Чудо

Слова были странные и невнятные.

По его судорожным движениям было понятно, что этот человек не из наших мест. Те люди, пытавшиеся подойти ближе, либо желающие завести разговор с ним, встречали стену истеричного вопля, словно приближающийся мог задеть невидимую мину. Потому окружающий народ стоял, молча в недоумении. Те, кто подходили позже, словно завороженные, даже не соблюдая правил праздных зевак, наблюдали за происходившим, не вдаваясь в подробности предыстории. Словно они и не думали – как будут потом рассказывать всем знакомым о таком забавном случае в самом центре шумного города. Шумного потому, что он был действительно шумным. Люди, проживающие здесь, не просто ходили, ездили или разговаривали – они шумели, взрывая постоянно спокойные окрестные облака.

Нельзя также избежать описания самого города. В нем, как и в любом другом нормальном городе, был центр – им обычно называли все то, что стоило на порядок выше остальной недвижимости, поэтому центром была его добрая половина. Умеренные по ширине улицы были просты и незамысловаты в своих маршрутах; и хотя некоторые из них часто не справлялись с гремящим потоком современности, так как задумывались еще для конных повозок, но зато по ним можно было спокойно сориентироваться в городе, если вы обладаете даже малейшей долей интуиции.

Большое село – так называли кишки свое тело.
Часто можно было услышать разговоры, в которых один и тот же человек, в разных концах банкета мог сначала воспевать свой город как самый радужный, а потом негодовать на всех односельчан по поводу их неответственности. Так это или нет, но об одной детали можно было говорить точно – город был пестр и разнолик, как весенняя ярмарка, только если ее (ярмарку) видишь один раз в год – она восхищает, а если каждый день, тот это становится испытанием.

А он все стоял и кричал свои странные слова, которые, как не странно ни капли не раздражали изнеженный солнцем народ. В его интонации, казалось, людям четко слышался не совсем понятный призыв, причем этот голый кричащий мужик, не вызывал даже капли насмешек или черного сарказма. Как казалось прохожим, этот мужчина был слеплен из чего-то другого – не из шума, как все, поэтому от его вопля даже не болела голова. Народ недоумевал. Кто это такой, что с такой дерзостью говорит эти, пусть и непонятные слова, в которых  истосковавшееся городское сердце хотело видеть великий смысл.

Теперь немного и о самом предмете рассказа.

Сухие, загорелые его руки, словно отделенные от молочного туловища, то взметались вверх, как большие птицы, то серпантином опускались вниз. Ноги, по отношению к туловищу, были весьма тощие, а колени будто имели тройной кожаный покров. Вообще, весь вид его был настолько нелепым, что не мог оказаться суровой и беспощадной реальностью. Это был либо само чудо, которое, конечно же поможет всем без исключения, начиная от маленькой девочки-сиротки, при живых родителях, заканчивая старухой-неудачницей, клянущей все вокруг. Вот этого так ждали. Бычьи глаза и обмякшие челюсти тому свидетели, честное слово.
Словно стянутое железными прутьями изнутри, поросшее короткой растительностью и высеченное из камня самой крепкой породы, лицо – говорило прерывисто, гортанно, четко. Сигнал «SOS» - взбрело в голову очумевшей старушке – «он предупреждает нас…». А мужик, не обращал внимания, на нарастающий к нему интерес, продолжал кричать своими руками и лицом, привлекая очередной десяток горожан, истосковавшихся по великому и неопознанному.
Проезжавшие мимо машины благоговейно замедляли движение.

Даже не подкатился, а скорее подкрался на цыпочках, милицейский «бобик», из которого вылезли трое в сером; но будучи увлечены развернувшимся действом, и позабыв про свои обязанности, растворились в толпе нежной серой дымкой.

- Это посланник неба…- прошептала одна женщина другой, совершенно ей не известной, не отрывая от оного глаз.
- Нет. Скорее он вышел из недр, вон и люк рядом - произнесла другая, так одухотворенно, словно в ее руках был не пакет с колбасой и бутылочкой «белого», а чудотворная икона ранних веков.

Внезапно «посланник» остановился и воздев руки к небу начал так истощенно выть, что избежать холодного ветра по спине удалось, наверное, только видавшим виды лейтенантам милиции.

Скорее всего, вот этот миг мог бы продолжаться еще долго, пока…

«Недра земные разверзлись »
Из канализационного люка показалась бледная рука с тряпичной материей непонятного цвета.
Все последующее видение сопровождал громовой голос владельца этой руки неопределенного пола.

- Какого ты там орешь?! А?! - голова этого существа буйком всплыло на поверхность.
Мороженое в руке девочки-зеваки уже изрядно подтаяло и начало стекать по острому детскому локтю, но сейчас было не до него, ведь на уличной сцене показалось «оно» во всей своей красе. Встав с корточек существо выпрямилось, и словно не замечая окружающую их публику, отхлестало «посланника» тряпкой по лицу, сказав следующее:

- Ты чё гад! Я тя куда послала?! – «посланник» же в свою очередь был весьма удивлен внезапным появлением грозного существа - на, хоть трусы одень, позорник!..
На ее голове красовался шерстяной, одетый явно не по погоде, бледно-красный платок; туловище прикрывалось платьем, когда-то неудачно постиранное синькой, под ним были ноги, изысканно скрытые светло-голубыми джинсами с травяными  потертостями на коленях. Обнаженные ступни, худощавые кисти рук и нижняя часть лица была покрыта, какой-то фантастической лунной грязью.

Не меняя злобного выражения головы, оно посмотрело вокруг- публика смотрела в ответ, тогда оно заправило непослушный сальный клок волос за правое ухо и значительно подобрело на пару килограммов. «Посланец» к тому времени уже перестал выть, и лишь громко фыркал и сопя, одевал свой грязные трусы. Существо же, добрея с каждым мгновением, поправило свою бардовую чалму и протянув руки вперед, пошло, как говориться, в народ.

- Люди добрые! Помогите чем не жалко! Вы уж простите моего гада за беспокойство. Ну, его! – женщина нервно обмахнулась – Я его, понимаете, в магазин отправила, а он – здесь она икнула - Простите, все сам выпил! Даже хлеба не купил. Помогите рубликом кто может!
Толпа, очнувшись, дрогнула и начала пятица в сторону дороги.
Удивление постепенно сменялось недоумением и досадой.

Дети плакали, мужики бухтели; а бабы без умолку кудахтали. Люди в сером, взялись за свои дубинки. Кто из них то самое долгожданное «чудо» они ещё не понимали, но на всякий случая взяли обоих.

А город… что город? Жизнь в нем потекла дальше, как текла и раньше – шумно, но в то же время скучно, душно как то.

Город ждал нового чуда…