Девственница

Герасим жил жизнью натужной, истязался разными притчами и иногда переживал, что член у него безнадёжно среднего размера. Оглядывая окружающий мир пытливым взором, не раз вопрошал себя о причинах собственного неблагополучия, а скорее неудачливости. Конечно, всему виной были женщины. Не везло ему на баб. А светлый облик той, единственной и ненаглядной, навеянный его юношескими снами, всё более улетучивался из сумрачного сознания, вытесняясь грязными картинками из порнофильмов и пошлых россказней сотоварищей. Однако, вопреки тягостной реальности, мысль, а вернее желание, обрести постоянный источник добрых оргазмов и богатых плотских ощущений, владело им непрерывно и прочно.

В его небогатой сексуальной биографии было несколько бледных соитий с женщинами, похожими на дежурные блюда в дешёвой столовой, когда берёшь в руки ложку, чтобы не умереть с голоду. Так и он раздвигал ноги женщинам, чтобы не умереть с тоски. Более всего в его бренной жизни его мучил страшный факт отсутствия в его любовном списке девственниц. Часто, долгими зимними вечерами, лёжа на диване и размышляя о смысле жизни и превратностях судьбы, он не понимал той странности мира, что всех женщин, коих он познал в скоротечной любви и недолгих страданиях, лишали девственности иные, часто неведомые ему мужчины.

«А как же я? - вопрошал себя Герасим,- Когда придёт мой черед? И придёт ли вообще? Кто и когда успевает всех баб портить? Они все с тринадцати отдаются лет что ли?» И так эта мысль угнетала его сексуальное сознание аккурат лет до сорока. Как вдруг собрался он в очередной раз в гости к Татьяне, на сей раз по поводу её дня рождения. Ей исполнялось сорок два.

С Татьяной знакомство было давнее, со студенческих ещё лет. Она была мила и, главное, сексуально привлекательна, на его взгляд, чрезвычайно. Однако, как Герасим не был мужчиной выдающимся, во всяком случае, на первый взгляд, то и вышла она замуж за другого.

Однако прошли годы, и Герасим, и Татьяна развелись, снова стали холостыми. Он наносил ей визиты по большим дням, скорее по инерции, не имея особых сексуальных целей и интересов. Так и в этот раз он собирался, и шёл к ней, больше механически, совершая действие по обычаю, а не по нужде.

Застолье, впрочем, вышло весёлое и он не жалел о своём приходе. И вот когда первые волны праздника прошли, совершенно случайно Герасим с Татьяной оказались на кухне одни. Зашла, занося грязную посуду, дочь Татьяны - Оксана.  Сложив посуду в мойку, Оксана вышла из кухни.

- Ну как у неё дела? - больше из вежливости, чем из интереса, спросил Герасим.
- Да вот, университет заканчивает,- как-то невесело сказала Татьяна.
- Замуж не собирается?
- Рада бы. Да не за кого. Никто не предлагает. Представляешь. Никто ни разу не предложил. Ну и она то, видишь, совсем, обыкновенная. Уж не знаю, что и делать. Сейчас университет закончит, все женихи разъедутся и уж потом тем более ничего не выйдет.
- Она с кем встречалась вообще?
- Нет. Ни с кем. Не целованная даже.

В этот момент Оксана вновь занесла на кухню использованную посуду. Теперь Герасим, впервые за многие годы знакомства, посмотрел на неё пристально и задумчиво. Да, она лицом была, хотя и по-юношески мила, но довольно обыкновенна. Ходила весьма нескладно и застенчиво, заметно к тому же сутулясь. Однако Герасим был мужчиной опытным, и под этой скромной наружностью сумел, как ему показалось, увидеть сексуальную притягательность необыкновенную. Особенно его поразили, - как он того не замечал раньше! - её большие, лучше сказать, огромные для её девического тела груди. Такие выразительные, увесистые, благоподобные колокола, тяжело колыхавшиеся при движении под трикотажной кофточкой.

Герасима от этого открытия моментально прошиб пот, он услышал, как внезапно застучало в висках, и задрожали ноги в коленях. Какое то время он боялся говорить, - чувствовал, что голосом не владеет и его дрожащая речь может его выдать. Спустя время, как Оксана вышла, он, стараясь казаться как можно более равнодушным, спросил у Татьяны:
- А что ты ей не скажешь, чтоб не сутулилась?!
- Да я говорила, как же.
- Не помогает? …Упражнения специальные надо делать.
- Ой, ну что ты! Она сутулится, глупая, потому, что своих больших сисек стесняется. Совсем ничего не понимает в жизни. И ведь не объяснишь.

Герасим почувствовал, как после этих слов пульс у него снова резко участился. Что-то странное и внезапное происходило с ним. Он ещё не вполне понимал что, но какое-то тревожное, плотское наполнение стал ощущать он в своём трепетном организме. Когда Оксана заглянула на кухню вновь, он старался не смотреть на неё. Не всегда, в некоторый момент жизни, он мог понять свою совесть, терпящую порой бестревожно его низкие устремления, но сейчас, непонятное и вместе с тем достоверное чувство стыда колыхнуло его заскорузлую душу. Краем глаз он видел тело Оксаны и вдруг почувствовал, как у него встаёт член. Это было так стыдно и неловко по отношению к девочке, которую он знал с самого рождения и по поводу которой никогда, никаких таких мыслей не возникало. Ему на минуту показалось, что Татьяна видит его внезапно набухший шворень, оттого чувство стыда усилилось, будто он стоял посреди светлой и людной улицы вовсе голый.

Впечатления были столь огромны и внезапны, что для переживания их надо было остаться в одиночестве. Герасим тепло и вежливо попрощался с Татьяной. С Оксаной простился сдержанней обычного, - уже боялся, как бы чего не заподозрили. Выйдя на свежий воздух, сделал несколько глубоких вдохов, разгоняя лёгкий водочный хмель и пытаясь разобраться в своих новоявленных ощущениях, а, может быть, и чувствах.

- А что,- вопрошал себя Герасим,- между нами разница всего в восемнадцать лет. Бывает и больше, и ничего. Собой она не красавица. Может ведь и прокуковать до менопаузы. Так чем в старые девы намечаться, лучше уж буду я. Хотя, конечно, и неловко.

Перед мысленным взором Герасима встали воспоминания восемнадцатилетней давности. Он приходит к Татьяне, видит Оксану, та лежит в детской кроватке совершенно голая и дрыгает высоко поднятыми ножками. Герасим непроизвольно, в своём  воспоминании, посмотрел той маленькой Оксане между ног. Ничего особенного.

- Да,- сказал  он себе,- кто бы мог тогда подумать!

Герасим шёл по сумеречной улице, плохо разбирая дорогу, вспоминал нежно-молочные щеки Оксаны и её трогательно-девичьи губы, и серо-паскудный мир его бытия заполнялся судорожным и радостным содержанием.

Однако два долгих месяца затерялось в исторической дали, прежде чем Герасим получил формальный повод навестить Татьянин дом. С особым тщанием приуготовлялся он к ответственной, как ему казалось, встрече. Угладился, вымыл голову, опрыскался. Шёл, волнуясь, давно, вроде бы, утраченным волнением. Как первого сентября в первый класс, как первого сентября на первый курс университета. Не было у него таких волнующих и торжественных свиданий с дамами, чтобы ощущение полной принадлежности тебе будущего, так приятно сочеталось с длительной и эйфорической эрегированностью всего организма.

Здороваясь, Герасим старался не смотреть на Оксану. Поначалу стремился держаться от неё подальше. Однако постепенно заинтересованность непреодолимо завладела его организмом, и он стал незаметно, но жадно разглядывать её тело, особенно движущееся. В какой-то момент ему неудержимо захотелось посмотреть ей в глаза. Неожиданно их взгляды встретились, и эта нечаянная встреча взоров удивила и обрадовала Герасима. Она смотрела на него с интересом и симпатией. Причём и интерес, и симпатия были половыми и осмысленными, так, по крайней мере, ему показалось.

Через время они вновь встретились взглядами. Её взгляд, прямой и откровенный, не оставлял сомнений. Он ей нравился. Это могло казаться или даже быть странным.

Найдя удобную ситуацию, Герасим заговорил с ней:
- Как, тебе твоя специальность нравится?
- Не знаю ещё. Кажется да.
- …Замуж не хочешь?
- Хочу, да никто не предлагает даже.
- Ну, ты такая классная,- Герасим попробовал придать интонациям шутливый оттенок и продолжил,- Эх, где мои семнадцать лет!? Если б не разница в возрасте, я бы с радостью предложил!
- А ты предложи.

От последней фразы у Герасима отказало дыхание, будто крепко двинули  под дых. Потом, когда, наконец, он смог втянуть воздух в обессилевшие лёгкие, то сначала почувствовал слабость в мускулах, а потом они стремительно наполнились кипящей энергией. Он смотрел ей в глаза преданно, счастливясь и упиваясь. Всему организму стало тепло, в особенности между ног. Теплота промежности развернулась, удлинилась и так плотно, и по-особому хорошо, заполнила, трогательно и нежно вставшую шишку. Трикотаж трусов приятно щекотал залупу. В соседней комнате пела певица: «Ленинград, Ленинград, я ещё не хочу умирать!»

- Потанцуем! - предложила Оксана и, не дожидаясь ответа, подошла к Герасиму и прильнула к нему всем телом.

Герасим в первый момент устыдился того, что у него стоит член. Оксана танцевала так, что её левое бедро призывно тёрлось о его вопиюще торчащий шворень. Но уже через секунду стыд сменился наслаждением. Наслаждение стало стремительно и бесконтрольно нарастать, и уже ничего нельзя было сделать. Герасим прекратил танцевать, ближе прижал к себе Оксану и так упоительно, как никогда в жизни, кончил. Кончал истово, необычно долго и чувствовал, как несравненно много молофьи исторгается ему в трусы и стекает на ногу. Странно, она дарила, порождала такое самоощущение мужчины, самца, ёбаря, какого не давал никто из женщин. Он так мощно, победно и выразительно кончил, что чувствовал себя человеком более значительным, - крупным сношателем и личностью. Таковы свойства некоторых оргазмов.

Она, конечно, всё почувствовала и поняла. Однако продолжала держаться просто и естественно. Они стояли посреди пустой комнаты, счастливые первым совместным половым актом. Так внезапно их взаимоотношения разрешились автоматическим, если не сказать, самопроизвольным образом.

Татьяна поначалу хотела отчаяться и страдать от такого поворота событий, но по трезвым раздумьям, хотя и не в полном веселье, примирилась. Оксана уже окончила университет, когда назначилась свадьба. Они расписались, была ритуальная трапеза. Звенели бокалы, стучали вилки. Герасим предвкушал первую брачную ночь. Наконец-то с девственницей.

В его разгорячённом мозгу вставали сладостные картины первой брачной ночи. Главное не торопиться. Наслаждаться медленно, растягивая и упиваясь тем несравненным удовольствием, которое дарят такие уникальные случаи. Смакуя каждый вдох и прикосновение, шаг за шагом идти к оргастической вершине.

Вот закончен бал, погасли свечи. Они, наконец-то, одни. Он не спеша раздевает её. Она немного волнуется. Ещё бы, ведь это её первая встреча с мужчиной. В комнате полумрак, она стоит голая и прекрасная. Он раздевается, сейчас она впервые в жизни увидит живые мужские гениталии. Он протягивает слегка дрожащую руку к её восхитительной груди, крепко сжимает, мнёт её и впивается страстным поцелуем в её красивые губы. Потом пригибается и сосёт  медовые соски Оксаны, лапая другую грудь и её крутые ягодицы.

Вот он кладёт её на кровать, вновь и вновь сосёт её содрогающиеся груди, гладит несравненное юное тело. Раздвинул ноги, гладит врата Эрота, в которые ещё никто не въезжал. Сладостные мгновения, ради которых только и стоило появляться на этом свете. Вход во влагалище увлажнён. Главное не спешить. Он залазит на неё и оказывается у неё меж ног. Так, взять елду в руку, двигая большим пальцем вверх-вниз, раздвинуть срамные губы, приткнуть залупу ко входу во влагалище. Теперь привычными толчками, не спеша вводить член. Всё, поехали.

- Ой, милый, мне больно! - тихо, но выразительно произнесла Оксана.

Герасим, как будто ждал этого сигнала, тут же сладостно и упоительно кончил. Оба с облегчением вздохнули. Потому, что это произошло в жизни каждого из них. Он, наконец, почувствовал «запах мёда от невинных рук». Она, давно страдавшая от своей девственности и неохваченности, вошла во взрослую, взаправдашнюю жизнь. Ей не было особенно больно, и сказала она эту фразу, понимая, что Герасиму  будет приятно, и что он будет помнить эту её фразу, с неотрывным трепетом, всю оставшуюся жизнь.

Оксана, кажется, заснула. Герасим лежал счастливый и состоявшийся. Он благодарно гладил её красивое, юное, полное неподдельной эротики тело, как вдруг почувствовал волны обновлённого желания, заполняющего организм и прежде всего член. Такой мощной, гудящей эрекции он у себя  не помнил. Он нежно разбудил Оксану, целуя, поставил её раком и начал вдохновенно и сладостно ****ь её. Это было так великолепно, - ударяться передком о её большую, выпуклую, упругую жопу, мять её огромные, тугие буфера и шворить. Шворить, не помня, не ощущая ничего, растворившись в акте, став физиологическим феноменом. Герасим кончил достоверно и интенсивно, как никогда. Раньше ему казалось, будто он определённо знает половой акт и оргазм, теперь понял, что жил в царстве теней и тряс залупой почти понапрасну.

Оксана, видя, какие бурные, неподдельно животные чувства, способно, оказывается, пробуждать её тело у, казалось бы, интеллигентного человека, уснула вконец умиротворённой. Герасим, так он чувствовал, - впервые в своей многострадальной жизни, совершил половой акт, по всей совокупности ощущений в корне отличный от онанизма. В каком-то смысле, в смысле своих ощущений, он тоже лишился девственности. Он совершил Половой Акт с большой буквы. Так уж устроена жизнь, - откровения, тем более гедонистические, способны посетить нас на любом жизненном плацдарме, как бы далеко тот не был отнесён от момента нашего зачатия.

Герасим переехал жить к молодой жене, немного поначалу смущаясь своей тёщи - Татьяны. Однако с той поры зачалась у него почти новая биография, полная острых ощущений, ощущений собственной значимости и самоуважения. Золотоголосая кунка Оксаны, её огромные, колокольные, неизбывные в своей упоительности сиськи, кустодиевская задница, влекли и влекли к себе непременно и властно.

Потом Оксана понесла. Нельзя сказать, что это было большой внезапностью, но Герасим был приятно ошеломлён свершившимся таинством зачатия. Оксана была премного довольна текущей стадией материнства, трахаться ей не очень хотелось и внезапно оттого погасший Герасим, перебирал свои скудные мысли по поводу скоротечности счастья.

Однажды он лежал на диване и по обыкновению размышлял о смысле жизни и превратностях судьбы. В этот момент в комнату вошла Татьяна, в домашнем халате, как выяснилось, одетым на голое тело. Она нагнулась, беря что-то с журнального столика, и изумлённому взору Герасима предстали её небольшие, аккуратные груди, застенчиво выглядывающие из прорези халата, а там, в глубине халатного пространства, мелькнули серо-рыжие, аккуратно постриженные, волосики Татьяной кунки. Все выглядело мило и обворожительно. 

Татьяна была белее кожей, выше ростом и стройнее своей дочери. Этот контраст мог действовать возбуждающе. Татьяна вышла из комнаты, а у Герасима тревожно застучало сердце. Он уже два месяца страдал от полового воздержания, угрюмо тяготился онанизмом и размышлял, куда бы ему приткнуться. Герасим физически почувствовал, как огромная доза адреналина вспрыснулась ему в кровь по сигналу половых желёз. Он начал снова и снова вспоминать картину, отрывшуюся его голодному взору под скромным халатиком Татьяны. С новой силой его организм вспомнил ту истому желания, которая обуревала его все студенческие и многие последующие годы, когда он хотел жениться на Татьяне, а потом просто и безнадёжно её хотел.

- Да,- сказал он себе,- недаром Ольга Форш писала: «К неутолённой страсти возвращаются».

Герасима начало мелко трясти. Он вскочил с дивана и стал нервно, а скорее возбуждённо, ходить по комнате. Возбуждение охватывало его сильнее и сильнее. «Кто мы?! - вопрошал себя Герасим,- Кто мы, если не дети греха, служители блуда и рабы соития!?»

- А что,- думал он,- она уже сколько лет без мужика. Почему бы и нет! Ведь мы практически ровесники! Это было бы так естественно.

Подобные мысли, и эротические видения, угнетали слабую психику Герасима до глубокой ночи, он не мог есть, смотреть телевизор или читать. И вот, когда ночь обволокла город эротическим сумраком, а Оксана заснула, он тенью пантеры соскользнул с кровати и, дрожа от возбуждения, подошёл к комнате Татьяны. Едва слышно отворил дверь и, тихо ступая босыми ногами, подошёл к её ложу. Фонарный свет с улицы мягко струился через лёгкие шторы. Татьяна лежала голая, лишь слегка прикрытая одеялом. Она всегда спала совершенно голой. Герасим давно знал об этом, но увидел впервые.

- Татьяна! - позвал её Герасим, - Татьяна!
- Чего!? - спросонок ответила Татьяна и, узнав Герасима, быстро накрылась одеялом, - Господи, ты что?! …Что случилось?
- Да я просто,- растерянно ответил Герасим,- пришёл к тебе…
- Зачем?
- Хотел, думаю...
- Что?
- Думаю, может нам …любовью заняться. Оксана сейчас в половые контакты не вступает. Ты без мужика. …А что?
- Как тебе стыдно, поскудник, женился на моей дочери, она на сколько тебя моложе, а теперь и ко мне в постель лезешь! Сволочь ты подколодная! Иди отсюда, гад!

Слушая её искреннюю речь, Герасим своим чутким сердцем понял, что его сексуальные фантазии сегодня опять будут смыты унитазной водой. По первому порыву он хотел было пойти выпить с горя, однако «пьяницы с глазами кроликов», кричащие in vino veritas, в стране перевелись, а с другими пить не имело смысла. Немного отдышавшись от пережитого, полный отчаяния и неразделённой любви, он вздохнул и задумчиво пошёл онанировать в туалет. Дрочил тягостно, будто пил водку без желания.

Выйдя из туалета, он мысленно процитировал: «Мы, онанисты, ребята плечисты…» Однако идея овладеть Татьяной прочно внедрилась в его любвеобильный организм.

На следующий день, как Оксана уснула, а ночь овладела днём, усилив плотские вожделения, он вновь пришёл к Татьяне. Она, впрочем, немного зная его, уже ждала.

- Ну, что, сволочь, опять припёрся!? - спросила Татьяна с усталым раздражением.
- Давай поговорим как взрослые люди,- предложил Герасим.
- Что ты можешь сказать, бессовестная твоя харя! - раздражение Татьяны стало нарастать.
- Слушай,- проникновенно начал Герасим,- ты подумай о своей дочери.  Хочешь, чтобы я пошёл по другим бабам? Чем может закончиться? Заразу могу принести в дом. Ночами не ночевать. Кому это нужно!? Тебе!? А тут бы в домашних условиях. Все мирно и поднадзорно. Неужели ты дочери хочешь неприятностей!?   
- Иди отсюда, сука облезлая! - зло ответила Татьяна.

Потом так Герасим её уговаривал ещё три дня и три ночи. Воля Татьяны слабела. «Господи, ну где здесь правда!? - думала она,- Не беру ли я греха на душу, отказывая ему. А ну, как и впрямь принесёт заразу. А Оксана беременна. Что будет с ребёнком? Попала то в переплёт! А казалось, все нормально складывается. Ой, дура я, дура!”

Нежная психическая конституция Татьяны позволила ей отчаянно, но недолго сопротивляться грубым, плотским притязаниям Герасима. Тяжёлым черным камнем упала на её хрупкую душу грядущая ночь, разрушив остатки моральных крепостей и волевую линию обороны, Татьяна сдалась на милость победителя.

- Хорошо,- сказало она грустно и почти горестно,- я согласна. Но ты понимаешь -  это грязный шантаж.

Герасим, низведённый долгими уговорами до крайней невоздержанности, как будто только и ожидал подобных слов. Он тут же сделал несколько шагов навстречу Татьяне, с видимым намерением заключить  её хрупкое тело в свои, так давно бездействовавшие, и оттого как нельзя более страстные объятия.

Татьяна вполне понимала направленность его предсказуемых действий.
- Нет! - решительным голосом она остановила его,- Никаких  поцелуев в губы и щупаний!

Герасим с разбегу сначала остановился, а чуть позднее смысл сказанного достиг его сознания, затуманенного избыточными половыми гормонами. Он застыл в небывалом недоумении и плохо понимаемой тревоге.

- Ты сейчас выйдешь из комнаты,- голос Татьяны звучал твёрдо и почти праведно, - я разденусь, стану в позу и позову тебя. Ты войдёшь, сделаешь своё дело. Только без всяких поцелуев и лапаний. И тут же молча выйдешь. Понял!?
- Понял,- механически повторил за ней неизбывно огорошенный Герасим.
- Выходи!

Герасим не мог говорить, язык присох к небу, сердце гулко и невостребовано стучало. С трудом переставляя одеревеневшие ноги, Герасим молча вышел в коридор и стал ждать, как чуда, её зова, не в силах поверить в свалившее счастье предлежащего совокупления.

- Заходи! - услышал он приглушенный, но исполненный, как ему тогда показалось, таинственного и манящего смысла, чарующий голос прекрасной Татьяны.

Он зашёл. Фонарный свет с улицы мягко струился через лёгкие шторы. В отражённом серебристом свете, почти посередине комнаты, спиной, вполуоборот к нему, стояла раком Татьяна, грациозно опираясь своими дивными руками о подлокотник кресла. Её небольшие, но желанно-красивые груди восхитительно свешивались вниз и, сколько себя помнил Герасим, ничего более возвышенного и одновременно животного, он в своей многострадальной жизни ещё не видел.

Герасим был одет только в банный халат. Не отрывая восхищённого взгляда от её подарочно-обольстительного тела, он скинул халат и подошёл к ней сзади. Его трясло от нетерпения и страсти, его член, как живое копье, был самостоятельно, без его участия и воли, устремлён к предстоящей плоти. Однако ситуация была, это Герасим чувствовал однозначно, довольно деликатной, он, к тому же вообще, по возможности, старался держать данное слово. Он понимал, что должен себя вести всемерно уважительно, по отношению к прекрасной Татьяне.

Он вплотную уже приблизился к её телу. Попочка её была милых, деликатных форм, бледная, мягкая, очень влекущая и соблазнительная. Он взял стонущий от нетерпения член в правую руку, приблизил его вплотную к нежному телу Татьяны и большим пальцем осторожно нащупал вход в райский уголок. Так же осторожно и тактично, он всунул ей весь член и стал бережно и медленно совершать половые действия, боясь спугнуть установившееся очарование и, как ему казалось, возникающее взаимопонимание.

Будучи, в чём-то, даже человеком порядочным, он пежил её нежно и  честно, как пионер, ведь было обговорено - без лобзаний и ухватов. Только слегка и ненавязчиво придерживал её за талию, дабы совокупляющиеся тела приобрели столь нужную в таком деле координированность, а совершаемым фрикциям придать контролируемую амплитуду и темп.

Когда подступили возвышающие мгновения оргазма, они ярким факелом осветили всю страсть, что накопилась за двадцать лет в организме Герасима по отношению к Татьяне. Жизнь победно озарилась огнём нового, безукоризненного оргазма. И это было с женщиной, которую он ждал всю жизнь. Было отчего заплакать. Счастливый Герасим, после долгой паузы, вытащил свой конец, капля молофьи с него шлёпнулась на ковёр, а скупая мужская слеза с признательностью упала на шелковистой кожи ягодицу Татьяны. Так прошло и завершилось первое соитие Герасима с его новой возлюбленной.

С неизбежностью счастливого конца приближалась следующая ночь новой жизни, а с ней и новое обручение  с Татьяной. Дожидаясь заветного часа Герасим не находил себе места. И вот настал несравненный миг, когда он вновь услышал заветное слово: «Заходи!»

Он зашёл. Фонарный свет с улицы мягко струился через лёгкие шторы. В отражённом серебристом свете, почти посередине комнаты, спиной, вполуоборот к нему, стояла раком Татьяна, грациозно опираясь своими дивными руками о подлокотник кресла. Её небольшие, но желанно-красивые груди восхитительно свешивались вниз и, сколько себя помнил Герасим, ничего более возвышенного и одновременно животного, он в своей многострадальной жизни ещё не видел.

Герасим был одет только в банный халат. Не отрывая восхищённого взгляда от её подарочно-обольстительного тела, он скинул халат и подошёл к ней сзади. Его трясло от нетерпения и страсти, его член, как живое копье, был самостоятельно, без его участия и воли, устремлён к предстоящей плоти. Он бережно вышел в неё, хотелось стонать от счастья и кричать от наслаждения. С непередаваемым удовольствием и небывалым вдохновением он нежно пежил её несколько минут и, уже не владея собой, схватил её за сиськи.

- Убери! - сдавленным голосом произнесла Татьяна,- Убери руки, мы договорились!

Однако этого короткого, но небывало сладостного прикосновения к её шелковистым и трогательным грудям было достаточно. Герасим кончил почти рыдая от счастья и стоял потрясённый, долго не вынимая своего члена из её нежного и уютного влагалища.

И вот третья ночь новой жизни Герасима стала запускать в квартиру сумрак полового возбуждения. Он едва дождался этих томящих, чарующих, все переворачивающих внутри звуков:
- Заходи!

Он зашёл. Фонарный свет с улицы мягко струился через лёгкие шторы. В отражённом серебристом свете, почти посередине комнаты, спиной, вполуоборот к нему, стояла раком Татьяна, грациозно опираясь своими дивными руками о подлокотник кресла. Она так изящно и сексуально отклячивала свою неподражаемую жопу, что хотелось на неё молиться. Её небольшие, но желанно-красивые груди восхитительно свешивались вниз, призывая руки и губы к ласканию.

Не отрывая восхищённого взгляда от её подарочно-обольстительного тела, он скинул халат и подошёл к ней сзади. Его трясло от нетерпения и страсти, его член, как живое копье, был самостоятельно, без его участия и воли, устремлён к предстоящей плоти. Он бережно вошёл в неё, хотелось стонать от счастья и кричать от наслаждения. С непередаваемым удовольствием и небывалым вдохновением он нежно пежил её несколько минут и, уже не владея собой, схватил её за сиськи.

В этот раз она промолчала. Однако тут Герасим явственно ощутил  своим членом как влагалище Татьяны начало рефлекторно сжиматься. «Кончает!» - радостно и облегчённо понял он. Дыхание Татьяны участилось, и лёгкий стон вырвался из её нежной груди. Герасим долго стоял, не вынимая члена, гладил и целовал Татьянино тело. Потом вытащил радостный член, выпрямил Татьяну и стал целовать её в её волшебную грудь и восхитительные губы.

- Господи, как мне так стыдно! - в грусти и истоме призналась Татьяна.

На следующую ночь, как вышло время, Герасим тихо вошёл в комнату Татьяны. Она лежала слегка прикрытая одеялом с закрытыми глазами и молчала. Поза её выражала покорность судьбе. Герасим сдёрнул с себя халат, прыгнул в постель и ну  валять её во все корки.

- Боже мой, я могу забеременеть! - была последняя мысль Татьяны перед оргазмом, - Но ведь я столько лет мечтала о втором ребёнке!

И мысль последняя так усугубила остроту Татьяниных ощущений, что она не сдержала протяжного стона, когда небывалый оргазм потряс её рождённый для любви организм, и ей показалось - она явственно почувствовала влагалищем рельефы находящегося в ней члена.

Немного придя в себя после второго нечаянного оргазма, она тяжело вздохнула:
- Ой, как мне стыдно! Я кончаю, как последняя девка! Но ничего не могу с собой поделать. Я плохая.
- Что ты,-  сказал Герасим,-  Я убеждён - лучше не бывает!

Прошло время, и Татьяна забеременела. Создавшаяся ситуация тяготила её совестливую душу и она не могла уже терпеть своего проступка, в смысле не имела сил скрывать его от Оксаны. Как-то она зашла к ней комнату. Руки Татьяны дрожали, а в глазах, её прекрасных зелёных глазах, стояли слезы неподдельного раскаяния и любви.

- Оксана, - сказала она тихо и скорбно,- Оксана! Доченька, милая!
- Мамочка,- проникновенно и нежно ответила Оксана,- Ну что ты! Я ведь так люблю тебя! Больше всех на свет! Я все знаю! И понимаю!
- Оксана! - голос Татьяны дрогнул.
- Мамочка, я люблю тебя! У нас все будет хорошо! - сказала Оксана и, подойдя к Татьяне, нежно обняла её. Потом проникновенно и продолжительно целовала в засос в её восхитительные губы.

В возвышенной душе Татьяны смешались растерянность, стыд, неимоверная душевная теплота и признательность.
- Все у нас будет хорошо..., - повторила она радостно и с облегчением…