9 месяцев и вся жизнь

В жизни ненавижу две вещи – молочные коктейли и будильники. Первое мне сейчас не грозило, второе – жужжало, пело и вибрировало над ухом, а я не могла оторвать голову от подушки. Слышала сквозь сон, но не могла проснуться. Кое-как сообразив, где нахожусь (в своей спальне, где же еще?), смахнула телефон на пол, и он аккуратно разлетелся на запчасти. Я села в постели, огляделась вокруг, свет, пробивающийся сквозь шторы, не предвещал ничего солнечного  и позитивного. Обычное серое московское утро.
Сегодня никаких встреч и переговоров. Я достала из шкафа джинсы и рубашку, одеваясь, отметила, что джинсы застегнула с трудом, значит, пора ограничить себя в ужинах, взяла сумку, как обычно неподъемную  из-за множества нужных вещей в ней, и вышла из дома.
Положительный момент от наступившего в стране финансового кризиса – пробок в Москве стало меньше. Садовое в 10 утра летело в обе стороны. Зато с парковкой, как обычно, проблема. Я бросила машину вторым рядом, включила аварийку и ушла в Шоколадницу за «кофе с собой» в бумажном стаканчике.

Вечером обещала себе не есть, и стойко держалась до одиннадцати. Пила вино, смотрела старые серии «Секса в большом городе» и мужественно хотела суши, запрещая себе даже думать о них в такое время. Он позвонил, и сказал, что пришлось срочно уехать из города. «Дела» – объяснил он – «Ты же знаешь, не мог позвонить раньше, вернусь к выходным». Все бы хорошо, если бы сегодняшний день не назывался вторником. К счастью, недалеко от моего дома есть отличный японский ресторан. Я натянула свитер, все-таки вечера в начале сентябре прохладные, и отправилась поглощать любимую Калифорнию.

Когда 24 часов в сутках катастрофически мало, на неделю задержки не сразу обращаешь внимание. Как и на легкое недомогание по утрам, слабую тошноту и головокружение. Обычная гипоксия – думаешь ты – усталость, цейтнот, осеннее снижение иммунитета. А потом вспоминаешь джинсы, которые упорно не хотят застегиваться, внезапную тягу поесть суши ночью, и невольно начинаешь подозревать себя во внезапно наступившем потенциальном материнстве. Слово «беременность» даже произносить страшно, а потенциальное материнство – понятие, распространяющееся и на небеременных. С этими мыслями иду к гинекологу.
Ирина Александровна рада меня видеть, расспрашивает о здоровье и жизни, но я молчу о своих подозрениях. Так мне кажется, что ничего не будет, сейчас она их развеет, и я, с радостью закурив сигарету, поеду ужинать с подругой. Подозрения не развеивает ни она, ни усатый УЗИст. Четыре недели - звучит как приговор, а снимок с небольшим пятнышком – как улика и свидетельство необратимости процесса. Необратимости, потому что аборт в 31, причем уже не первый, может стать последним. Но так не хочется ничего менять в жизни. Наверное, я представитель того поколения женщин, которые к 30 сделав успешную карьеру, живут своей свободной жизнью и наслаждаются ею, не отвергая детей как факт, но видя их только как очень далекое будущее.
Ужинать с подругой все-таки еду. Но есть не хочется, от таких новостей, как говорится, в горло не лезет. Давлюсь свежевыжатым морковным соком, смотрю на вечно бурлящую Москву за окном и думаю о том, что так не хочется ни о чем думать.

В перерывах между сонливостью и ранним токсикозом я работаю. Мучаю сотрудников плохим настроением и его перепадами от просто плохого к очень плохому. Они думают, что у меня ПМС, но в ближайшие 9 месяцев он мне абсолютно не грозит. Работаю с остервенением, сдаю проект за проектом. Жду выходных, не знаю, как ему сказать. Когда с мужчиной «секс и ничего личного», хоть и много лет, как-то странно сообщать ему о беременности. Я так ничего и не решила. Мысль об аборте вызывает ужас, о родах – оцепенение. В субботу мы идем в кино смотреть мультик про хомяков «Хроники Дарвина», едим поп корн из одного бумажного ведра, я ложусь на его плечо и мне хорошо. Я не думаю о хомяках, которые на самом деле морские свинки, я думаю о детях, о том, что через несколько лет в прокат выйдет другой мультик и мы пойдем его смотреть уже втроем и ведро поп корна придется покупать побольше, или два ведра. Он смеется и обнимает меня, мы едем домой и занимаемся сексом, но меня тошнит от всего – от секса, от мультфильма, от приторного запаха кинотеатра, от одной мысли, что скоро я стану как бегемот, впаду в спячку и истерику одновременно, а потом – послеродовую депрессию.

Утром варю кофе. Он спит. Я пишу ему смс – «Поздравляю, у тебя есть шанс стать отцом». Забираюсь с ногами на стул, пью кофе с молоком из его большой кружки и смотрю в окно. Через несколько минут в дверном проеме появляется фигура моего мужчины с сонным лицом. Фигура ищет чашку, не находит, злится и спрашивает, что все это значит. И тут я реву. Я очень давно не плакала, по-моему, с детства, когда упала с велосипеда и с разбитыми в кровь коленями шла домой через весь двор, или лет с 20, когда у меня умерла любимая собака. Я реву сильнее, чем в те два раза вместе взятые, а он стоит растерянный и не знает, что со мной делать. Потом весь день мы сидим в Интернете и читаем о первом триместре беременности, потом о втором и третьем, на этапе родов нам обоим становится плохо, и мы едем обедать и гулять в парк. Потому что мне теперь нужно много гулять, а так же нельзя курить, много ходить на каблуках, пользоваться косметикой, работать, особенно за компьютером, и я в который раз жалею о том, что забеременела.

На следующей неделе я переезжаю к нему. С котом, телевизором, фикусом, ноутбуком, связками книг и коробками обуви. Все это не помещается в его шкафы, не помещается в его квартире, я говорю, что скоро тоже перестану помещаться в его квартире, и мы смеемся. Но мне как-то по-прежнему не смешно, поскольку я еще не смирилась с мыслью стать матерью, а он, по-моему, не смирился с мыслью стать отцом. И начинается наша совместная жизнь, я бы хотела сказать семейная, но какая из нас семья? Я и слово-то «муж» из себя выдавить не могу. Мы пытаемся привыкнуть жить вместе, но это не просто. Я плохо сплю по ночам и отлично днем, истерю, сдаю анализы, набираю вес, ношу его рубашки. Он терпит меня, хоть и с трудом, покупает творог в магазине и овощи на рынке, отвозит к гинекологу, читает вслух книжки. Временами я жалею его и боюсь, что он сбежит еще до родов, скроется за Канадской границей, не выдержав всех ужасов моей беременности, внезапно обрушившейся на него. Но как будто бог дает будущим отцам запасной комплект нервов. Моему мужчине повезло – ему выдали, и он стойко переносит меня, беременную и абсолютно невыносимую.
На новый год мы не едем, как обычно, кататься на лыжах. Мы сидим в пустой заснеженной Москве, смотрим телевизор, ходим по магазинам и выбираем мне новый гардероб – на 2 размера больше прежнего, едим любимые пирожные (мне теперь можно, с талией я давно попрощалась) и морально готовимся к родам, так и не отдавая себе отчет, что это когда-то случится.
Весной все становится еще хуже. Я с трудом помещаюсь за рулем автомобиля, рыдаю из-за невозможности выглядеть как все красиво, а не как сарай с пристройкой, мечтаю увидеть весенний Париж, но доктора и муж запрещают мне летать. Я читаю книги, жду его с работы, тяжело передвигаюсь по квартире и вне ее, не могу самостоятельно завязать шнурки и страшно боюсь рожать, из-за чего истерю с двойной силой. Но этот день становится все ближе и наступает неожиданно. Обычный понедельник, схватки, а я все время думаю, что если рожу сегодня, то у моего ребенка не будет «ловиться крокодил и расти кокос».

Теперь мы счастливые родители розовощекой вечно орущей беззубой малышки. Она все время ест и спит, иногда улыбается и не понимает ничего, что происходит вокруг. Я, надо сказать, тоже не понимаю, тоже сплю и кормлю этого голодного младенца. Потихоньку прихожу в себя и пытаюсь осознать себя матерью. Пока с трудом. А из него неожиданно получился отличный не просто отец, а прямо таки настоящий отец семейства. Он обращается с дочерью так, как будто всю свою жизнь занимался младенцами, и я понимаю, зачем нужен муж. Кстати, он теперь так называется.