Букетик фиалок

Семнадцатого апреля две тысячи десятого года, в парке О-Вив, в одиннадцать часов утра, на лавочке под раскидистым деревом, маленький старичок вытаскивал из футляра аккордеон. Он аккуратно и не торопясь расстегнул замки, открыл крышку, вынул такой же старенький, как и он сам, аккордеон, поставил его к себе на колени, и всё так же, не торопясь, пропустил руки сквозь ремешки. Растянул аккордеон, прислушиваясь к его звуку, и заиграл вальс.

Я приостановилась. Мелодия, кажется, была знакома,  но точно я определить не смогла. Я сунула руку в карман и опустила глаза на землю в поиске кружки или коробки. Старичок заметил мой взгляд:
- Мадемуазель, я играю не ради подаяния, а ради того, чтобы доставить удовольствие людям, - его голос звучал удивительно мягко.
- У Вас получилось, мне нравится, - ответила я улыбаясь.
Старичок улыбнулся в ответ.
- Ах, мадемуазель! Как жаль, что мне не двадцать лет. Я бы поцеловал Вашу ручку, подарил Вам букетик фиалок и угостил чашечкой кофе. И кто знает, может быть, Вы обратили бы на меня внимание.
Я рассмеялась, старичок мне понравился. Что-то было в его глазах. Такое… тёплое и грустное…

Я присела на лавочку рядом с ним. Неподалёку, на другой лавочке, четверо старичков расставляли шахматы на двух досках…
- У Вас нет в руках фиалок, но есть аккордеон. Я обратила на Вас внимание. Сыграйте мне ещё вальс.
Старичок, немного смущаясь, улыбнулся, склонил голову, и заиграл. И снова я не узнавала мелодию. Что-то знакомое…
Я смотрела на него, старенького человека высохшего от времени, на его слегка подрагивавший в такт музыке подбородок, на его седые волосы и старенький пиджачок… Старичок играл, его сухие пальцы достаточно проворно бегали по клавишам, а глаза… Его глаза смотрели не в сегодняшний день. Куда-то далеко-далеко, туда, где мне никогда не побывать. Туда, где он кому-то целовал ручку и  дарил фиалки, где играл вальс и где он был молод…

- Ну вот, в этот и так пасмурный день, не хватает только Ваших слёз. – старичок заглянул мне в глаза, - Не жалейте меня. Ох, если бы Вы знали, каким я был! Сколько сердец разбил и сколько раздарил фиалок! У моих родителей был небольшой цветочный магазин, так что фиалки доставались мне бесплатно, – он улыбался.
Мне захотелось говорить с ним, слушать его, смотреть в его выцветшие глаза и бесконечно долго слушать вальс, пытаясь угадать автора…
Почему? Почему я так люблю стариков? Может быть потому, что в чём-то завидую им. Да, да… завидую. Они прожили жизнь, а я…  вряд ли у меня будет старость. Не с моим сердцем…
- Хотите, я сыграю Вам ещё?
- Конечно. Буду Вам признательна.
Снова зазвучал вальс, но на этот раз я его узнала без труда. Это был вальс из фильма “Амели”. Мелодия лилась, аккордеон поскрипывал... Я оглянулась вокруг и увидела совсем рядом столики летнего кафе.

- Милый мой даритель фиалок и разбиватель сердец, разрешите мне угостить Вас чашечкой кофе? – я улыбнулась.
- С удовольствием, - улыбнулся в ответ старичок. Он был явно польщён моим вниманием.
Я редко пью кофе. Побаиваюсь из-за сердца, но запах кофе… это нечто! Обожаю этот запах. Помню в детстве, когда к нам кто-нибудь приходил, мама варила кофе, а я старалась вертеться рядом, чтобы ощущать этот аромат. Кофе мне не давали, но зато весь запах принадлежал мне. Какое это было удовольствие - вдыхать тонкий аромат кофе!

* * * * *

… Этьен – так звали пожилого любителя фиалок и вальсов, не спеша отхлебнул из чашки. Он всё делал не спеша – расстёгивал замки, вытаскивал аккордеон, разговаривал. Не спеша, словно ему некуда было торопиться. А куда, собственно говоря, торопиться пожилому человеку?

Себе я взяла мятный чай. Запах мяты смешался с запахом кофе… Интересное сочетание… Мне определённо нравится…

- Потом я женился, - продолжал свой рассказ Жан-Поль, - как она была красива! Я хотел бы подарить ей все фиалки в мире! Я носил её на руках, я был счастлив. Не сказать, чтобы нам было легко. Мы много работали, стремясь накопить денег, и мечтали о том, как назовём наших детей. Нам хотелось, чтобы их было двое – девочка и мальчик. Почему? Ну, понятно почему – девочка была бы похожа на неё, а мальчик, на меня. Но родились две девочки. Красивые девчонки, так похожи на неё! Тяжело было, денег не хватало. Магазинчик родители давно потеряли и сами кое-как сводили концы с концами…

Он замолчал, отхлебнул кофе. Где-то в глубине его глаз что-то заблестело… Он молчал, мысли его были где-то далеко. Молчала и я. Мой чай уже остыл. На тротуар, рядом с нашим столиком, хлопая крыльями, опустилась пара голубей и, поглядывая на нас, принялись прохаживаться, выпрашивая крошки. Я пожалела, что не взяла печенье. Люблю птиц…

- Жена умерла, когда ей было сорок два. Но она не болела долго. Чуть больше недели. Сгорела, как свеча – воспаление. Девочки тяжело это пережили, да и я тоже. И я сделал глупость. Начал прикладываться к спиртному. Поймите, мадемуазель, я её так любил! После того, как появилась она, я больше никому не дарил фиалок, только ей. Она была для меня всем. А потом для меня всем стала бутылка с вином. Я даже не заметил, как мои девочки отдалились от меня. Даже не заметил. А когда заметил, было уже поздно. Младшая, Катрин, вышла замуж и уехала к мужу в Цюрих. Муж у неё был хороший человек, только вот детей им Бог так и не дал. Старшая, Виолет, попала в плохую компанию. Я пытался её образумить, но она смеялась мне в лицо и говорила: “Давай я куплю тебе бутылочку, и ты успокоишься”. Да, конечно… Кто будет всерьёз слушать отца, который не отрывается от бутылки? А потом она пропала. Говорят, уехала куда-то, вроде бы в Италию. Ни мне, ни Катрин ничего не сказала, просто пропала.

Он сделал глоток кофе, секунду помолчал…
- Катрин звонила мне из Цюриха. Не часто. Один – два раза в месяц. С квартиры своей, мне пришлось съехать – не по карману стало, да и зачем мне одному три комнаты?

Этьен снова замолчал и сделал маленький глоток, допивая кофе.
- Картин унаследовала от матери не только красоту, но и слабое здоровье, - продолжил он, – часто болела. Ей делали операцию, что-то пошло не так... и её не стало.

Он достал чистый и аккуратно сложенный носовой платок. Смущённо вертел его в руках…
- Когда её хоронили, я пообещал себе, что больше никогда не прикоснусь к спиртному. Может, если бы я не стал пить, всё было бы по-другому?
- А старшая? Давала о себе знать? – спросила я, хотя ответ уже знала.
- Нет, так ни разу и не позвонила.

Он посмотрел на часы.
- Спасибо за угощение и за то, что слушали старика, - он поднялся из-за стола, -  Я играю здесь по субботам. Обычно людей здесь больше, но сегодня погода не очень. Приходите, я буду играть для Вас вальсы.

* * * * *

Ещё дважды я приходила в парк. В конце мая моё состояние стало ухудшаться и мне пришлось лечь в клинику. Потом было много чего, в основном трудного. Снова вернулась домой я только в феврале. Старичок с аккордеоном затерялся среди всех событий…   

Рано утром, в субботу, девятого апреля, муж включил телевизор. Молодой человек на аккордеоне играл вальс. Я вспомнила…
И вот, с букетиком фиалок в руках, я вошла в парк. Всё было так же как в прошлом году. Деревья, столики кафе, старички с шахматами… вот только аккордеона не было слышно. Лавочка, где обычно играл Этьен, была пуста… А вдруг он заболел? Вдруг он лежит дома один, беспомощный?

Я подошла к любителям шахмат.
- Да, да, знаем его, - ответил старичок, не отрывая взгляда от доски, - а Вы ему кто будете?
- Никто, так просто… Он здесь играл, а я приходила слушать.
- Давно же Вы приходили сюда в последний раз, - старичок поднял голову, - он умер ещё в сентябре.

* * * * *

Девятого апреля две тысячи одиннадцатого года, в парке О-Вив, в одиннадцать тридцать утра, на лавочке под раскидистым деревом сидела девушка. В её голове путались мысли о стареньком аккордеонисте и нелепости человеческой жизни, звучали обрывки вальсов и каких-то стихотворений… А букетик фиалок в руках, казался ей таким бессмысленным и тяжёлым…