Ночная ваза. Глава шестая

6.
Короче, телефонный разговор свелся не столько к вопросу «ехать не ехать» (уже предрешенному), сколько к тому, чем заполнить огромное свободное время, образующееся на Чужбине. И это еще не зная о том, какая тоска ожидает за рубежом всякого, не готового встретить её во всеоружии! Набор способностей-склонностей, интересов-возможностей отъезжавшей, о которых упоминалось выше, не оставлял много простора для воображения. Практически речь шла о том, о чем они много раз говорили за последние годы, — о её докторской диссертации. В этом направлении уже было сделано несколько заходов, но каждый раз мешали то болезнь, то скандал. Теперь предстояло вернуться к той же проблеме в новых условиях её реализации. Тема в общем и целом была определена. Ясно было и то, что сама она ни с этой, ни с любой другой темой не справится.
В ходе разговора проясни¬лась единственная реальная возможность довести это безна¬дежное дело до победного конца. Он пишет как бы подроб¬ный проспект первого параграфа, пересылает ей, она раз¬вертывает проспект в полный текст, пересылает ему, он редактирует написанное, после чего они переходят к следую¬щему параграфу, и так далее до конца. При таком раскладе скучать не придется ни на том конце земного шара, ни на этом. Может быть, не один и не два семестра. А главное, будет считаться, что не за неё кто-то написал её научный труд, а ей просто помогли в её работе. Тут же был согласо¬ван и законспектирован на том конце провода проспект пер¬вого параграфа первой главы, с которым будущая докторантка должна была отбыть по месту назначения, а её «помощнику» оставалось ждать первый вариант развернутого тек¬ста.
Проводов и встреч для этого не требовалось, тем более, что формально разрыв после скандала оставался в силе. Но драка — дракой, а дело — делом.
И действительно, месяц спустя пришло толстое письмо «оттуда». Но в нем не было никаких параграфов, ни строчки о согласованном в Москве. Вместо этого из конверта выпала самая настоящая поэма в прозе. В ней было все — и тоска одиночества, и теплые слова дружбы, и слова, которые пи¬шутся любимому мужчине от любимой женщины, и самое настоящее запоздалое признание в любви (правда, по её обык¬новению, выраженное завуалировано, намеками — чтоб понимал, но не зазнавался). Поэма произвела потрясающее впечатление. Вроде как вернулся на десять лет назад. Пря¬мо как в старинном романсе «Я вспомнил время золотое, и сердцу стало так тепло... И то же в вас очарованье, и та ж в душе моей любовь!». Откуда было знать, что со скуки в том же духе написан десяток подобных опусов в десяток разных адресов.
А еще месяц спустя вместо письма с параграфами раз¬дался телефонный звонок, и разговор, несмотря на катастро¬фические убытки в валюте, растянулся более чем на полча¬са. Такой сердечности не было все десять лет совместной жизни. Когда раздался отбой, на другом конце провода (и планеты) появился не просто давно любимый, а небывалый ранее самый родной и близкий человек на свете. Для кото¬рого нужно сделать все мыслимое — даже то, о чем он (то бишь, она) не догадался попросить.
Следующий разговор был назначен ровно через месяц, аккурат в день (точнее, в вечер) её рождения. За этот месяц жизнь мужа № 2 претерпела больше изменений, чем за пре¬дыдущие полвека. Притушенная последними тремя годами любовь одним письмом и одним звонком была раздута в мировой пожар, в котором он сгорел дотла. С этого времени его жизнь «растворилась» в жизни любимого человека не фигурально, а самым буквальным образом. Был такой ло¬зунг во времена Отечественной войны: всё для победы, всё во имя победы! Для него он стал выглядеть так: всё для неё, всё во имя её! Но в данном случае имелась в виду не абстрак¬тная победа, а конкретная женщина.
Стало ясно, что расстались не на два семестра, а на много лет, может быть, до конца жизни — пока не надоест работо¬дателям или не случится нечто из ряда вон выходящее. За 2000 долларов в месяц можно наплевать не только на любо¬го супруга (тем более, что тот полностью согласен на такое наплевательство), но и на всех остальных, начиная с родной матери и кончая родным сыном. Кроме того, оставался в силе её автодиагноз: «я больше не женщина, и мне это больше не нужно». Какая разница, где этого больше не нужно — на том конце планеты или на этом? Стало быть, предстояло годами переписываться-перезваниваться, а видеться (понятно, платонически) дважды в год, по зимним и летним каникулам, да и то, наверное, не каждые каникулы. Поэтому нужно, чтобы во время столь редких встреч ей было как можно луч¬ше, а остальное неважно.
Поэтому был почти наполовину сокращен объем работы на следующий год. Требовалось много времени на работу над её диссертацией. Теперь он заставит её строго соблю¬дать расписание подготовки параграфов! А на январь-фев¬раль и июль-август путем интенсивных переговоров и сдви¬гания сроков были подготовлены четыре поездки, о которых она давно мечтала: Пушкинские места на Псковщине, Сол¬нечная Греция, Байкал и те окрестности Питера, где они еще не успели побывать.
Вот с этими известиями злосчастный муж хмурым ноябрьским вечером бежал в условленное время к телефону, что¬бы порадовать самую родную, близкую и любимую в вечер её рождения началом исполнения грёз её жизни. Прибежал, посидел пяток-десяток минут, полчаса, час, два часа Даль¬ше ждать было бесполезно — там уже глубокая ночь. Ну, что ж, прошлый раз разорилась, в этот раз сэкономила. Зна¬чит, что-то помешало. Ничего страшного: остался всего ме¬сяц. Можно будет швырнуть охапку радости прямо ей в лицо!
Он еще не знал, как отчаянно ему повезло, что разговор не состоялся. В каком поистине самоубийственном положе¬нии он бы оказался, если бы созданный им рай для любимой, при её алчности на такие поездки, действительно претворился бы в жизнь.