Ночная ваза. Глава шестнадцатая

16.
Кое-как проведя лекцию, она заменила ленч стаканом крепкого чая и поспешила домой, точнее, в аптеку. Накупи¬ла лекарств, тотчас начала их прием и стала молить Бога, чтобы жених сегодня не явился. Вообще-то он не имел отно¬шения к сегодняшнему несчастью, и чисто технически она вполне могла провести очередной сеанс любви. Но была в таком состоянии, когда не до любовных утех. Тем более, не её собственных.
И Господь внял её мольбам.
Только с большой лихвою.
В обычный час новый суженый не явился. Не явился он и через час. И через два. А к семи вечера они договорились, как всегда, с разных сторон придти на дискотеку. Она позво¬нила подруге и сообщила о своем недомогании, чтоб не жда¬ли. Как же ей сегодня после обеда повезло! Можно спокойно придти в себя.
Назавтра после лекции она явилась в тот кабинет, где обязалась появляться через день, и со злорадством соврала своему новому покровителю, что у неё критические дни (вос¬поминания минувших лет) и что теперь им придется встре¬титься только после её возвращения с каникул. Мысленно добавила: вряд ли придется вообще. Но тут её ожидал пер¬вый сюрприз за этот день. Покровитель с таким же злорад¬ством сообщил, что с нового семестра его переводят с повы¬шением в университет другого города (сообщил, какого), выразил надежду, что они увидятся как-нибудь весной в не¬формальной обстановке, и сказал, что ему на смену придет очень хороший человек, тоже знающий русский, так что, как он полагает, ей не помешает воспользоваться его покрови¬тельством. Он его предупредит заранее. Предмет его покро¬вительства попрощалась со своим покровителем, мысленно испустив глубокий вздох облегчения. И только за дверью до неё дошло, что её самым наглым образом обманули, исполь¬зовали как даровую проститутку, и теперь передают с рук на руки другому.
С этой минуты в ней стала исподволь расти дикая злоба, не находившая себе выхода много дней.
После ленча она, как всегда, поспешила домой. Сегодня им предстояло до пяти вечера уладить дела с визой (он ска¬зал, что все договорено и что их будут ждать), а до шести — выкупить авиабилеты, чтобы к семи, тоже как всегда, яко¬бы с разных сторон сойтись на дискотеке. При такой про¬грамме любовь могла подождать до завтра, хотя она не была уверена, что ей удастся получить отсрочку. Но что такое лиш¬ние четверть часа?
Однако он и в этот день не явился. Ни в три, ни в четы¬ре, ни в пять, ни даже: в шесть. Тогда она впервые решилась позвонить ему сама по данной им визитке — до этого такой необходимости ни разу не: было. Телефон не отвечал. Зна¬чит, что-то стряслось. Узнать хотя бы приблизительно, что именно, можно было только в одном месте — на дискотеке. И она отправилась туда.
 
По дороге она мысленно представила себе свою жизнь в еще одной стране. Что ж? Многие русские женщины повы¬ходили замуж за разных иностранцев — от англичан до ара¬бов и от кубинцев до монголов. Одна очень известная особа не только тоже вышла замуж за негра, но и родила от него ребенка (это ей, гораздо менее известной, не светит — и не надо). И не нахвалится на страницах печати. Она вспомни¬ла среди своих новых коллег симпатичную негритянку по имени Анна-Мария. Намного симпатичнее всех соотечествен¬ниц, вместе взятых! Вот бы такую соседкой по новому дому, где ей быть хозяйкой! И поездили бы они по свету вместе, и с английским пошло бы веселее.
В ресторане на дискотеке собралась вся большая компа¬ния коллег, разбившихся на группки.
Но его не было и здесь.
Несколько минут она провела в развлекательных, пусто¬порожних разговорах. Но терпеть долее не было сил. И она осторожно, как бы иронично, спросила: где же их общий любимец? С почти полной уверенностью ожидая сообщения о его болезни.
Одна из коллег тут же дала справку с. такой сердечной любезностью, какая свойственна только женщинам и толь¬ко в тех случаях, когда они без ножа режут свою закадыч¬ную подругу.
— Как? Вы не знаете? У него же кончился контракт, и он еще вчера вечером уехал к себе на родину с Лолой. Помни¬те такую красивую мулатку-барменшу с четвертого этажа? Он и жил с ней в её номере весь последний семестр. А до этого сколько у него перебывало! Неужели он с вами не попрощался? Ах, да, вас же вчера не было. Хотя он целый день откланивался и уехали они часов в пять. Сама видела. Весь багаж — два чемодана. Думаю, там у себя поженятся. Все шло к этому, да они и сами об этом в открытую гово¬рили.
Лидия Дементьевна сидела молча, как громом поражен¬ная. А общий разговор целиком переключился на воспоми¬нания об уехавшем герое. Вспомнили множество очень смеш¬ных случаев.
— Славный был парень. И остроумный. Помните, Иванов уморил всех рассказом, как мучился здесь с платным туале¬том? Наш новый Арап Петра Великого, когда ему перевели, сразу нашелся. Я, говорит, ни в одном городе мира не плачу ни за унитаз, ни за женщину. Про унитаз знаю секрет, а жен¬щины сами доплачивают. Все так и грохнули!
— У него комичный прикол был, — встряла другая, — он всех своих мартышек в открытую звал одинаково: «найтбоул». Я сначала думала: «ночная птичка». То есть, по-русски, шеверюшка. Или, того хуже, «кошмар» — по-английски зву¬чит очень похоже. Оказывается, ничего подобного! Ночная ваза!!! Я спрашиваю, почему ваза? А он отвечает: очень кра¬сивые, как в магазине. Только в магазине днем, а мои вазы — ночью. И заливается смехом.
— А помните, — это выступает уже третья свидетельница его подвигов, — как он выкрутился, когда к нему нагрянули сразу две его «найболки»? Давайте, говорит, сыграем в игру: любовный треугольник. Они с руганью — врассыпную.
Снова взрыв смеха.
— А скажите, — это еще одно выступление, — кого из вас он уговаривал выйти за него замуж? Фотоснимок дома свое¬го показывал. Кредитными картами потрясал. Я лично знаю четверых, включая меня саму. Вас не пробовал уговорить?
Это — прямое обращение к пришедшей после всех. Все замерли в ожидании ответа.
— Как же! Еще сколько раз пробовал! — с деланной улыб¬кой, нечеловеческим усилием воли выдавила из себя жерт¬ва бабьего ехидства. Она строго соблюдала правила игры, памятуя, что здесь, как в концлагере: шаг влево или шаг впра¬во от общепринятых словосочетаний влечет за собой мораль¬ный расстрел. Но слушать дальше и тем более участвовать в таком разговоре было выше её сил.
— Извините, у меня звонок, — нашла силы выдавить еще несколько слов. Поднялась и, стараясь идти возможно более неторопливо, направилась к выходу.
Ни одна артистка в мире не пользовалась таким внима¬нием аудитории, как эта идущая к выходу женщина, под перекрестным огнем двенадцати пар бабьих глаз.
В этот момент из-за соседнего столика поднялась черно¬кожая женщина, догнала уходившую, молча прижала её к своей груди и перекрестила. Словно мать — уходящую в не¬бытие дочь.
Это была Анна-Мария.

Ах, бедная, бедная Лидия Дементьевна! Она слишком переоценила искусство своей конспирации. У неё всегда было плохо с социологией, психологией и политологией. Она не приняла во внимание, что в любой деревне все всегда всё обо всем знают. Что здесь каждый — как голый в витрине магазина. Или теперь по новой моде — как отправляющий свои естественные надобности на экране телевизора для удов¬летворения чисто животного любопытства миллионов теле¬зрителей. Безразлично, называется ли эта деревня Хлюпино, Тюремная Камера, Солдатская Казарма, Дом Отдыха, Круиз или Русская Колония За Рубежом. Тем более, что ва¬риантов поведения людей не так уж много и они повторяют¬ся многократно ежедневно. Поэтому отношения Напольной с её кавалером, как и любые другие отношения, прослежи¬вались здесь досконально и обсуждались десятки раз на дню. Конечно, детали за стенами её квартиры могли быть неизве¬стны. Но его поведение ни для кого секрета не составляло и так называемой проклятой неизвестностью здесь даже отда¬ленно не пахло. Начиная от их рассматривания его фотосним¬ков у всех на виду (в который уже раз с разными женщина¬ми у всех на виду!). И кончая почти одновременным прихо¬дом на дискотеку якобы с разных сторон. А уж встреча у подъезда врача — да еще у какого врача! — этого достаточно для непрерывного перекрестного обмена такой информаци¬ей взахлеб целую неделю.
К счастью для жертвы курортного романа, она за эти месяцы не успела войти в серьезный конфликт ни с одной из дам, приятных во всех отношениях и просто приятных. Не принадлежа ни к одной из давно враждующих здесь дамс¬ких партий, она просто была бы стерта с лица земли прямо в данном помещении кафе-ресторана. Сама по себе она не представляла никакого интереса ни для кого из присутство¬вавших (кроме, разве что, Анны-Марии). Но за ней висел жирный куш здешнего оклада и намного более хилый, одна¬ко, все же не лишенный значения куш московской ставки. И если тот или иной куш мог прямо или косвенно представить интерес для любого из присутствовавших — держись, доцент Напольная!   Затравят, как трепетную лань.
Она возвратилась к себе на квартиру. Сказать, что на¬строение у неё было ужасным, — значило бы безудержно приукрасить ситуацию. Не просто ужасным — близким к умопо¬мешательству. Так вон оно что! А она-то думала, что за его бесконечными «найбол» в обращении к ней скрывается труд¬но произносимая для него фамилия «Напольная». И еще удив¬лялась, почему он зовет её по очень сложной для него фами¬лии, а не по гораздо более простому имени! Теперь знает: ночная ваза. Хотя какая там ваза — ночной горшок, вознаме¬рившийся переместиться на брачную постель. Чью? С кем? Как он сказал, у него бесплатны и женщина, и унитаз? Так значит она — не женщина, а просто унитаз для справления на ней нужды, средней между большой и малой! Точнее, женщина-унитаз! Даровой унитаз для двоих! Тут она не к месту вспомнила, что услуги иноземной проститутки даже её возраста и внешности оцениваются в этой стране не ниже сотни «баксов» за четверть часа. Господи, это сколько же они оба сэкономили на ней! Хотя если бы он платил всему стаду своих бесчисленных мартышек (включая, провалить¬ся бы ему, её самоё) хотя бы по доллару — он давно бы уже остался без штанов!
Нараставшая злость распирала, душила, требовала раз¬рядки. Сначала она схватила с письменного стола все, напо¬минавшее о нем, и порвала в клочки. Затем в бессильной злобе стала бить кулаками подушку на кровати и зашлась в истерике. Затем наступил черед безудержных рыданий, пе¬реходящих во все более тихое всхлипывание. Наконец, она поставила будильник, чтобы не опоздать завтра в универси¬тет, приняла, как обычно в таких случаях, двойную дозу силь¬нейшего снотворного с горстью валерьяновых пилюль и по¬степенно забылась горьким сном оскорбленной, униженной и поруганной.
Утром первым её движением был звонок в агентство Аэрофлота, чтобы подтвердить бронь давно заказанного об¬ратного рейса на Москву. Как хорошо, что она избежала со¬блазна снять эту бронь, чтобы обогатиться за счет своего не¬состоявшегося жениха. Считала, что еще успеет.
Это было её единственное разумное деяние за последние четыре месяца.