Ночная ваза. Глава вторая

2.
Первый похоронный «звонок» в этой сомнительной идил¬лии, перемежаемой микроскандалами (огорчительными, но пустяковыми и быстропроходящими ссорами), прозвенел ме¬нее чем через полгода описываемого семейного счастья. Муж угодил в больницу, причем настолько тяжело, что с визитом, близким к прощальному, побывали практически все, даже враги. Кроме нее. Когда немного оклемался, добрел до теле¬фона автомата, пригласил. Ответ был краток: «зачем?».
Молча положил трубку и мысленно расстался навсегда. Ока¬залось, ошибся: она по-прежнему, как ни в чем не бывало, продолжала существовать в его мыслях и чувствах с утра и до утра. И когда через несколько недель раздался заискива¬ющий звонок — словно и не было расставания.
Второй «звонок» на следующий год был связан с её пло¬хим настроением, а для скандала повод никак не находил¬ся — хоть зарежься. Но, наконец, нашелся: он взял её под руку на территории университета. И хотя их отношения в этом высшем учебном заведении были общеизвестны, она отдернула руку с такой злобой, что он отшатнулся. С тех пор и во все последующие годы ему было проще убить её (и лю¬бую другую женщину), нежели взять под руку. Всегда дожи¬дался, пока возьмет сама. Что на какое-то время тоже не¬сколько охладило сердечность отношений.
Наконец, третий «звонок» прозвучал еще через год в со¬вместной загранкомандировке. Сначала она с удовольстви¬ем продемонстрировала ему, что может иметь успех не толь¬ко у него Это, разумеется, вызвало ревность и открыло воз¬можность улучшить себе настроение, ухудшив его у другого, безо всякого скандала. А уж затем закатила чудовищную истерику из-за того, что не попала на какую-то секцию. Повод был настолько пустяковым и несуразным, что муж по¬вернулся и пошел прочь, а на следующее утро прошел мимо, не ответив на её, как ни в чем не бывало, приветствие. Хо¬лодная война продолжалась целых полдня, но затем случай¬ная встреча привела к переговорам и таким объятиям, как в первый месяц романа.
Правда, горький осадок остался. И с тех пор все поведе¬ние мужа было подчинено одному: каким угодно путем увер¬нуться от надвигающегося очередного скандала. Понятно, это давало обратный эффект. Постепенно цикл: «беспричинный скандал — разрыв — заискивающий звонок — примирение — снова скандал» сделался постоянным и продолжался ни мно¬го ни мало целых семь лет, если считать с начала.
Ситуация несколько прояснилась, когда на четвертом году такой семейной жизни пришлось по первому разу навестить любимую в «нервной клинике», то бишь в стационаре псих¬диспансера. Так вон оно что! И вдруг обнаружилось, что раз¬двоение личности произошло вовсе не у пациентки, а у наве¬щавшего.
Разум говорит: да ты посмотри, с кем связался! Глупая дура. Монстр ужасающий. Женщина никакая. Интересов, в том числе и общих, — никаких. При этом, как говорится, ни кожи, ни рожи. Плоская доска спереди и сзади. С длинню¬щим носом, на котором впору повеситься. Ну, форменная Буратина! А через несколько лет — форменная Баба-Яга даже без ступы и метлы. И в довершение всего — псих ненормаль¬ный.
А сердце отвечает: какая бы ни была — не могу без неё, какая бы ни была — в ней вся моя жизнь. Прямо как у Высоц¬кого: И глаз подбит, и ноги разные. Она же б ., она наводчи¬ца! А мне плевать, мне очень хочется.
Так вот она какая, большая Любовь, вопреки всему! Вот что значит «растворить» свою жизнь в чужой и жить её, чу¬жой жизнью! Чуть переиначивая слова классика, печалить¬ся её печалью и плакать ейною слезой. Да, это тебе не флирт. И не случка. Это эпос, когда Ромео и Джульетта, Фархад и Ширин, Тариэл и Нестан-Дареджан. И это трагедия, ког¬да Дон Хосе и Кармен, кавалер де Грие и шлюха Манон Леско.
Как ни парадоксально, посещение стационара продлило агонию еще на несколько лет. Теперь доминирующим чув¬ством стало сострадание. У него и раньше, и тогда было не слишком много возможностей изменить её жизнь к лучше¬му. Разве что сводить или свозить куда-нибудь, где ей было интересно. Развлечь. Подкормить чем-нибудь повкуснее. Порадовать новой сумочкой или другой безделушкой. И все это — безо всякой видимой взаимности. Считалось, что оста¬ются в силе слова, сказанные ею в самом начале отношений в ответ на готовность уйти но первому её желанию: «Я, на¬верное, люблю тебя и, наверное, не смогу больше быть ни с кем другим». Чего же повторяться? Ну, и что, что могла оши¬биться? Разве сказанного мало для Большой Любви, пусть даже на деле безответной?
Конечно, стерва не была бы стервой, если бы время от времени не изменяла мужу. Но, повторим, к самому сексу была равнодушна. Тут действовали три других стимула. Во-первых, тщеславие: уже под сорок и за сорок, а глядите, как увиваются! Во-вторых, ресторан, где интересны не столько выпивка и закуска, сколько возможно более шикарный анту¬раж, нечасто радующий сердце. В-третьих (и главных), греющее душу сознание того, как она гадит в эту минуту души не чающему в ней благоверному. Кроме того, соблазнитель¬ная возможность продемонстрировать мужу очередного ха¬халя так, чтобы он (не хахаль, конечно) потемнел лицом от ревности и задал извечный вопрос всех мужей: «кто это?». Небрежный ответ: «ты его не знаешь!» давал эффект того же орального оргазма, что и скандал.
Тем более, что было заранее известно: все снесет, все простит, раз любит без памяти, дурак.