Искушение

                Искушение


                « И не введи нас во искушение,
                но избави нас от лукавого…»

Третий год я работаю над монографией о Кирилле Залюбовском. И все время, как-то, чего-то не хватает? Что-то не получается. Этот великий русский художник, замечательный портретист, стал знаменитым еще при жизни. Из пятисот написанных им работ, только две остались на Украине, а остальные разошлись по музеям других стран и частным коллекциям. Правда под вопросом была одна картина, о ней ничего неизвестно. Это портрет Людмилы Мамонтовой, современницы Залюбовского. Она была близкой подругой. Говорили даже о каких-то совсем близких отношениях между ними. Картины Залюбовсого были нарасхват, поэтому он был человеком богатым.
Людмила Мамонтова и ее портрет были белым пятном в биографии художника. Многие искусствоведы писали об этой работе, но портрета никто не видел, фактически все работали с репродукцией. К сожалению Залюбовский умер, очень рано ему не было еще и сорока лет. Он вел довольно сумбурный образ жизни. Женщины занимали много места в его творчестве, и многие женские портреты были просто гениальны. Специалисты по его творчеству сходились, на том, что портрет  Мамонтовой – одна из самых лучших картин. Связь с ней припадает на последние пять лет жизни Залюбовского. Мне бы хотелось закончить монографию о художнике именно этим портретом. И я удвоил свои усилия, работая в архивах. Каково же было мое удивление, когда я наткнулся на заметку о Мамонтовой. В графе дат, о жизни и смерти, стоял только год ее рождения. Неужели она еще жива? Залюбовский умер пятьдесят лет тому назад. Мамонтова была младше его на десять лет. Значит ей уже за девяносто. Это открытие было фантастическим.
У Залюбовского, была дача в одном маленьком городишке Крыма. Очевидно, он подарил ее красавице Людмиле и они не раз проводили там время. После смерти Залюбовсого она бросила Москву и поселилась в Крыму. Может быть, я смогу что-то у нее узнать, и эти новые факты оживят мою затянувшуюся работу. Долго не задумываясь, я отправляюсь в этот маленький городишко навстречу судьбе!
                После все еще заснеженной и по-зимнему холодной Москвы, Крым показался мне раем! На перевале еще шел снег, а внизу в маленьких бухтах, окруженных горами, уже вовсю  царствовала весна! Стояла вторая половина марта, еще цветения не было. Только один миндаль, укутанный бело-розовой охапкой цветов, вызывал удивление и восторг. В полдень, когда солнышко припекало, было слышно, как возле него гудят пчелы.
Набережная была пустынна, отдыхающих еще не было. Одинокие фигуры двигались медленно, наслаждаясь свободой и красотой моря. Тихие волны, лизали прибрежные камни, издавая легкий шум. А там, вдали синее море сливалось с небом, создавая чудесную линию горизонта. Говорят, человек часами может смотреть на воду, на небо, на огонь…
Почему Залюбовский никогда не рисовал море, для меня это всегда было загадкой. Он все время был погружен в работу над портретами. Особенно ему удавались женские портреты. Он умел схватить суть человека и выразить в жесте, во взгляде. Особенно ему удавались глаза. Они всегда были как живые.
Наслаждаясь красотой и покоем, я двигался к даче. В таком маленьком городишке, найти домик, принадлежащий знаменитому художнику, легко и просто. А вот и он. Старинный особнячок, весь обвитый виноградом. Красивый кованый забор. Множество деревьев во дворе.
Я позвонил, но ответа не последовало. Казалось, дом был пуст. Я позвонил еще и еще и вот, наконец, я услышал шаркающие шаги. Очевидно, шел старый, усталый человек.
- Слава Богу! - подумал я. - Теперь я близок к своей цели.
Открылась дверь и на пороге дома я увидел пожилую женщину лет семидесяти, семидесяти пяти. Из-под сбившейся набок, когда-то голубой косынки торчали неаккуратные пряди седых волос. Они обрамляли уже загоревшее лицо, испещренное глубокими морщинами. Выцветшие, потухшие глаза устало, и равнодушно смотрели в мир. Согнутая фигура, старый потрепанный халат, стоптанные тапочки. Довершал картину откровенно грязный передник.
Я поздоровался и сообщил о себе. Она жестом предложила мне войти. Старинный особнячок внутри был настоящей антикварной лавкой. Все, начиная от вешалки и кончая зеркалами на стенах было старинным и крепким, сделанным из настоящего дерева. Теперь все больше прессованная стружка, покрытая лаком. Даже запахи напоминали о прошлом веке. Мы прошли прихожую, и попали в коридор, который вел, очевидно, в гостиную. Старуха вежливо открыла передо мной дверь, и мы оказались в большой светлой комнате. На противоположной стене над камином висел портрет Людмилы Мамонтовой, насмешливо смотревшей на всех входящих. От неожиданности, я остановился как вкопанный. Меня даже бросило в холодный пот. Я почувствовал, что мне не хватает воздуха. Схватившись за галстук, я пытался его расстегнуть. Мое замешательство не осталось незамеченным. Женщина предложила мне лекарство. У них в доме много сердечных средств: валидол, корвалол. Но минут через пять я взял себя в руки и уже более спокойно, продолжал смотреть на портрет. Искусствоведы, коллекционеры, авантюристы всяких мастей разыскивают портрет, а он спокойно висит себе в старинном особнячке над камином!!! Вот это настоящая удача, подумал я.
Я уже совсем успокоился и моя провожатая, видя, что состояние мое изменилось к лучшему, пошла к другой двери, очевидно за хозяйкой дома. Минут через десять двери открылись, и уже знакомая мне женщина вкатила коляску, на которой сидела Мамонтова.
Боже мой, что с человеком делает время. Как старость меняет и уродует. Не осталось и следа от былой красоты. Узнать в этой старухе некогда красивейшую из женщин, было невозможно! Вот только глаза, прикрытые козырьком, наверно у Мамонтовой была светофобия, еще сохранили свою голубовато-зеленоватую окраску. Они по-прежнему были дерзкими и осмысленными.
Хозяйка предложила мне сесть, указывая на стул поближе к себе.
Когда дверь закрылась за уходящей провожатой, мы начали беседу. Я сразу поинтересовался, не боится ли она за столь ценную картину? Она сейчас стоит очень больших денег. Пропустив мой вопрос, мимо ушей Мамонтова начала задавать мне вопросы! Для начала она поинтересовалась, где именно я живу в Москве. Я ответил ей, что живу в старинном доме на Арбате. Район престижный и квартира шикарная. Но с каждым годом содержать эту квартиру все труднее. Три очень большие комнаты забиты книгами, с которыми я не могу расстаться. – Я бы давно переехал в однокомнатную квартиру, но кроме книг у меня есть еще штук пятьдесят картин, которые конечно не такие дорогие, как ваш портрет кисти Залюбовского, но все, же они представляют определенную ценность!
Затем она спросила меня про жену. Я ответил, что мы уже пятнадцать лет живем порознь.
- Моя взрослая дочь, давно живет отдельно и имеет свою семью. Из-за того, что у меня не сложились отношения с ее матерью, наши отношения довольно прохладны.
- Кто же следит за порядком в доме и выполняет всю женскую работу?
- Все приходиться мне делать самому, – простодушно ответил я.
Подробные расспросы о моей личной жизни, уже начали меня удивлять! Как бы почувствовав мое замешательство Мамонтова, позвала мою провожатую. Объяснив мне, что это ее племянница и живет с ней практически всю жизнь.
- Она сирота, у нее нет своей семьи. И так как я старшая, то обязана о ней позаботится!
Зачем она все это мне говорит? Мы беседуем уже полчаса, а я не смог задать ей ни одного вопроса. Элементарная вежливость не позволяла мне прервать поток ее вопросов!
Дверь открылась, вошла племянница. В руках она держала несколько писем, в пожелтевших от времени конвертах. Это были личные письма Залюбовского к Мамонтовой. Второй раз за этот день меня охватила дрожь! Вы представить себе не можете, что значит, для искусствоведа получить письма человека, жизнь и творчество которого он изучает. Мои руки задрожали.
- Возьмите и прочтите их! – сказала Мамонтова.
Это были глубоко личные письма, в которых великий художник писал о своей любви.
Ах, если бы я смог получить эти письма, работа моя стала бы сразу значительной, это была бы настоящая удача. Как бы прочитав мои мысли Мамонтова твердым и уверенным голосом сказала мне, что она давно следит за моими публикациями. И что я первый человек, которому она дает интервью за прошедшие пятьдесят лет. Она также сказала мне, что угадала во мне порядочного человека и поэтому может спокойно доверить мне эти письма и картину, указав жестом на портрет над камином! Да, сегодняшний день был действительно удивительный!
-  Я отдам вам эти письма, и картину, в качестве приданного за моей племянницей!
При этих ее словах я даже встал!
- Сядьте – скомандовала Мамонтова. – Я даю вам один день на обдумывание моего предложения. Завтра после полудня, я жду вас у себя с готовым решением. А сейчас я очень устала, мне пора отдохнуть.
Я не вышел, а вылетел из дома. По дороге в гостиницу я все время обдумывал слова Мамонтовой.
Племяннице лет семьдесят пять, а мне нет еще и пятидесяти пяти. О выполнении супружеских обязанностей не может быть и речи. Между нами разница в двадцать лет! …Но ведь справедливости ради сказать, никто и не требует этого. Мамонтова правильно все рассчитала. Я давно занимаюсь своей работой. Знаю отлично всех коллекционеров Москвы. Очень спокойно, я смог бы продать по максимальной цене портрет. Этих денег нам хватило бы до конца наших дней. В моей большой, по-старинному просторной квартире нам хватило бы места обоим! Но самое главное, она правильно угадала во мне порядочного человека. Я конечно же никогда не бросил бы бедную женщину. Теперь она уже мне не казалась такой старой и грязной! Я даже находил что-то привлекательное в ее согнутой фигурке! Вожделение все больше и больше овладевало мной. Письма для меня представляли не меньшую ценность, чем картина. Ими я тоже с легкостью мог бы распорядиться. Мое имя сразу бы приобрело совсем другой вес! А самое главное благодаря вырученным деньгам, я бы смог заниматься спокойно любимым делом.
Проведя бессонную ночь, я пришел к выводу, я должен согласиться на предложение Мамонтовой. С трудом дождавшись полудня, я полетел к старинному особнячку.
День был ветреный и холодный! Море, такое синее и приветливое вчера, сегодня отливало сталью. Низкие серые облака уныло отражались в неспокойных волнах!
Оказавшись быстро возле заветных дверей, я позвонил, но ответа не последовала. Я позвонил еще и еще раз, но ответом была все та, же     тягостная тишина.
Что-то случилось, мелькнуло в голове. Но я не сдавался. Я продолжал стучать и звонить.
Где-то через полчаса, я, наконец, услышал шаркающие шаги. Слава Богу, к двери шла племянница. Дверь открылась, и я увидел распухшее от слез лицо пожилой женщины. Губы дрожали от обиды, веки опухли и покраснели. Как и вчера, она пошла впереди, уже знакомой мне дорогой. Распахнув дверь гостиной она, не останавливаясь, пошла к противоположному выходу. День был холодным, и в камине потрескивали дровишки. Приятное тепло, разливалось по всей комнате. Мамонтова сидела близко от камина и на коленях у нее лежали заветные письма. Жестом, предложив мне сесть, она внимательно, на меня посмотрела, словно пытаясь понять мои мысли.
- Мы прожили с моей племянницей всю жизнь рядом, но такой как в эту ночь я не видела ее никогда! – сказала хозяйка дома. – Она была оскорблена моим предложением. Никто не спрашивал у нее, согласна ли она на этот торг. Почему ее судьбой распоряжаются как будто она вещь, а не человек. В ней кипела обида и унижение! Не сложившаяся жизнь, усталость и старость – все это накопилось и вылилось в истерику. Чтобы исключить всякие иллюзии я забираю назад свое предложение. При этих словах, она совершенно равнодушно бросила в камин письма Залюбовского. Старые пожелтевшие конверты, мгновенно загорелись, и пока я сделал шаг к камину, они превратились в пепел.
Я онемел!...Она молча, кистью руки указала на портрет.
- Я надеюсь на вашу порядочность! Вы не обидите двух пожилых женщин?!
Я понял, аудиенция закончена и медленно пошел к двери.
Добравшись до гостиницы, я собрал свои вещи. Усевшись в троллейбус,  отправился в Симферополь, мне нужно было успеть на экспресс  «Симферополь-Москва».
Людмила Мамонтова и тут оказалась права. Я, конечно же, никому не скажу о портрете.
Пусть это будет моей тайной!!!