередная ли это истерика зародилась в недрах моего тела. Но нет, все вроде спокойно и естественно.
За окном, в необъятной дали, медленно, словно во сне проползает белый лимузин. На крыше пара пластмассово-золотых колец с бубенцом, «птица-тройка» мчит молодожёнов в светлые дали с совместным ведением хозяйства, очередью в детсад и прочей прелестью. Я затаиваюсь, словно боюсь, что лимузин, не дай господи, заметит меня и заберет в свои роскошные кожаные внутренности. Когда автомобиль скрывается из вида, я отмираю. Бодро принимаюсь за принесенный салат.
Лимузин уехал, а мысль о нем крепко засела в мозгу. Примерно на половине салата, мозг взрывается от непосильной задачи: выбора между надо-принято и спасибо-не-надо. Что за борьба между счастливым бытием и внешним давлением, попыткой всех и вся подчинить это мое бытие их пониманию правильности и счастья?
Я же еще вчера была совершенно счастлива, летала, едва касаясь ступнями бренной земли, улыбалась прохожим и всему сущему добродушной еле заметной улыбкой довольного жизнью человека. Пока вчера вечером мое семейство вместе с любимым человеком не устроило заговор по обрезанию крыльев, не созвало совет и не поставило перед фактом: свадьбе быть, продолжению рода быть, совместному быту тоже быть вместе с комплектом запасных ключей.
Весь мой, с таким трудом выстроенный, мир заволокло дымом сражений в одну долгую минуту, пока звучало предложение руки и сердца. Вот уж не ожидала от рукопредложителя такого. Я помню заревела прямо за столом и его родительница с удовлетворением отметила, что это от счастья я так залилась слезами. А я ревела от обиды, что никто из присутствующих, родных и любимых людей не услышал, не захотел услышать и не принял одну единственную правду, что я пыталась донести до них – я не собиралась замуж. У меня и так все было чудесно и замечательно до этого момента. У меня была я, мое драгоценное общество, которое хотели у меня отнять и раздать всем помаленьку: мужу, детям, родителям. Я взвыла еще сильней и унеслась рыдать в ванну, повергнув родственников в ступор. Из ванны я сбежала домой, предварительно договорившись, что ответ дам завтра, вот в этом кафе и только ему одному.
Салатик закончился. Принесли овощи на гриле.
За оном молодая симпатичная, очень ухоженная молодая мама везла в коляске младенца похожего на веселого амура, только не голого пупса, а в кружевах и оборках. Оба как с картинки, загляденье. Они еще и остановились, чтобы я их рассмотреть могла получше. Да конечно красота, ляпота и радость жизни. Несколько лет преподавания малышам дали мне представление о том, как с ними общаться и дружить, но владеть этой природной стихией желания так и не родилось. Я наколола на вилку перчик и отправила его в рот. Вот всегда бы так любовалась, издалека. Женщина за окном прокатила малыша до последнего окна, в которое их было видно и тут он заревел, выплюнул соску с возмущением. Я вернулась к овощам. Стакан воды в далеком будущем поднесет мне сиделка, если до этого вообще дело дойдет.
Десерт оказался превосходным. Струдель с яблоками воздушный и нежный, со сливками и мороженым. Ах, восторг! И снова меня заставили смотреть на то, от чего я якобы отказываюсь: пара седовласых влюбленных друг в друга стариков остановились у окна, заглядевшись на выставленные в нем сокровища: статуэтки резного дерева из далеких невиданных стран. Старики держались за руки, щебетали счастливо, смотрели друг на друга словно в первый раз – восхищенно влюбленными глазами. Эта сила - это, конечное, лучшее что может случится в недолгой человеческой жизни - такая любовь друг к другу. Великая мечта и соблазн, в большинстве случаев оказывающиеся лишь погоней за ними, мечтой о мечте. Десерт слишком хорош, без всяких но по отношению к нему, хорош фантастически. Но далеко не каждому повару удается сотворить такой шедевр из самого простого набора составляющих, у большинства получается банальная вещь, вкусная или сносная, или отрава - как повезет.
А вот кофе я варю лучше, тут уж без ложной скромности отдаю себе пальму первенства. Хотя не могу сказать, что напиток уж совсем не удался, скорее вполне приличный кофе, если сравнивать с большинством кофеен в округе. За соседний столик садится мужчина, уже не молодой, чуть сутуловатый в силу своего роста и комплекции. Ему тоже приносят кофе, он отпивает, хмыкает удовлетворенно. Я смотрю с любопытством. Мужчина замечает мой взгляд, кивает на чашку:
- Я лучше варю. – Улыбается, морщинки вокруг глаз привычно складываются, занимают удобное и привлекательное положение.
Я чувствую, как растягивается мой рот в широкой неконтролируемой улыбке пса из Бременских музыкантов, когда он растекается по подоконнику в окне у бандитов.
- Тогда зачем вы тратите на него свое время? – спрашиваю я у мужчины.
- Вы тоже свое тратите зря, - отвечает он мне, - кофе надо пить только лучший иначе не имеет смысла.
Я киваю. В горле где-то собирается предательский комок. Пока я промаргиваюсь, мужчина за столом исчезает, оставляя недопитый кофе.
Я вырываю из записной книжки листок, пишу на нем несколько строчек и подзываю официантку. Оставляю ей комплект ключей и записку с просьбой передать человеку, который будет меня искать, рассчитываюсь за обед и выхожу на улицу.
Тело мое парит надо мостовой, словно воздушный змей, но вместо ниточки меня держит на поверхности лишь банальная физическая сила тяжести. Не суть важно.
А потом меня хватают за руку и следующие лет триста я иду плечом к плечу с человеком, которому от меня ничего не нужно, но который всегда улыбается мне и варит самый лучший кофе.