Ночная ваза. Послесловие

Вместо   послесловия
интервью с автором
Допрос с пристрастием

Вопрос: Скажите, у героев повести есть какие-то реаль¬ные прототипы? Или всё выдумано от начала до конца?
Ответ: В основе повести лежит газетная статья, не помню названия газеты и имени автора. Речь шла о том, что сегодня правит миром — страсть или расчет? Автор, в развитие сво¬их рассуждений, привел две житейские истории, одна из ко¬торых поразила меня своей трагичностью. Кстати, родом из этой статьи оба главных персонажа повести — и «стерва обыкновенная», и «красавец-негр с соседней кафедры». Сам я во¬век не додумался бы до такой пары. Ну, а когда такая пара возникла перед мысленным взором — дальше всё пошло-по¬ехало как бы само собой. Воображение у меня богатое. Че¬рез мозг, если расслабиться, ежесекундно проходят один за другим разные виртуальные сценарии. Достаточно сосредо¬точиться на одном из них — и пошла писать история. Помни¬те, как Дон Гуан у Пушкина в «Каменном госте»? «Под этим вдовьим черным покрывалом чуть узенькую пятку я заме¬тил. — Довольно с вас, у вас воображенье в минуту дорисует остальное; оно у вас проворней живописца». Вот я и дорисо¬вал. А уж сочинил ли автор статьи эту историю или взял из жизни — не знаю. Думаю, в ней нет ничего фантастическо¬го. В моей жизни перед глазами прошли десятки подобных историй  — в самых разных вариациях.
В.: Но, наверное, у ваших героев много из вашего жизнен¬ного опыта?
О.: Конечно, ведь лично я не знаком ни с одним из них. Поэтому вполне естественно, что они думают и говорят, как автор или знакомые ему люди. А как же иначе? Ведь только что упомянутый Дон Гуан говорил не испанским языком XVI века, а языком Пушкина. И думал его головою. И жил его страстями. По-иному в беллетристике не бывает.
В.: А вы сами на месте «красавца-негра» или «мужа № 2» поступали бы так же?
О.: Мне, как принято говорить в подобных случаях, силь¬но под восемьдесят. Возможно, лет двадцать или тридцать назад я бы и мог оказаться в подобной ситуации. Но ведь по повести видно, что дело происходит в 90-х годах, а финал — вообще на рубеже веков. В это время я мог бы завести шаш¬ни или влюбиться по уши только в одну-единственную сим¬патичную старушенцию. Ту, которая с косой за плечами. И которую романтично зовут Колумбария. И у постели любой из женщин, которые нравились мне в прошедшей жизни, в эти годы мог сидеть не негр или папуас, а только либо врач, либо священник. Их возраст и здоровье в это время не позво¬ляют думать ни о чем ином.
 
В.: Ваши герои-мужчины вообще обходятся без имени, а героиня названа по имени, отчеству и фамилии. Это из ре¬альной жизни или навеяно какими-то ассоциациями?
О.: На родине героев — в упомянутой статье — они были безымянны. Большей частью такими же остались и на стра¬ницах повести. Но нельзя же все время ехать на «он — она». Пришлось снабдить главную героиню паспортными данны¬ми. При этом заранее исключались и «Марья Ивановна», и «Дульсинея Тобосовна», и «Сидорова», и «Фуфикова» — это слишком явно смахивало бы на псевдоним. Имя и отчество были даны первые пришедшие в голову — не стандартные, но типичные для нынешней «среднестатистической» моск¬вички, которой под пятьдесят. А фамилия носит производ¬ный характер, продиктованный сюжетом. Много лет назад мои американские друзья рассказывали мне анекдот о баб¬нике, который всех своих женщин называл одинаково зага¬дочно: «ночная ваза» (найтбоул, по-английски). Анекдот во¬шел в сюжет. Тут же выстроился звуковой ряд: найтбоул — найбул — напольная. Именно так должен был, по мнению героини, выговаривать трудную русскую фамилию америка¬нец. Но, как мы помним, выговаривал-то он нечто иное — свою «ночную вазу»! В общем, получилась игра слов. А мог¬ла быть, конечно же, любая другая фамилия.
В.: А вы сами в 90-х годах XX века не могли полюбить женщину сильно и страстно?
О.: Вы напоминаете случай тридцатилетней давности, когда какая-то негодяйка чуть не сорвала мне публичную лекцию в зале Политехнического музея. Я вещал о будущем человечества, схлопотал аплодисменты и начал отвечать на стопку поданных из зала вопросов, зачитывая каждый из них. И вдруг громко зачитываю, не разглядев, как и все осталь¬ные, предварительно: «Скажите, любил ли лектор? Ваша поклонница». Зал, понятно, грохнул.
В.: И как же вы вышли из положения?
О.: Как и все опытные лекторы — анекдотом. У меня к тому времени был почти четвертьвековой стаж выступлений, и меня трудно было «срезать» любым вопросом. Насколько помню, рассказал анекдот о солдате, которого спросили, любит ли он девушек. Еще как! А они тебя? И я их! Снова смех. Можно переходить к следующему вопросу.
Наверное, примерно так же можно было бы ответить и на ваш вопрос. Но особо любопытным предлагаю на выбор два варианта. Либо мою «Историю болезни» из поликлини¬ки, где за последние двадцать лет столько всего понаписано, что заданный вопрос отпадает сам собой. То есть, мне, ко¬нечно, не возбраняется полюбить хоть Венеру Милосскую, но лишь заодно с только что упомянутым солдатом. Либо мой паспорт, где стоит штамп о вступлении в брак еще в первой половине прошлого века. Правда, там не указано, что я уже дважды прадед. И в глазах прабабушки неотличим от её правнуков. А правнуков, как известно, интересует все на свете. Кроме женщин. Или, соответственно, мужчин.
В.: Но эротические сцены у вас написаны со знанием дела.
О.: Здесь не требуется никакого знания никакого дела. Достаточно время от времени читать «Московский комсомо¬лец» (а мне его периодически сбрасывает сын), чтобы на¬учиться в деталях отличать оральный секс от анального и мужеложство от скотоложства. Вот там все расписано, дей¬ствительно, со знанием дела. Что касается меня, то по тек¬сту повести я все время честно ссылаюсь на этот первоисточ¬ник.
В.: У вас вся повесть построена на том, что героине то и дело приходится давать взятки то деньгами, то своею соб¬ственной натурой. Это из личного опыта жизни или фанта¬зия?
О.: Это чистейшей воды фантазия. Сплошная выдумка автора. У нас, как известно, никто никогда нигде не давал и не брал взяток. Тем более, в учебных заведениях.
(Спрашивающий нахально смеется прямо в лицо отвеча¬ющему).

О.: Что же касается повести, то она построена не на взят¬ках, а на трагедии Большой, Настоящей Любви, когда та сталкивается с подлостью и корыстью. Это трагедия не толь¬ко нашей страны и не только нашего времени. Как говорил один непризнанный классик, эта штука сильнее, чем «Фа¬уст» Гете. Именно поэтому сюжет и поразил мое воображе¬ние. А уж затронул ли он разум и чувства читателя — судить не мне.
В.: Собираетесь написать еще что-нибудь в том же духе?
О.: Дважды Нобелевскую премию не дают. Тем более по литературе. Вряд ли она светит мне на этот раз, и тем более — на следующий. Так что просто нет стимула. Один из моих «доброжелателей» лет двадцать назад написал: «В Вашем возрасте пора забыть о земных проблемах и начать думать о Небесном».
Вот я и занят поисками ответа на вопрос: с чего начать?