Ночная ваза. Глава восемнадцатая

18.
Сувенирно-визитная феерия продолжалась, но пора было увидеться с благоверным № 2. Иначе получалось просто не¬прилично: использовать человека в качестве телефонного содокладчика и напрочь забыть о нем. Кроме того, дикая злоба, душившая её все последние дни, никак не отпускала, и она подсознанием чувствовала, что встреча с мужем — вер¬ный путь к её разрядке.
У неё не было и мысли, что она совершила и продолжа¬ет совершать чудовищную подлость, которой не позволила бы себе ни первейшая валютная проститутка, ни последняя уличная шлюха. В конце концов все, что произошло и проис¬ходит, — это её сугубо личное дело. Ну, и что же, что обру¬чальное кольцо на пальце! Ведь не расписаны же официаль¬но! Да если бы и стояли штампы в паспортах, разве она не свободный человек, имеющий право разойтись с одним и выйти за другого или вообще не выходить больше ни за кого?
И это была правда. Это было, действительно, её личное дело, и она имела полное право вести себя как вздумается, и последний месяц, и последние десять лет, и все почти полве¬ка своей жизни.
Но не вся правда.
Хмурым ноябрьским вечером она совершила первую подлость: забыла о человеке, который, как она точно знала, безумно любил её и очень ждал её звонка на другом конце провода и земли. Как мы помним, она не могла позвонить ему по чисто техническим — вернее, по медико-психологи¬ческим — причинам. Но был завтрашний и послезавтраш¬ний день. Был целый месяц впереди. А она напрочь забыла о нем до того самого момента, когда вернулась в Москву, и он потребовался ей в качестве телефонного суфлера для пара¬дного доклада на кафедре.
Сейчас она собиралась совершить вторую подлость. Уви¬деться с ним мельком, приличия ради, только для того, что¬бы «зарезервировать» его за собой в качестве будущего писа¬теля её докторской диссертации. Ни в каком другом каче¬стве он был ей больше не нужен. И не потому, что на его вопросы в свое время относительно наличия у неё стыда или, на худой конец, совести она неизменно отвечала отрицатель¬но. А потому что он просто не вписывался больше в её новую жизнь — ни в жизнь «хозяйки» чьего-то дома, ни в жизнь хозяйки будущей московской квартиры. Тем более, что вот уже три года, как объявила ему, что перестала для него быть женщиной. Его женщиной. А уж как он воспримет все это — это его личное дело. Его безмерная любовь заставит его не только написать для неё все что угодно — заставит вообще сделать все что угодно. В этом она была твердо уверена.
И уж даже отдаленно не было у неё в голове мысли, что она пойдет на третью — самую чудовищную подлость. Это произошло ходом событий, независимо от её личных наме¬рений.
Первоначально в её планы входила просто приятельс¬кая встреча, на которой была бы строго определена возник¬шая отныне дистанция между ними. Может быть, еще одна-две таких же встречи — желательно, «на людях», чтобы он не давал воли своим эмоциям. Идеально было бы успеть со¬гласовать с ним следующие параграфы будущей диссерта¬ции, которые он начнет писать «здесь» и потом направит для дальнейшей работы «туда». А потом — прощальная встреча (желательно тоже «на людях»). И еще один перерыв на пол¬года. А там видно будет.
Но он сам сорвал эти планы. Встал и ушел после первых же слов о том, что они — «разные люди». Если бы она не позвонила ему — никакой второй подлости не было бы. Про¬сто они перестали бы существовать друг для друга — и все. Но она вовсе не собиралась порывать с ним совсем и продол¬жала выполнять намеченное — напросилась на одну встречу, затем на другую.
И вот наступил вечер решительного объяснения. Она пришла, чтобы еще раз сказать ему, что очень ценит его дружбу, считает его своим учителем и очень хотела бы, что¬бы они работали вместе — пусть даже на разных концах све¬та (вовсе не обязательно уточнять при этом, над чем имен¬но). Можно даже сказать, что она ценит не только его друж¬бу, но и его любовь к ней, сама любит его, как и прежде, — её от этого не убудет: ведь она для него «больше не женщи¬на».
Но когда она пришла к нему, увидела его влюбленные глаза, взгляд, полный обожания, почувствовала, что он все время порывается сказать ей что-то важное, очень существен¬ное для их отношений, — перед её мысленным взором вдруг пронеслось все случившееся за последние недели. И приту¬шенная на какое-то время злоба вдруг вспыхнула ярким, ос¬лепляющим разум пламенем.
А-а-а! Ты нашел свое: божество? А не хочешь ли ноч¬ную   вазу,   бесплатный   унитаз,   женщину-унитаз?!   Хочешь? Начнешь прощать, наверное? Н-ну, получай, с-с-сво-лочь!
Она вспомнила потом, что хотела сказать ему: а знаешь, у меня за это время было целых трое мужчин! И насладить¬ся его смятением, неизбывным вопросом «и кто же это?», столь же обычным ответом «ты их не знаешь». И, разумеет¬ся, очередным микроскандалом, прекрасно поднимающим настроение, но не меняющим отношений, потому что он во¬век не поверил бы, что у женщины — если это, конечно, не шлюха, не проститутка и не курортная, скажем, конкубинатка — может быть несколько мужчин за несколько меся¬цев. И все вошло бы в нужную колею.
Но говорила не она, а её взбесившаяся дикая злоба. И злоба произнесла совсем иные слова, прозвучавшие, как че¬тыре пистолетных выстрела в упор:
— У меня был другой.
Она увидела, как он осунулся, сник и посерел лицом от этих слов. Как будто точно получил четыре пули в грудь. И злоба сразу же прошла. Сменилась состраданием к только что убиенному. Гистамин пришел в норму. Настроение под¬нималось с каждой секундой.
Жизнь налаживалась.