Ещё не прожитые дни

1.




Ещё не прожитые дни.


Ещё не прожитые дни,
Мне подружиться с вами как?
         ( Терохан А.)

               У меня нет третьего урока, окно, как мы, учителя, привыкли говорить, и поэтому я сидел в своём кабинете и пытался сформулировать понятие совершенства:   «Совершенство – это функциональное здоровье Вселенной, поддерживаемое деятельностью Человека. Совершенство окружающей среды, значит Мироздания, поддерживается Разумом, и только в этом случае Разум считается совершенным». Мне не нравилось слово « функциональное», и я думал над тем, каким другим символом его заменить. В будущем я мечтал защитить диссертацию и поэтому пытался понять, какая тема мне импонирует. Ясно, что эта, потому что много несовершенного в наших отношениях. Я имею в виду отношения между нами, существами, наделёнными интеллектом, более того, разумом.
            Дверь кабинета открылась и на меня обрушилась лавина из слов:
« Ваш Арсений, за которого вы всегда стоите горой, Петр Львович, стал настолько безобразно работать и настолько бесцеремонно вести себя, что я вынуждена отреагировать на эти его деяния. Принимайте меры вы, иначе мне придётся писать докладную на имя директора школы».
« Объясните, что случилось, Наталья Юрьевна?»
« И вы ещё спрашиваете, что случилось? Да всё тоже. Ваш Арсений Наумов отличается от всех своим отвратительным отношение к домашнему заданию, на уроках рассеян, от него не добьешься ответа, который я могла бы оценить хотя бы на три. Промедлим, потеряем ученика, ну а потом известно, пропал Человек». Я с удивлением посмотрел в горящие непреодолимой решимостью глаза Натальи Юрьевны, покачал головой, мягко возразил.
«Наталья Юрьевна, я с вами работаю довольно долго и хорошо изучил вас. Вы сторонник радикальных мер в решении всяких вопросов. Согласен, что некоторые проблемы требуют решительного вмешательства со стороны нас, педагогов. Но в данном случае это неразумно, по меньшей мере». Глаза Натальи Юрьевны округлились, она сняла очки, стала зачем то протирать линзы носовым платком, хотя стёкла и без того сияли в солнечных  лучах, пробившихся в класс через большие окна.
« Но я считаю, нет, уверена в том, что с мальчиком надо работать, выходить на соответствующий уровень, разговаривать с родителями. Насколько мне известно, отец Арсения, Михаил Иванович, нормальный мужчина, в прошлом передовик производства.
Уж он приструнит сына». Я выдержал паузу, спросил как можно вежливей:
« Значит, по вашему мнению, Арсений безнадёжен и только отец сможет повлиять на него и заставить учиться?»
« Да перестаньте же вы, наконец, ломать комедию, Петр Львович. Вот из-за этой своей твердолобости вы и сидите в учителях, хотя с вашим дипломом вы могли бы быть руководителем. Вы во всём сомневаетесь, ко всему приглядываетесь, каждому в душу

2.
хотите залезть. Не всем нравится, если в его чувствах ковыряются…» Я поднял руку, сказал спокойно:
« Не вы первая мне об этом говорите. Но сейчас речь не обо мне, речь о моём ученике Арсении. Он безнадёжен?» Наталья Юрьевна покрылась нервной сыпью, щёки её горели
пламенем. Она поспешила достать платочек и стала вытирать лицо. Наконец она подняла на меня глаза и проговорила твёрдо:
« Да, отец сможет на него повлиять, а Арсений, конечно же, не безнадёжен. Но дело в том, что мой предмет он запустил основательно, основательно запустил, но не изучил.
 И поэтому я настаиваю на радикальных мерах. Или вы хотите мне возразить снова?»
« Конечно, хочу. Стандартный набор мер профилактики, который вы предлагаете применить к Наумову, поможет, но ненадолго, и поэтому…»
« Мы не понимаем друг друга, Петр Львович, очень жаль, очень. Я вынуждена доложить о несносном поведении и отвратительной учёбе Наумова администрации школы. В конце концов, у нас есть психологи, они за это деньги получают, это в их компетенции работать с выродками». Наталья Юрьевна резко развернулась и, не попрощавшись, решительно зашагала к двери. Я же несколько минут простоял остолбеневший от неприятного для меня разговора, но ещё больше от беспардонности, с которой эта стареющая особа судит о людях. Настроение, и без этих неприятностей отвратительное из-за нескончаемых бумаг, которые нас обязали заполнять для того, чтобы мы убедились лишний раз в том, что чиновник проник в просвещение, и что мы от него зависим, теперь испорченно на неделю вперёд, потому что я знал последствия этого разговора. Мои размышления о совершенстве испарились. Вместо мыслей о совершенстве в отношениях Человека и Вселенной пришла наша обыденная суета, которая поглощает наши силы подобно чёрной дыре и уносит здоровье. 
                После третьего урока я решил найти Наумова и подошёл к расписанию. Четвёртым уроком должна быть физика, и я отправился в кабинет. Он был пуст, возможно, Арсений в столовой. Но и в столовой Наумова не оказалось. Ну конечно, погода прекрасная и кто же не соблазнится пройтись по школьному парку и подышать  октябрьским воздухом после изнуряющей  жары, царившей в Заволжье  всё лето. Подходя к углу школы, я услышал громкие голоса толпы. Всё предельно ясно. Школьники развлекаются. Все хотят быть патрициями и все жаждут развлечений.
                Эпизод из школьной жизни, свидетелем которого я стал невольно, потряс меня своей бесчеловечностью. В кругу, образованном школьниками всех классов, противостояли друг другу два мальчугана из младшей школы. Это Аксаков Владик и Климов Иван. Они вцепились друг в друга ещё некрепкими ручонками и старались сбить на жёлтую траву. Глаза их горели яростью, родившейся от рёва толпы. Конечно же, среди зевак я увидел и моего Арсения. Он стоял в первом ряду и снимал поединок на видео. Я пробился сквозь кольцо учеников, взял бойцов за воротники и встряхнул как следует. Они раскрыли рты и остолбенели. Плотное кольцо школьников разбежалось с идиотским смехом. Аксаков и Климов захныкали, загундосили, что они не хотели, что их заставили драться.
« А если вам прикажут прыгнуть с волжской кручи вниз головой, вы прыгните?» Спросил я. Голос собственный я не узнал. Он еле родился в моей глотке, был хриплым и немощным. Постояв минуту и отдышавшись, я спросил:
« Кто вас заставлял квасить носы друг другу?»
«Наумов Арсений». В два голоса, словно по команде ответили малыши. Я отпустил воротники, сказал как можно спокойнее:

3.
« Отправляйтесь в класс, но прежде зайдите в туалетную комнату и вымойте свои носы. Как вы покажетесь перед своей учительницей, перед одноклассниками, что они о вас подумают?» Сказал я и пошёл вокруг школы в надежде встретить Арсения Наумова, шёл
по жухлой траве среди жёлтых деревьев и удивлялся дисгармонии, царящей среди нас, Человеков,  не замечающих гармонию Природы и не имеющих представление о том, как добиться гармонии в своей душе и научиться различать допустимые грани поведения и черту, за которой твои поступки перестают быть приличными, несущими неудобств окружающим тебя людям. Надежда на возможность подобрать материал для моей диссертации о Совершенстве поколебалась, фактически превратилась в фикцию.
                Арсений стоял под раскидистой золотой берёзой в глубине школьно парка и рассматривал видео, отснятое только что. Он так увлёкся своим занятием, что не слышал моих шагов, хотя пересохшая трава громко протестовала тому, что её покой нарушают и не дают заниматься самолюбованием в эти последние погожие дни бабьего лета.   
« Интересное кино?» Спросил я как можно спокойнее, хотя в моей душе клокотал вулкан и, дай я волю чувствам, он выплеснул бы на школьника несметное количество серых, бесполезных слов и раскалённых добела эмоций, от которых пожар распространился бы беспрепятственно по сухой осенней листве. Арсений оторвал взгляд от дисплея и остановил его на моём лице. В его взгляде я прочёл печаль и безучастность.
« Зачем ты это делаешь, Арсений?» Наумов, высокий черноволосый подросток с чёрными глазами и выразительными губами, попытался нагло улыбнуться, но хамская улыбка не получилась. Он поспешно спрятал телефон в карман и ответил, глядя на золотые листья у своих ног:
« Только я что – ли прикалывался? Пол школы пацанов развлекались».
« Отошёл бы в сторонку, совсем бы ушёл, я уже не говорю о том, что ты мог бы разнять малышей, или вообще не водиться с теми, кто устраивает бои». Наумов снова отважился поднять на меня глаза. Он усмехнулся, ответил зло:
« Покажите мне других!» Арсений резко развернулся и зашагал прочь. Его туфли взмётывали фонтаны золотых листьев. Делать нечего, надо отправляться восвояси. Не кричать же, в самом деле, Арсению вслед и не требовать, чтобы он шёл на уроки?
                На углу школы я столкнулся с нашим психологом, Антоновой Валентиной Фёдоровной, девчушкой, работающей у нас первый год. Она глубоко дышала, её лицо раскраснелось, глаза выражали озабоченность. Не отдышавшись, она выпалила:
« Петр Львович, куда вы запропастились, вас срочно вызывает директор!»
« У меня урок». Отрезал я несколько грубовато.
« Как знаете, моё дело - вам передать, Петр Львович». Настойчиво произнесла моя бывшая выпускница и развернулась передо мною, заторопилась, красиво, в такт походке склоняя головку вправо и влево. Рваные края длинной пёстрой юбчонки, словно языки пламени, плясали вокруг её стройных ног. Совершенные, гармоничные картины преподносят нам монотонные дни, но, к сожалению, мы лишены способности их замечать. 
                Я не отважился ослушаться приказа директора, и, не смотря на звонок, явился к ней в кабинет. Директор школы, Смолина Ольга Николаевна, встретила меня почти у порога своего кабинета, совсем недавно меблированного и оснащённого современной техникой. Её чёрные глаза, круглые и огромные, выражали досаду, скорее нед« Ну, наконец- то я вас, Петр Юрьевич, дождалась. Мы успели выловить в парке Наумова, привести его в мой кабинет, а вас не дождёшься!» Я молчал, старался сохранить спокойствие, ждал, что скажет ещё директор.
                4.                « Вы конечно в курсе, что вытворил сегодня Наумов! Наталья Юрьевна жалуется на него, перестал заниматься, на уроках не работает, дерзит. Я требую, чтобы и вы, Петр Юрьевич,
написали докладную на моё имя о том, что Наумов стравливает детей и снимает драку на видео». Я всё это, конечно же, знал, я знал и то, что мне не выйти из кабинета, не испортив окончательно отношений с директором. Арсений стоял в углу кабинета, устремив взгляд в окно, поверх наших голов. В его взгляде я увидел полное безразличие к происходящему.
«Будет правильно, если Арсений не будет присутствовать при нашем дальнейшем разговоре». И не дождавшись разрешения Ольги Николаевны, я открыл дверь и жестом руки выпроводил Арсения в коридор. Глаза директора расширились, щёки запылали, но она сдержала свои эмоции.
« Итак, Петр Львович, вам нужно сейчас же написать докладную по поводу непристойного поведения Наумова, и, как следствие, посетить его родителей». Отрезала директор школы глухим голосом. Я удивился этому, потому что у директора голос звучный, с претенциозной интонацией.
« Родителей я навещу, хотя несколько раз к ним наведывался…»
« И как вы их характеризуете?» Резко спросила Ольга Николаевна.
« Родители как родители. Отец, бывший тракторист, был на хорошем счету, поощрялся грамотами и денежными премиями. Мать была дояркой. С ней дела обстоят посложнее. Нервы у неё слабее, чем у Михаила Ивановича».
« И это всё, что вы можете сказать?»
«Психологический портрет составлять, не моя компетенция». Отрезал я и глянул на мою выпускницу, сейчас психолога. От моего взгляда её покоробило, она ещё не забыла мой характер. Директор повернула голову к Валентине Фёдоровне, стала ждать доклада, постукивая ручкой по столу. Моя ученица растерянно улыбнулась, слова её были неточны, голос заметно дрожал:
« Задать бы Наумову такого дрозда, чтоб неповадно в другой раз было. Человек  спокон веку стремится быть тем, кем он не является на самом деле» Валентина Фёдоровна распахнула глаза, засмущалась своей выкладке, которая запомнилась ей из лекций по психологии, поняла, что не к месту это умозаключение, растеряно глядя мне в лицо, потупилась, но быстро овладела собой:
« Действительно, Наумов Михаил Иванович может влиять на сына. Он придерживается стандартных взглядов на жизнь, потому что сам из казаков, а их законы суровы по отношению к детям. Но мать портит сына. Она убеждена в том, что вся ответственность за её сына возложена на учителей, она просто отстранилась от воспитания».
« Картина ясная! Пишите докладную на моё имя, Петр Львович. Будем собирать консилиум по поводу Наумова, но прежде необходимо посетить семью. Я считаю, целесообразно уже сегодня вам, Валентина Фёдоровна как психологу, и вам, Петр Львович, как классному руководителю, навестить эту неблагополучную семью, весь разговор запротоколировать, чтобы нам было чем отчитываться перед контролирующими инстанциями» Ольга Николаевна договорила, энергично протянула мне стандартный лист и ручку, указала на стул. Я сел, задумался. Наступила тягостная пауза. Наконец я спросил:
« Ольга Николаевна, вы уверенны в том, что моя докладная поможет исправить ситуацию, изменит жизнь Арсения, подскажет ему выход из тупика. Ведь он в полной растерянности перед непрожитыми своими днями». Говорил я тихо, как можно спокойнее. Но это и было плохо. Глаза директора превратились в чёрные дыры, и я почувствовал, что они меня поглощают.

5.
 « Решили в очередной раз свой характерец продемонстрировать, шоу устраиваете, Петр Львович! Лангировать решение этого вопроса я вам не позволю, и не рассчитывайте! На этот раз вы не отделаетесь выговором!»
« Прекрасно, я понял. Вам нужна бумажка для того, чтобы оправдать свою беспомощность.… Кстати, я понял, что вы вынуждаете меня  написать заявление об увольнении по собственному желанию?» Чаша терпения переполнилась. Директор выставила меня без церемоний, хлопнула дверью.
                В коридоре меня ждала психолог, Валентина Фёдоровна. Она стояла под дверью и, конечно же, все слышала. Об этом нетрудно было догадаться по злорадной усмешке на её красивом личике и хищному блеску её голубых глаз. Не стараясь скрыть удовлетворённость, она спросила:
 « Пётр Львович, вы идёте к Наумову?»
« В отличие от вас, Валентина Фёдоровна, я не могу распоряжаться рабочим временем по своему усмотрению!» Отрезал я и зашагал в кабинет, стараясь подавить в себе все эмоции, разбушевавшиеся в моём сердце. В этом и состоит прелесть моей работы, мне необходимо предстать перед учениками с нормальной рожей и спокойно вести урок. Это я иронизировал по поводу очарования моей профессии.
                По окончании уроков я решил сразу отправиться к Наумовым. От нервного стресса я потерял аппетит. К тому же прогулка по кристально чистому осеннему воздуху должна успокоить.
                Дом Наумовых приткнулся в конце улицы. Она тянется вдоль берега Волги, и, стоя у покосившегося от ветхости штакетника, можно любоваться рекой. На правом берегу видна Дубовка, в ясную погоду на Юго – Востоке различимы трубы заводов Волжского и Волгограда. Михаил Иванович сидел на стульчике посреди двора и чинил сеть. В его губах дымится сигарета. Загорелое лицо сосредоточенно. Я толкнул калитку, петли заскрипели. Наумов повернул голову, увидел меня и встал неспешно со стула. Я вошёл во двор, протянул руку. Михаил Иванович пожал её без энтузиазма, спросил, выталкивая слова вместе с дымом:
« Вы по душу Арсения, так его нету дома. Взял краски и ушился на Волгу». Меня слова не удивили. Частенько замечал, что во время урока Арсений, сидя на задней парте, сосредоточенно мусолил карандаш на языке. Кивая согласно головой, я ждал, что ещё скажет Михаил Иванович. Он покуривал, смотрел на синее море, хмурил брови, наконец, сказал:
« Молодушка припорхнула, раскудахталась как курица, которая снесла яйцо. Арсений такой, Арсений эдакий! Мой сын мне первый помощник, делает всё, что не прикажу». Михаил Иванович глянул мне в глаза, достал новую сигарету, нервно чиркнул спичкой, пустил ртом дым, проговорил:
« У моего отца со мной не было проблем, я знал, на что гожусь, знал, что моё дело – Поле пахать!» Михаил Иванович хотел ещё что – то сказать, но передумал, опустил голову. Забытая сигарета дымилась, дым тянулся вверх тонкой струйкой.
Я понял, что он Наумова больше не вытянешь ни слова, попрощался, отправился к Волге в надежде найти моего ученика. Но, не сделав и двух шагов, услышал:
« Петр Львович, я отдала вам моего Арсения, вот и воспитывай его, а сюда больше не приходи. Я это же самое сказала и той, которая перед вами прибегала. Я её узнала, это дочка нашего бригадира, она частенько на ферму прибегала в красном платьице».
« Не тот учитель стал. Раньше, помнится, со мной Марья Ивановна сидела после уроков, вдалбливала Пифагора…» Михаил Иванович пробасил эти слова, оглядел придирчиво

6.
мою простенькую одежду, потрёпанный дипломат, повернулся ко мне спиной и заторопился к своим сетям.
           Тёплый приём оказали мне Наумовы, нечего сказать. Знал бы дорогой Михаил Иванович…  Я махнул рукой, решил обо всём забыть, просто пройтись к реке, найти
Арсения, поговорить. В такую прекрасную погоду разве можно отчаиваться от неприятностей дней текущих? Надо мною голубое Небо, самое время успокоиться, с мыслями собраться. Лёгкий шум прибоя Тишину подчёркивает. Да, самая великая симфония это Тишина!
Она привлекает сознание своей неповторимой возможностью заглянуть в терем, в котором  Душа пребывает, к чувствам прислушаться и в чувствах разобраться, в чувствах и желаниях, непрерывно в многочисленных кельях терема рождающихся и совершать поступки побуждающих. Как  суждение непревзойденного гения Микелеанжело не вспомнить, который был убеждён, что самая совершенная и одухотворённая архитектурная находка это купол, потому что сфера устремлена к тому, чтобы воспроизвести величественную форму Вселенной – Небесный Свод, под гранью которого ведёт свою жизнь Человек! Под купол ставши, Человек всегда чувствовать должен, что края Купола непостижимы. Кто бы и где бы ни пребывал на Земле, он всегда ощущает себя в центре Земли и Купол  Небес на равное расстояние от него на все четыре стороны простирается. Великий Боунаротти, конечно же, ты знал, как примитивен Человек, но, создавая шедевры, ты надеялся, что он откажется от ложных представлений о ценностях, всей душой начнёт презирать гипертрофированные амбиции и устремиться с неудержимым порывом к Совершенству, и оно станет нормой отношений среди людей разумных. Вместо этого Человек настроил клетушек, квадратных клетушек, бетонных коробок с низкими потолками и узкими окнами, и угас Разум, на низкие углы напарываясь и воображение теряя. Душа не в силах из мешков бетонных к Свету путь проторить. 
                Мысли мои вспугнул шум прибоя. Оказалось, что, размышляя о Совершенстве, я и не заметил, что дошёл уже до кручи, с высоты которой видна Волга. Прохладный Западный ветер разогнал волну, и она с шумом докатывалась до основания кручи и ударяла об отвесную стену, захватывала песок и увлекала его в море. Над синей водой простиралось синее Небо, над синей водой в синем Небе летят белые лебеди, перекликаются, вытянув шеи, они стремятся быстрее набрать высоту. В голубом просторе им безопасно! Кроме моего Арсения никто не мог потревожить их. Я отыскал тропинку внизу падины, спустился к воде, зашагал по песчаному берегу, надеясь вскоре увидеть моего ученика.
                За небольшим поворотом открылась небольшая заводь. Песчаная дюна уходила в море на несколько десятков метров. По ней размётаны обрывки альбомного листа, на которых видны смелые мазки гуашью. Я собрал листы, положил дипломат на песок и составил обрывки и увидел запечатлённым пейзаж, которым только что любовался с высоты волжской кручи. Я почувствовал, что Вдохновение посетило художника, что он, работая над картиной, подчинялся только провидению, которое вселилось в кончики его пальцев и внушало каждое движение. Мазки непроизвольно, точно и непринуждённо ложились на бумагу. Из этих отдельных штрихов родилась удивительная картина. Возникли вопросы: почему только три лебедя, почему порван лист, где Арсений?
 

6.ноября 2010 Года. Волгоград.