Голуби

Когда выцветшая «копейка» отца Александра вывернула на прилежащую к церковной ограде дорогу, на село наступали долгожданные летние сумерки с приятным влажным ветерком из соседнего канала. День для молодого священника выдался крайне тяжелым, в принципе, как и весь предшествующий ему первый год самостоятельного служения. Сутки батюшки начинались с вечера, когда он готовился к Литургии: пролистывал материал для проповеди и  совершал молитвенное правило. По первой было крайне трудно собирать свой истрепанный событиями и продолжительной молитвой ум на еще одну подготовительную молитву. Противное внимание все время убегало у него из под носа, злостно не желая воспринимать слова начальных молитв, произносимые уже в десятый раз за день. Потом служба с утра, и так почти каждый день. За Литургией шли  требы - хлеб и крест каждого священника. При этом отцу Александру нужно было постоянно сверять свои действия с определенным лимитом времени. Если в промежуток между Литургией и Вечерней батюшке удавалось распутать ком накопившихся домашних забот, то он считал это время не часами, а минутами.

Но сегодня был не такой день - даже после всенощной отец Александр отправился совершать соборование над баб Машей – свечницей, уже какую неделю не приходившую на службу по болезни ног. Ее обязанности выполняла беременная жена отца Александра - матушка Татьяна.
- Простаивать несколько часов в душном храме, обслуживая не всегда любезных прихожан и при этом находиться на седьмом месяце беременности - это не только трудное занятие, но и опасное для здоровья малыша - думал батюшка на обратном пути от баб Маши - Нет, грешно думать так, грешно. О исцелении больного надо думать, а я все соборование думал о нашей семейной выгоде. Грешно так думать - но сердце пело другое, противное сердце рвалось из груди и болело за жену куда больше чем о всех прихожанах вместе взятых - Ах, эта слабая природа человека - продолжал Священник.

Когда он подъехал к храму поближе, в глаза сразу бросился свет лампочки с колокольни.
- Этот Леша совсем уже из ума выжил - накручивал себя он- Сказал же ему, выключи свет, не забудь, проводка старая, загореться может- батюшка тяжело вздохнул- Ну да ладно, что с него возьмешь, хоть какая то помощь.
(Все надо делать самому!)

Машина прильнула к ограде, рядом с центральными воротами. Были и другие ворота, через которые обычно загонялась машина на ночную стоянку, но сегодня был не тот день.
- Я устал, я сильно устал - не заметно крутилось в его голове, пока он сидел без движения.

Перед тем как вылезти из машины отец Александр долго собирал полог подрясника, дабы не измазать его о давно уже не мытую дверь «копейки».
Последнее время, как заболела баба Маша, он начал щепетильно относится к своим вещам, потому что стирать их было все сложнее и сложнее с каждой неделей. Матушка уже с трудом ходила, продавала свечки и утварь только сидя, а все остальные храмовые заботы пока были не для нее.

Ничего скоро пойдут помощники - смеялся про себя батюшка - Там полегче станет, полегче - не закрыв машину на ключ, он прошел на церковный двор, спешно перекрестился и окинул двор быстрым хозяйским взглядом. В углу забора лежа часть бетонной трубы, привезенная мужиками специально для сливного колодца, куда сливалась вода после крещения, но так и не установленная. Сам двор был выметен на скорую руку, что сразу бросалось в глаза. Жена тяпковала клумбу вокруг храма. В остальном двор был ухожен.
- Саш, я там борщ сварила, только что. Пойди попробуй- оборвала ход воспаленной мысли матушка своим заботливым голосом, словно снимая рукой все проблемы - Как там баба Маша?
Дрыгая - устало улыбался муж. Обычно так отвечал его родной дед, когда у него спрашивали за здоровье - Ты то как? Не тяжело тебе?- жена успокаивающе отмахнулась рукой и опять углубилась в роботу. Одета она была в летний халат годовалой давности, давно уже не блистающий своей красотой.

 Ничего, ничего. Пусть пока так походит - отец Александр старался не думать о таких вещах и вопросы личного благоустройства все реже звучали в их маленькой семье, но мысли так и лезли - Только крепче будем.

При этом матушка никогда не просила не денег ни чего либо для себя, но любящее сердце батюшки не могло смирится перед этими простыми глазами, которыми она сейчас смотрела на церковную клумбу.

Поиск ключей от храма и его открытие немного отвлекли пастыря. Массивный амбарный замок, венчавший такую же исполинскую дверь, легко поддались в его проворные руки. Первый взгляд батюшки сразу упал на свечную лавку и даже когда он совершал положенные поклоны, все равно не отрывал от нее глаз, пытаясь привести в памяти полный список необходимой утвари для закупки. Постояв немного у прилавка и записав кое что на листик, он еще с минуту судорожно пытался вспомнить зачем он сюда пришел.
А-а!- неожиданно громко прозвучало по храму каким то чужим голосом.
Это была старинная церковь - гордость села, да такая что даже с соседних городов иногда приезжали люди специально, что бы помолится в такой святыне. Была тут даже чудотворная икона, проявившая себя в годы гонений. Живы еще очевидцы, которые видели, как освобождалась от зерна «Божья Матерь», когда храм использовали под зернохранилище. Да и вообще чувствовалась в этом храме благодатное чувство спокойствия и старины, а это для места молитвы крайне важно - так считал отец Александр, когда они только приехали на этот приход. Правда народ, в основном, не понимал этого и на службы являлись единицы.
Да и то что десять человек приходит - уже хорошо - поддерживала батюшку баба Дуся - Раньше так вообще никто не ходил. Придет батюшка на вечерню, посмотрит, даже уставщика нет, ни то что прихожан и домой обратно. Во как было - Дуся трясла указательным пальцем в воздухе, щуря левый глаз - а сейчас намного лучше стало. И будет впредь.
Самодельные иконы, усеявшие весь храм и пугавшие своей грубостью, только отвлекали, как казалось отцу Александру, от молитвы, а не способствовали ей. Старые полы скрипели и требовали замены. В общем, даже видимой работы был не початый край.

Работать батюшка не боялся, а даже любил. Ему нравились дела, результаты которых были видны сразу: кладка, плотничество, покраска и многое другое давалось молодому священнику как заправскому строителю, что приводило его в детский восторг.

Дело по благоустройству храма ладилось, но очень медленно и это просто убивало его. Каждый раз он заходил в храм, и каждый раз у него болело сердце.

Если бы храм был ухожен тогда и народ бы не отворачивался от церкви - корил он себя - Потому что люди видят где есть хозяин и туда идут…- дальше мысли пастыря на мгновенье прервались пока он не нащупал выключатель в темноте колокольни. Верхняя лампочка горела отдельно от нижнего яруса, поэтому ее всегда забывали выключить.

Ну ладно унывать уже дело двигается. Вон скоро обещал совхоз привезти лес для пола и крышу залатать дядя Ваня рвался, вот только пусть из запоя выйдет, да надо его подловить. Других не хочу просить, уж слишком у Ваньки ладится все, оживает словно, начинает жить. Вот это мне в нем нравится - батюшка преодолел первый ярус без окон и вышел на продуваемую площадку от которой шла винтовая лестница к самим колоколам. В нос ему сразу дало, резким запахом летучих мышей, гнездящихся под крышей храма и еле слышно пищащих, где то там, в темноте от приближения человека. Отец Александр посмотрел на трехметровые по длине плиты ракушечника в местах где отпала штукатурка и снова увлекся своими переживаниями- вот строил народ когда то, никуда не спешили, каждый камень в ручную тесали, да всем селом трудились, потому что знали цену труда такого, знали что в вечность пойдут, да будет хоть на что совести то оглянутся.

Эх. Сохранить, сохранить надо труд такой. Иначе никак. Иначе предки не простят попа такого непутевого - старые дубовые ступени скрипели под ногами батюшки, слегка посыпая трухой.

Колокольня была знатная, высокая. Если забраться в саму маковку и выглянуть из скрытого люка в погожий день, то все село открывалось как на ладони, все до последнего домика. Но и с последнего яруса вид был не чуть не хуже, особенно в закатное время. По над селом стелилась прохладная мягко-оранжевая дымка, невидная с земли. С соседних полей люди возвращались в свои дома кто на велосипедах, кто пешком шел до вахтового сбора. Пастухи гнали коров в село, издавая мощные гортанные крики своими натруженными связками, коровы не слушались, и было смешно наблюдать как они со страху убегали от своих остервенелых поводырей задрав хвост трубой. Редкие маршрутки бороздили тесные улочки, народ торопился домой. Ближе к вечеру собаки начинали выводить свои вялые сплетни, перекрикиваясь через все село. Солнце уже почти не резало глаза, скрывшись за бескрайними полями, прохладный ветер слезоточил глаза. Он стоял в проеме колокольни как завороженный. Это только потом он поймет, что находился там целый час, сейчас же он просто впитывал в себя всю угасающую дневную жизнь его паствы, пытаясь услышать, что то очень важное для него сейчас, то что никак не возможно было пропустить.

Вскоре прилетели те голуби которые еще не спали. Остальные же дарили приятное чувство сонного спокойствия, издавая монотонные звуки из самого купола колокольни. Батюшка медленно повернулся к ним лицом. Голуби неспешно собирали рассыпанное пономарем Лешкой зерно.

Странное дело - подумал батюшка- Глупые птицы, а как мудро ведут себя, и так хорошо смотреть на них, почему то очень хорошо тут с ними…

Подлетел рыжий, самый большой из всех и начал мерно похаживать вокруг остальных, важно раздувая свой зоб, ему уступили место два серых беспородных, и он присоединился к общей трапезе. Две белых голубки особенно понравились священнику, потому что отличались от остальных своей грациозностью и, как ему показалось, невинной чистотой. Спокойная радость в его сердце только усиливалась, приводя в полное исступление онемевшее тело. Что это со мной- бывало вспыхивало его сознание, но потом сразу же успокаивалось уходя в неизвестные ему самому, исторические природные глубины души - Какие они простые- и снова в тишину.

Все проблемы остались где то там, на низших уровнях колокольни и отец Александр задней мыслью понимал это - все проблемы ушли, все заботы растворились, мир переполнял его.
Когда улетел на ночевку последний голубь, было уже совсем темно. Оставленная пономарем лампочка предательски выдавала довольно странное поведение местного священника. Батюшка видел, как ходившие под фонарями люди замедляли шаг, вскидывая головы на верх, а сколько таких зевак толпилось еще в темноте. На лице пастыря выступил стыдливый румянец, а когда он уже было подобрал полог подрясника что бы спуститься вниз, невидимая сила остановила его.

Да что же я делаю - обратился он к себе - Такой публики не собрать мне даже на святую Пасху, а я убегаю?! Нет!

Отец поправил подрясник с крестом и закатил рукава. На часах было ровно десять часов вечера. Как раз то время когда люди, избавившись от своих домашних дел, в общей массе, готовились ко сну. Окна домов пестрели телевизионными вспышками. Кто то свистнул из темноты, тот обернулся - парочка под фонарем помахала рукой вдогонку. Священник медленно взялся обеими руками за колокольные тонкие веревочки и одной ногой зацепил петлю с большего колокола. Все было готово.

Начиная с маленьких и еле заметно, потом немного сильнее - средними. Звук колоколов постепенно вкрадывался в сельское безмятежье, приводя в движение воздух. Батюшка временами оглядывался на фонарные маячки, замечая как заинтересованный народ выходит из домов, выглядывает из окон, разводя шторы. Из освященного с нутрии запоздалого автобуса глазела растерянная молодежь. Священник впервые за всю свою короткую пастырскую службу чувствовал столь мощную обратную связь. Его глаза горели лучистым огнем, рот был приоткрыт в улыбке, и лишь потом жена заметит на его руках порезы от капроновых веревок, сейчас же он пел и песня его духа разносилась по всему селу, мягко убаюкивая еще не спящий народ.

Пастырь чувствовал как что то менялось в его пастве, в их закоренелых сердцах. Он радовался, говоря: спокойной ночи мои родные, спите спокойно. Батюшка знал, что завтра они проснутся немного другими, как и он сам.