Россия в xx xxi веках 1917 2017 13

Трижды от колосса к коллапсу и обратно

ЧАСТЬ 3. КОЛОСС — КОЛЛАПС — СНОВА КОЛОСС?

КУЛЬТУРА ПОД НАТИСКОМ АНТИКУЛЬТУРЫ

Термин «культура» столь же многозначен, как и термин «наука». Обычно его употребляют вкупе с эпитетами «материальная и духовная». Или, сообразно уже упоминавшимся формам общественного сознания, с эпитетами «философская», «научная», «этическая», «эстетическая», «правовая», «политическая», «религиозная». Чаще всего говорят о физической, бытовой и художественной культуре. В первом случае речь идет о культуре здоровья, во втором — о культуре питания (и пития), одежды, жилища, общения, иногда также знаний и труда, в третьем — о литературном, сценическом, музыкальном, изобразительном (включая декоративно-прикладное) и архитектурном искусстве. Когда нет эпитетов, обычно подразумевают учреждения культуры (в отличие от учреждений сфер управления, обслуживания, образования, здравоохранения и др.): книжное, журнальное и газетное дело (пресса), телевидение и радио, кинематограф и театр, клуб, музей, общественную библиотеку, парк культуры, спортивно-туристские учреждения и др.
Культуру можно понимать и как совокупность культов (ценностей) — Милосердие, Любовь, Семья, Разум, Добро. В этом плане культуре всегда противостояла «теневая культура» (по аналогии с «теневой экономикой») с прямо противоположными культами Насилия, Похоти, Звериной стаи, Наркодурмана, Зла. На протяжении тысячелетий культура и теневая культура (антикультура) развивались особняком — каждая в своей культурной нише. В одной нише было высокое искусство (с опорой на фольклор): письменность, театр, литургия. В другой — гладиаторский цирк, вакханалия, порнография. Этот четкий раздел сохранялся на всем протяжении так называемого Золотого века западной культуры, от времен античности до первой половины XIX века включительно (мы не касаемся здесь восточных культур, имеющих свою специфику). Однако на протяжении второй половины XIX века конкуренция между чрезвычайно размножившимися деятелями искусства на Западе (включая Россию) резко усилилась, им стало труднее найти доступ к своей аудитории, и деятели искусства стали все чаще прибегать в своем творчестве к художественному инструментарию антикультуры. Результат — упадок культуры (декаданс), для дистанцирования от Золотого века названный Серебряным веком. Однако гигантский массовый стресс Первой мировой войны породил новую ступень упадка искусства, которую впору назвать в том же понятийном ряду Бронзовым веком (ориентировочно 1920-е — 1970-е годы). В это время антикультура стала гораздо активнее вторгаться в собственно культуру. Наконец, последние 20– 30 лет впору именовать Железным веком — настолько явно стала подминать под себя собственно культуру все более преобладающая во всех пяти видах искусства антикультура.
Антикультура перешла в наступление на собственно культуру, потому что получила возможность опираться на растущую молодежную контркультуру, о которой мы уже упоминали как о протесте молодежи против своего противоестественного, дискриминационного положения при переходе от сельского к городскому образу жизни. Но смириться с этим наступлением никак нельзя, потому что оно выражает (языком искусства) процесс упадка, разложения заживо, близкой гибели современного «Третьего Рима» — Запада (включая Россию). Но пока что нигде ровным счетом ничего не делается, чтобы приостановить триумфальное шествие антикультуры, загнать ее в прежнюю нишу, добиться духовного преображения общества.
Далее будем говорить только о специфике в этом плане культуры России вчера, сегодня и завтра.
До 1917 года каждый из народов, населявших Россию, — даже каждая русская область — имели свою собственную тысячелетнюю культуру. Она восприняла многое из культуры племен, обитавших здесь издревле и растворившихся в существующих национальностях. Кроме того славянские и угро-финские народы восприняли многое из культуры Византии, тюркские — из культуры арабского халифата, калмыки и буряты — из культуры Тибета и Монголии.
Имели место, конечно, и другие сильные влияния извне, и взаимопроникновение культур. Кроме того с XVII и особенно с XVIII века на Россию оказала сильное влияние западноевропейская культура — сначала германская, затем французская. Под этим влиянием, как и в других странах, сформировалась российская «высокая» культура, имевшая также сильные народные, фольклорные корни. Это относилось и к физической, и к бытовой, и к художественной культуре, и ко всем без исключения основным типам учреждений культуры.
Культурные стереотипы питания, одежды, жилища у высших классов общества и у «простонародья» существенно различались. Литература и фольклор. Театр и народные увеселения. «Высокая» и «фольклорная» музыка. Изобразительное и народное прикладное искусство. Городская (включая усадьбы помещиков) и сельская архитектура.
Книги существовали в основном только для «высокой» культуры. В избе, хате, сакле для них просто не было места. На десятки миллионов российских семей даже к 1917 году существовало всего несколько десятков тысяч семей, обладавших домашней библиотекой из тысяч книг, несколько сот тысяч семей — из сотен книг, несколько миллионов — из десятков книг, а в остальных — далеко не во всех — могло оказаться лишь несколько книг, чаще — всего одна, и еще чаще — ни одной. В расчете на такую структуру аудитории строилась политика книгоиздательства: тираж в несколько тысяч или даже всего в несколько сотен экземпляров — для «элитного» читателя, в несколько десятков тысяч — для «широкого», в сотню-другую тысяч — для «массового». Эта политика сохранялась на всем протяжении существования СССР и вызвала острый книжный дефицит, потому что обстановка, как увидим ниже, существенно изменилась.
Журналы в те времена приравнивались к книгам. Они издавались в расчете на сравнительно узкую аудиторию. Их переплетали, ставили в шкаф, перечитывали. И их постигла судьба книг, даже более трагичная.
Газеты тоже издавались в расчете на «избранную» публику. На тех, кто мог за завтраком развернуть  «простыню» и не спеша проглядывать ее, прихлебывая кофий. Забавно, что «простыня» сохранилась по инерции до сих пор, хотя условия жизни разительно изменились. За это — правда, не только за это — газеты были «наказаны» судьбой: тем же взлетом и тем же падением, что и книги, и журналы.
Радио по-настоящему стало в России средством массовой информации только в 1930-е годы, а телевидение и того позже — в 1950-е. У них особая история, тоже не лишенная драматизма. Примерно то же самое можно сказать о кинематографе, который до 1920-х годов включительно был всего лишь развлекательным аттракционом.
Зато театр издавна был сугубо элитарным учреждением, резко отличавшимся от современного. В него съезжались завсегдатаи, составлявшие костяк зрительного зала, хорошо знавшие актеров и большей частью знакомые друг с другом. Съезжались к шести вечера, чтобы успеть за это время посмотреть пять актов театрального действия, поболтать в театральном буфете в четыре перерыва и разъехаться за полночь.
Ничего удивительного, что театр играл в жизни города такую же роль, какую сегодня играет в жизни семьи телевидение.
В точности таким же элитарным учреждением был клуб. Его главная функция состояла в гарантированном содержательном общении с людьми «своего круга», без нежелательных посторонних. «Простонародье» в клубы не допускалось (хотя в конце XIX — начале XX века стали появляться первые рабочие клубы). У «простых людей» были свои собственные тысячелетние «клубы по интересам», к огромному потенциалу которых нам еще предстоит вернуться.
Музей большей частью представлял собой «кунсткамеру» с одной единственной функцией — демонстрировать предметы искусства либо диковинки былых времен. Там обычно бывало очень мало посетителей, и в этом смысле его тоже можно отнести к элитарным учреждениям. Вряд ли намного больше посетителей было и в общественных библиотеках.
Пожалуй, единственным учреждением культуры, выходившим за рамки элитарности, являлся городской парк, игравший в культуре практически каждого города огромную роль, несопоставимую с мизерной современной. Это был своего рода «клуб под открытым небом», где часто общались на прогулках — каждый в «своем кругу» — жители всех сословий.
Что касается массового и тем более зрительского спорта, то он в те времена еще только зарождался, хотя уже существовало нечто вроде аналогов современных спортивных состязаний. Были и народные виды спорта, которые принадлежали и к собственно культуре (скачки, городки, лапта и пр.), и к антикультуре (например, кулачные бои «стенка на стенку»).
На протяжении XX века каждое из перечисленных учреждений культуры сделало головокружительную карьеру и в России к 1990-м годам попало в серьезную проблемную, а то и в кризисную ситуацию, из которой выбирались (либо так и не выбрались) по-разному.
Книги при массовом переходе от сельского к городскому образу жизни со второй половины 1950-х годов стали повальной модой, наподобие кошек или собак, которых раньше в «коммуналках» держать было затруднительно. Каждый хотел, чтобы его квартира выглядела «интеллигентно» и стремился украсить полки корешками наиболее престижных изданий, «достать» которые было непросто. Мода сделалась поветрием, когда семьи стали получать отдельные квартиры, и появилась современная мебель, в том числе «стенки», которые плохо выглядели без «корешков». Начался ажиотаж, не виданный нигде в мире. За короткий срок советские люди растащили по своим квартирам свыше 35 млрд томов (для сравнения: в общественных библиотеках, доступных каждому, набралось лишь 5 млрд томов). С каждым годом «книжный голод» рос, и книготорговля быстро превратилась в одну из отраслей «теневой экономики» со своей собственной мафией.
Крушение «казарменного социализма» буквально за несколько месяцев радикально преобразило книжный рынок. И к лучшему, и к худшему. Исчез глагол «достать»: в принципе стало возможным купить любую книгу, были бы деньги. Поэтому исчез и «книжный ажиотаж». Вместо «корешков» стало престижным, как и на Западе, расставлять на «стенках» вазы, шкатулки, сервизы, аудио- и видеокассеты, в последнее время и DVD-диски. Однако исчезла и прежняя система информации, когда о каждой новой книге быстро становилось известно всем потенциальным покупателям, и вопрос сводился только к тому, как «достать» желаемое. Теперь новые книги «тонут» в море-океане тысяч изданий безо всяких «опознавательных огней». Главное же — книжный рынок заполонили дешевые детективы («культ насилия») и амурные романы («культ похоти»). Их обычно выбрасывают после прочтения, как журналы или газеты. То есть накатывает лавина махровой антикультуры до открытой порнографии включительно. Парадокс: книжное дело становится антиобщественным явлением, наподобие наркотика.
Журналы в 1920-е — 1980-е годы набирали все большую популярность и достигли во второй половине 80-х, когда ослабела цензура, миллионных тиражей. Лучшие из них стали в полном смысле этого слова «властителями дум». Несколько десятков журналистов были более знамениты, нежели сегодня поп-звезды. Правда, журналы уже больше не коллекционировали: негде и незачем. Но подборки вырезок стали популярными, и книжные сборники сенсационных статей — тоже.
1990-е годы показали, что журнал может быть востребованным только тогда, когда цензура еще существует, но уже не в состоянии запрещать все подряд. Когда наступила вожделенная «свобода», оказалось, что писать больше не о чем, кроме как о быстро надоевших «чернухе», «порнухе» и «расчленухе». Тиражи журналов быстро рухнули с десятков и сотен тысяч в считанные тысячи, а их судьба стала целиком зависеть от «спонсоров», которые оказались похуже прежних цензоров. Кстати, та же судьба и по той же причине постигла 10 тыс. членов Союза писателей (в том числе 2 тыс. поэтов), не говоря уже о сотне тысяч «нечленов», журналистский «хлеб» которых стал очень тяжким.
Первым ударом по журналистике было разочарование массового читателя несовпадением журналистских анализов, диагнозов и прогнозов с реальной действительностью 1990-х годов. Журналисты (и писатели) в одночасье перестали быть «властителями дум» — и это стало роковым в судьбе «серьезных» книг и журналов.
Вторым ударом была уже упоминавшаяся растерянность: о чем писать, когда «все дозволено»? Какое-то время многие издания перебивались перепечаткой запрещенного ранее или изданного за рубежом. Но этот источник быстро иссяк. И возникла безысходность.
Наконец, третий удар касался материальной базы книг и журналов. В СССР существовало 300 тыс. общественных библиотек, в которые новые издания рассылались за государственный счет. В 1990-е годы эти учреждения культуры, почти напрочь лишенные государственной поддержки, впали в прострацию. При этом бумага, печатные и почтовые расходы настолько возросли, что цена журнала сравнялась с ценой не самой дешевой книги. А в последние годы решительное наступление на информационном рынке повел Интернет. Так что судьбе журналов сегодня трудно позавидовать.
Не меньшую популярность получили во второй половине 1980-х годов и газеты. Им и так жилось неплохо: за символические гроши миллионы семей выписывали по несколько газет. И это было удивительно, так как читать в них на протяжении 1930-х — первой половины 1980-х годов было ровным счетом нечего.
Но во второй половине 80-х многие газеты (в том числе «Литературка», «Неделя», «Московские новости», «Аргументы и факты» и др.) превзошли по популярности самые популярные журналы. Впрочем, их триумф продолжался недолго. В 1990-е их погубили три своих удара.
Во-первых, появились сотни, если не тысячи новых газетных изданий, которые подорвали монополию горстки прежних. Особенно серьезным конкурентом стала «желтая пресса», которая глумливостью и «копанием в грязи» привлекла к себе основную массу читателей газет. Во-вторых, цена газеты (бумага, печать, почта) взметнулась до небес, и без спонсоров, а также без наглой рекламы во всю страницу газета стала финансово немыслимой. В-третьих — об этом уже упоминалось, — газета не выдерживает конкуренции с радио, ТВ и Интернетом. В общем, будущее газеты, как и журнала, — это отдельная сказка (страшная). Нам придется рассказать ее в заключительной части книги.
Время расцвета советского радио — 1930-е — 1950-е годы, когда повесить на стену репродуктор перестало быть проблемой, а ТВ еще не в состоянии было составить радио серьезную конкуренцию. В это время радио достигло недосягаемых более вершин: радионовости, радиоспектакли, радиоконцерты. Его с интересом можно было слушать целый день.
Радио и сейчас имеет немало козырей, которых лишены пресса и ТВ. Не будешь же читать или смотреть телевизор, когда делаешь утреннюю зарядку, сидишь в автомашине, занимаешься рутинным ручным трудом, просто ходишь по комнате, давая отдых глазам. Но, увы, не так просто отыскать любимую радиостанцию. Большая часть радиостудий зависит от ненавистной слушателю рекламы, и его приходится завлекать песнями, поскольку для всего иного прочего требуются дорогостоящие корреспонденты. И тут имеется удручающий выбор: болтовня ди-джеев, которым нечего говорить; только «заокеанские» песни, что далеко не всякому русскому по душе; только отечественные песни, но из каждых десяти девять — любительские, слушать которые можно только в узком дружеском кругу; лучшие отечественные и зарубежные мелодии, но в таком узком формате, что радио начинает походить на плохое караоке. Казалось бы, нетрудно подобрать программу, которая не повторялась бы изо дня в день и привлекала бы новизной радиоконцертов (пусть миниконцертов). Но нет. Полдюжины вполне здоровых и, наверное, неглупых людей битый день крутят заезженные пластинки, перемежая их столь же заезженными репризами. Им невдомек, что близится день, когда потенциальный слушатель обратится за желаемым не к их студии, а к своему мобильнику, напрямую соединенному с Интернетом. Пока же радио вот уже почти полвека находится на периферии общественной жизни. По собственной вине.
Первое место среди средств массовой информации и учреждений культуры вот уже полвека прочно занимает телевидение. На него, как на глаза в органах чувств человека, приходится 80–90% получаемой «среднестатистическим» человеком информации. Забудем о советском ТВ с его плюсами и минусами. Это уже история. Напомним только, что в последней четверти XX века телевидение нашло наконец само себя не только как особое учреждение культуры, но и как особый вид искусства. Ему нет конкурента в жанрах «сериал» и «встречи с интересными людьми».
Увы, постсоветское телевидение (как и постсоветское кино) выбрало самоубийственный для себя путь: обезьянье подражание Западу, преимущественно американскому. Западное и следовательно отечественное ТВ держатся на трех «китах»: пресловутые «ток-шоу», разные квазиазартные игры и киноленты откровенной антикультуры, подразделяющиеся на боевики («культ насилия») и мелодрамы («культ похоти»). Первые два «кита» составляют национальный позор, равнопорядковый Госдуме 1990-х годов. Третий «кит» — на грани или уже за гранью порнографии — самое настоящее социальное растление народа, и при ином правительстве подлежал бы уголовному преследованию. К этому добавляется навязчивая реклама, равной которой по наглости и глупости нет, наверное, ни в одной стране мира.
Последнее ее «изобретение» — сверхнаглая перебивка через каждые несколько минут всех сколько-нибудь интересных передач, до новостей включительно. Теленегодяи, взявшие на вооружение это гнусное надругательство над телезрителем, наверное, даже не подозревают, какую волну народной ненависти к себе они поднимают. Автор сих строк, человек миролюбивый и в преклонных летах, без колебаний выступил бы в роли бесплатного киллера в отношении тех, кто позволяет себе теленадругательство над людьми.
Можно себе представить, какими пышными будут народные торжества в связи с появлением второго поколения Интернета (простой доступ к любой желаемой информации), которое быстро похоронит ненавидимое, но пока что незаменимое ТВ.
Растлительная гнусность ТВ тем печальнее, что позитивный потенциал гуманности здесь очень велик. Доказательства: ежедневные просветительские передачи «Час суда», «История государства Российского» и др.
Театр на протяжении XX века пережил в высшей степени драматическую историю. Стартовав в качестве элитарного учреждения культуры (по сути, клуб завсегдатаев), он на какое-то время стал массовым. Через него проходила практически вся молодежь города, все сколько-нибудь образованные слои населения. В театр шли как на праздник, в парадных платьях. И в приподнятом настроении возвращались домой. В годы «оттепели» (вторая половина 1950-х — 1960-х годов), когда ТВ еще не развернулось в полную силу, а цензура в театре была мягче, чем в немногочисленных тогда кинолентах, театр сделался чем-то вроде разновидности политической трибуны. Помню, как в московском театре «Современник» на спектакле «Голый король» четыре девицы в трико лихо отплясывали канкан, припевая: «Фу-ты, ну-ты, фу-ты, ну-ты, что за король!». Зал устраивал овацию: настолько очевиден был политический подтекст этого вставного номера. Но в 1970-е — 1980-е годы театр погубила конкуренция с более оперативными кино и ТВ. Осталось несколько десятков театров в крупных городах, где зал наполнялся более или менее удовлетворительно. Остальные несколько сот залов страны приходилось заполнять в принудительном порядке школьниками и солдатами, чему я не раз был свидетелем в поездках по разным городам СССР.
1990-е годы грозили театру полным крушением. И действительно, началась агония, которую пытались приостановить раздеванием на сцене актрис и прочими дешевыми трюками. Но произошло чудо: ослабление цензуры (принявшей и в прессе, и на РТВ иные формы) и тяга людей к встрече с «живым артистом» породили сотни новых театров, и зритель вновь пошел в театр. Посещение театра стало дорогим, но весьма престижным удовольствием — наподобие посещения ресторана. Надо полагать, что в этом качестве театру, как и музею, клубу, парку культуры, стадиону, не грозит никакой Интернет, и что у него светлое будущее.
Этого никак нельзя сказать о кинематографе. С тем фактом, что массовой аудитории с тысячными залами у кинематографа больше не будет, надо смириться. Но и здесь нашли выход из положения: небольшие кинозалы, где можно посидеть в компании за столиком, — своего рода киноклуб. Проблемой стало содержание кинопоказа. Американцы в этом отношении достигли, кажется, потолка возможного. Несколько их первоклассных боевиков и мелодрам (с минимумом сцен насилия и похоти) вот уже многие годы остаются непревзойденными. Правда, это существует на фоне многих тысяч лент самой пошлой антикультуры. Перед российским кинематографом встала дилемма: развивать лучшие традиции советского кино послесталинской эпохи, когда появилось немало лент, вошедших в мировую сокровищницу кинематографа, или попытаться тягаться с Голливудом. Увы, наши кинематографисты выбрали последнее и уподобились ильфо-петровской Эллочке, вздумавшей составить конкуренцию дочери американского миллиардера Вандербильда. И российский кинематограф оказался «в самых последних рядах мирового кинозала». Это особенно обидно, потому что лучше русских никто русскую классику экранизировать не способен (так же, как французы — французскую, англичане — английскую и т.д.). Кроме того Россия располагает большим количеством талантливых российских сценаристов и режиссеров. Талантливых, но невостребованных. Потому что таинственный «спонсор», на котором держится российское кино, предпочитает плохое американское лучшему русскому. Еще несколько лет до пришествия второго поколения Интернета — и такому подражательно-второсортному кино придет конец.
В отличие от кино, клуб как учреждение культуры расправил крылья. Раньше это учреждение делилось на три класса: дом культуры для деятелей науки и искусства, просто дом культуры для работников какого-то крупного предприятия и учреждения, чтобы «отгородить» их от прочей публики, наконец, просто клуб — городской или чаще сельский, — являвший собой третьесортную кинозабегаловку с примитивной танцверандой. Теперь появились сотни, тысячи клубов (обычно соединенных с ресторанами) для разного рода состоятельной публики. В этом отношении мы оказались ближе всего к современному Западу.
Неплохие перспективы имеет и музейное дело. У музея, как и у кино, стало меньше публики — ныне невозможен «прогон» по музеям за казенный счет тысячных толп туристов. Но в музей люди продолжают идти на свидание с живым прошлым. И если к тому же музей становится особым школьным классом для всех школ города, особой студией для всех художников и писателей города, своего рода научно-исследовательским учреждением, организатором выставок, концертов, «встреч с интересными людьми» и т.д., то никакой Интернет ему не конкурент.
Сказанное про музей полностью относится и к общественной библиотеке. Тем более что с приходом следующего поколения Интернета она неминуемо обретет характер Музея книги со своей собственной аудиторией книголюбов.
Глядя на современные парки культуры, испытываешь ностальгию по их предшественникам. Но что поделаешь? Современная городская жизнь с ее отдельными квартирами, ТВ и соблазнами загородного отдыха исключает механическое возвращение к прошлому. Ныне городские парки суть площадки для выгула детей, собак и пенсионеров. И нужно немало энтузиазма, чтобы превратить их вновь действительно в парки культуры. Это не за пределами реального, на чем мы специально остановимся ниже.
Сложнее с физкультурой и спортом. Школьная физкультура, как и физкультура вообще, была и осталась на уровне ниже всякой критики, хотя есть немало примеров, свидетельствующих о высоком потенциале этой области культуры. Что касается спорта, то он, как и на Западе, в 1990-е годы полностью перекочевал из области собственно культуры в сферу антикультуры, доказательств чему тьма: допинг, торговля спортсменами, толпы беснующихся фанатов и пр. Думается, что пока не грянет гром (например, в виде крупного террористического акта на стадионе), ни Запад, ни Россия так и не «перекрестятся».
Теоретически все без исключения учреждения культуры способны обрести «второе дыхание», если превратятся в соответствующие «клубы по интересам». Можно представить себе «общество друзей» какого-то книжного издательства, журнала, газеты, телеканала, радиостудии, киностудии, театра, клуба, музея, общественной библиотеки, парка культуры, стадиона и т.д. Это «общество» явило бы собой как бы «парламент», который избирает руководство соответствующего учреждения культуры, ответственное перед ним, составляющим его надежную опору. Но это — теоретически. А практически все до единого учреждения культуры находятся в большей или меньшей зависимости от мешка денег, который определяет, что печатать, что ставить, чем восхищаться. И может даже «прихлопнуть» культуру, придав тому или иному учреждению культуры совсем иное назначение. Пример — недавний случай в Самаре: городской парк культуры был продан за бесценок подставному лицу для строительства на его территории элитных коттеджей.