Книга жизни ч. 23 Студент УПИ

Приемный экзамен в институт по иностранному языку у меня принимала Марчелла Христофоровна Некрасова. После первых же моих фраз на английском языке она сказала, что я учился у Харенко. Мы ведь говорим не на английском, а на языке, а точнее, диалекте своего преподавателя, а Анна Васильевна научила нас бегло чи тать незнакомый английский текст. В нашей группе только двое, я и Аркадий Винокурский учили в школе английский, поэтому занятия начинались с изучения латинского алфавита и азов. Од нажды Марчелла Христофоровна предложила нам с Аркашей, "чтобы она не мешала нам заниматься своими делами, а мы ей проводить занятия, не ходить на её занятия английского языка, а сдать положенные тысячи знаков". Это погубило мой английский, т.к. я забросил регулярные занятия, а язык, теперь я это понимаю, как и любой другой предмет, требует постоянной тренировки. Вот и с английским получилось так, что я стал его забывать. Сначала, перед тем как сдавать тексты ("знаки") я добросовестно читал их и переводил. Но однажды Аркадий предложил мне, и мы пошли сдавать знаки по адаптированной книжонке, которую, с его слов, он про чел два раза и боится забыть, а я ее видел впервые. Мы садились с двух сторон преподавателя, а он листал книжку и выборочно по очереди предлагал нам читать и переводить отдельные абзацы. Мне пришлось уговаривать преподавателя Бориса Викторовича Штернгерца, чтобы он Аркадию тоже поставил зачет, т.к. он стал его стыдить за то, что он плохо подготовился и приводил меня в пример как я бегло и с выражением читаю.

После этого случая я стал сдавать тексты с листа, т.е. не читая их предварительно. Особенно мне нравилось читать тексты по прокатным станам из американского журнала "Iron and Steel Engineer". Тем более что Борис Викторович задавал вопросы не по английскому языку, а по терминологии в прокатных станах.

Лекции по металловедению нам читал Штейнберг.
(В коридоре химфака стоял бронзовый бюст его отца.) Во время лекций у него на столе рядом с кафедрой всегда лежало несколько шлифов, и он часто вызывал к столу или к доске студентов, что обычно не делали другие лекторы.

Однажды, когда он спустился с кафедры и выбирал, кого бы пригласить к доске, в аудитории все загудели. Он развел руки: «Наука требует жертв». А из задних рядов раздался писклявый голос: «А жертвы не требуют науки!».

Экзамен он принимал своеобразно. Вокруг стола, на котором были разложены шлифы, и за которым он сидел, собиралась группа студентов, в руках у которых были и конспекты и учебники. Он брал шлиф и просил описать его. Определить, хотя бы ориентировочно марку стали и её состояние: Закаленная, отпущенная или отожженная.

Тот, кто успешно и полно отвечал, получал тут же оценку и отходил от стола. Толпа редела, а оценки понижались.

Я убежден, что на всех экзаменах нужно разрешать пользоваться справочной и любой другой литературой, а также шпаргалками.

Ведь в жизни мы должны уметь пользоваться всем этим, в том числе и своими конспектами и записными книжками (читай шпаргалками или как теперь говорят шпорами). Необходимо уметь пользоваться любой справочной литературой (словари, тел. справочники, различные таблицы, а теперь и поисковые системы в Интернете).
А жизнь нам ежедневно устраивает экзамен и мы должны достойно выйти из любой создавшейся ситуации. А экзаменатор, запрещающий всем этим пользоваться, только создает стрессовые ситуации, а не определяет способности человека мыслить и действовать.
Это моё личное мнение. Готов его отстаивать.

На фото: я, Лев Боянский, Саша Телицын.

Продолжение следукт:http://www.proza.ru/2011/06/10/380