Истории у костра

Удивительные истории порой можно услышать под потрескивание походного костра, разгоняющего непроглядный сумрак ночи! Когда иссякает обмен впечатлениями от прошедшего дня и даже анекдоты не вызывают уже оживления, тогда начинается самое интересное – «разговоры за жизнь».

- Это случилось лет тридцать тому назад, - однажды прервал затянувшуюся у костра тишину Глеб Сергеевич, - Я был в командировке за границей и мне приснился странный сон. А надо сказать, что родителей своих я потерял в авиакатастрофе, когда еще учился в институте, и нас с сестрой  забрал к себе дедушка по линии отца. Так вот, дня через три снится мне мой любимый дед. Явился он мне страшно худым и чем-то очень сильно расстроенным. Печально взглянул он на меня и, держа в руках свою шкатулку, в которую мне с детства запрещалось заглядывать, прошептал: «Глебушка! Не трогай ее! Сожги, не открывая!» Я проснулся в смутном предчувствии чего-то нехорошего, но дозвониться до дома не мог. Поэтому, перезвонив своей младшей сестре, которая жила со своей семьей на другом конце города, я попросил ее заглянуть к деду. В тот же вечер мне телеграммой сообщили, что дедушка умер.

На похороны я не успел, добрался из Анголы лишь на девятый день. Сходил на кладбище, посидел с близкими, вернулся в опустевшую квартиру. Шкатулка дедова, стоявшая, как всегда, на своем штатном месте на тумбочке у его кровати, завораживала меня. Я никогда не задумывался, что в ней и почему дедушка не позволял мне ее открывать, а ключик всегда носил с собой. Мама с папой уверяли, что они не знают, что за тайны у деда, да и это никого не должно касаться – мол, каждый из нас имеет право на свое личное пространство.

Сейчас же шкатулка манила меня своей доступностью, и загнанное когда-то в глубину души любопытство теперь вырвалось на волю и требовало немедленного удовлетворения. Так как ключика нигде не было, то мне пришлось порядком повозиться с замочком, пока с тихим щелчком он не открылся. Осталось лишь приподнять крышку – только она теперь оставалась последним препятствием на пути к тайне. Я заколебался, но потом решительно открыл шкатулку… Моему разочарованию не было предела - она была почти пуста, лишь на бархатном дне ее лежал потертый конверт без адреса. Я осторожно вытянул из него письмо и погрузился в чтение…

Глеб Сегеевич остановился, словно раздумывал, стоит ли рассказывать дальше. Некоторое время все молчали. Первой не выдержала Тамара и, несмотря на предостерегающее покашливание своего отца, нетерпеливо спросила:
- Ну, и что там было написано? Рассказывайте дальше, Глеб Сергеевич!
Старик взглянул на нее, потом обвел всех нас глазами, и бесстрастным голосом завершил свой рассказ.

- Какая-та женщина писала моему деду, что его сын (мой отец), - трусливое и лживое ничтожество, которое будет теперь всю жизнь нести на себе грех ее смерти, так как сегодня она вскроет себе вены. А их новорожденного ребенка, от которого он отказался, как последний трус, она оставляет нашей семье вместе с этим письмом. Внизу странички была приписка: «Единственная просьба к вам ко всем, если хоть кто-то из вас человек – сына я назвала Глебом, не меняйте ему имя»…


ПОСТСКРИПТУМ
Я, как и все члены нашей команды, нахожусь под впечатлением этой истории, тем более, что коснись такая ситуация меня - я бы НИКОГДА не рассказала об этом никому.
И вот сегодня после обеда мне представился случай остаться наедине с Глебом Сергеевичем. Воспользовавшись ситуацией, я спросила, что послужило причиной его откровенности накануне, признавшись ему честно, что не совсем поняла, зачем он рассказал эту историю.
Глеб Сергеевич ответил:
- Вы можете представить себе - каково это: в одну минуту полностью потерять свое прошлое? Ведь я жил в счастливой семье с любящими родителями, где отец был для меня примером порядочности и честности. И вот я вдруг узнаю, что все - не так! Что я не рожден в этой семье! Что мой отец не такой уж порядочный и честный! Что на его совести и руках была кровь моей РОДНОЙ матери!
Я не сказал о содержании письма своей родной младшей сестре - пусть она пребывает в заблуждении, храня светлые воспоминания о нашей семье.
Но я тридцать лет ношу эту боль в себе. Тридцать лет! Она меня разъедала и выворачивала наизнанку. И чем я старше становился - тем мне было больнее и страшнее от того, я искренне любил и боготворил УБИЙЦУ своей РОДНОЙ Мамы.
Теперь же, когда жить мне остается немного, я рассказал об этом посторонним мне людям в надежде, что та тьма, в которой я живу последние тридцать лет, отпустит меня.
Стало ли мне легче? Отчасти - да, я увидел на ваших лицах боль и сочувствие. Но с другой стороны, теперь мне стало горше вдвойне - я вдруг понял, что три десятка лет я собственными руками вычеркнул из своей жизни и жизни своих близких, которые не могли понять, почему я из жизнерадостного отца семейства превратился в угрюмого и замкнутого человека. Я сожрал свою и их жизнь. И ничего теперь не исправить.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПОДХОДИТ к КОНЦУ и Глеб Сергеевич попросил меня сегодня особо поблагодарить Сержа-Бродягу и Ола Виннова за слова, которые - по его собственному выражению - "заставили старого дурака совсем иначе взглянуть на этот скелет в шкафу".


Продолжение
http://www.proza.ru/2011/06/15/378