Это сладкое слово Работа

Это сладкое слово «Работа»

Они ехали почти не останавливаясь: сроки поджимали. Двое суток лежали ровными нитями дорог позади. Досадная задержка на границе с Польшей заставляла упорно жать педаль газа.  Старенький «Опель» выручал. В машине сидело пятеро, разговор шел об удаче. Первая красавица Тернополя выходила замуж  за немца, родня ехала погулять на свадьбе, и опоздать к такому событию не хотелось никому. Все ревниво наблюдали, как две черные стрелки часов на шкале автомобиля диктуют водителю количество километров в час. И только Василь равнодушно молчал. Его взяли с собой в качестве небесплатного приложения, вернее, за частичную оплату бензина, что было выгодно пассажирам до и после поездки, но во время ее доставляло массу неудобств: Василь был парнем крупного сложения и занимал порядочно места.
  Василь планировал заработать денег на стороне по надежной рекомендации соседа по коммуналке. Сосед, выпивши, хвастался многочисленными проектами в России  и связями с зарубежьем. У Василя кружилась голова от звучных раскатистых названий. По своей доброте, после долгих упрашиваний, сосед указал место, где гребли деньги его верные сотоварищи и коллеги. Василю посоветовался с Ганкой, та заняла денег у тетки. Тетка, хоть и запричитала по Василю в голос, но деньги дала: Ганку любила навроде дочери, а зятя уважала за самостоятельность. Знала, что Василь не пьянствует, работает сварщиком на заводе, зарплату, хоть и малую, но домой носит. Под ручку молодые ходили, да ходили себе по очередям и кабинетам.  А ходить Ганке и женский врач посоветовала: ребенок крепче будет.  Выходили визу, договорились насчет поездки... 
Вот, наконец, сидит Василь королем позади водителя и взаправду разглядывает страну чаяний,стремлений и радужных надежд. Дорожные знаки успешно оповещают его о пролетающих мимо селениях и городах. Успешно, так как читать по-немецки Василь научился еще в школе, а последние пол-года, ясно-понятно, посещал платные языковые курсы.
Великолепные иномарки с неподражаемым шиком пролетали мимо, подставляя восхищенным взорам блестящие бока. Василь, человек практичный, сразу понял: чего сравнивать-то тут? Расхлябанные шоссе Украины с местными автобанами? Так они не сравнимы. Ну кто, примерно, собаку с паяльником сравнивать будет? Это ж из другой оперы... И поток машин не сравнивал Василь: к чему?  Опять же другая песня. Но одну, любую, из пролетающих мимо красавиц решил заиметь неприменно. Для себя лично. Для Ганки. Для будущего сына...

1

К вечеру вроде приехали. В сумерках Василь едва разглядел заброшенные постройки среди огромных, качающихся от ветра, деревьев.
-Должно быть где-то здесь, - с сомнением пробурчал водитель, разглядывая карту.
Долго ждать не могли. Василий быстро вышел, достал из багажника синюю дорожную сумку и махнул рукой. Отьезжая, водитель посигналил. На звук из темноты появился долговязый сутулый мужик, протянул ему  влажную вялую руку.
-А, приехал... Старшому звонили насчет тебя,- сказал он без выражения.- Ну, заходи в дом.
Мужик открыл маленькую дверцу в железный вагончик типа «Бунгало». От спертого воздуха смешанного с запахами пота, алкоголя и курева Василий споткнулся у порога. Но напрягся и двинулся вперед. В темноте Василий разглядел еще двух мужиков, что лежали на матратцах, с храпом выдыхая пивые пары в плотный воздух каморки. Оказалось, что сутулого звали  Мямлей.
-Располагайся, земляк,- уже живее приветствовал Мямля гостя.
Василь так рад был разогнуть спину после долгой поездки, скинуть напряжение тела и сознания, что,  тут же растянулся в глухой щели между сопевшим толстячком и железной стенкой отпускного вагончика. Напоследок он успел отметить странно прозрачный, не замутненный сном, взгляд Мямли. Сон был тяжелым и покинул Василя только с наступлением неизбежного утра.
На рассвете Василя растряс Старшой:
-Вставай, приезжий, кончай валяться! Разнежился, как с жинкой на кровати...- Мужики на минуту заржали жеребцами, увидившими стройную лошадку.- Условия у нас не барские, да и мы не баре.Так что простыню тебе крахмалить некому, привыкай, паря. День, ночь – сутки прочь! За сутки, твоя квартплата – пять ойро. Не нравится, – он усмехнулся,- можешь идти в гостиницу. Адрес мы дадим, мы не жадные, и дорогу покажем. Вот так, паря...
Василь вытаращился на круглого веселого человечка. Спросонок он не сразу понял, что обращаются именно к нему.Наконец, в мозгу просветлело. Василь  оторопел:
-Ребята, да вы что? Откуда же у меня деньги? Я же только приехал, еще  и гривны не заработал. Да я же к вам из Тернополя, земляк ваш. Мне сказали, что тут у своих пожить можно.
-Ладно, не напрягайся, паря. Нашелся свой, кого не потеряли. Нам деньги тоже ни одна собака в зубах не приносит. Раз сюда прикатил, баксы за визу нашел, значит, и за крышу найдешь. Давай бабки или катись отсюдава!.
Василь завозился с курткой, вытащил банктоту в двадцать долларов. Старшой, перемигнувшись с напарником, спрятал деньги в потертый кошелек..

Мямля принес из ручья воды, мужики умылись, хлюпаясь и приседая у тазика. Наскоро поели круглую колбасу с черным хлебом и луком. Чай заварили на двухкомфорке , к ней красным боком прижимался газовый баллон. Намазали бутерброды маргарином, уложили их в пакет. Все делалось слаженно и быстро, ну, просто мультики. При бледном свете едва распускающегося утра Василь разглядел третьего. Это был ладный, кудрявый брюнет лет под тридцать. Василь отметил вызывающую красоту лица и гибкость движений. Отборная похабщина являлась, видимо, основным средством общения его с окружающими. Откуда-то из под кровати электрической музыкой зазвучал мобильник. Красавец пошарил руками под кроватью, вспомнил несколько раз мать и вытянул телефон.
-Guten Morgen Herr Schwarz,- легко закричал он в телефон.- Keine Sorge, das schaffen wir schon!
 Довольный, умастил мобильник в задний карман рабочих джинсов и широким жестом откинул кудри со лба. Все четверо,толкаясь и теснясь в узком проходе, вышли на воздух. Старшой навесил замок на железную дверь вагончика.
-Вечером, после восьми, приходи,- прошепелявил Мямля.
У серой стены напротив вагончика стояло три велосипеда. Троица ткнула педали и   пропала в весенней зеленоватой дымке.

...Василь зябнул. Хотя солнце уже протянуло свои тонкие лучи сквозь резные листья каштанов, а здесь, в углу сада, устоялся ночной сумрак. Василь сидел под дверью на деревянной приступочке, которая служила постояльцам своеобразным крыльцом. Других удобств не было.
Вагончик располагался на небольшой бетонной платформе, рядом, будто накиданные великаном, валялись старые машины. Ржавые остатки вызывали в сердце смешанное чувство печали и досады, как непогребенные тела. За канавой тянулась крапива, резные листочки ее были трогательно юными и беззащитными. Лопухи и желтые одуванчики веселили апрель. Посередине громоздился большой дом, сложенный из желто-коричневых камней, рядом - сараи и пристройки из таких же камней.. В низине за густым кустарником тихо журчал ручей. Архитектура строений вызывала полустертые воспоминания иллюстраций к сказкам Андерсена и братьев Гримм. Все было запущено и покрыто тенью столетних каштанов, сторожащих камни и чьи-то воспоминания. Сразу за дорогой наливались соками пшеница и ячмень, подружками перекликались рощицы. В  веселом щебете пернатых слышались нотки скорых свадеб; слух отдыхал на приволье.
 Василь обошел все уголки старой усадьбы. Заглянул в высокие проемы окон: внутри дома и сараев росла худая крапива. По косогору спусился вниз, где маленький  ручей, как друг, дал напиться прозрачной воды. Василь отошел на несколько метров по течению, чтоб не портить питьевого места, разделся до пояса, умылся и крепко растерся майкой. Прискакала белка, поцокала на гостя, понаблюдала за водными и физкультпроцедурами. Василь шугнул нахалку, белка ускакала искать других приключений.
Соседние участки понравились Василю своей ухоженностью: это были дачи с деревянными домиками, плодовыми деревьями и множеством цветов. Тощая земля была местами вскопана, что-то насажено, но из людей не видно никого.  Розовые кусты протягивали ему колючие ветки. Почти все розы сидели в бутонах, и только некоторые из них отваживались выпустить в весеннюю прохладу свои прелестные венчики.
Когда солнце выкатилось на середину неба, Василю захотелось есть. Сумку с вещами и едой он необдуманно оставил в вагончике, а вот кошелек с деньгами находился при нем. Еще при нем были доллары, зашитые Ганкой после долгих колебаний в левое плечо пиджака. Эти деньги предусматривались на непредвиденный и самый крайний случай. Василь несколько раз пересчитал те, что в кошельке. Он чувствовал надежность зеленых хрустящих бумажек, но бешенный голод от этого не утихал. Надо было идти в город. А где он – город? Как разменять там доллары на местную валюту – новое ейро? И, самое главное, как не заблудиться, вернуться сюда, на знакомую приступочку?...
 До вечера было еще, ой-ей, как далеко, и наш путешественник вышел на дорогу. Налево за дачами – лес и ручей, направо за поворотом – кладбище и железная дорога. Василий пошел направо. Кладбище очаровало Василя цветущим кустарником, жужжащими пчелами, аккуратными липовыми аллеями. Он разглядывал надписи на однообразных низких памятниках, подсчитывал череду лет, прожитых местными обывателями и внутренне ахал: очень уж много получалось. «Как хорошо лежать-то здесь,- думал он, тихонько присвистывая.- Мамонька дорогая, мне бы такое...» В центре кладбища стояла высокая, почти вся стеклянная капелла с массивной дверью. «Успею еще», подумал Василь, не решаясь зайти.
За железнодорожным переездом начинались городские кварталы. Дома. окруженные свежей зеленью стриженных газонов, стояли плотно, вдоль них катился  автомобильный поток. «Авто-мото-шоу!- пошутил про себя Василь.  Пешеходы сновали туда-сюда, и напоминали людей с Родины. Василь долго смотрел в сторону города, в груди сладко ныла и замирала душа. В вагончик он вернулся с твердым решением: завтра влиться в эту жизнь! Он знал, что где-то здесь ожидает его долгожданная работа. 

Мужики вернулись около девяти вечера. Бросили яйца и колбасу на сковороду, выставили водку на маленький пластиковый стол. Василь достал домашнего соления сало, и бутылку перцовки.
-Красивая облицовочка, -кивнул Старшой, разглядывая коричневую с золотом этикетку. -«Украiнська з перцем. Гiрка настойка, Тернопiльскийспиртзавод»,- одобрил он, поднеся бутылку к толстому телу свечи.
Четыре пары голодных глаз отражали отсветы огня. Забулькала жидкость. Выпили по первой. Закусывали черным хлебом и репчатым луком, осторожно брали руками душистое сало. Все ели и пили крепко, постепенно отходя от усталости. Вытирая сальный подбородок, Старшой стал подначивать Мямлю:
-Вот скоро кончится твоя работа, накроется твоя лавочка. Будешь кверху пузом валяться вместе со Студентом, пока мы с Ярославом вкалываем,- повернулся он в сторону Василя.
-Я не студент,- встрепенулся тот.- Я квалифицированный сварщик. Я много чего умею: стенку поставить, печь сложить...
-Заткни говорильник, пока старшие не спрашивают, -оборвал его Ярослав. -Сварщик! Вот и варил бы кашу дома, че притащился-то? Своим работы не хватает,- он сочувственно ткнул Мямлю в бок.
-Что ж мне делать тогда? Пропаду я, просто пропаду...- уставился на Старшого своими прозрачными глазами Мямля.
-Че, че, хрен через плечо... Искать будешь. Поедешь по полям, по лугам, седня здесь, завтра там. Я ведь тебе не мамка, а ты не сосунок, с титьки сосать.Сам видел, работы немного осталось. Поедешь по хуторам, что-то и сыщется. Накатаешься! Знай крути педали, чтоб работу дали! -Старшой засмеялся собственному каламбуру.
Снова выпили. Со дна перцовки в кружку Василю скользнули два горьких перчика.
-Куда ж я без языка? – заныл Мямля.
-А твой что ж, отсох? Не лекции едешь читать - ты руки бауерам показывай.
Ярослав попытался встать из-за столика, бутылки покачнулись.
-При такой жизни не только язык отсохнет,- он сдобрил речь для лучшего скольжения цветистой фразой.- Студент, как я наблюдаю, веселый сидит. Целый день тут на травке кувыркался. Поди уже попробовал какую-никакую немку?
Василь с ненавистью почувствовал, что заливается краской стыда.
Старшой разлил водки. Разговор завертелся вокруг курящих немецких женщин. Перепрыгнул на ремонт велосипедов, промок под серым германским дождем, и, наконец, заклинил на родной Украине. Перебивая друг друга, яростно спорили о политике, о правительстве, будь оно неладно, горевали о семьях и детях, что ждут своих, разбредшихся по всему белому свету, кормильцев, делились опытом переделки и подделки виз и паспортов, и снова о дорогах и дорогах... Рассказывали о теплицах и скотобойнях Голландии, о стройках в Канаде и Англии, о жаре в  Португалии, виноградных и апельсиновых плантациях Испании. И везде они, украинцы, хозяева солнечной, черноземной страны, как рабы, таскают горячие каштаны из огня для других народов. Специалисты различного профиля, врачи и учителя, офицеры и судьи, научные работники и библиотекари: все одно – копай глубже, бросай дальше.   Осваивают новые профессии, учат языки и наречия разных народов и континентов, нелегально, а иногда легально выполняют тяжелую, плохо оплачиваемую работу. Слухи о тех или этих, хорошо или плохо заработавших земляках, передаются из дома к дому, как по глухому телефону, во все концы мира.
Речь катилась речкой.
Старшой, кругленький человечек с хитрыми блестящими глазками и багровыми шариками щек, смеялся много и охотно, а когда сердился, стучал кулаком по пластмассе стола. Ярослав потряхивал темными кольцами чуба и пересыпал истории своих международных приключений ядреными фразеологизмами. Мямля, избегая пауз, высокопарно и невнятно, помогая себе жестами и мимикой, философски обобщал факты.
По крови Василя жарко растекалась радость: вот ведь как здорово получается! Земляки приняли его в свой круг, да и как могло быть иначе! Ведь родные, тернопольские! А что  электричества нет и теснота – так это мелочи, можно и потерпеть ради главного, ради дела. Густой воздух уже не сжимал легкие, не вызывал тошноты.  Перспектива приблизилась, работа дышала в лицо. Все, о чем с сомнениями, страхом и надеждой переживалось на Украине, рядом – вот оно! Эх, Ганка, Ганка, где ты? Обнять бы тебя сейчас покрепче!..
Старшой, с бутылкой в руке, стараясь удержать равновесие, пытался налить в стакан водки. Покачиваясь на тостых коротких ногах, он упорно тряс пустую бутылку и сладко повторял:
-Выпьем за здоровье, дорогие мои! И ты, паря, обвыкай, пей, да береги здоровье с молоду. Будет здоровье – будет и работа, а уж работу, ее мы завсегда сробим! А, чего там.!.. Молодняк!.. Что б вы понимали в таком тонком деле, как здоровье... У вас ничего не болит, счастливые вы люди... Так выпьем же за здоровье, ребятишки! – при этом он так стукнул кулаком о стол, что четыре опорожненные бутылки, окурки, закуска и залитая воском свеча раскатились по всем углам домика.
Мямля вытаращил свои прозрачные глаза на Старшого. Ярослав прекратил демонстрацию знаний польского и немецкого и сжал, ставшие горячими, кулаки:
-Ты что, бля, пожар тут устроить хочешь? Эта консервная банка в минуту сгорит и мы вместе с нею!
Глаза Старшого превратились в щелочки:
-Ты с кем разговариваешь, щенок? –он крепче уцепил пустую бутылку за горлышко.
Возникла многообещающая пауза. Но Василя ничего не могло отвлечь от подсчитывания пока не заработанных денег. Поджимая ноги и уворачиваясь от двух накрепко сцепленных в потасовке тел, Василь, в который уже раз, распределял ейро по своему невеликому хозяйству. Он самодовольно вспоминал, сколько банок консервировала Ганка на зиму, как, хозяйничая, она домовито и быстро двигалась по дому, как легко носила свой ставший упругим и круглым живот. А сало, посоленное Ганкиными ловкими руками, так и тает само во рту, ну просто медовое! Все хвалят!.. Василь задумчиво поднял потухшую на мокром полу свечу, снова зажег ее живой огонек. По стенам и потолку разлетелись оранжевые блики, стало уютно. Василь чувствовал, как маленький домик защищает его, «очарованного странника», среди бушующего моря жизни.
Старшой и Ярослав устали тузить друг друга кулаками в бока. Крепкий толстячок  рухнул на матрац рядом с мирно посапыващим Мямлей и уснул, не успев прикоснуться головой к подушке. Ярослав умащивался рядом, приговаривая сквозь зубы:
-Так-то... Ты хоть и Старшой, а со мной поостерегись! Себе б дороже не вышло... Я тебе покажу, кто тут настоящий хозяин...   
Он расшнуровал ботинки, снял носки, закинул их под кровать и вытянулся рядом со спящими, тут же приняв одинаковое с ними выражение оторженности от всего суетного. Василь обратил внимание, что интереснейшую историю первой встречи с Ганкой оценить некому, но не обиделся, хоть и прекратил с трудом дающийся рассказ. Он поднялся с лавки, поскальзываясь, однако удерживаясь за подвернувшиеся под руки предметы, добрался до маленький двери и выпал из ограниченного пространства.
Стояла чудесная весенняя ночь. Звезды были не крупными, как дома, но чистыми и почти говорящими. Каштаны темнели в высоком небе мощными кронами. Глубокая тишина обволакивала помутненное сознание Василя. И он, не сопротивляясь томной силе ночи, аккуратно, как ему показалось, лег на бетон.


3

Едва забрезжило, когда работники быстро собрались, закрыли вагончик, крутанули педали и были таковы.
Василь с трудом поднял голову. Гудело и звенело. Снаружи или внутри?
До полудня Василь сидел на приступочке, изредка поливая голову водой из тазика. Есть не хотелось, думать тем более. Вторая половина дня прошла в дреме. Вечером все повторилось, как говорится, «по накатанному сценарию». Ужин, выпивка, беседа, потасовка, на этот раз с изменением состава участвующих: Ярослав поучил вежливому разговору Мямлю. Ночью Василь спал плохо – днем выспался. Ворочаться было невозможно: тесно, один бок немел, другой мерз. Ночью пошел дождь и промозглая сырость коробила конечности, холодила сердце.
Утром Василь вскочил вместе с работниками, так же наскоро поел, намазал ровные куски хлеба маргарином, сложил в пакет и уложил его на сиденье одной из ржавых машин. Когда три велосипедиста развернулись в сторону города и скрылись из виду, Василь уже стоял на дороге. Миновав кладбище и железнодорожные пути, Василь вышел на знакомый перекресток.
Недалеко виднелся автомобильный магазин. На небольшой площадке возле магазина были выставлены на продажу ряды машин. Василь двинулся по пешеходному переходу к пестрой приманке. Медленно ходил Василий среди глазастых гладких корпусов, оценивал силу мотора, пробег, дизайн и временами ощущал, как дрожат руки, стремясь обхватить круг руля. 
С одной стороны к магазину примыкала ремонтная мастерская. Большие железные ворота были раскрыты настежь, и Василь мог свободно наблюдать за работой трех немцев в одинаковых фирменных комбинезонах.  Один здоровяк стоял недалеко от входа и копался в моторе серебристого «Кадетта». Машина побывала в небольшой аварии: одна фара была разбита, на капоте виднелись царапины. «Опелек» имел автоматическое управление, сложное переплетение проводов были  хорошо видны Василю. Сначала немец только улыбался ему, потом сказал что-то и засмеялся. Василь решил отойти.
Идти можно было на все четыре  стороны. Страна осущественной демократии! Одно слово – свобода!.. Идти, собственно, было некуда.
Василий пошел прямо. В любой ситуации иди напрямую, не прогадаешь, - не без оснований думал он. Он разлядывал все, что попадалось ему на пути. Заходил в магазины, приценивался к товарам, научился быстро переводить с гривней на ейро. Он вслушивался в чужую речь, впитывал черты лиц и жесты, искал ключ к пониманию незнакомой жизни.
Солнце едва карабкалось по серым облакам серого же неба. Пасмурный полдень застал Василя сидящим на железном стульчике возле католического костела. На соседнем стульчике сидела опрятная старушка. Она сидела без движения уже с полчаса, и Василь стал сомневаться, жива ли она. Может, просто застыла в спокойной позе? Но хорошо приглядевшись, он заметил, что старушка изредка мигает. Успокоенный, он стал обдумывать следующую проблему: где бы найти туалет. Раз здесь центр города, да еще у такой предусмотрительной ко всем мелочам нации, то это заведение обязательно должно быть обнаружено недалеко. Однако же найти не смог и позорно спрятался за группу деревьев в парке.
Теперь думалось уже только о пакете с бутербродами, оставленными внутри ржавой машины. Василь в который раз прошелся по площади рядом с костелом, повернул на широкую улицу, прошелся вдоль нее, пока не нашел среди многочисленных вывесок нужную: «Deutsche Bank». Стеклянная дверь раскрылась сама, и  он оказался в просторном чистом зале. Служащие ждали у стоек, внимательно улыбались клиентам. Василий получил положенную ему порцию улыбки и протянул приготовленные доллары.
-«Ейро» – сказал он громко.
В ответ получил новую порцию улыбки и желанные деньги. С новыми силами и такой же улыбкой, как у кассира, он пересчитал деньги и вложил их в нагрудный карман пиджака. Василь вспомнил, что недавно проходил мимо магазина со странным названием «ALDI», там было людно, а в подземную стоянку постоянно въезжали новые машины. Голод помог Василю сразу найти знакомую вывеску. Из кучи сыров он выбрал пакетик с десятью отдельными пластиками, из кучи колбас – круглую, какую ели земляки на ужин. Еще взял красивую коробку с соком, хлеба, пару банок огурцов, соленой рыбы и водки. Кассирша подала ему красный пластиковый пакет, что было очень кстати. Выйдя из магазина с покупками, Василь почувствовал себя почти что коренным немцем. Теперь - назад, к старушке, узнать, как ее здоровье? И точно, старушка сидела на прежнем месте совершенно в другой позе, опираясь на спинку железного стульчика, устпемив глаза в пространство перед собой.
Василь наелся колбасы с хлебом. Сок не стал открывать зубами, постеснялся старушки: пакет вощеной бумаги был плотным. Затем легкой походкой направился к столикам возле маленького кафе, выбрал крайний и раскрыл меню. Он собрался покутить по-немецки: купить чашку кофе. Полосатый зонтик над столиками предназначались, видимо, не столько для защиты посетителей от солнца, сколько от дождя. Мелкие сыпучие капельки застучали в натянутое полотно. Цены оказались столь сногшибательными, что  лучше бы Василь обошелся без иностанного кутежа. Он собрался встать и уйти, но перед ним уже стояла молодая официантка. Полные ноги ее были ослепительно белыми, а лица он не запомнил. В горле встал комок, Василь мотнул головой  быстро зашагал прочь.
Вторую половину дня Василь безуспешно искал магазин велосипедов и в домик вернулся, когда мужики уже садились вечерять. На столе стояла залитая воском свеча и кастрюля с вареной картошкой. Мямля ушел за водой к ручью.
-Здорово, отпускник! –Ярослав дружески стукнул Василя на плечу. -Ты, я гляжу, хорошо прижился.
Василь с напускным равнодушием поделился:
-Бабки поменял.
-Ого, да ты мужик с головой. Я в первый же день заметил, что ты не промах. Молодец! А сколько поменял?
У Старшого одобрительно заблестели глазки.
-Пора и за еду платить, паря. Сидишь на нашей шее уже три дня. Такого бугая прокормить - легче сразу задушить, - добродушно пошутил он.
Василь достал деньги, отсчитал названную сумму. Потом разложил продукты, поставил водку. Старшой внимательно оглядел снедь и повернулся к Ярославу.
-Поставишь его на молоток, - решение пристукнул кулаком по столу.
Ярослав понимающе кивнул.
           -Завтра поедешь с нами, возьмешь Мямлин велосипед.
Василь вышел на улицу закурить. Пальцы слегка дрожали. Прохладный ветерок смешивал сигаретный дым с запахами поля и леса. Из-под косогора, наклонившись впред, возвращался с водой Мямля.
-Приехал, а мы уж гадали, куда ты делся, - издалека закричал он.
Василий отвернулся, чтоб не всретить взгляд земляка.
-Куда ж мне деться? – ответил он, равнодушно затягиваясь сигаретой с Родины.
Ели молча. Когда главная усталость спала и водка разогнала тяжелую кровь, работники принялись травить анекдоты. За дурость, за политику, за национальность, за секс и просто так.  Василь рассказал самый безобидный:
-Вызывает хозяйка мастера: «Вот у шкафа дверцы дрожат, когда трамвай мимо проходит. Нельзя ли укрепить?» «Можно, почему нельзя,» – отвечает мастер. Залез в шкаф, чтоб проверить, каков зазор меджду дверцами. Как раз муж заходит. Дверь у шкафа открывает: «Ты кто такой, что тут делаешь?!» «Гадом буду, не поверишь - трамвай жду.» Мужики дружно захохотали. Старшой от удовольствия махал руками и взвизгивал.
- Старье, - насмеявшись, констатировал Ярослав. И загнул такой крутой анекдот, что слушатели сползли с лавки на закиданный окурками пол. У Василя от смеха заболели мышцы живота. Он смеялся звонко, уверено: работа, вот она – блестит влагой в глазах Старшого, сквозит с одобрительном взглядах Ярослава.
 Допили четвертую  бутылку. Саршой уснул мгновенно, по обыкновению рухнув всей тяжестью усталого тела на матрац. Ярослав перед сном дал исчерпывающую информацию о завтрашней работе:
-Мне чтоб!.. Тут тебе не Тернопольская деревня,а середина Европы... Понимай ответственность. Работа не сложная, не дрейфь, знай, жми на молоток, он тебе сам все отстукает.
Работа... Василь не мог спать обутым, он вышел, налил в тазик воды и освежил вспотевшие в ботинках ноги. В ночных сумерках было не ясно, где начинается небо, все смешалось в вязкой массе то ли сырости, то ли дождя. 
Работа... Василь ворочался, не давая заснуть остальным. Все четверо спали впритык, и малейшее изменение положения тела одного человека, вызывало необходимость поворота других. При этом круглое туловище Старшого лежало колодой, вызывая тяжелые мысли о бренности земного существования и мешая сделать малейшее движение. Работа... По стенке прямо перед носом Василя проползла разбуженная им мокрица. Василь содрогнулся от отвращения. Работа... Слово сладкое, как мед, острое, как нож. Слово это царит над другими словами, оно – смысл пребывания их здесь, в чужой далекой стороне, с другими обычаями и резкой речью. Какой ты будешь, первая работа на неметчине? Как управляться с тобой, какие деньги сулишь? Будешь поддатливой, как грудастая девка, или капризной и неблагодарной как тощая красавица?
;
4

Утром собрались быстро, без шуму. Мямлю не будили. Перед тем, как оседлать велосипеды, Ярослав протянул Василю руку:
-Давай баксы.
-Какие баксы? Я ж вчера отдал, -удивился Василь.
-Такие, какие! За предоставляемую работу. А ты что, рабочее место бесплатно получить хочешь?
Василь скрипнул зубами:
-Сколько?
-По тарифу двести баксов. Чего, испугался?  Работать будешь по двенадцать часов в сутки, за четыре дня, считай, вернешь свое. Мы тебе дело говорим, не грабители какие-нибудь,  земляку всегда помочь рады. Потом еще благодарить будешь.
-Двести ейро?- уточнил Василий.
-Не перерекайся со старшими, -улыбнулся Ярослав. –Ойро оставь себе, они тебе здесь пригодятся, а баксы отдай нам.
Ярослав взял скрученный пиджак с багажника бывшего мямлиного велосипеда и бросил его в руки Василя. Тому ничего не оставалось, как на глазах товарищей  отсчитать двести баксов . Остальные деньги он нелепо сунул в карман.
-Не потеряй, -озабоченно посоветовал Старшой.
-Угу, -Василь засунул деньги поглубже.
Все трое одновременно крутанули педали и ветер засвистел в ушах ездоков.

Минут через сорок были на месте. На звонок вышла хозяйка. Переговорила о чем-то с Ярославом, пропустила работников в дом, новенького оставила стоять на крыльце. Вскоре она вышла к Василю, провела его к пристрою.“Не деревенская,“ – отметил он, шагая за круглыми розовыми пяточками. Растянутый полувер и широкие короткие брюки скрывали фигуру, домашние шлепки завершали несуразный наряд хозяйки. На полу в пристрое лежал отбойный молоток, различные инсрументы кучами размещались на полках. Трудно было не догадаться, что именно нужно делать: развороченная часть садовой дорожки и горки старого асфальта по краям говорили сами за себя.
-Danke, ich arbeite, - выдавил из себя Василий.
Хозяйка посмотрела, как Василь включил молоток и стал отбивать первые куски асфальта, и ушла в дом. А Василь, немного помучившись в поисках лучшего положения молотка - все-таки в первый раз взял такой в руки – стал упорно, метр за метром, уничтожать  дорожку, пока к полудню не придвинулся к просторной площадке у дома. «Тра-та-та» –  само отбивалось у него в ушах, руках, ногах и во всем теле, когда земляки вышли пообедать. Расположились под навесом, недалеко от конюшни. Василь посчитал лошадей: их было восемь, каждая в своем довольно просторном стойле.  Ярослав расстелил газету на крепко сколоченном столе, распаковал снедь. Дрожащими руками Василь брал кусочки колбасы и бутерброды с маргарином и, ему казалось, челюсти его соблюдают заданный ритм: „Тра-та-та“.
-Ну, что, пошло дело? Вот сколько наворотил! Это не матрасы пролеживать, тут поднапрячься надо, работа не для судентов, -шутили земляки, запивая еду водой из пластиковых бутылок.
К вечеру прошел холодный дождь. Вода с неба смешивалась с горячим потом молотобойца и щекотала тело, отвлекая и веселя. Откуда-то приехал на автомобиле хозяин, вежливо поздоровался и перестал замечать работника, сам работая в доме и гараже. Хозяйка выходила еще раза два,  указывала, где нужно отстучать асфальт.  Несмотря на непогоду, она была одета в те же короткие штаны и  просторный полувер, что и утром, только шлепки на нагах стали мокрыми.
После восьми выехали из хутора. Назад ехали почти час, дорога казалась нескончаемой.
  -Совсем издох, паря... Шевели ногами-то, - сердились земляки.
Василь с утрянки дорогу не заприметил, потому боялся отстать, но быстрее ехать не мог – болела и тряслась каждая жилочка утомленного тела. Наконец-то, показался знакомый лесок! Василь тяжело сошел с велосипеда, прислонил его к бетонной стене. Сдерживая голодные спазмы, все трое поспешили к вагончику. Толкаясь и вспоминая всех святых, зашли и уставились на пустой стол. Мямля приподнялся с матратца и радостно сообщил:
-А я ничего не сварил. Я вам не слуга. Сами работаете, вот сами и варите. А то привыкли: Мямля за водой, Мямля за продуктами, Мямля стирай носки. А теперь все!.. Как вы мне – так и я вам!
Василь лег рядом с Мямлей на мягкий пружитистый матрац и полетел в дремучий сон, сопровождаемый мерным постукиванием отбойного молотка. Назавтра он не мог вспомнить, как ругались земляки,  как поужинали, как уснули.

Утром казалось, что не отдыхал. Дорога туда и назад  была уже только передышкой в работе.
На четвертый день, вроде стало легче, мышцы привычно ныли, но голова не болела. Василь выбил уже почти  весь асфальт на дорожках и площадке возле дома. Под навесом, уложенные ровными четырехугольниками рядами высились плитки, приготовленные для укладки на выровненные Василем участки. На вид эти плитки казались тяжелыми, но Василь радовался предстоящей перемене: долбежка опротивела ему до невозможности. Оставался небольшой кусочек асфальта за яблонями. „Сегодня добью“ – удовлетворенно подумал трудяга.
Вечер уже густел в весенних кронах деревьев, когда неожиданно  Василь почувствовал острую боль в пояснице. Надо было разогнуться, а разогнуться он не мог. Тогда осторожно выпустил  молоток из рук и потер больное место. Снова, словно по расписанию, зачастил мелкий дождик. Рубашка, липко прилегающая к телу, сразу же высыхала на плечах и спине. Тишина странно давила на уши. Василь уставился на дорожку перед собой, боясь шевельнуться. Тут он увидел, как с газона выполз черный жук с явным намерением пересечь препятствие. У небольшой лужи жук остановился, потом быстро-быстро заработал лапками. Ничего не добившись, двинулся в обход.   Постепенно красные круги в глазах Василя проходили, и он уже ясно видел: жук уверенно выползает на противоположную сторону газона.
В неровной поверхности лужи отразилось собственное лицо украинца. Глаза смотрели  в упор, скулы заострились – он себя не сразу и признал.  Рядом с отражением появились знакомые мокрые шлепки. Василий исподлобья посмотрел на хозяйку. Она сердито указывала Василю на отбойный молоток. “И когда только черт приволок!“- расстроенно подумал Василь и с трудом разогнулся. Поднял пудовую дуру и продолжил долбежку. К восьми вечера все же закончил последний участок. Убранные широкой лопатой куски асфальта, лежали аккуратными горками по сторонам.
 Подошли Старшой с Ярославом. Несмотря на абсолютную разность, они призводили впечатление близнецов-братьев: усталость одинаково отпечаталась на их облике.  Транспорт бедняков и спортсменов принял натруженные тела и благополучно доставил груз к месту назначения. Вечером Старшой разбил губу Мямле: тот был несносен, приставал отдать назад работу или найти что-нибудь новое, потом стал грозиться выдать полиции всех и заодно хозяев, рискующих принимать нелегальных работников. Мямля шмыгал носом и бубнил, словно запрограмированный. Пришлось Старшому  вмешаться и прекратить это безобразие результативным способом.

На следующий день, набирая обороты, Василь поглядывал вокруг с чувством странной тревоги, как бывает, когда предчувствуешь что-то недоброе. Спина, к удивлению, не болела, тело было послушным и незаметным, как  у очень здоровых людей. Череда дорог и поворотов была узнаваема, серая лента будто сама катилась под тонкие колеса спортивного велосипеда. Возле хозяйских ворот трое молодцов спешились, повесили  шлемы на рули стальных коней и прошли к крыльцу дома.
  Вся площадка и  пространство сада чернела грязными разворочеными кучами асфальта и земли. «Моя работа», -удовлетворенно подумал Василь.
Хозяйка рассчитала нового работника тут же у двери, подав ему листочек и деньги. На листке твердым почерком было выведено: пять ейро в час умножить на двенадцать часов в день равно шестидесяти ейро. За четыре дня уплачено двести сорок ейро. Пол часа в день на обед в счет хозяев. Василь прочитал листок, немного потоптался  у перил - понял, что пора уходить. Он тоскливо обвел взглядом дом, сад и штабеля наготовленной плитки.  Медленно повернулся к работе спиной, сел на ставший неуклюжим велосипед и двинулся назад, в противоположную от нее сторону.
« Что ж это за женщина такая? Ничего не объяснила... Неужто за вчерашнюю передышку рассчитала? Не может быть, я ведь ей чуть ли всю усадьбу не расконопатил. Или не так посмотрел вчера? Кто же будет там робить?» - рассредоточенно думал Василь.
  Возле раскидистого старого дуба он остановился, достал бутерброд и стал неизвестно зачем жевать, ощущая лишь горечь во рту. Вокруг вовсю кипела  деятельность: птицы перекликались, шмели жужжали, травка трудолюбиво тянулась к бледному ласковому солнышку, муравьи создавали и строили. Каждое создание было значительным и, как в симфонии, имело свое отведенное ему время для выражения собственной натуры, для осуществления  той необходимости, ради которой, собственно, и обитало оно на земле. А человек, наивысшая субстанция творения, образец и совершенство созданной великим Творцом природы, не осуществлял этой очевидной необходимости, не имел возможности выразить себя в соответствующей характерной ему деятельности, а стоял, тупо уставившись в пространство, и слезы, горькие слезы, неосознаваемые им самим, катились по загрубелой коже щек. 
Мимо на малой скорости проехал подъемник. Белобрысый водитель улыбнулся и кивнул Василю, как знакомому. Вскоре Василь увидел: подъемник въехал в усадьбу и, ловко манипулируя, стал укладывать плитку за плиткой на землю. Выравнивать плитки помогал сам хозяин, а хозяйка стояла на крыльце, и подавала комментарии, которые в таких ситуациях, как известно, усиливают рабочий азарт.
«Автоматика вытесняет ручной труд,» – лозунгом констатировал непреложный факт Василь. Без проволочек добрался он до дому, где сиротливо бродил среди кочек  и крапивы Мямля, лег на матрац и проспал до вечера.

5

Работники вернулись, как всегда, злые и голодные.    Остатки консервов доели вчера, водка кончилась. Оставалось два яйца и присохшая полбуханка. Магазины закрывались рано, а на бензоколонку в город ехать не высказал желание никто. Накипятили чаю и, упражняясь в непечатных выражениях, поужинали.  Легли прижавшись друг к другу, роднее родных. Весенние вечера долгие, в приоткрытое окно крыши вливались сумеречный свет и прохлада.
-Курорт, ну просто курорт, - мечтательно вздохнул Ярослав.
-Ты почему, падла, деньги брал? Знал ведь, что работы мало! – выдал накипевший вопрос Василий.
-Тю-ю, - присвистнул поворачивась Ярослав.-Глядите, и этот начал права качать! - Карие глаза его лукаво заблестели. – А за науку платить кто станет? За поглядку оплатил, а сердится. Деньги свои, считай, почти все назад взял. А опыт для жизни всегда пригодится, – назидательно посоветовал он.
-Учись, паря, жизни... Правильно Ярослав говорит. –Поддержал Старшой. – Всему учиться надо и за всякую науку платить. Оплата, конечно, разная. Вот ребенок  учится ходить – шишками да царапинами за свой опыт платит. На меня посмотри, мне ничего бесплатно не давалось, за все платил работой, деньгами, здоровьем. Почему же ты хочешь, чтоб тебе все легко доставалось? На чужих спинах собрался в рай  въезжать?  Не выйдет! Тут для тебя слуг нету, запомни раз - навсегда.    
-Такова суровая действительность, -юродиво подытожил Мямля.
Дисскусия исчерпала себя, и мужики захрапели. Василь тихо лежал в темноте и перебирал события своей удавшейся, как ему раньше казалось,  счастливой, жизни.
 Отец работал на заводе механиком, с мальства приставлял сынишку к моторам. Мать на том же заводе сидела в кабинете бухгалтерии. Две сестренки помогали по хозяйству. Выходные семья проводила у родителей матери в деревне, недалеко от города. С ранней весны ухаживали за саженцами, укрывали самодельные теплицы, поливали, копали, садили. Потом снимали урожай: мариновали, солили, укладывали по погребам.     Дети подрастали, родители старились, а цикл работ оставался неизменным. Работа составляла основу самого существования, главной составляющей частью целостности семьи, ее нравственности и жизнеспособности. В школе Василь учился основательно, хоть первым и не был, но и в отстающих не ходил. Увлекался футболом, был членом школьной сборной. Где-то после пятого класса начал читать все, что попадалось под руку, читал обычно по ночам - днем не хватало времени. Потом привык заходить в библитеку, стал разбираться в литературе. Идти в училище на сварщика посоветовал отец. В группе были одни парни, но девчат у Василя было полно, сами липли, как осы на сладкое. После училища полагалось три года отработать по специальности. Устроили его разъездным сварщиком при филиале завода. В бригаду брали, в основном, неженатый народ - приходилось много ездить по деревням. За несколько лет набрался опыта, возмужал.
Однажды неделю варили трубы в поселке  Озоряны. Вот тут-то Василь и увидел свою Ганку в первый раз. Крепкая, ладная... радость несказанная, счастье неразменное!  Василь, хоть и был не из трусливых, но Ганке пришлось самой его на дискотеку приглашать. Ну, а там он уж инициативу на себя, конечно, взял: спросил разрешения до дому довести. Вот и допроважался!..  Ганка тоже была хваткой в работе: отец спился и рано умер,  мать поднимала детей одна. Свадьбу сыграли скромную, зато подарок получили почти царский: отдельную комнату в коммунальной квартире - осталась от одинокой Ганкиной тетки.  Родне они помогали на две стороны, и  с двух же сторон шла им ответная помощь. То, что они повстречались они с  Ганкой, обоим казалось чудом, к которому ни он, ни она, видимо, не смогут привыкнуть никогда, как никогда нельзя привыкнуть к солнцу или ветру. Повстречаться -  вот что важно было, а уж потерять друг друга после такого события им было невозможно. Василь перешел к отцу на завод, Ганка устроилась продавщицей в супер-маркет. Маркет-то был, а вот супера не много. Зарплата низкая, не стоит тех нервов.  На что уж молодые жили скромно, но  денег все равно не хватало.
 Когда Ганка забеременела, Василь совсем себе место потерял: как обеспечить нормальный уровень жизни для ребенка? Заводские разбегались по разным сторонам,  по закордонным фирмам, кому как повезет. Зарплату то давали, то не давали, а водку люди хотели пить  регулярно. На водку всегда находились деньги и у состоятельной, и у беднейшей части населения.  Начались повальные кражи, обманы. Народ нищал, железной границы с капитализмом не стало. С запада катилась волна новых потребностей при отсутствии  на  месте новых возможностей. «Демократическое» правительство перекрывало дыхательные пути   послеперестроечной экономике. Василь мальчишкой рос еще при Союзе, помнил, что и тогда жили не богато, зато  теперь на его глазах страна вовсе разваливалась и разворовывалась по кускам. Оставаться на Родине и продолжать зарабатывать себе хлеб без масла на Родине стало не перспективно и не престижно. Попытки левых сил практически ни к чему не приводили.  Василь не принадлежал к бывшим членам партии, не состоял в организованной коррумпированой верхушкие власть имущих, не был криминальным элементом разветвленной системы мафии – поэтому рассчитывать на какие-либо доходы, кроме заводской зарплаты, не приходилось. А сосед по коммуналке хвалился заграницей...
Василь вновь проживал события и решения, раздумывал. Он искал – когда и где совершил ошибку, почему сейчас не лежит с любимой, не Ганка закидывает на него свою полную ногу, а вонючий чужой  коротыжка; почему он не копает огород своим  бабушке с дедушкой, ведь они стали совсем старыми, в город переезжать не хотят, да и некуда, а с хозяйством справиться уже не могут; почему не встречает каждое утро у ворот завода отца; тот улыбается, здоровается и, Василь чувствует всем сердцем, как отец гордится взрослым сыном; почему, почему... Почему он стеснялся говорить Ганке, как он любит ее? Теперь ему хотелось долго-долго смотреть в ее ласковые глаза и описывать ей, как горячо и сложно его чувство , как он дорожит каждым мгновением с ней, обещать, что никогда не обидит ее ни словом, ни делом, целовать ее свежие губы. Ему двадцать пять,  ей двадцать четыре, а впереди у них счастливая долгая жизнь. У них и у их детей...         

6

Весь следующий день Василь пытался наняться батрачить у бауэров. Подальше от густонаселенных поселков, среди полей и рошиц он присматривал хутор, заезжал прямо во двор, искал хозяев, если не находил – звонил в двери, протягивал крупные тяжелые ладони и твердил одно: « Arbeit!».
Собаки в хозяйствах служили не для охраны нажитого добра, а, видимо, для создания сельского колорита, гавкали не агрессивно и нападать не собирались; кое-где по лужайкам гагакали гуси - традиционное блюдо к Рождеству; лошади в стойлах обмахивали мощные крупы чесаными хвостами. Кто выполняет тут разнообразное  множество  работ? Одной семье не под силу содержать в образцовом порядке большое хозяйство!
И все-таки отказывали все. Сначала внимательно выслушивали то немногое, что мог Василь ответить на вопросы хозяев, но когда , понимали, что приехал он в страну в качестве гостя, и  разрешения на работу у него нет,   то отрицательно качали головами.   
 „Schwarz Arbeit – nein, – доходчиво объясняли они. -Strafe“.
Однако работники были, были и украинцы. Однажды он даже поговорил со своими земляками.  В полуподвальном помещении слышался ритмичный стук и разговор, из открытых дверей клубами валил запах вареной свинины. Василь вошел в пристрой и остановился у входа. В огромном  нержавеющем чане крутилась густая ароматная масса. Один рабочий половником ловко вливал  содержимое в металлические банки, другой подхватывал, ставил на станок, и крутящийся диск  замуровывал банки крышками. Дальше банки сами слетали с небольшого конвейера в ящики.  Среди шума станка Василий безошибочно уловил украинскую речь. Он обрадованно поздоворался.  Земляки жили и работали у  бауера по хозяйству уже два месяца, были довольны, но помочь Василю не могли, да и говорить особо за жизнь не получалось: варево перемешивалось и банки готового свинного паштета катились непрерывно.
Василь поехал дальше:  необходимость и надежда слились вместе и заставляли его упорно крутить педали, переносить недовольство, презрение или сочувствие немцев, искать и искать свою работу. Вторая неделя вагонной жизни заканчивалась, округа была объезжена, желанных итогов не было.
Мучило, что до сих пор не дозвонился до дому. Телефонную карточку в киоске Василь купил, но линия на Украину была занята, и  он никак не мог  услышать родной голос. А что и рассказывать-то? Ганка ждет не жалобы неудачника, а того положительного результата, который дает сплав трудолюбия, умения и желания работать. Василь часами обдумывал в седле велосипеда, его верного спутника путешествий, что и как он сообщит Ганке, а потом он уже ничего не хотел говорить - только услышать ее беспокойство, тревогу, ее дыхание. Днем ей некогда: супер-маркет, домашние дела, подруги – ночью лежит одна и думает о нем. А он думает о ней непрестанно, целыми сутками,  часто забывая, что ее нет  рядом.

Обстановка в вагончике накалялась. Мямля ныл, требовал и угрожал, сам же целыми днями пролеживал на матратцах, ездить с Василем не хотел, не веря в удачу, так что покупать еще один велосипед не было необходимости. С велосипедами, вообще, дела обстояли хорошо: несколько полуразобранных валялось рядом с домиком среди остовов машин, из них можно было собрать один целый, и можно было купить в спецмагазине с поломкой за десять ейро. Ведь руки не две левые, кое-какой инсрумент был, так что проблемы с транспортом решались легко. Поэтому все три действующих велосипеда были качественными, красивыми, спортивными.            .
Прошло несколько дней. Работы не было.

7
Однажды, собираясь в очередную поездку по хуторам Василий почувствовал головокружение, есть не хотелось, какое-то томление разливалось по всему телу. Он смотрел в непрозрачное молочное небо и общая сырость в природе укрепляла его желание лечь на матрац, отвернуться и не видеть, не слышать, не знать ничего. Один матрац был занят Мямлей, а другой дружественно подтавлял свое кое-где распоротое нутро под грузное от бездеятельности тело Василя.  И Василь лег. Так лежали они молча несколько часов. Мямля временами зевал и всхрапывал, ворочался, но належенного места не покидал. Медленно и плавно протекало время. Каждая отдельная минута длилась долго, нужно было перемочь ее, растянутую, но когда Василь, наконец, встал, чтоб заглушить голод уже в четыре часа дня, то никак не мог вспомнить, на что же ушли прожитые часы, казалось - не было их. Поел хлеба с водой и вышел на воздух.
Пасмурный день так и не распогодился, вид канав и крапивы был уныл и до тошноты привычен. И только где-то между сарайками и чужими странными линиями заброшенного каменного дома как-будто мелькало широкое платье Ганки. Василь отмахнулся от светлого видения и оглянулся по сторонам.
На соседней даче вскапывал грядку плешивый немец. Василю было хорошо видно, как поворачиваются темные пласты под лопатой. Весь участок был уже засажен фасолью, капустой и клубникой, часть земли занимал постриженный бобиком лужок, а возле малины и смородины еще оставались невскопанными две продолговатые грядки. Василь с трудом преодолел грань смущения к незнакомцу, застойной матрацной лени и традиционных предубеждений – хрипло крикнул: „Guten Tag!» и помахал рукой. Немец приветливо закивал. Видя, что Василий не двигается, он прокричал что-то и указал на лопату. Василь засмеялся шутке... Минутку, какой шутке-то?!.. Тотчас выскочил на дорогу, впрыгнул в цвеущие розами ворота и подхватил лопату из рук обрадованного немца.
Пока Василий вскапывал грядки, плешивый вытирал лоб платком, разминал длинные пальцы и заодно жаловался, что жена вспахивает и убирает дачный участок руками мужа, аппелируя к пользе его здоровья. Василий же со скоростью обдумывал выученные фразы о возможности заработать, « Могу ли я Вам завтра снова помочь?», «Не нуждается ли Ваша квартира в ремонте? Сделаю качественно и недорого», «Нужны ли вашим знакомым или родственникам рабочий,  совсем дешево выполняющий массу хозяйственных работ?», «Не отказываюсь от любых предложений быстро и квалифицированно отремонтировать, построить, раскопать, закопать, залудить, собрать, разобрать и так далее...». Фразы путались, слова никак не вставали в определенный ряд.
 Грядку он разборонил почти невесомыми граблями. Немец похвалил, протянул  красную десятку и крепко пожал Василю руку. Василий мысленно плюнул на совершенно перепутавшиеся слова, сказал с нажимом главное: «Аrbeit! Arbeit!» . Немец задумался и покачал головой. Объяснил что-то вроде: жена ругаться будет, если узнает, что не занимаюсь физическим трудом на даче, много приходится сидеть в кабинете, за столом, мол, что полезно иногда на свежем воздухе работать.  Глядя на искреннее разочарование Василя, почесал затылок, как настоящий украинец, и огорчился сам.  Умный, понимающий взгляд немца с симпатией и жалостью скользил по широким трудовым рукам Василя, крепкой фигуре, пока не засветился  пришедшей идеей.  Он спросил с сомнением, может ли Василь его библиотеку отремонтировать. Или перестроить?.. Или разложить? Как разложить?.. Или рассортировать? Как, по темам что-ли? Это без знания языка? Может, по цвету тогда? Ах, ладно... Главное, что-то там надо сделать ! И это «что-то» выполнит именно Василь, в чем, горячо жестикулируя, и заверил наш герой хозяина. Утром немец обещал заехать за ним на машине, договорились всретиться на дороге в восемь. Расстались почти друзьями. Стало скучно от мысли, что надо вернуться и лечь рядом с Мямлей на матрац. Кстати, о Мямле... Вот ведь целыми днями неприкаянно шляется по крапиве, а сосед не позвал его помочь, почему? Понравился ему Василь сразу или решило дело собственная инициатива украинца?  Размышляя так, Василь отправился в город за продуктами.
На ужин Василь накрыл стол почти как в ресторане. Нарезал салат, потушил курицу, к гарниру слегка отварил брокколи. А на десерт приготовил никогда прежде не виданный шоколадный пудинг на молоке. Рецепт вычитал с упаковки, а остужать, за неимением холодильника, вынес на улицу.  Мямля, под предлогом попробовать соли и сахару, пытался съесть половину наготовленных блюд, что было пресечено решительной рукой Василя. Отполировав до беска поверхность столика, Василь расставил имеюшиеся приборы, но чего-то явно не хватало для общей атмосферы торжества. Василь достал с полки новую свечу. Уже лучше.
-Ты еще цветов у соседа нарви  и баб по телефону закажи,-посоветовал Мямля.
Василь обмотал тряпкой руку и нарвал высокие стебли крапивы, поставил их в зеленую бутылку и этим последним штрихом создал-таки законченную картину изысканного праздничного ужина.
До приезда земляков Василь немного полежал в счастливом ожидании. Ему хотелось не пропустить выражения удивления заблестевших глаз, оценивающие одобрительные возгласы Старшого и Ярослава - людей, разделяющих с ним кров, ставших ему близкими на том участке пути, который преодолевает сейчас он.
Василь вышел, сел на приступочку и закурил. В  безмолвных легких сумерках летала мечта на своих безгрешных крыльях, запутываясь в ветре с полей, играя резными листьями старых каштанов... 
Подъехали усталые работники. Василь шагнул обнять их и споткнулся в неловкости, почесал глаза, стер, незаметные даже для себя, вдруг набежавшие слезы.
Мужики зашли в вагончик и обомлели! Какое пиршество! Василь наслаждался похлопыванием по плечам и громкими похвалами, переплетенными  с лестью. Но особый восторг вызвал пудинг. Чашки вымакали хлебом, чтоб ничего не осталось по краям. Потом вспомнили, что не пили спиртного.
-Вот так да! Основного продукта и не было! –удивленно констатировал Ярослав.
-Сегодня мы просто паиньки, -с чувством проговорил Старшой, откидываясь на лавку. –Ты, паря, нас совсем забалуешь. Домой приедем, свои не узнают. Начнем ресторанные блюда требовать: а подать нам шоколаду горячего в постелю, а несите нам креветок под майонезом и запеченой грудинки!  Ха-ха...- хитрые блестящие глазки сладко прижмурились. 
-А твоя-то Оксана сразу и расшибется тебе все подавать! -ехидно засмеялся Ярослав, откидывая кудри со лба. –Смотри как бы они с любовником тебя из дома не вышибли. Я когда уезжал, зашел попрощаться, она как раз оладьи пекла для твоего лучшего дружка.
И без того красное лицо Старшого стало бурячного цвета.
Ярослав сбавил тон.
-Прости, дурака, Вань.Не хотел рассказывать, само с языка сорвалось.
Прошла тяжелая минута. Старшой не заматерился, не полез в драку и даже не возразил обидчику.
-Четверть века вместе, надоели уже друг другу, видно, –медленно подбирая слова заговорил Старшой, пытаясь улыбнуться.
Он поерзал на лавке. Мямля уставился на него, открыв рот.
-Ну, что ж, пусть живут. Я и так, можно сказать, даже знал...-продолжал Старшой примирительно. –Мы с Богданкой с мальства росли, в одном классе учились. Ему всю жизнь счастья не было, его баба все по врачам и больницам, пока вовсе не загнулась. Ни дома не нажили, ни детей. Одно и было у него, что за моей Оксаной стрелял. Пока я рядом был, меня любила, на сторону не бегала. Знаю точно. А вот теперь, значит, дострелялся Богдан. Его очередь подошла... А я что? Я старый уже, мне ведь, ребята пятьдесят скоро. Я и так обойдусь. Мне главное дочек, близняшек моих, выучить. -Напряженное лицо его опять разгладилось, мышцы распустились. –А баба, она и есть баба. Как кошка, учуяла мясо, стянула и ест его.-Старшой засмеялся.
Василь налил свежего чаю.
-Се ля мур,- глубокомысленно прокомментировал Мямля, громко прихлебывая обжигаюший ароматный напиток.
-А что дочки еще в школе учатся? -осторожно сросил Василь     
-Да нет, они уже большие у меня.- с понятной гордостью ответил отец.-Умницы обе. В институт пошли, а учеба платная там. Старательные обе, учатся отлично: знают, как  папке деньги для них достаются. – Он вздохнул. -Жизнь моя в них, пусть растут счастливыми. А что до оладышек...-Он оторвал взгляд от золотистого пламени свечи,- так Оксана меня ими всегда накормит. Ничего, что женке с полюбовником подвинуться придется. Дом ведь мой: своими руками стены ставил, крышу крыл, штукатурил, белил, окна подгонял, мебель привозил. Так что и оладышкам меня накормят,- заключил он уже веселее. -А уж близняшки меня на старости одного не покинут, на чужой земле помереть не дадут. Девочки мои ласковые! –совсем рассиропился Старшой.
-Что да, то да! Близняшки у тебя смачные, что персики в июле. Их только облизывать, сладких...-Ярослав добавил непечатного.
Тут Старшой вскочил, как разъяренный зверь. Громадные кулаки уже были готовы стереть кривую улыбку похабника. Ярослав принял стойку бойца.
-Нет, мужики,  сегодня мой день, не дам ругаться, -вскричал Василий и тут же встал между друзьями-противниками. –Водки не было, не пили, чего ругаться-то? А вы из одного места что-ли, откуда друг друга знаете? –перевел он на другое.
-Да, он дядька мой двоюродный, по матери родня, –пояснил Ярослав усаживаясь на место.
-А что, и Мямля вашего роду? –продолжил Василий успешную тактику.
-Нет, такого добра и в десятом колене нет, -уже насмешливо переглянулись родственники. –Этот заблудший с соседней улицы.
-Не кисни, Мямля, -тряхнул его Старшой, и для тебя когда-нибудь работа найдется! Не всегда же тебе матратцы задом протирать.
И разговор снова потек о доме, об оставленных друзьях и заботах, о вождях, что не могут создать нормальных условий для жизни собственных граждан страны, о богатстве одних и бедности других, о забастовках и попытках изменить ситуацию, о дурных законах дурного правительства.
Перед сном все четверо вышли во двор, вернее в то подобие, что заменяло им родные украинские дворы, поочереди вымыли ноги в холодной воде, плескаясь в единственном тазике. Как-то по новому довольные, все четверо улеглись спать в надежде на лучшее время и лучшую долю.

8

Василь проснулся раньше всех, но лежал не шевелясь, чтоб не будить товарищей. Он прислушивался к току крови, что равномерно и сильно бухала в его сердце. Сегодня он начнет работу у немца в библиотеке. Он сделает ему все, даже если надо будет эту библиотеку срыть вместе с фундаментом. Василь нашарил под подушкой словарь. В утреннем полусвете выучил несколько глаголов, которые, как он считал, могут стать несущей конструкцией его будущих фраз в разговоре с немцем.
...Серебряный «Мерседес» подкатил ровно в восемь. Василь с пластиковым пакетом со старой одеждой и бутербродами быстро сел на первое сиденье рядом с водителем. По дороге немец приветливо расспрашивал его о доме, о прежней специальности. Потом попросил показать паспорт и визу. Остановились минут через десять. Немец внимательно осмотрел документы, остался доволен: виза была открыта на три месяца, а прожил Василь в Германии пока не полные три недели
Дом располагался в черте города, был довольно новым, интересно спланированным. Зеленый газон, несколько кустов роз и клумбы были окружены ровно постриженным кустаником. На табличке у двери Василий прочел, что здесь находится бюро профессора юридических наук Штайнхагена, пониже, мелким – время приема клиентов.
 Библиотека показалась Василю темной от заставленных стеллажей и набросанных на столах книг. Задача Василя состояла в том, чтобы расширить помещение за счет прилегающей комнаты, обклеить все новыми обоями и на пол вместо линолиума уложить плитку. Время выполнения не ограничивалось, оплата почасовая, по договоренности. Сам профессор у себя в бюро в любое время готов к консультации по возникающим вопросам. Пока таковых не было.
Василь переоделся в рабочую майку и трико в туалетной комнате с зеркальными стенами. Краны казались подозрительно желтого цвета. Василь внимательно осмотрел  их: позолочены, не веря глазам, догадался он. Весь день таскал и складывал книги в нижнем этаже дома. На обед немец пригласил работника в столовую. Но Василь наотрез отказался, смущаясь веселых глаз молодой супруги профессора. Объяснил, что у него есть свои бутерброды, и он не будет заходить в столовую хозяев. На это профессор сам принес ему бокал кофе, а во второй половине дня - большой кусок пирога, присыпаного сладкими натирушками и черный чай. В углу библиотеки он поставил ящик с минеральной водой специально для .Василя, подробно объяснив, почему человеку полезно употреблять много жидкости. Василий был рад поддержать беседу заученными вчера фразами. Немец горячо откликнулся на желание Василя изъяснятся кривыми от напряжения словами чужого языка; похвалил, стал поправлять произношение и даже подарил ДУДЕН - словарь с картинками, объясняющий значения слов. Подарок весил несколько килограмм и подавлял своей основательностью.
 Василь складывал и таскал книжки, спускался с ними по лестнице вниз несчетное количество раз. В семь вечера, несмотря на протесы Василя, профессор увез его на машине домой, предварительно заплатив пятьдесят ойро за десять часов работы.
Так пошли дни за днями. Теперь Василий ездил с работы и на работу сам, привычно крутя педали. Трудился старательно, хотя никто его не подгонял. В обед приходил неизменно приветливый профессор, давал советы, обычно никчемные, так как Василий и сам видел необходимость следующего этапа, без спешки беседовал с симпатичным ему работником. Иногда приносил сладкие со сливами или яблоками пироги. Уважительно поправлял акцент и грамматику. Душа украинца радовалась в покое, но немного беспокоило одно обстоятельство: жена профессора целыми днями бездельничая, по вечерам приходила, якобы осмотреть проделанную работу, сама же осматривала его самого, замкнутого и сурового.
По дороге назад Василь заезжал в магазин, покупал что-либо по мелочам. Магазины здесь работали до восьми вечера, и Василий успевал прочитывать названия на банках и упаковках. Купил хорошую шампунь,  присмотрел крем для Ганки и детские вещи для подарков на будущее, закупал продукты. До прихода работников успевал отварить макароны или картошку в мундире.
Мямля пожелтел, стал совсем вялым, сутулая спина его раздражала всех тощими крыльями лопаток. Несколько раз уже Ярослав выкидывал его на улицу, Старшой грозился за свой счет купить билет на автобус и отправить неумеху на Украину. Денег за жилье и питание Мямля не платил, а только пялился своими водянистыми глазами  на земляков и ныл, чтобы нашли ему работу. 
-Кому ты придурок такой нужен? –вопрошал Старшой наевшись и  откидываясь назад на спинку  лавки. –Ну, на что ты годишься? Какую работу ты можешь быстро и правильно сработать? Какая баба тебя любить станет?
Василь, зная наперед печальный исход подобных душещипательных наставлений, выходил на приступочку курить. Дни стояли самые долгие в году, при вечерних сумерках вполне можно было разобрать мелкий текст ДУДЕНа, и Василий удивлялся  про себя, как быстро и прочно входят новые слова в его обиход.

В выходные дни наезжали гости: два знакомых украинца с далекого хутора. Привозили пива и водки, хозяева вагончика доставали из-под кровати заранее припасенные бутылки, и пир шел горой. Вспыхивающие ссоры, а иногда даже драки, заканчивались миром и очередным тостом, на которые Старшой был большой мастер. Звали и Василя, но от упорно отказывался, уходил в старый дом, садился на широкий подоконник и часами сосредоточенно учил немецкие слова и обороты речи.
-Я же говорил, что это Студент, а вы мне не верили. Вот теперь полюбуйтесь – зубрит, как к экзаменам,  –насмешничал Ярослав, обращаясь к развеселым  землякам.
В очередной их приезд Василь попросил одного гостя показать, как укладывать кафельную плитку: в прилегающем к библиотеке туалете нужно было обновить цветной кафель. Лицо и руки гостя были коричневыми от загара, а глаза черные с задорной искрой. «Чернявый», - подумал Василь. Гость тут же с охотой все объяснил, орудуя на приступочке двумя камешками для наглядности.
В этот день Василий из вежливости сел вместе со всеми,  пил осторожно, стараясь не захмелеть. Приезжие мужики завидовали Старшому: тот застолбил бесплатное надежное место, любопытствовали, как это ему удалось так здорово устроиться да еще прихватить с собой родных и знакомых, сетовали на дороговизну своего жилья.
-У меня планида такая. Планида эта всю жизнь со мной. Куда ни пойду – удача! –похвалился Старшой, внимательно глядя каждому слушателю в глаза, приготовливаясь к долгому повествованию.
И Старшой поведал, как два года назад, гонимый необходимостью, без адреса, почти не владея языком, вышел из автобуса на Hauptbanhofe большого не известного ему города. Оглянулся по сторонам, да и пошел искать своего рабочего счастья, надеясь на планиду и Бога. Долго бродил по незнакомым улицам, любовался широкой рекой. Погулял по дорожкам на берегу, поглядел на многочисленные рестораны и кафе. Был выходной день, разноцветная толпа валила по центральным пешеходным улочкам и площадям. Беззаботные, веселые лица людей по-особенному поразили Старшого. Что ж, у них никто не умер? Никто не развелся, не разругался? Все здоровые и даже никакая мозоль не болит? Народ культурно уступал дорогу, когда он шел вразвалочку с потертым рюкзаком за плечами, а часть дружелюбных улыбок, так просто и открыто  существовавших в атмосфере чужестранного города, предназначалась именно ему. Через несколько дней скитаний по пригородам и ночевок на странном кладбище, на котором не было отдельных оградок, а  только вокруг одна общая, Старшой, будучи тогда просто Иваном, наткнулся на эту заброшенную усадьбу. Приглядел вагончик, отбил замок с двери и заночевал в первый раз на полу. Постепенно прижился, нашел работу – конюхом при лошадях. Хозяйка оказалась добрая: дала постель, подушку. Сам натаскал вещей со шперы - вечерних  свалок старой мебели, шикарных, по украинским меркам. Обставил домик: матратцы, плитку, тумбочки, стол и лавку, навесные полки – все устроил постепенно и капитально, планируя жить несколько лет, пока близняшки не окончат медицинский институт.
Потом познакомился с соседкой-дачницей, поинтересовался, куда исчез   настоящий хозяин заброшенной усадьбы. Пожилая немка, стараясь выговаривать слова четко, объяснила, что хозяин очень богатый человек: вся территория вокруг вместе с полями, лесами и арендованными дачами принадлежит ему, но, к сожалению, слаб головой и псих ненормальный, по этой причине он находится в станционарной клинике, и когда вернется – и вернется ли вообще – никому не известно.  Старшой помогал соседке в садовых работах на участке, причем денег не брал: дорожил хорошими отношениями, немка могла в любое время сдать самозванца, пользующегося чужим имуществом, в полицию. Постепенно установил хорошие отношения с другими соседями, но на глаза никому лишний раз старался не попадаться - с огнем не шутят: виза была просрочена, Старшой  стал нелегалом. И все равно попался – нашел друзей-украинцев, работающих на одном из хуторов, пригласил в гости. Как-то в очередную пьянку их всех трех забрали полицаи, случайно забредшие на машине для общего контроля в тихий  дачный уголок и поразившиеся свободе и красочности русского мата. Подержали немного в тюрьме, да и выслали назад на Украину без права возвращения в страну на пять лет. Дома Старшой срочно сделал  новые документы, уплатив смехотворную сумму, и уже через месяц снова был в „своем“ вагончике. Благодарение богу, работу конюха не потерял. Деньги он более-менее регулярно передавал семье при оказиях. Знакомых земляков становилось все больше,  веселые встречи не прекратились, а немецкий обиходный быстро совершенствовался.
Сейчас, вспоминая, как нелегко ему пришлось укореняться на новом месте, Старшой всплакнул. Круглые слезы катились по румяным щекам толстячка, он шмыгал   носом и ловил их в кулак. Мужики из сочувствия притащили кругляк туалетной бумаги:
-Вытирайся, Вань, -переживая вместе с ним душераздирающую историю, подвинул круг Ярослав. –Мягкая бумажка, сам купил. – И  добавил внушительно: -Чтобы жить, как люди!
-Здесь жжет, проклятая. -Старшой почесал левую грудь.
Чернявый и его товарищ  в ответ стали рассказывать не менее захватывающие приключения, где смешное и срашное спутывалось в один плотный комок, бывший и прошлым и настоящим одновременно.
 В компании курили, беспрестанно выскакивали на воздух, в тесноте все что-то падало, ломалось, и все это: мельтешащие тени на стенах и потолке железного домика-коробки, рассказы бывалых, битых жизнью мужиков, тоска по нормальной жизни, по женщинам  – все это заливалось огромным количеством пшеничной водки.
Заснули к утру, кто где умастился, на лавке и под столом. Василь, взяв одеяло, ушел в запретную зону – в каменный хозяйский дом. Лег там на пол и стал ждать, когда утомленный переживаниями дух впадет в беспамятство. Но сон не шел.  Твердые камни давили бока, а одеяло не спасало от сырости июньской ночи Где-то в лесу ухал филин. В узкие  проемы окон заглядывали искристые звезды. Из темных углов широкого зала  то смутно, по явно, как взаправдашняя, смотрела на Василя  Штайнхагенша, ласково подмигивая ему и облизывая розовые губы. Едва засыпая, бедняга вскакивал от неприятного ощущения, что пропустит момент, не успеет увернуться от хозяйки, и та полной грудью навалится и придушит его.  В дреме колени сами собой подтягивались к животу, и он мучительно стонал. Чтобы вконец прекратить такую катавасию, Василь встряхнул несколько раз головой и вышел во двор. Из открытого вагончика раздавались раскаты молодецкого храпа. Лес густел не шелохнувшись, темная ночь стыла.
Василь закурил, легкий дымок грел и успокаивал. Спустился к ручью, напился  пахнущей тиной воды.  Проходя назад мимо сарая, отметил аккуратность уложенных в нем поленьев. Ровные ряды дров занимали все пространство деревянной постройки.  „Когда-то топили печку этими дровами“, -мелькнула мысль, и дыхание жизни незнакомых людей, поколениями росших на этом самом месте, щемяще коснулось души пришельца.
-Ну, что ж... Теперь дровишки мои, –вслух подвел итог Василь выродившемуся роду бауэров.
Он выбрал несколько полешек, надрал коры, сложил возле входа в дом пирамидку и разжег костерок. Веселое пламя спалило мрачные мысли и унесло их искорками в ставшее близким небо. Василь просидел у костра до восхода солнца, временами подбрасывая сухие крепкие полешки. Он немного боялся полиции: вариант с тюрьмой не вдохновлял будущего перспективного нелегала, но справедливая уверенность в то, что по грунтовой дороге в укромный уголок доверчивым немецким служителям порядка ехать  не охота, и радость от живого друга-костра, оставляли его на месте. Ведь костер - не только средство к существованию, но развлечение еще  пещерных жителей планеты, и современный Homo Sapiens приобщался к таинству возникнования тепла и энергии.  Конечно, огонь можно было увидеть с дежурного вертолета, но об эом уже совсем не хотелось думать...
Под утро приснились сестренки,огород и родители в нем, почему-то собирающие  смородину. А его не было с ними, и мать звала его из дому, махала рукой, приглашая присоединиться к работе, сердилась его медлительности. Он хотел побежать к ним, обнять мать, прижаться к ее грубым, изработанным рукам, но какая-то сетка путалась в ногах и не давала шагнуть и шагу.
В чистом прозрачном воздухе зазвенели церковные колокола, Василь очнулся. Костер погас, мягкие лучи по-утреннему лимонного солнца гладили старую кладку стен. Итак, надо жить дальше, ничего еще не окончено, и вся прожитая жизнь, явившаяся ночью - только прошлое, а в прошлом уже ничего не будет таким, каким покинул его Василь. Да и сам он не может вернуться ни в детство, ни в юность: туда нет дороги живущим на земле, а можно только помнить, помнить и иногда посещать во сне.


    9

В воскресенье вечером гости уехали восвояси, увозя похмельные головы и хорошее настроение. Оба мечтали заработать на чужбине денег. Купить маленькие автобусики и уже никогда не покидать своих семей, добывая деньги транспортными перевозками. Старшой не вышел их проводить. Он пролежал весь день на матрасе, почесывая левую сторону и жалуясь на духоту. Сначала вдруг вздумал бузить: стал жалобно стонать и требовать врача. На что все четверо дружно отвечали:
-Ты больной, но не на голову. Должен соображать!..  Какого тебе врача? Где твоя виза? Где медицинская страховка? Хочешь, чтоб тебя полиция к украинским врачам выслала? Стыдись, ты ж нас всех подставлешь! А может, ты по тюрьме соскучился? Там кормят, одевают, лечат. Опыт у тебя есть, посетишь прежние места, может знакомых тюремщиков встретишь.
Ярослав, дурачась, протяжно запел: «По пыльной дороге, закованный в цепи, закованный в цепи, преступник шагал...»  Старшой прислушался к словам старой народной песни и перестал стонать. Потом он согласился принять стопку для поддержания упавшего зоровья. Но сидеть за столом долго не мог - томился и посиневшими губами отпускал шуточки:
-Похоже, Мямля, замена тебе есть. Давай, складывай монатки, езжай домой, я буду теперь матрасы давить. Два бездельника они не выдюжат.
Уснули рано, утомившись от выходного дня сильнее, чем от рабочего.

Назавтра профессор не появился. Василь штукатурил стены и поглядывал на часы. Обеденное время давно прошло, а во всем доме стояла странная тишина. Утром библиотеку Василь открывал сам:  у него был входной ключ со стороны сада. Но где же хозяева?  Работать одному было скучно, и украинец пожалел, что не попросил  радио у профессора. Вдруг он услышал шум мотора:  «Мерсодес» остановился у крыльца, хлопнула дверца. Уже через минуту белобрысая хозяйка стояла в проеме двери. Без проволочек она бросила ключи на пол, быстро подошла к Василю и прижалась всем своим упругим телом к грязному,  забрызганному штукатуркой, комбинезону. Сильные, полные руки обвили тело обмершего  Василя, а губы  впились в него, казалось, доставая нутро. От такого напора Василь не удержал равновесия и влип спиной в раствор штукатурки, за минуту до этого намазанную на стену.
-Jttzt bist du mein Schaz, - задыхаясь, властно шептала профессорша. –Mein Mann – Weg. Weg!.. –Она помахала на дорогу рукой. –Nach  Br;ssel, Justizstminar !       -односложно, чтобы быть понятой, объясняла она.
-Понятно, уехал на семинар юристов, -соображая, повторил Василь. 
Темно-красными длинными ногтями Штайнхагенша стала расстегивать пуговицы на рубашке Василя. Он дернул говолой и нечаянно коснулся светлой пушистой пряди, Запах дорогих терпких духов и женской страсти вошел в него гремучей смесью. Сознание затуманилось, из рук выпала щетка, которой он затирал штукатурку, и он с силой сжал тонкую талию немки. Кости хрустнули.
-А-а –а...-вскрикнула женщина.
От испуга Василь уронил ставшее мягким тело.
-Alles in Ordnung, alles ist gut!  Keine Panik...- морщась от боли, засмеялась немка, садясь и поправляя длинные волосы. –Welcher B;r!.. Welchtes Temperament!.. – и снова засмеялась нежно и призывно. Она опять протянула к нему свои холеные хищные руки.
-Нет, нет, -заикаясь, пролепетал Василий.
Повернулся, и, чувствуя в горле непроглоченный голодный ком, выбежал во двор. Сел на велосипед - уехал без оглядки.
Придя в себя, остановился и пошел пешком. Сердце колотилось, подпирало ключицы, а в душе стояла неприятная пустота. Не то, чтобы он не мог по всем статьям обслужить хозяйку, нет, женщины у него до Ганки были, и силу свою он знал, но ему было горько за профессора – умного и доброго человека, любившего свою жену слепо и безнадежно, а еще было обидно: ведь женщина не спрашивала его согласия, была уверена, что он принадлежит ей, как купленная вещь. Кто он ей? Раб бессловесный? Батрак на все случаи жизни?  Кто?!..
 О Ганке не думалось - было стыдно.
Василю нужно было зайти в магазин, купить чего-нибудь к ужину, но он вспомнил, что кошелек с деньгами и документами остался в пакете пресловутой библиотеки, да и в грязном комбинезоне нельзя появляться в магазине: он вызывал внимание любопытствуюших прохожих. Представив, каким его видят люди со стороны, встревоженного и измазанного штукатуркой, украинец занервничал, заторопился и наехал на бордюр. Покрепче дернул велосипед за руль, чтобы переднее колесо приподнялось, и сшиб коляску старичка, с умильным неведением толкавшим ее впереди себя. Старичок мягко выпустил ручки коляски и все с тем же умильным видом повалился на асфальт.  Василь бросил велосипед и попытался уловить неудачного прохожего, пока тот не достигнет хрупким старческим телом опасной поверхности асфальта. Подбежали люди, стали помогать, подняли старичка, отряхнули,  приставили снова к коляске. От дороги из потока машин выделилась зеленая полицейская и притормозила рядом. Голубоглазый молодой полицейский вежливо попросил виновника происшествия предъявить документы.
Василь оглянулся: стоял теплый, самый длинный день в году. Народ гулял по площади, ряды столиков у кафе были заняты отдыхающими. Никто никуда не спешил, никде не высняли отношений скандальные женщины, не валялись пьяные, ничего не происходило. На фоне такой идилии падение старичка стало заметным явлением, и несколько праздных зевак ожидали продолжения действия.   
В критической ситуации украинцу необходимо было найти немедленное и оригинальное решение, но, как назло, ничего не приходило в голову. Конечно, можно было поехать с патрулем назад, к дому Штайнхагенов, показать бумаги:паспортная виза была еще действительной, оставалась пара дней. Он не собирался уезжать от профессора, а думал повторить путь друзей-земляков – остаться здесь нелегалом. Раскрывать свои планы полицейским Василь, понятно, не собирался. Назвать адрес профессора - означало подставить хозяина под удар, ведь тот взял незарегистрированную рабочую силу,а кроме того, ответить на вопрос, где проживает  сам нарушитель, все равно было немыслимо, да и просто невозможно. Это – конец! Василь просчитывал варианты, интуитивно искал  неординарного выхода.
Водитель выглянул из окна  машины и поторопил вежливо ожидающего коллегу, показывая на часы.
 И тогда украинец ухмыльнулся.
-Nein, Ausweis habe ich zu Hause vergessen, -(Я забыл свой паспорт дома) -сказал он, нагло глядя в голубые глаза полицейского.
-Also, Sie  haben kein Ausweis.  Sie sind ein Schwarzarbeiter! – (У Вас нет гражданского паспорта. Вы - нелегальный рабочий.) –Полицейский указал на  комбинезон Василя. –Setzen Sie sich!( Садитесь!)
-Nein, nicht schwarze Arbeit, (Нет, не черновая работа), -коротко мотнул головой украинец.
-Doch, -ткнул тот в отваливающийся раствор штукатурки.
-Nein, -твердо ответил  Василь. –Das ist mein Hobbi. Sie malen auf die Wende - ich male auf mich selbst. – (У меня такое Хобби. Вы рисуете на стенах, я рисую на себе самом.) –Василий повел плечами, со спины слетел кусок отсыхающего раствора.
Старичок, между тем, придя в себя, заступился за Василя, мотивируя тем, что толчок произошел случайно, вцепился в ручки коляски и, улыбаясь почти также умильно, как и прежде, пошел своей дорогой.
Голубоглазый полицейский заулыбался нахальству симпатичного  приезжего, явно нарушающего закон о трудовых отношениях.
-Las ihn - закричал водитель из окна. –Sicher hat er keine Arbeitserlaubnis, aber Humor hat er. Was kanst du jetzt machen? Komm schon, еs ist Zeit! –(Оставь его! Конечно, у него нет разрешения на работу, зато есть юмор. Что с ним поделаешь? Идем, время не ждет!)
Голубоглазый сказал несколько предупреждающих фраз, из которых Василий понял, что тучу пронесло. Нарушитель спокойствия отдышался: ясное дело, больше не попадусь вам на глаза в таком виде, хорошо, не буду сшибать допропорядочных немецких граждан, яволь!
Полицейская легковушка развернулась и, набирая скорость, исчезла из виду. Праздный народ разошелся.
«Здорово, что я успел подхватить старичка. Поломал бы кости, худющий ведь, как скелет. Тогда бы уж мне никак не выпутаться, –думал Василь, торопясь покинуть место происшествия. – Однако же при полной концентрации я могу неплохо изъясняться по-немецки, они ведь все поняли», –с некоторой гордостью отметил он.
Вечер Василь провел в расстройстве. Дневные события не то,чтобы совсем выбили его из колеи, но вызвали в нем подавленность и аппатию. Чем уж никогда не страдал молодой организм, так это отсутствием аппетита, но на ужин Васиь не мог проглотить ни куска. Попил чаю, посочувствавал Старшому, мучившемуся от жжения в груди, и лег спать. «Утро вечера мудренее, завтра решу, что делать дальше»,- теребя тонкую подушку и засыпая, подумал он.
В полночь на мобильник Ярославу позвонил Чернявый: его друг  купил подержанный микроавтобус и теперь срочно выезжал на Родину.  Нельзя было медлить, чтобы не задержать страховку и не выплачивать без того большие суммы.  С утра земляк мог бы заехать, забрать  вещи:   деньги и  сумки с подарками,  передать   их семьям на Украине. Не безвоздмездно, но с гарантией.
Сна как не бывало!  Жильцы вагончика повскакивали, засуетились, доставая давно приготовленные на подобный случай гостинцы. Мямля отчаянно вертелся у всех  под ногами, как будто у него было больше всех забот.
-Я родителям электический чайник передаю. Вот обрадуются подарку: ведь они чай пьют по нескольку раз в день – такие чаевники! А этот чайник кипятит в момент! Новинка техники!- сам радовался за родителей Мямля, впихивая электический чайник в небольшой мешок.
Старшой спросонья никак не мог застегнуть молнию на большущей сумке типа  «А,ля, коробейники», придуманных для послеперестроечных купцов, таскающих товары из разных сран света на собственном горбу и толкающих их на рынках по месту прописки втридорого.
Пламя свечи колебалось от вихрей воздуха, поднимаемых взбудораженными телами. Как назло, замок заело. Старшой дергал его, разворачивал сумку то одной стороной, то другой,  пытаясь разглядеть, в  чем причина.
-Ты мне еще тут!..-цыкнул на Мямлю Старшой.
Тот присел, чтобы не мешаться, на край лавки.
-Да, вот еще что, - справившись с замком повернулся Старшой к Мямле –ты, Мямля, собирайся домой. Сам дорогим подарком родителям явишься. А здесь тебе делать нечего. Работы у тебя нет, что без нее тут делать?  Мы тебя содержали втроем, а ты ведь не содержантка. Скажи спасибо добрым дядям и отчаливай.
В тусклом свете глаза Мямли казались совершенно прозрачными.
-Ну, нет! -затравленно осклабился Мямля.-Вот это уж нет! –Он злобно пнул сумку Старшого . -Вы будете здесь деньги заколачивать, а мне там и хлеба купить не на что. Не выйдет!
-Тебе и сейчас не на что купить хлеба - наш ешь, –не обращая внимания на пинок, ответил Старшой. –На бензин водителю денег дать надо, сам знаешь - бесплатно не повезут.
-Что ж мне делать-то? –знакомо занудил Мямля, хватаясь за голову.
-Чай пить с родителями из нового чайника, так его, -съязвил Ярослав.
-А ты, -Старшой обернулся к остроязыкому красавцу, -давай-ка, позвони ребятам, скажи, чтоб одно место для нашего несчастья держали свободным.
Да узнай, кто еще из знакомых домой едет.
Пока в почти полной темноте и тесноте трясли и укладывали шмотки и деньги, сон прошел. Вышли покурить, посмотрели на рассыпанные звезды, летящие темные облака, послушали шум листвы каштанов. Легли, тесно прижавшись друг к другу усталыми телами.
-Вот и места больше будет, -отметил Старшой ворочаясь туда-сюда, как колобок, и мешая другим.
-Совести у вас нету – выкидываете, как собаку, -слабо вздохнул Мямля.
-Это у тебя совести нету –жрешь за троих, а денег не платишь.  И куда только лезет, и ведь ни жиринки на костях не остается –жердина и есть жердина! А собак ты не вспоминай, сравнение неудачное. Тут у каждой собаки свой дом есть и своя кормежка, и заметь, получше, чем у нас, – с сожалением вздохнул Старшой.
-О, мужики! За собак анекдот вспомнил, -повеселел Ярослав. –Слушайте. Приходит клиент в парикмахерскую, мол, так и так, постригите меня. Парикмахерша ему наплечник навешивает и спашивает: «Отчего вы, клиент, нервничаете?» «Да, так, ничего. Только вот ваша собака почему-то на меня уставилась». А парикмахерша спокойно отвечает: « Это она ждет, если случайно ухо отстригу - она его проглотит.»
-Ха-ха-ха-...-заливисто раскатился смех Старшого, матрац от смеха закачался. –А вот слушайте-ка мой анекдот: «Приходит женщина к доктору...»
Прикололся  и снова  раскатился смехом, тонко повизгивая и подрыгивая ногами.
Ну, и пошло!... Рассказчики-то бывалые, знающие себе цену! Василий тоже стряхнул странное томление духа и тела, напрягавшего его весь сегодняшний  неладный день,  и насмеялся, да еще сам кое-что вспомнил. Мямля смеялся вместе со всеми, и ему стало казаться, что до утра еще также далеко, как до неба, которое ровным светом освещало земное пространство и затерявшийся среди полей и рощ одинокий вагончик и четырьмя беженцами.    


9

Земляк заехал в предрассветный свежий час, когда первые певчие птицы прбовали на слух голосовые связки. Наскоро попрощались, столкали сумки в забитый вещами, подержанными электроприборами и стиральными машинками автобусик и помахали вслед растерянному Мямле.
-Баба с возу – кобыле легче, –провел подозрительную параллель с бабами Старшой.
Толстяк слегка наклонился вперед, словно от боли, вытер испарину со лба. Позавтракали, приготовили бутерброды. Времени до работы оставалось еще много. Голова болела от недосыпу, каждый думал о своем, но всем явно  не хватало непутевого жильца.
Василь не подавал виду, что на сердце неспокойно. « Что сегодня случится ? Как идти на работу? Как все по-хорошему уладить с профессоршей? Приду и сделаю вид, что ничего не случилось, буду свою работу делать и не обращать внимания на эту вертихвотку», - прикидывал он, тяжко вздыхая и вспоминая пылкую атаку хозяйки. Полные женские руки, казалось, обнимали его - это были не Ганкины руки. На губах Василь  ощущал горечь жадных губ - это были не Ганкины губы. Василий гнал запретные мысли, а сам снова и снова задыхался от острого запаха дорогих духов.
«Нет, не поеду никуда,  -прислушиваясь к самому себе разумно рассудил он. –Профессорша меня в покое не оставит...  Через неделю приедет хозяин, тогда и прийду, а документы никуда не денуться. Кстати, Мямли на матрасах нет, так что поучу в тишине язык.  Немец приедет, а у меня скачок в знаниях!»
-Профессор велел через неделю приходить, уехал в Брюссель на какое-то совещание юристов, -сказал он вслух.
-Только сейчас вспомнил? –иронично скривил губы Ярослав. –А как же жена? Она одна дома,  и, как я предполагаю, скучает, бедняжка.  Старшой, скажи нашей хозяйке, сегодня я не прийду – приболел. А ты, Студент, возьмешь меня с собой. Хозяйке скажешь, что я тебе помогать буду. Бесплатно!  – в глазах Ярослава разгорелись охотничьи огоньки.
Старшой противно засмеялся тоненьким двусмысленным смехом.
Ярослав стал расчесывать кудрявый чуб, заглядывая в маленькое зеркало на стене.
-Ну, нет, -вспыхнул Василь, не успев удивиться собственной горячности. Он в упор уставился в пронзительные глаза красавчика.
-Ага, что-то, значит есть! –тут же ухватился современный Казанова. –Так, значит, вот какую библиотеку ты там обрабатываешь оказывается! Гляди, Старшой, куда нашего Студента потянуло!  Мы тут сидим на голодном пайке, - он зло выругался, - а этот сопливый говнюк не землячку-прислугу,  а местную немку уделывает... Да не простую, а профессоршу! Я твоему профессору все про вас объясню! Про твою добросовестную работу. –Глаза Ярослава беспощадно сощурились.
Тяжелый кулак, описав дугу, попал точно в солнечное сплетие. Василь не отпрянул. От неожиданного удара воздух в легких застопорило, он повалился на пол. Попинав лежачего, драчун немного успокоился.
-И дается же некоторым все, - Ярослав сплюнул, - и жена путевая, и любовница!.. Ну, у меня же... –он присвистнул, - только деньги давай! Давай, давай! А сама давать не хочет.
-Поехали, -смурно глядя себе под ноги, чтобы не зацепить раскинувшегося на полу Василя, заторопил Старшой напарника. –Разошелся, вояка!
Оба вышли, крепко хлопнув дверью.
Василь медленно поднялся. Что же это он рассусолился? Дома борьбой занимался, в мальчишеских драках во дворе никому не уступал, а тут вдруг... Голова закружилась, и ему снова стало казаться, что полные руки обнимают его, а крепкие губы впиваются до зубов...

Безделье никого не красит. Безделье растормаживает и разлагает внутренний порядок человека. Правила грамматики в голову не лезли, варить не хотелось. Василь сутками пролеживал в сладкой дреме, смешанной из  женских призывов и абстрактный цветных картинок. Питался бутербродами и чаем. Чай заваривал из листов смородины, росшей неподалеку от вагончика.  Листочки срывал по вечерам, пока усталые работники ужинали, чтоб не присутствовать при вечерней трапезе. Заходил в домик только спать. С Ярославом, вообще, не разговаривал, Старшому отвечал односложно.
-Ты что-то, паря, закисаешь у нас, словно Мямля. Ну, чего ты сердишься? Ни к чему хорошему это не приведет, –предупреждал Старшой, пытаясь изменить его настроение.
-Ладно тебе, Студент, не держи зла, погорячился слегка, –совестился Ярослав. –Хочешь – стукни меня, я стерплю. Ну, стукни, стукни! –приставал он к Василю, подпрыгивая и вставая в боевую стойку. 
Василь отмалчивался.
Днем он ходил к желтой телефонной будке: тратил деньги на переговоры по карточке. Ганка дохаживала последние недели, родители работали и слали приветы. Денег Василю жалко не было - заедала тоска.
На исходе недели Василь решил-таки встряхнуться. Одел чистую рубашку, предварительно разгладил ее руками. Помылся- побрился, душевно взбодрился. Прикатил на велике к остановке, приколол там на замок свой транспорт, подождал автобус, сел – и вперед!
Ехать было порядочно, украинец смотрел в окно. Голоса соседей сливались в один поток чужих, непривычных уху звуков. Соседи – чернобровые турки – горячо обсуждали возможности футбольных команд. Шел финал, команда Турции стремилась к выигрышу, все несведущие становились любителями футбола, все любители –фанатиками. «Языка не знаю, а основной смысл улавливаю, как это?» - слегка удивился наш герой. Постепенно от отключился от происходящего, задумался о своем.
 «Вот уже и августовский желтый налет на листьях деревьев, я приехал в апреле, а ведь до сих пор не осмотрел большой город. Да и соседние города расположены притык друг к другу, можно бы тоже съездить. Есть планетарий, есть дельфинарий, есть зоопарк и ботанический сад. Можно ведь карту купить на бензоколонке, план изучить. Есть прогулочные катера по Рейну, старинные замки, многочисленные церкви с их органными концертами, телевизионная башня, музеи разнообразнейших направлений, да мало ли еще чего... – текли мысли. -Приеду домой, что буду рассказывать, о чем вспоминать? О библиотеке и профессорше? Или о вонючем вагончике и заброшенной усадьбе? А время идет... Нет, надо торопиться, использовать время с толком. Надо становиться бывалым, битым жизнью мужиком.»
 Сосед справа  нечаянно задел Василя рукой, не расчитав жеста, разгоряченный, он послал мяч в ворота противника. «А что, вполне возможно, что турки займут первое место в мире - вышли же в финал. Хотя бразильцы и немцы не уступят... Фортуна улыбнулась туркам, вот сколько радости народу! Мне бы их заботы, и я бы футбольным фаном стал! А ведь как турки-то  прижились в Германии! Обычаи свои соблюдают, мечетей понастроили! Немцы привыкли к чужой речи – глобализация! А что делать нам, украинцам?  Мы что, хуже турок, почему  нас сюда не берут? Сегодня дай разрешение - завтра  вся Украина поднимется и переедет в середину Европы, чтоб быть подальше от президента Кучмы и его клики.»
   И мысли Василя снова свернули на свое: как распорядится им жизнь дальше? Не он хозяин своей судьбы – она его хозяйка! Она, проклятая, выгнала его из дома, от семьи - в неметчину. Она заставит его и в дальнейшем зарабатывать на жизнь в чужой земле. Он вздрогнул, от такой мысли. Родина-кукушка, зачем подкидываешь детей в чужое гнездо?  Почему невозможно, пусть не хорошо или нормально, но хотя бы сносно зарабатывать собственным трудом на собственной земле? Зачем раскидала свой народ по зарубежью, оторвала кормильцев от семей, матерей от детей?

За окном перестало зеленеть. Новые районы высились небоскребами, красовались глянцевито отсвечивающими небо огромными окнами. Василь проехал их без особого сожаления. Зато когда начались относительно старая планировка, сердце радостно забилось. Вереницами пошли дома и узкие улицы, с обеих сторон заставленные машинами. В альтштадте Василь вышел из автобуса.
Вместе с неторопливой толпой прошел между столиками многочисленных кафе  и ресторанов к широкой реке. Простор: небо, вода и пологий противоположный берег взолновали его. В обед он купил булочку с  зажаренной колбаской, с аппетитом съел вместе со стоящими рядом случайными людьми. Они не были чужды ему: улыбались, принимая его как полноправного члена одной большой семьи называемой человечеством.
В толпе Василь отмечал множество языков: арабские, славянские, африканские. Кого только нет! На Украине тоже множество всяких наций живет. Разные народы - разные традиции, представления о моральных ценностях,  культура. Но , впрочем, многие предпочитают говорить на русском, русская культура и связывает народы бывшего Союза. Но тут столько разнообразнейших народов дружно уживаются на маленьком клочке земли! И как уживаются! Не только не развязывают споров и драк, но и улыбаются друг другу. На улицах  тишина и порядок. На асфальте нет куч мусора, не валяются по лавкам пьяные, наркоманы мирно обнимают своих ласковых собак и выпрашивают у прохожих подаяния спокойно, без нервотрепки, не разыгрывая сцен, не строя из себя инвалидов первой степени, несчастных погорельцев или обворованных наивных приезжих.
Прогуливаясь по широкой набережной, Василь, среди идущих навстречу людей, интуитивно высчитывал русских. Их было много, они так же неспешно предавались отдыху, как и другие, но печать русскости неистребимо отличала их лица и походку. На небольшой площади Василь встретил уличного музыканта. Вернее сначала услышал его гармонику. Весело звучала знакомая мелодия «Калинки». Народ стоял полукругом, хлопал в ладоши и присвистывал. Кое-кто подпевал со смешным акцентом: «Калинка, калинка, калинка моя!.В саду ягода малинка, малинка моя!» Василий с удовольствием постоял рядом.  Вдруг понял, как соскучился по музыке, как давно не пел сам. После каждой песни люди кидали мелочь в открытый футляр инструмента.Некоторые покупали дискеты с песнями. Одни слушатели уходили, другие подходили, поэтому музыкант периодически повторял «Калинку». Василь отметил, что репертуар уличного артиста не был разнообразным. Музыкант сделал паузу, опустил гармонику с колен.  Народ разбрелся, ища других развлечений. 
Василь подошел:
-Здорово живешь, -протянул он руку.
Музыкант твердо пожал ее
-Здорово, земляк.
Разговорились. Один был из Санк-Петербурга, другой – из Тернополя, но оба объединились в общем чувстве людей на чужбине. Музыкант приезжал по трехмесячной визе к знакомым, был доволен небольшим, но стабильным заработком, но очень ругал конкурента – пожилого элегантного шарманщика, что неподалеку бросал злые взгляды на русского гармониста. Музыкант был рад передохнуть пол-часика от однообразного ежедневного пиления надоевших ему мотивов.
На короткие пол-часа он стал другом незнакомому украинскому парню, другом, которому можно доверить свое сердце. Почему так бывает: в вагоне поезда случайному попутчику можно рассказать то, что никогда не решишься рассказать родителям или супружеской половинке? С ним теряешь границу собственной личности напрягаясь постичь встреченную душу. Теряешь чувство меры и опасности, потому что их и нет в эти минуты: мера не меряна - ей нет необходимости быть; опасности нет -  скоро ты расстанешься с чужим человеком, ставшим тебе близким на короткий промежуток времени, и будущее вряд ли сведет вас. Поэтому ценность в настоящую минуту имеет только исренность и правдивость - то чистое и открытое, что живет в каждом человеке, загнанное в глубину приличиями, нормами и осторожностью, то, что в ежедневной жизни проявляется крайне редко. А жаль... Сколько доброты, милости и благородства узнал бы мир, будь мы все искренни и открыты! Но и то сказать – опасно! Опасно, потому что добро беззащитно. А если активно противостоит злу, постепенно превращается в свою противоположность  Добро и зло, в своем конечном виде можно узнать только по краям огромной палитры, красками которой рисует жизнь узоры судеб. Белое и черное... Переходных же тонов огромное количество, не уразуметь простым умом, сколько смешанных красок и полутонов существует в отношениях людей! В минуты общения с чужим, исчезающим в конвеерной ленте времени попутчиком, ясно проступет стремление к чистоте, стремление вывернуться наизнанку в попытках оправдать свои поступки ситуацией необходимости, и покаяться в совершенных ошибках, как в разговоре с собственной совестью, даже и без особенных попыток быть понятым этим другим.  Вот почему мы все так дорожим случайными попутчиками в дороге.
И только некоторые из нас находят путь к Богу, который  требует чистоты, искренности и правдивости  на протяжении всей нашей земной жизни, в ответ же дает понимание, радость и покой.   


10

Вечером в вагончике пировали. Земляк с дальнего хутора, с легкой руки Ярослава названный Чернявым, привез нового знакомого, молодого и неопытного в заграничной жизни парня. Когда Василь вернулся из города, веселье было в разгаре. Пьяные выкрики и маты разносились по глухой округе, отдаваясь эхом от бетонной стены, скатываясь в расщелину ручья. Темная строгость  старой усадьбы не соответствовала настроению непрошенных гостей. Угрюмо шумели каштаны огромными разлапистыми листьями, как бы осуждая людскую суету вообще, и данную попойку, в частности.
Василю нестерпимо захотелось прочь... Прочь от этого ненавистного  места, прочь от Ярослава и Старшого, от пустых, никому не нужных слов и действий. Куда ?  Да хоть куда, только бы не видеть этих лиц, не слышать этих голосов! Но куда ж все-таки пойти вечером в чужой стране?
Василь поставил свой велосипед у стены рядом с четырьмя другими, поднял брошенное у тазика полотенце и прошел по крапиве к старому дому. Натаскал дров из сарайки, разложил на прежнем кострище возле входа костер. Там подстелил полотенце под себя и сел у разгорающегося желтого пламени. «Только бы черт не принес полицаев,» –вслушиваясь в тишину на дороге, думал Василь. Ноги гудели от долгой прогулки, хотелось есть. А еще – втянуться, расправить тело в летней ночи и уснуть, чтоб под боками не давили камни своею безжалостной твердостью.
Выскочил Ярослав на минутку по нужде в лесок. Возвращаясь, докопался к Василю:
-Опять ты, Студент, за свое! Зря ты нарываешься:  заявятся блюстители –нам всем не сдобровать. Знаешь ведь, что нельзя этого делать. Детям дома спички не дают, а ты тут разложился!..
Василь смолчал.
-Ну, чего ты, Судент дуешься? – сменил тон Ярослав.  -Идем за стол! Чего нам с тобой из-за гнилой коровы ругаться? Подумаешь, профессоршу потягиваешь! Да у меня таких баб два мешка и третьего половина. Не трону я твою б., не бойся.
Василь медленно отвел взгляд на костер.
-Презираешь, падла, -затрясся Ярослав. –Я научу тебя со старшими разговаривать,  чтобы не кривится. Нет, ты будешь меня уважать! – он с яростью сжал кулаки и шагнул навстречу.
Василь тяжело поднялся, боясь, что сердце разорвется от подступающей к горлу ненависти, и он не донесет, ставший железным молотом, кулак до пульсирующей  желваком левой щеки подонка. Сейчас он сомнет этот двигающийся ярко-красный рот, эти резные дергающиеся губы. Его глаза пронзили черные точки зрачков врага и увязли в глубине, застряв в выемке под кадыком.
-Ну, че ты, я ж пошутил, – отступил в крапиву Ярослав.
Возвращаясь в вагончик, он удивленно ворчал себе под нос:
-Во, дает, Студент, уж и пошутить нельзя... На мозолину ему наступили!
Василь расслабился. Становилось прохладнее. Вечерние скромные звезды посылали ему с высоких небес свой привет. В кустах тихо присвистнула задремывающая птица.
Временами из домика выскакивали гости, кричали Василю что-нибудь смешное или значительное, по их мнению, - но к костру не лезли. Василь смежил веки. Хлопчато-бумажная рубашка не грела, временами по телу пробегала дрожь, Василь жался к костру. Ночью будет совсем холодно, ладно, если еще не пойдет дождь; впрочем, уснуть на камнях все равно не удасться. Что же делать? В вагончике ему места нет – там и так четверо на двух матратцах впритык. Если только на заплеванный, забросанный окурками пол?
«Ночью не высплюсь, -покашливая, прикидывал Василь. –Завтра воскресенье, еще раз съезжу в город, погуляю. А в понедельник утром – на работу, профессор приедет.  Наконец-то, снова за дело - белить и красить в библиотеке. Да...» – работать надо, и он хочет работать, но как он теперь будет беседовать с хозяином, он представлял себе слабо. Мысли кружились, как искры над пламенем, и сгорали, пропадая во тьме. 
В вагончике угомонились, постепенно все затихло. От двери отделилась короткая фигура. Старшой, покачиваясь на нетвердых ногах, направился к Василю. Костер осветил багровое, припухшее лицо, а початая бутылка в руке дополняла классический портрет выпивохи.
-Ха-ха-ха! Мать твою...-потрясая бутылкой, восторженно закричал Старшой. –Смотри, что я тебе несу! Слабый народец пошел, по бутылке и спать! Разве это молодежь! Вот в наше время пили, так пили! Пока у всех деньги не кончатся! Потом ходили добывать!
-Что:  деньги или водку? – уточнил Василий сонно.
-А это ведь одно и то же, –залился тонким смехом  Старшой.   
Он уселся прямо на камни рядом и уставился на огонь. Игра пламени зачаровала его. Желто-оранжевые языки изображали им одним известную свистопляску и, казалась, музыка огня звучит в ушах.
-Хорошо тут у тебя, паря, –подкладывая полешек под озябший зад, проговорил толстячок.
Помолчали. Из соседнего сада вылетела ночная птица, прикрывая широкими крыльями звезды, и без того проигрывающие соревнование с искрами, пронеслась над головами. Запахи августовской ночи покрывали землю романическим флером. Кашель запершил горло и сотряс тело Василя.
-Заболеешь ты, паря,  –мягко сказал Старшой. -На, выпей немного водки, к утру здоров будешь. Иди, на матрац ляг, а я и на лавке умещусь, –по-отцовски заботливо заблестели глаза; он протянул бутылку.
Василь почувствовал: перехватила горло подступившая нежность. Как не хватало ему этого тепла  – человеческого, не древесного. Он взял водку, хлебнул из горлышка.
–Хорошо пошла, - одобрил Старшой.
Живой огонь лизал ровные поленья, пламя было игручим и сильным, привлекало взгяд, и пьяная развязность отступила от Старшого; размышления о жизни, а, возможно, даже и о смысле ее, коснулись измененного выпивкой сознания, разбудили духовную сферу мышления.
-А ты чего не лег спать со всеми? –прищурился на огонь Василий.
-Да вот, тут, в груди жжет, проклятая, -Старшой почесал за пазухой. –Я уж привык к этой боли... Я ко всему уже привык... Вот и бабу уже, считай, два года не щупал. Ни телевизора, ни музыки, ни бани –живу, как заброшенный пес. Ладно, что конуру нашел, приткнулся, а то бы сдох уже где-нибудь тут, на дороге. А так, слава Богу, деньги идут, контора пишет, девчата учатся. Все по уму. Не что, что у Ярослава. –Старшой хихикнул. –Не по-людски у него в семье. Ты на него в обиде.
Василь мотнул головой:
-Причем тут обида?
Старшой, как не слышал:
-И правильно обижаешься! –он сплюнул в крапивную темь.-Но и его, как мужик мужика, пойми. Нервный он. Сам подумай, паря, прикинь, для кого он тут, в этой норе, ошивается?
-Так он же такие деньги зашибает! –напрягся Василь
-Деньги, деньги... А в какую трубу эти деньги улетают? Жена его, Иванка, это... –он не смог подобрать подходящего слова, -ну ты понял. Та еще сучка. Я ее еще на свадьбе, как первый раз увидел, сразу определил. Так и пошло. Ребенка родила. Хороший парнишка, крепкий. Она его молоком кормить не хотела, то одной бабке на руки кинет, то другой. А сама хвостом вертеть по магазинам и подружкам. Только тряпки в голове. Теперь вот что натворила, дрянь такая! А, ты и не знаешь... Старшой уселся поудобнее на полешек, пошуровывая палкой костер. В ответ искры вспыхивали с новой силой.- Да, вот и работай тут после этого, –он задумался.
-Так что же натворила эта Иванка? – подтолкнул разговор Василь, видя, что мысли Старшого ускользают в другом направлении.
-А?.. Что случилось? Ага, -встряхнулся тот. –Иванка мужнину машину продала.
Василь опешил.
-Какую машину? Как продала?
-Да так и продала. За гроши. Деньги-то ей Ярослав сначала все присылал. А потом понял, что почем, решил в имущество вкладывать. Перво-наперво машину купить. Пригнал на Украину синего Форда, растормозил – опять куча денег, поставил в гараж к знакомому. Жене, как положено, дал на расходы. Снова из дому подался, опять деньги нужны. Он уже четвертый год выезжает: то в одной стране, то в другой. Теперь вот я его в Германию позвал, жалко, родственник же. А толку нет. Сколько домой ни пошлет – Иванка все на помаду истратит. Домой отдохнуть приедет, заработок –полные карманы, а через две недели супруга снова гонит, все ей мало! Ярослав ей каналы перекрыл, не стал деньги посылать. Здесь копит, ведь руки золотые, думает дом поставить.Да разве ж с такой женой что дельное сробишь? –Старшой захихикал. –Только в одном и способная. По ночам звонит ей, никогда дома нет, потом говорит: спит крепко. Ха- ха-ха.. Да... – он опять задумался.
Помолчали. Василь был весь внимание: Ярослав открывался ему с совершенно другой стороны.
 -А вот вчера позвонил, -продолжил Старшой, -а она ему по телефону и бухнула: так и так, мол, продала твою машину,не было на пропитание. И как она к знакомому подкралась, как все это провернула?.. Хорошая машина была. Вот она любовь слепая! Расстоился Ярослав, а мне виду не дает: выгораживает свою Иванку. Работает, как вол, а гол, как сокол! – Старшой засмеялся нечаянно пришедшей рифме. –Пей, не жалей водочки!
Василь снова отхлебнул и немного захмелел.   
-А я от Ярослава другого ожидал, -с сочувствием сказал он.-Не, у меня не так.  Моя Ганка хозяйственная, каждая гривна свое место знает. Мы квартиру себе купим при первой возможности. Представь, Старшой: кухню с соседями не делить, ванна своя. Ребенка выкупать – в очереди стоять не надо, не говоря уж о туалете. И разборок не будет: чья очередь убирать. А обстановку - что сам сделаю, что отец поможет. Главное, хоть маленький уголок, да свой. Но это потом. А сейчас калорийное питание Ганке надо, чтоб молоко хорошее было. Уже через две  недели ребенок родится, а меня и нету рядом, –разоткровенничался он, и на глазах закипели непрошенные слезы. Замолчал, чтоб не задрожал голос.
-Это верно, у каждого душа болит за своих. Ничего, паря, бабы - они живучие, все обойдется, еще какой герой народится! -Старшой похлопал будущего папашу по плечу.
Обоим стало хорошо на сердце от дружеского прикосновения.
- Вот разбежались мы, мужики украинские, за работой, куда Макар телят не гонял. Мужику,если он не инвалид или священник, стыдно по улице пройти: бездельник, значит. А бабы наши теперь себе сами хозяйки стали: сами рожают, сами с дитями управляются, –по- деревенски «дитями»,сказал он. –Везде сами.  Матери-одиночки все стали через дядю Кучьму. Он, считай, на Украине один мужик и остался, что в рабочих летах, да еще друзья-приятели его, министры-эгоисты. Компания эта живет припеваючи, а тут сиди-горюй в темном лесе, –Старшой вслушался в глухую ночь.
Где-то высоко пророкотал самолет. Старшой всмотрелся в небо. Цветные огоньки чертили  траекторию полета.
-Летают. У них деньги есть.
И снова тишина, ни листок не дрогнет, ни ежик не прошелистит в траве.
-А вот, ответь ты мне,Василь, на такой вопрос : почему у них тут звезды не падают? У нас дома - то над головой упадет, то - по краям неба. А тут нет. Висят себе, заразы, -Старшой засмеялся. –Не знаешь! А я вот скажу тебе: потому что у немцев везде порядок. Ordnung ist Ordnung! Да. Порядок есть порядок. Ха-ха... –он повернулся к Василю. –Э, паря, да ты совсем сомлел. Давай, иди-ка спать, а я посижу уже. Может, все ж упадет для меня одна звезда, -мечтательно произнес Старшой.   
Василь с трудом разлепил веки, но все же принес еще дров, подкинул в угасающий костер. Благодарно взглянул на Старшого и ушел спать на матрац.
Что человеку надо от этой жизни вообще? Хлеба и зрелищ? Радостей и раздумий? Всего надо человеку: и того, и этого.  Однако же верно, что не замечающий звездного неба над своей головой, многое теряет из духовной сферы, оскудевает душа его. А, может быть, вся жизнь – только дополнение к минуте счастья слияния со звездами? 

11

Истошный крик разбудил Василя. Надо было открыть глаза, тотчас узнать, в чем дело. Но Василь никак не мог выплыть из моря сновидений, вынырнуть в новое утро и вдохнуть в себя реальную жизнь. Чернявый потряс его за плечо:
-Вставай, друг, беда случилась.
Василь заморгал, слово «беда» выволокло его из вечного в трехмерное пространство.
-Что такое? Что произошло? –быстро натянул ботинки и выскочил на улицу. В раннем свете едва расцветающего утра казалось странным высокое пламя костра, противно воняло паленым. Огонь исходил из бесформенной массы. Рядом стоял новенький в позе ужаса и орал басом. Ярослав, торопясь, застегивался на ходу. Нога подвернулась на кочке но Василь, не обратив внимания, подбежал к костру. Волосы его встали дыбом. Горело тело Старшого. Голова обгорела совсем, верхняя половина туловища представляла одну сплошную головешку, и только ноги оставались целыми. Целую вечность простоял Василь разведя руки, глава впитали в себя страшную картину, сердце содрогнулось, память запомнила каждую мелочь до собственного исчезновения. Так стояли они втроем: новенький, Ярослав и Василь возле пылающего челвеческого тела, а запах горелого мяса щекотал им ноздри.
Приблизился Чернявый:
Я тут в гостях, я ничего не знаю, -визгливым голосом начал он. –Не бойтесь: ничего никому не расскажу. Но я уезжаю. И ты идем, Любомир, -он крепко обхватил новенького. –Пошли, я сказал! Уходим! –и, как бы извиняясь, к остальным: -У нас работа есть, нам продержаться тут надо.
-А нам не надо, да?! –Ярослав заматерился и пришел в себя.
-Полицию вызывать нужно, - новенький достал из кармана телефончик «Хенди»,-я его всегда с собой ношу и сплю даже с ним... Пошел в туалет, а тут вот... –он недоуменно обвел всех глазами и стал набирать самый легкий в мире телефон.
-Стой, не звони, -вырвал телефон из рук Любомира Чернявый. –Мы тут не при чем. Пусть сами со своими делами разбираются! Уедем, тогда пусть звонят!
Ярослав поднял полешек с земли и стал краем выталкивать тело Старшого из костра.
-Водой надо. Я принесу из ручья, -молодом лице новенького стали видны ранние морщинки. –Он побежал к вагончику за ведром.
-Надо обкатать в траве, а еще лучше – накрыть чем либо-плотным,  -практично заметил Ярослав.
-Лучше не трогать. Пусть все будет, как есть. Полицаи придут, чтоб нигде наших отпечатков не было. Разбежимся, и ищи-свищи ветра в поле... Главное - хвостов не оставить. Тут криминал, тюрьмой пахнет, -суетился Чернявый.
В мозгу Василя билось: «Я видел Старшого в последние минуты его жизни, слышал его последние слова. Вот и все: нет человека. Где же он теперь? Эта страшная обугленная глыба с ногами – только это и осталось от мечты о звездах?»
Василь потянул ноги в изношеных туфлях со сбитыми каблуками.  От того, что было раньше головой Старшого, отвалился обугленный кусок.
-Нет, не пойдет, -вскричал он.   
-Стой! –Ярослав сбегал за одеялом, накинул его на несчастное тело и стал хлопать по нему, несмотря на ожоги.
-Помогай, что стоишь? –крикнул он Василю. –Не дай Бог, принесет черт кого из соседей пораньше! –собрал всех святых Ярослав.
Василь взял одеяло вместе с содержимым, и вдвоем они перенесли ЭТО на траву, положили на кочки.
Любомир, между тем,  залил остатки костра водой. Пнул подвернувшуюся под ноги пустую бутылку.
-Бутылку не трожь! На ней отпечатки остануться. Что?! Могут обвинить в преднамеренном убийстве: мол, напоил, а потом в огонь бросил. Может, ты не поладил с мертвым в чем или еще что, –зачтокал Чернявый.
Любомир шарахнулся от бутылки.
«А ведь на ней мои отпечатки, заподозрят меня», -соображал Василь, хлопая с Ярославом по одеялу и чихая от противного дыма.
Чернявый в вагончике судорожно собирал со стола продукты, пустые бутылки –все бросал в пластиковый мешок, его прицепил к багажнику своего велосипеда - выбросить по дороге в чужой контейнер, чтоб не осталось следов вчерашней попойки.
-Сейчас водочки бы хлебануть самый раз, для разрядки нервов,  –с сожалением выразил он общую мысль. –Вчерашний-то хмель вылетел!
-Давай, поехали! –Чернявый подошел к стоящему в растерянности Любомиру. –Полицейские машины тут редко ходят, да зато метко. Как раз и явятся – возьмут нас горяченькими, –не осознавая сложной ассоциации сказанного, психовал он.
Огонь задохнулся без кислорода, одеяло скинули, легкий дымок подымался в пасмурное небо.
Ярослав встал над телом, покачнулся от горя.
-Как Оксане скажу об этом? Как девчатам? Что ж, ты, Вань, не уберегся? Сердце подвело? Ты ж давно жаловался, вот и хватило тебя, –он ухватил чуб пятерней и с силой потянул его вверх, чтобы физическая боль отвлекла от душевной.
-А я вчера и не понял про сердце... И как раз костер...  Про звезды говорили... -Василь развел руками.
Подтянулись Чернявый с Любомиром. Встали рядом, смотрели и молчали вместе.  Они, люди одной страны, бросившие свою землю, пришедшие искать работы на чужой стороне, теряют в разлуке с родными свои лучшие годы, силы,  здоровье и даже саму жизнь. Они не могут нормально умереть в больничной палате или в кругу близких дома, они не имеют права лечиться, быть по-человечески похороненными. Они – нелегалы. Никто. Невидимая рабочая сила, без прав, без языка, только с горячей любовью к своей, опороченной своими же сынами –предателями, Родине.
В рассветном мареве вовсю заливались утренние птицы, предвещая восход солнца.
Василь и Ярослав смотрели друг другу в глаза: в них стояла одинаковая боль.
-Надо закопать его здесь... Чтоб никто не видел, –предложил Чернявый.
Помолчали, обдумывая, поникнув головами.
-Сходи за лопатой к профессору на участок, -повернул Ярослав заплаканное лицо к Василю. -У него в домике левое окошко выставляется, можно достать лопаты. Нет, ты не знаешь, сам схожу, -он направился на соседний участок.
-Надо бы в лесок унести, под деревце какое-нибудь, в укромное местечко, -уже по-хозяйски распоряжался Чернявый. –Да поглубже яму копать, чтобы соседские собаки не учуяли. Тут у немцев собак больше, чем детей. Начнет такая образина землю рыть, хозяева заинтересуются - им до всего дело есть - тут и донесут, -многословно хлопотал он, видимо, не имея мочи молчать над огоревшим трупом.
Вернулся Ярослав с двумя лопатами.
-Здесь и схороним, –воткнул одну в землю.
-Нет, надо бы туда, к ручью, -забегал Чернявый.
Все согласились. Но снова перетаскивать рассыпающееся тлеющей головешкой тело не захотел никто. Стали копать тут же, рядом, чтобы не двигать его.
Чернявый отмерил два метра на один, по углам навтыкал прутики. Ярослав поплевал на руки и перевернул первую кочку. Василь начал с другого конца. Рыли быстро, хотя земля была слежанная; торопились, не разговаривали. Солнце уже протянуло первые лучи вдоль поверхности земли. Холмик рос, лопаты ритмично выкидывали наверх сначала черные, а затем оранжевые комья. Менялись каждые двадцать минут, уставшие курили.
Чернявый работал быстро, хватко, изредка сплевывая себе под ноги.
-Вoт влипли - так влипли, -тихо приговаривал он себе под нос.
Туманное утро мучительно боролось с сумраком, и хотя наверху серые тучи старательно теснились и утрамбовывались, пытаясь спрятать бледный, выкатывающийся из-за горизонта шар, утро неизбежно побеждало.
По дороге проехала заблудшая машина.
-Хорошо, что каштаны защищают, с дороги не видно ничего, -запсиховал Чернявый и закрыл одиноко лежащее тело одеялом с дырками.
Когда яма показалась, по общему мнению, достаточно глубокой,  останки завернули в то же одеяло и осторожно опустили на дно. Как положено, бросили сначала по гости земли.
-Пусть земля тебе будет пухом, -сказал слышанную когда-то фразу Ярослав.
Закопали. Сверху набросали травы и крапивы, но все равно свежая земля резко бросалась в глаза. Притащили дверцу от одной из ржавых машин и положили наверх небольшого холмика. Зеленая  краска дверцы не составляла контраста ровной поверхности.
-Похоронили по-людски и благополучно, -константировал Чернявый. –Слава Богу, никто из ближних соседей не появился. Воскресенье, народ до обеда в церкви, улицы, и те пустые, а работать на даче, да еще с утра, и вовсе никто не пойдет.
Выглянуло солнце, но на душе у всех четырех было пасмурно. Зашли в вагончик, тупо уставились на пиджак Старшого, висящий на гвозде над местом для спанья, вернее, над импровизированной кроватью.
-Куда теперь с этим пиджаком? –спросил Чернявый пространство.
-Домой Оксане вышлю, -хрипло ответил Ярослав. –Через наших, если кто поедет, а нет – рейсовым автобусом. Все вещи сложу и передам жене и детям.
Чернявый осмотрел добротную ткань, подвернул вышарканные рукава, тонкие сильные пальцы вывернули карманы, внутри оказалась лохматая дыра.
-На что той Оксане старье? –логично возразил он. –А мне как раз на работу ходить.  Давай, заберу, чего уж... Не выбрасывать же.
-Тебе не подойдет, -слабо заспорил Ярослав. –Ты высокий и тонкий, а Ваня вовсе другой был, –он содрогнулся от этого «был».
-Все о,кэй! Пиджак есть пиджак. Он на всякого подойдет. Мне ж не в концерт в ем.
Ярослав стал скидывать с гвоздей другие вещи Старшого.
-Ладно, бери уж все, -махнул он рукой на груду тряпья.
-Нет, брюки не нужны, эти уж точно не подойдут. Но, вообще-то, можно кому из наших предложить. Вот буду подыскивать человека конюхом заместо Старшого, вот и предложу его вещи, - сказал Чернявый, встряхивая широкие короткие брюки закопанного. –Нет, не возьму. Где я найду еще такого коротышку? –с сожалением несторговавшейся на базаре бабы, решил он
Василь не мог слушать дальше, его тошнило.
-Я пойду на воздух, погуляю, -тихо упредил он свой уход.
Любомир зачем-то крепко пожал ему руку.

Стоял спокойный августовский полдень. Пшеница на полях потрескивала спелым колосом. У дороги цвели маки, перемешанные с мелкой ромашкой. Эти красные-прекрасные сорняки цвели с весны до осени и придавали полю, лесу и всей округе нарядный, яркий вид. Птицы разливали громкие песни, прославляя солнце - желтый распавленный шар на склоне неба,  столь желанный в сыром климате центра Европы. Как все живое тянется к солнцу, несущему тепло и радость - повелителю природы!
Как и в первый день пребывания здесь, дорога  привела Василя на кладбище.  Вокруг устойчиво сохранялась тишина: здесь даже птицы пели умиротворенно, уважая здешних обитателей. Шаги впечатывались в мелкий гравий на дорожках. Василю захотелось даже встать на цыпочки, чтоб не скрипеть, а быть бесшумным, как порхающие здесь и там бабочки. Медленно шел он среди диковинных растений, свезенных сюда со свех концов планеты, среди композиций из цветов немыслимых расцветок, читая надгробные надписи на  однообразных в своей дорогой простоте камнях. Надписи сообщали о долгих, а иногда и очень долгих годах жизни пришедших в этот мир раньше нас, но с теми же чувствами, с тем же разнообразием темпераментов и настроений людей. И у них были такое же желание счастья и вспыхивали любовь и страсть, ненависть и гнев, и они тоже работали и работали!
Какое большое клабище! Сколько поколений лежит здесь! А сколько еще по всей Германии, по Украине, по России,  по другим странам! Сколько мертвых лежит в известный и неизвестных могилах по всей Земле! А кто знает их? Кто из них оставил после себя имя? Единицы! Так не все ли одно: умереть сейчас или потом? Что значит одна смерть по сравнению с множеством миллиардов смертей? Почему люди так хватаются за время, утекающее водой неудержимой. Не потому ли, что хотят оставить след от прожитой жизни для идущих потом? Идущие потом – потомки. Но почему так устроено, что рождаясь, человек не получает автоматически эмоциональный заряд и житейскую мудрость тех, кто уже прошел тяжкий путь познания сожительства людей в обществе, зачем нужно снова страдать, набирая этот опыт, а набрав  - умереть?  Что кроется за однообразным повторением ошибок, из которых в основном и состоит жизнь человека, из ошибок личности, как единицы и коллектива, то есть человечества в целом. Разве коллективный разум поколений и народов не может выработать разумной концепсии для достижения счастья каждого индивидуума?  Или мало страдали, мало горя вынесли в войнах, разрухе и вечной борьбе?  Или мало думали, мало ломали головы над проблемами? Ведь сколько гениев и просто умных людей жило и живет! Да, экономика, цивилизация –это бесспорные достижения поколений. Машины, бомбы, компьютеры, клонирование – это впечатляющий итог тысячелетней деятельности мысящего существа. Но где же успехи в умении ладить друг с другом: не раздражать ближнего, соседа, чужого и совсем далекого? Почему достижения тут столь ничтожны?  Как жить, не разжигая отрицательных эмоций в других и наслаждаясь жизнью самому?  Где эта, главная, наука? И почему эти, эти... что лежат тут так тихо в своих ухоженных могилах ничего не сделали для улучшения социального сожительства для других людей, идущих за ними?.. Что сделали все мертвые всех веков и народов, кроме того, разумеется, что оставили своим потомкам тонкий слой черноземной земли?
Что могу я? Что я оставлю в наследие своему сыну?.. Он будет так же стоять на каком-то кладбище и так же думать? И не будет ответа...
Василий застонал от бессилия и прислонился к огромной березе, что оказалась рядом. Прямо под ногами проскочила белка. Крупными прыжками пересекла просранство и вспрыгнула на высокую липу. Редкие посетители брали зеленые леечки и поливали своих родных и знакомых или то, что он них осталось. Сладко пахли белые грозди какого-то цветущего кустарника. Впереди виднелись четкие очертания высокой, уже знакомой украинцу, капеллы.
 Тяжелая стеклянная дверь поддалась усилию. Внутри было как-то сумрачно, хотя цветная мозаика, выполненная в модерной технике,неплохо пропускала дневной свет. На противоположной входу стене, почти во всю ее величину, висел железный крест. Высокий потолок был готов акустически верно принять звуки органа, располагающегося справа. Ряды темных добротных лавок заполняли почти все помещение капеллы. Василь вспомнил, как в раннем детстве ходил с бабушкой в церковь, как Бог строго смотрел на него, маленького, с иконы, и красиво, заунывно пел хор. Вспомнил, что боялся он наказывающего Бога и тянул бабку за подол, стремился скорее уйти из церкви и  больше не видеть его пронзающего взгляда. Теперь Василю хотелось поговорить с Богом, он чувствовал, что какая-то правда в движении человечества по кругу есть, и этой правдой владеет Бог. Еще хотелось поговорить с ним о вине человечества перед потомками и перед ним, строгим, но столь терпеливым Богом, глядящим до поры на все людские безобразия. И надо было обязательно рассказать об обгорелой страшной головешке с ногами в стоптанных туфлях, в дырявом прожженом одеяле, что лежит сейчас в оранжевой земле и называется Старшим. Нет - Иваном.
 Василь встал на колени рядом с крайней деревянной лавкой и стал молиться, как учила давно-давно его бабушка. Он молился, как мог, как получалось.   


12

Профессор Штайнхаген искренне обрадовался Василю, тряс его руку, блестя глазами из-под очков. Стал расспрашивать, как тот провел свободную неделю, пожалел,что Василь не стал работать без него, пропустил дни. Вроде бы он дал достаточные указания, что именно надо делать? Как будто бы Василь не знал! Пока работник снова замешивал раствор и заканчивал штукатурить стену, профессор делился впечатлением от поездки в Брюссель, стараясь быть достаточно понятым. Василь, рассказал о прогулке по городу, делая явные успехи в немецком.
Дружескую беседу прервал визит хозяйки. В нарядном платье, со светлыми волосами по плечам и опущенным долу взором она была, как вынутая только что из цветка Дюймовочка... Разумеется постарше - эдак лет под тридцать. Тонкая кожа блондинок чувствительна к морщинкам: у глаз и у рта легкой сеточкой пролегли первые несмелые штрихи.  Василь вдохнул немыслимо обольстительный аромат духов. Когда женщина подняла глаза, сходство с прекрасной Дюймовочкой мгновенно исчезло. На чистое лицо легла печать опытности и порока.
-Mein Schaz! Наt dir Wasil schon erz;hlt, warum... ( Мой дорогой! Василь уже рассказал тебе, почему...) –обратилась она к мужу, бросая скептические взгляды в сторону на Василя.
Что-то в тоне супруги не понравилось профессору. Он мягко взял ее под локоток:
-Комм, Liebling, wir sollen nicht st;ren. Nicht wahr? (Идем, любимая, мы не должны мешать. Не правда ли?)
Они вышли из гулкого помещения библиотеки.
Сердце у Василя стучало, как барабан на побудке. Он взялся работать, словно ему необходимо было выполнить полный ремонт библиотеки прямо сегодня. При скорой работе некогда растекаться по древу мыслями, успевай только обдумывать следующее действие. Василь побелил потолок густой, качественной известкой и взялся за обои. Нарезал несколько плотных, с блесками, полос, развел специальный клей, внимательно выполняя инструкцию на упоковке. В обед поел бутерброды. Хозяева так и не появлялись...Первая полоса обоев легла на стену неровно - пришлось помучиться, зато потом пошло, как по маслу.
К вечеру Василь успокоился: одумалась, видно Штайнхагенша. Не враг же она сама себе, даже если думки Василя и вовсе не в счет. Все уладится, главное – работа, ради нее вытерпишь все!
Профессорша вызывала в Василе чувство раздражения, страха потерять работу и страстное желание. Василю казалось, что запах терпких духов прелестницы не выверился и к вечеру, хотя он давно уже дышал известкой и сыростью свеженаклеенных обоев. Вчерашние события Василь как бы отключил от сознания. Мысль, эмоция, наталкиваясь на границу запретной зоны, получали болевой заряд, подобный электическому, касаясь краем произошедшего. А на свободном пространстве размышлений изящной бабочкой порхала профессорша, рассыпала блестящие волосы по плечам и по спине, манила его своим холеным пальчиком.


Вечером в домике навалилась тоска. Ярослав сменил газовый баллон на полный, вышаркал щеткой неровный пол. Уже когда легли, зазвонил телефон.
-Ладно, чего там, отдавай, -ответил на скороговорку в «Хенди» Ярослав. Он пристально посмотрел на Василя.
-Чернявый работу Ванину отдает. Говорит, бесплатно. Кто его знает, может, правда, –он грустно крутанул кудрявый чуб.
Подумал, уставясь на маленький волшебный аппарат, несущий в себе голоса родных, друзей и любимых, радостные, а  чаще печальные новости.
Ярослав хотел набрать номер, но понимащий взгляд друга, готового прийти на помощь в любой ситуации, разделить ношу пополам, а может быть, понести большую ее часть, спугнул его намерения.
Он встал, неторопливо вышел.
Василь помедлил, засунул сигареты в карман и вышел вслед. Ярослав стоял за вагончиком и напряженно вопрошал:
-Мамо, скажите же правду. Правду, я говорю. Скоро картка кончится, а вы, мамо, так и не сказали. Где она?.. Иванка, кто же?! Что вы не понимаете. Мамо? –раздраженно втолковывал он. – Я слышу: ребенок у вас, а Иванка? Она жива? Она в больнице? –голос Ярослава сорвался. –Ага, живая, уже хорошо, -тише  и спокойнее заговорил он.- Так где ж она? Говорите, мамо! Я не могу дозвониться ни днем, ни ночью, –продолжал допрос сын.
Луна выплыла из-за рваного облака и осветила старую усадьбу, каменный дом с пристройками. Белые лучи ее скользнули и отразились от брошенной среди крапивы дверцы машины.
-Какие еще канарейкины острова? Какая канарейка улетела?  Через бюро путешествий?
Василий на приступке со злости скрипнул зубами.
-Когда вернется? Никогда не вернется? Так и сказала? Да не ревите вы, мамо... Картка закончилась! –отборный мат оглушил спокойную зеленую округу, привыкшую только к переливам птиц. Затем за домиком послышались странные звуки, напоминающие сдавленные рыдания.
Василь зашел внурь, тихонько прикрыл за собой двери.
-Во дает!.. –только и мог сказать он.
Ночь тянулась нескончаемо. В дремном мареве выплывала к Василю его Ганка, круглый пульсирующий живот приближался к лицу, вдавливался в него...Василь переворачивался, благо места на матрасах было много. Потом перед глазами стояли туфли со стертыми каблуками, их надо было непременно снять с болтающихся, как у чучела ног, от этого зависила его жизнь, но руки потели от нетерпения не слушались и соскальзывали с туфель.
-Ммм...-замычал Василий.
Вдруг заулыбалась Штайнхагенша, взяла его за грудки и прильнула душистым телом, целуя взасос. Васлий боролся изо всех сил, но Штайнхагенша оказалась боксершей и молотила его  со страшной ударной силой.
Ярослав растолкал Василя:
-Че орешь, как будто тебя режут?
-Да лезет тут всякое...
Под утро во сне пришла незнакомая молодушка и стала усиленно толкать ему в руки желтую маленькую птичку:
-Это канарейка. Она поет чудесно. Я поменяла ее на мужнину машину..- молодушка сдувала со лба распатлавшиея волосы и наивно пялила на Василя нарисованные глаза.   
Проснулся Василь с такой головной болью, которую не ощущал и после глубокой пьянки в первый день приезда. Ярослав курил лежа, выщелкивая окурки на пол. Василь заставил себя побежать к ручью. Разделся до гола ( а кто видит-то?), облил себя несколько раз холодной водой из тазика, оделся, поприседал и уже бодрым вернулся назад.
-Ты вот что, это... –Как будто смущаясь, хрипло заговорил Ярослав. –Хочешь, съезди перед работой к моей хозяйке, скажи, что не приду больше. Она там за вчерашнее не рассчиталась и еще два дня должна была с прошлой недели.  Что отдаст – забери себе. Я уезжаю. –он бросил последний окурок к куче других.
Василь не стал задавать глупых вопросов : «А как же документы? Виза просрочена, ты получишь запрет на въезд.» Или: «Когда и откуда отходит автобус на Украину? Он ведь идет по расписанию, а не по заказу» Раз сказал – значит, знает. Василь стал помогать складывать вещи.
-Лишнего не возьму, ни к чему мне... Только на дорогу что, -скидывал Ярослав  фуболки с гвоздя.
Под глазами круги, а сами глаза, как мутное стекло. Кудрявый лихач казался постаревшим лет на десять . Совершенная красота его приобрела оттенок осеннего тления.
-Велосипед брошу на вокзале, у тебя и так два остается. Работу мою Чернявому не отдавай, закончишь библиотеку - пойдешь туда. Хозяйка тебя помнит. –Да, вот еще что: без связи тут туго. Оставлю тебе «Хенди», пригодится, мне там на немецком ни к чему.
Василь хотел обнять земляка на прощанье, но тот сурово подал ему руку. Крепко пожал ладонь, глядя прямым, но уже далеким взглядом, прикрыл за собой железную дверь.
Матрац послушно принял огрузшее тело Василя. Шум велосипедных колес по гравию скоро затих...Нет, надо вставать и надо работать! Работа не ждет – ее ждут! Таково жесткое правило, а кто играет не по правилам – вылетает из игры.

13

К знакомой усадьбе, где еще недавно Василь отбивал молотком асфальтовые дорожки, Василь прошел по новой  аккуратно уложенной плитке. На звонок вышла  хозяйка все в том же  безразмерном полувере, выслушала путанную историю про Канарские острова, из которой поняла только, что сегодня работник не придет. И не придет вообще. Предложила Василю остаться и выполнять его работу.
-Nein, nein. Ich habe Arbeit! –возразил Василь, представляя, как огорчился бы профессор, начавший перестройку дома фактически ради него, Василя.
Денег хозяйка не дала, потому как заработавший их уехал навсегда, и на этом точка!
...В библиотеку Василь приехал с опозданием на два часа. Извинился перед обеспокоенным профессором и раскатал рулон обоев и стал их клеить, стремясь к безукоризненной прямоте.
После обеда зашла профессорша. Простой домашний халатик подчеркивал пропорциональные формы, босоножки открывали маленькие ровные пальцы ног. Ветер, влетающий в раскрытое окно нисколько не освежал лицо Василя. Вдруг он увидел себя глазами профессорши, упаренного жарой и работой, с красным напряженным лицом, в испачканном известкой комбинезоне, себя, неуклюже стоящего рядом с красивой, свежей женщиной. Она не торопила его, протянула поднос с кофе и кухэнем – традиционным сладким пирогом. Василий замешкался. Штайнхагенша не рассматривала его, как обычно, съедая глазами, а просто и с симпатией улыбалась. Василию  пришло в голову, что профессорша расстроенна. Может, поругалась с мужем? Да нет, не должно быть, ссор между супругами он не слышал ни разу: профессор уступал всегда и сразу. Может, заказанное платье не понравилось? Или гости не смогли приехать по каким-то причинам? Гостей в доме любили: обычно они приежали на машинах после обеда, развлекаясь сами, веселили хозяйку.
 Женщина все улыбалась, ожидая, когда украинец возьмет поднос. Надо было сореентироваться в действиях, а не мечтать о постороннем! Василь сделал, наконец, движение навстречу - руки их всретились, мгновенная электическая искра проскочила между пальцев, покачнула поднос, и его содержимое вдруг соскользнуло на пол. Долгую минуту они смотрели друг другу прямо в глаза.
-Zum Gl;ck! ( К счастью!) –легко засмеялась профессорша и опустилась на корточки, собирая фарфоровые осколки из горячей ароматной жидкости.
 Из выреза халатика выступали два упругих загорелых полушария. Василь с трудом отвел вгляд от заманчивого зрелища, опустился рядом и стал помогать, ощущая профессоршу всем телом, как знойное солнце за окном. Солнце приблизилось к губам и коснулось их края. Лучи тихонечко обошли рант рта. В откытое окно из сада влетела пчела. И как пчела собирает мед, обсасывая пестики и тычинки седцевины цветка, так собирала сладость  прелестница с открытых губ Василя. С неба прилетел  далекий гул самолета, из леса – кукование кукушки. Затем все звуки умолкли, внешнее исчезло. Исчезло солнце, библиотека , пчела, бьющаяся в окне - в глазах потемнело. Шумела и набухала волна страсти, готовая обрушиться на цепляющиеся за свет остатки сознания и разрушить последние преграды  из морали, принципов и подобных вещей, о которых в такие минуты ох, как трудно думать! Василь хотел оттолкнуть  прильнувшее тело, а вместо этого почему-то напряженно замер, боясь пошевельнуться, чтобы горячая волна не унесла его в безбрежную даль.

Громкая чужая речь прервала плавание чувств в безвременном пространстве. Невозможно было разлепить плотно слившиеся губы, говорящие на одном языке срасти.Но голос был холодным и властным, и этот голос приказывал... Электрическая цепь разомкнулась, и оба несостоявшихся любовника выпали из жаркого юга на северный полюс.
Перед ними стоял разгневанный профессор. Ноздри его внушительно раздувались, глаза горели бешенством. Каким маленьким и полюгавеньким показался он Василю в своем неистовстве! С плешиной чуть не во всю голову, в  очках, кругло сидящих на остром и красном кончике носа, с сжимающимися худыми кулачками! Нет, ну, просто смешной какой-то!.. Но ощущение, что попался, попался на постыдном и действительно совершил недопустимое, властно вытесняло все остальное. Василь опустил руки, а профессорша продолжала цепко держать его за плечи, она не отводила взгляда от Василя, в светлых глазах ее стояло знание последствий.
-Вот это да! –только и смог выдохнуть Василь.
Да, женские причуды не признают никаких границ: ни моральных, ни национальных . На ком же преимущественно держитья мораль в цивилизованном обществе?  В пещерное время женщина была хранительницей очага, мужчина – добытчиком средств существования. Адам был создан для общения с Богом и наблюдением за Раем, женщина – его помощницей.  Такое распределение ролей, в принципе, сохранилось до сего дня. И если женщина не хочет быть носительницей отведенной ей Богом и природой ролью, если она не хочет содержать дом, рожать и воспитывать детей, быть верной и заботливой женой и матерью – то это атниобщественный акт. Это беда не только для мужчины, но и для общества. Откуда же проистекают истоки такого поведения женщин? Все везде взаимосвязано, одно явление порождает другое. Мужчина не создал необходимых условий жизни для женщины, вот она и мучается, не в силах осуществить свое назначение, вот она пытается собственными силами уравновесить потерянное, утраченное изначальное состояние.               
И вот стоит предствитель мужского рода, хиленький и страшненький,  рядом о своей красавицей женой и злобно орет. Нет, не ударит: у него нехватит сил, да и принципы не позволяют, разве может он последовать действием за своим чувством, подсказывающим решение проблемы? Твоей жене нужна любовь такая, какой она ее понимает. Так дай же ей такую любовь! Не можешь, не в состоянии – пойми и оставь ее! Не изощряй коварство женщины, не впадай в отчаяние от собственного бессилия. Не мучай... И не мучайся сам.   
Так размышляя, Василь крутил педали друга-велосипеда посреди полей. Позади остался дом, где супружеская неверность расцветает красными маками, то есть неисребима. Вот и пусть супруги разбираются сами. А он туда – ни ногой! У него есть свой дом, где тепло и не пахнет гнилью.
Он стал внимательно смотреть на дорогу под колесо. Ведь всякое бывает! А вдруг он сейчас найдет что-нибудь? Может, кошелек, полный денег, может. золотое колечко... Не должен же от только терять. Вон у Старшого была счастливая «планида», у него всегда был повод порадоваться. И все что-нибудь, да находил. В ушах зазвучал ехидный голос Старшого: «Ну и вахлак ты, паря!... Такую возможность просрал! Да эта профессорша тебя бы одевала и обувала, не только б услаждала! Твоя Ганка за ней платья бы носила, первая модница б в Озорянах была! Кому было нужно, что ты дверями хлопнул? Кто пострадал, кто тут выиграл? И кошелька потерянного тебе б искать не захотелось. Дурак ты, паря, вот что я тебе скажу!»
-Глупости! Что за глупости! Вон твоя «планида» : без креста лежишь!– вслух подосадовал Василь. 
Под колесом звякнуло. Точно, монетка! Кругляшка в одно ойро сама наскочила на желающего. Василий поднял грязную монетку с дороги, мысли сменили свое наравление.
«Бог напоминает, что он здесь, со мною. Бог и профессора прислал в нужную минуту, охранил меня от греха. Бог дает мне любоваться этими лесами  и полями, силу, чтоб крутить велосипед, разум, чтобы исполнять необходимое для жизни, заботится о покое моей  души.»
Василь ничего не желал, ничего больше не хотел. Дом профессорской четы удалялся, удалялся и превратился в прошлое. Птицы радовались своим песням, теплый ветерок обдувал тело, залетая в ворот рубашки и пузыря ее. Вдалеке тарахтел нарядный желтенький трактор, убирая потрескивающую от зрелости пшеницу. Потом навстречу велосипедисту выплыл город с его вереницей магазинов и муравьиной давкой машин.
Там толпа чужих людей, жизнь, разноцветная от страстей, не имеющих к нему никакого отношения...Нет, он хочет домой, к любимой Ганке, к родителям, к своим старикам в деревню, к брызгающей белым огнем сварке, к товарищам по работе... Даже и сосед, с его придурочными шутками и хвастовством, показался сейчас Василю родным и понятным, окруженным ореолом Родины. От невозможности достичь желаемого, а что есть желаемое: здоровье, любовь, мир, покой, гармония социальных условий с законами природы, в душе поднялись горечь и сожаление. Захотелось поесть чего-нибудь сладкого, чтобы хоть как-то отбить горький вкус борьбы  за собственное существование.
Недалеко от вагончика дорогу Василю пересек солидный ежик. «Их тут много, ежей», -отметил украинец задумчиво. Общие рассуждения обрели конкретную форму: да, люди – те же ежики. Они стремятся согреться теплом друг друга, но укалываются, причиняя боль себе и другим. Иголки защита, бе них нельзя – съест лисица, и затовки на зиму делать нужно: удобно грибок на острие подцепить. Зато приласкать, погладить не получается, а вот этого-то как раз и хочется! Разделить свою ношу, и взять часть чужого груза на себя – вот извечное желание каждого человека, вот где необходимо искать первопричину счастья и смысла жизни!
На этом пункте размышлений дорожка из гравия закончилась, и Василь свернул под каштаны.

14

Перед домом стоял здоровенный мужик в синем комбинезоне. Незнакомец повернул голову в сторону велосипедиста, и лицо его исказилось  детским удивлением.
-Еntschuldigung, wer sind Sie? –с интересом стросил он.
Наш герой растерялся: на территорию усадьбы не заходили чужие, украинцы считали ее своей, с соседями отношения были более-менее урегулированы.
Василь поставил велосипед у бетонной стены и с нарочитым спокойствием подошел к чужаку.
-Willi, –протянул немец навречу широкую ладонь.
-Василь, -пожал ее украинец.
Они посмотрели друг другу в глаза и оба почему-то обрадовались.
-Ты -тезка мой, -улыбнулся Василь.
Здоровяк в ответ стал махать руками и, брызгая слюной,   объяснять, как он здесь оказался. Сначала стало только понятным, что он местный, и, похоже, уходить  отсюда не собирается. Широким жестом гостеприимного хозяина Василь пригласил немца в вагончик. Тот с готовностью закивал.
-Э... Надо было бы подмести, -неловко потопался у входа украинец.
Темное жилище носило следы катастроф и потрясений. Из окошек на рванные матрасы падал рассеянный молочный свет, плитка корчилась в прижаренных коричневых пятнах, полки зияли рваными пакетами, на полу – грязь.
Стыд сделал щеки Василя горячими. Но немец, казалось, не заметил царящего беспорядка и тесноты. Он продолжал говорить с прежней радостью, и все ударял на слово «Limonade».
-Есть хочешь?-спросил Василь, ставя чайник на плиту: газ еще не кончился.
Вилли радостно закивал, достал портмоне и показал синюю пластиковую карточку, похоже, не телефонную.
Поели скромно, но сытно. Немец уминал колбасу с хлебом с отменным аппетитом, приговаривая слова признательности и благодарности хозяину вагончика. Потом вдвоем залегли на матрасы.   
Василь не особенно любопытствовал, почему новое знакомство упало ему прямо с неба на голову: мысли и чувства после пережитого еще не уравновесились. Но слово «Besitzer» в потоке незнакомых слов звучало отчаянно знакомо и казалось значительным. Василь сунул руку под подушку. Словарь послушно вложился в ладонь. Найдя букву «В» украинец присвистнул от удивления. «Хозяин»! Так вот кто лежит сейчас рядом с ним, крепко придавив огромным телом матрац и мечтая о сладком лимонаде! Василь припомнил то немногое, что слышал о хозяине усадьбы от Старшого. «Псих ненормальный», «Миллионер», «Идиот»...  Ему стало срашновато:вон сколько энергии у здоровяка! Машет руками, как мельница, кто его знает, на что он способен! А ведь ему ничего и не будет, если кого придушит, просто опять в психбольницу отправят, а там ему хорошо, там он свой...
Монолог немца носил явно дружелюбный характер, а глаза светились весельем и интересом. «Может, и идиот, но не полный,» – решил Василь и прервал его излияния  вполне конкретным вопросом:
-Что делать будем, хозяин, как жить дальше?
Немец заморгал.
-Доставай свои миллионы, купим тебе лимонаду. -На столь простую и доходчивую фразу немецкого вполне хватило.
Здоровяк вскочил, задрожав от нетерпения. Снова вытащил пластиковую карточку и стал тыкать ее под нос Василю.
-Ага, это и есть твои деньги. Идет! На велосипеде ездить умеешь? –они вышли на улицу.
Один крякнул и уселся на широкошинный, другой вскочил на легкий споривный, и оба тезки дружно закрутили педали. Ранний вечер путался в широких кронах каштанов, тихонько нашептывал путникам о нежности и скороспелости сумерек. Закатное солнце освещало снятые поля и легкие, как первая седина, просветы в нарядах рощ.
Немец ехал первым, потешно задирая колени, иногда оглядываясь и что-то покрикивая от избытка чувств. В городе он ориентировался четко, всем улыбался,как знакомым. В магазине взяли два ящика лимонада, несмотря на резонные уговоры Василя. Вилли расчитался карточкой, на кассе заруднений не было. Ящики  закрепили  к багажникам капитальными веревками, которые тоже пришлось купить, и стоили они больше, чем лимонад.

Свежее утро принесло новые сюрпризы.Вилли оказался подвижным и придприимчивым человеком. Вместе с Василем помылся до пояса в холодном ручье, сделал зарядку. Русые прямые волосы расчесал, заглядывая в зеркало на манер Ярослава. Побрились, позавтракали, сели на велосипеды – и вперед!
Площадь-выставка у автомагазина, где бродил Василий в свой первый день в Германии, встретила теперь не праздного приезжего, а делового покупателя. Правда, не для себя. Пока...
От ряда новеньких машин Вилли отшатнулся сразу:
-Ich muss sparen!-объяснил он.
-Чего экономить, когда ты – миллионер? –развел руками Василь.
-Nein, sparen! –подтвердил Вилли.
Выбрали потрепанный автобусик темно-вишневого цвета. Оформление документов заняло не более получаса. Водительское удосоверение Вилли переложил из партмоне в карман комбинезона. В  „ALDI“ поехали уже на „VW“ Велосипеды мирно прижимались дру к другу в салоне. Набрали кучу продуков, учитывая  сложность приотовления, а не цены. Дополнительно, на всякий случай, взяли еще два ящика лимонаду. На обратном пути заехали в Телеком: Вилли приобрел Неndi „Simens“. Нет, на звание идиота он явно не тянул.
Оживленные и довольные, вернулись домой. Убрали, как могут убрать двое одиноких мужчин, свое жилище. Разложили продукты по полкам, поели и стали строить планы на будущее.
-Василь, ты мне друг, –Вилли положил тяжелую руку на плечо украинца.- Поможешь мне восстановить усадьбу? Закатим грандионое переустройство! Проведем электричество, закупим технику: комбайны, косилки, трактора. Земля на сотни гектаров моя. Все сдается внаем чужим людям. Эх, Василь, знал бы ты, как жили тут раньше мои предки! Сколько живности в сараях, сколько на дворе! Лошади, коровы, козы...Одних только гусей тысячи штук! Все бело, когда на лужайку глядишь! А шуму от них! Гагочут, как только завидят кого. За километры слышно! Да, крепкое хозяйство  было у деда...
Теперь Василь вслушивался в речь внимательно, многое не понимал, но улавливал смысл сказанного. Имя его звучало  в устах немца так своеобразно, что Василь сначала не признавал за  свое. Это произношение, как и все, что говорил и делал Вилли, носило позитивный заряд, и принималось украинцем безоговорочно. Очень нравилось ему и то, что Вилли перемежал вечь вежливыми оборотами. Например, дает ящик с продуктами: «Возьми, пожалуйста», поел: «Спасибо большое», задел в тесноте: «Извини, дурака», или что-то в этом роде.
-Сколько тебе лет, Вилли? –поинтересовался Василь.
-Под сорок уже. Но еще могу детей делать, -засмеялся немец. –Женюсь, -продолжал он плавно, -наследник появится, все угодья –ему. Опять поднимется наша фамилия. Женщину в жены возьму хорошую, экономную. Она поможет мне деньги, в кассе замороженные, получить, хозяйство поднять, –глаза немца сладко затуманились. -А не выпить ли нам лимонаду, мой новый друг?
Против лимонаду друг не имел ничего.  Лимонад, так лимонад.
-А где твои родители? –вникал он.
Вилли промолчал, будто не расслышал. Василий повторил вопрос погромче.
-Мать умерла давно, болела одной болезнью. А отца она и сама не знает, - с трудом ответил Вилли. –Ну, да ладно, семья приемных родителей хорошая была, Самостоятельно до всего доходил, они придерживались в воспитании теории «Монтессори».
Потом Василь учил новые слова, а Вилли гулял по усадьбе, сбивая крапиву палкой, лазил по дому, сарайкам, лесу...  Он выглядел счастливым, как вернувшийся в дом отца блудный сын. В сумерках куда-то засобирался:
-По делам, скоро приеду, -промычал не глядя в глаза, сел в автобусик и пропал.

Вернулся Вилли через двое суток, измочаленный, как половая тряпка. Приехал как-то сам, а зайти в вагончик уже не смог: упал на приступочке. С трудом Василь затянул расслабленное тело внутрь, уложил на пол, подсунул подниз одеяло. Оттянул веко, проверил зрачки – пьяный? Перегаром не несет. В чем дело, болен? Не похоже. Шепелявит какую-то чушь, мычит, неопрятная пена вокруг губ... Василь проверил карманы, не обчистили ли немца. В комбинезоне затерялась только смятая белая бумажка –вот и все. Что бы это могло быть? Василь расправил чистый листок. Ноздри уловили незнакомый запах, мучная пыль припудрила брюки. Он стряхнул ее на пол, похлопал немца по щекам.  Никакой реакции...Время напряженного ожидания давало себя знать. Василь лег и уснул белым днем, как говорится, до выяснения обстоятельств дела.
Проснулся он от резких встряхиваний и не сразу сообразил, где находится.
Вилли продолжал грубо трясти за плечи.
-Gehe, gehe! –орал немец, неприятно выкатывая на него глаза.
В темноте ранней ночи, в маленьком «Бунгало» здоровяк казался несоразмерной глыбой, неуклюжим потусторонним существом. Стряхнув сон, Василь принялся утихомиривать рассерженного немца.
-Я понимаю, что ты расстроен, почистили тебя крепко. Не надо было пить. Видно, нашел прежних дружков, они и порадовались тебе, простачку, что ты с деньгами явился. Карточку-то беречь надо!
Немец, вроде бы понял, но еще сильнее принялся орать.
-Нет, не подумай, я не брал! Честное слово, вот клянусь, не видел твоей картки!
Тот не прекращал сердиться и толкать Василя.Ситуация становилась не просто неприятной, а даже опасной.
Надо было сконцентрироваться и разобраться, чего требует от него разозленный       
сумасшедший.
И точно: поднапрягшись, Василь  стал понимать грозные выкрики. Он с удивлением уловил, что волшебную карточку псих выбросил сам, поскольку денег, лимитированных клинически больному человеку на месяц, на счету больше не было: он их потратил. А требовал этот идиот от него ни много, ни мало, а немедленно пойти по какому-то адресу и принести наркотики. Причем, взять их у знакомых в долг. Слово «Drogen» было известно Василю по цветным плакатам, развешенным на автобусных остановках: на них во весь рот улыбались жизнерадостные подростки в кроссовках, а надписи призывали предпочитать наркотикам физкультуру и спорт.
Пока все это соображалось и состыковывалось с образом премилого друга-миллионера, Василя просто взяли за шиворот и выбросили на бетонную плиту у домика; вслед полетели его туфли и единственный складной стул. Стулу-то за что досталось? В домике раздавался шум падения и других предметов, чтобы, значит, по справедливости. « Разбой, покраше наших, украинских», -подумал Василь.
Ночью, на улице – ну, тут это Василю не впервой! Украинец потер ушибленный бок и пошел в старую усадьбу. Проходя мимо холмика свежей земли, укрытого ржавой зеленой дверцей автомобиля постоял с четверть часа, пока не замерз. Хоть и стояло бабье лето, а ночи все же были по-осеннему прохладными.
Василь намеривался зайти в дышащий каменным холодом дом, но не успел: из вагончика вылетел Вилли, как будто он получил в задницу заряд соли. Теперь наркоман звал тезку ласково, видимо, сменив гнев на милость. Не мешкая ни минуты, Василь сиганул в сарай, спрятался за поленницей дров. Бедный больной, который днем от слабости не мог шевельнуть  пальцем, рысцой оббежал всю усадьбу, призывно подвывая при этом: «Василь, комм!». В родовом доме проверил все, даже чердак, затем стал обшаривать кусты в лесу у ручья. Несколько раз он возвращался в вагончик, пока, наконец, не споткнулся о ржавую дверцу машины посреди поляны и с размаху повалился на землю. Так и лежали эти двое: один внизу, под оранжевой тощей землей,обгорелый,  пропитанный алкоголем работник, а другой наверху, покрытый свинцовым небом наркоман-трутень, распыливший громадное состояние предков.

15

Василю надоело сидеть в сарае: холодно было да и скучно. Пахло сухой древесиной, корой, прелой стружкой. Он вышел во двор. Все было просто и ясно, как  непадающие звезды над головой. Надо было делать дело, а не терять время на философствования о сложности человеческих судеб.
Он решительно двинулся мимо Вилли и Старшого, поскидывал с гвоздя футболки, упаковал сумку, повторив почти в точности жесты Ярослава, печально оглянулся на усадьбу, как оглянулся на нее в последний раз Мямля, легко вскочил в седло трудяги-велосипеда и умчался на станцию, осуществлять последующий этап своей недолгой жизни. Ведь работа –она и есть работа, на чужбине ли, дома ли -она ждет, зовет и обязывает ее выполнять.