Поезд отправляется завтра

Полночь. Приглушённый свет.
-Бога ради, Бонни, перестань! Это уже не смешно. Мы остаёмся. Сколько можно обсуждать? - каждый раз, когда она заводит этот разговор, во рту у меня пересыхает.
-Почему? Ну почему ты так упираешься? Мне сорок два, тебе в этом году вообще сорок семь. Давно уже должны были уехать, – она пытается заглянуть мне в глаза, но я отвожу взгляд.
Недопитое вино. Тихий блюз.
-Должны? Да в Университете на ушах ходить готовы, лишь бы я остался. Никому мы ничего не должны, - от волнения я немного заикаюсь, как бы ни старался держать себя в руках. – И вообще давай  поговорим об этом в другой раз. Время ещё всё равно есть,  - я обнимаю её и глубоко вздыхаю.
Я говорю ей, что люблю - она улыбается. И так каждый раз.
И с каждым разом времени у нас остаётся всё меньше.
Чувство вины преследует меня вот уже двадцать лет. И хотя здесь оно особенно сильно, я всё равно прихожу сюда каждый год. Сажусь на лавочку поодаль, закинув ногу на ногу, и смотрю на счастливые лица людей, садящихся в поезд. Они улыбаются и машут из окон руками - впереди у них новая, лучшая жизнь. Вряд ли кому-то из них сейчас больше сорока - Отдел Пропаганды не зря свой хлеб с маслом ест. Большинство пар в наше время заводит детей в восемнадцать, а, значит, к сорока годам эти пары уже имеют на руках свой счастливый билет. Тем, кто не успел обзавестись продолжением рода, приходится платить. Это никого не смущает, ведь там все будут равны в правах. Рекламные щиты называют это место “Домом”, а у меня возникают ассоциации с “домом престарелых”. Хотя, наверное, не такое уж и плохое название, учитывая, что все мы живём в  “Городе”. Сегодня на вокзале никого нет – только я и сканер сознания, делающий снимки моей мозговой активности.
Поезд отправляется завтра.
Меня зовут Клайд, мне сорок шесть лет. Я – гражданин второго класса, преподаю историю в Городском Университете. Через месяц будет четыре года, как мы с Бонни женаты. Детей - нет. Впервые моя жена завела разговор о Доме два года назад в свой сороковой день рождения. Тогда мне удалось отговорить её от этой затеи. Удалось и на следующий год.
-А что я буду делать? Ничего же не умею. Кому там нужна моя история? Здесь хотя бы уважаемый человек. Это же билет в один конец – обратно уже никто не возьмёт. А если не понравится? Тогда что? – я с мольбой смотрю в глаза жены, и мне кажется, что те же мысли терзают и её.
-Хорошо, Клайд, мы не поедем сейчас. Но ведь когда-нибудь ты будешь готов?
-Когда-нибудь – буду.
Часто вспоминая этот наш первый разговор, я жалею, что он не стал последним.
Голографический рекламный щит привлекает внимание яркой, сочной, живой картинкой. Приятным женским голосом он сообщает мне, что:
-Дом. Это мечта, которая стала реальностью. Это рай на земле, который Вы заслужили. Если Вам сорок, а дети уже достигли совершеннолетия – Вы получаете билет бесплатно. По всем вопросам Вы можете обратиться в ближайшее отделение Городской Миграционной Службы. Дом. Это Ваш шанс на новую, лучшую жизнь. Дом – это Ваша мечта, ставшая реальностью.
Ненавижу эту рекламу. Смотрю на ярко освещённые улицы под безоблачным голографическим небом, на дома, блестящие свежей краской, на людей, улыбающихся в камеру. И ненавижу.
-Гражданин! - меня грубо хватают за руку, чтобы разглядеть нашивку на плече, говорящую о классовой принадлежности. – Прошу прощения, гражданин второго класса.
Полицейский скрещивает руки на груди – отдаёт честь. Я не вижу его лица за шлемом с затемнённым стеклом.
-У Вас всё в порядке?
-Да, сэр, всё хорошо. Задумался немного.
Он желает мне приятного вечера и уходит. В Городе запрещены любые проявления агрессии. Сканер сознания, встроенный в рекламный щит, интерпретировал деятельность моего мозга и сообщил ближайшему стражу порядка о возможном правонарушении. Впредь нужно быть осторожнее.
Домой добираюсь к девяти часам. Бонни встречает меня и говорит, что всё решила. Пульс учащается. Сердце стучит, кажется, так громко, что слышно в другом конце Города.
-Я всё решила. Давно. Только не говорила. Не могу здесь больше оставаться. Уезжаю завтра. С тобой или без тебя, - в глазах её стоят слёзы. Вот Отдел Пропаганды добрался и до нашей ячейки общества.
-Со мной, - я обнимаю жену, – без меня ты никуда не поедешь.
Всю ночь мы собираем чемоданы. Бонни болтает без умолку – не может дождаться, когда мы, наконец, окажемся там, где и должны быть. Она не скрывает волнения – через сутки и пятнадцать тысяч километров она увидит своих родителей, впервые за двадцать лет. Моих уже давно нет в живых. Я улыбаюсь, глядя на неё, счастливую, но внутри чёрным маслянистым пятном растекается тоска.
Придётся простить декану долг за проигранное пари.
Я надеваю соломенную шляпу и солнцезащитные очки.
-Это же не твой стиль, - говорит Бонни, смеясь.
-Был не мой. Теперь – мой, - я улыбаюсь и обнимаю её за плечи.
-Вот уж не надо! Ты выглядишь глупо, - она снимает с меня шляпу. Я отбираю её и надеваю обратно.
Мы одни в купе. Нас никто не провожает, но Бонни всё равно машет рукой в окно. Я давно не видел её такой счастливой. Поезд трогается. Впереди шесть суток железнодорожного пути.
Я читаю что-то дешёвое о путешествиях во времени. Или о временной петле. Или о параллельных мирах. Образы путаются – я читаю, но тут же забываю, что было на прошлой странице. Откладываю книгу и какое-то время просто сижу с закрытыми глазами, погружённый в свои мысли. Потом продолжаю читать.
Поезд медленно движется по подземному тоннелю. В некоторых местах отсутствует освещение, но лампы в купе достаточно, чтобы это не мешало мне читать. Стук колёс успокаивает.
-Что за книга? – спрашивает Бонни.
Я хочу ответить, но вместо этого замираю, прислушиваясь. Теперь я точно уверен – поезд снижает скорость.
-Ты заметила? Поезд останавливается.
-Да. Наверное, так и нужно. Не волнуйся.
-Нет, так не нужно. Здесь нет остановки.
-Откуда тебе знать?
Я вскакиваю и какое-то время стою молча, схватившись за голову руками.
-Что случилось?
-Я знал, что меня не отпустят. Знал, что придут за мной.
Бонни подходит ко мне, берёт за руку и вопросительно смотрит в глаза, ожидая, что я объясню ей своё странное поведение.
-Ты не понимаешь, - говорю я, – я не мог тебе сказать. Не мог. Мне было стыдно и страшно…
В дверь стучат.
-Клайд Ампер?
Закрываю глаза. Дверь за моей спиной открывается.
-Гражданин второго класса, Клайд Ампер, пожалуйста, следуйте за мной.
Полицейский держит в руках электрошокер. Бонни пытается спросить, что происходит  жестом руки, я заставляю её замолчать, а сам говорю, что никуда без неё не пойду.
-У меня приказ забрать Вас. Насчёт женщины приказа не было, - по голосу его я понимаю, что договориться не получится.
-Тогда свяжитесь с Миграционной Службой. Скажите, что мы уходим вдвоём. Скажите, что я отказываюсь идти. Я заслужил это право, чёрт побери!
-Вы пойдёте со мной один, или мне придётся применить силу.
Я пытаюсь ударить полицейского и последнее, что я слышу – это крик моей жены.

Я по-прежнему прихожу на вокзал каждый год. Провожаю каждый поезд, хотя знаю, что там меня никто не ждёт. Бонни меня не ждёт. Даже если бы я поехал следующим рейсом – всё равно бы её не нашёл. Я прихожу, сажусь поодаль, наблюдаю за счастливыми людьми, что садятся в поезд, и наслаждаюсь чувством вины.
Я много думал о самоубийстве. О том, как сделаю это.
Прошло двадцать пять лет. Сейчас я – старик, мне семьдесят один год. С того самого проклятого дня я каждый год просил у властей разрешения уехать из Города. Но каждый раз получал отказ. До сегодняшнего дня.

Ночью я просто сижу у окна и смотрю на голограмму звёздного неба. Прохладный ночной воздух приятно обдувает моё морщинистое лицо. Впервые за долгие годы я улыбаюсь. Помню, как, будучи тогда ещё совсем молодым парнем, полвека назад пришёл в Главное Отделение Городской Миграционной Службы и предложил им свой радикальный способ решения назревавшей проблемы.
Все мои финансовые неурядицы решились в тот же день, а вечером мне позвонили и сказали:
-Гражданин второго класса, Клайд Ампер?
-Это Клайд, но Вы ошиблись – я гражданин четвёртого класса.
-Уже нет, сэр.
В течение пяти лет с того момента Отдел Пропаганды, сгущая краски, рассказывал о приближающейся катастрофе - перенаселении. Сначала людей просто пугали. Потом для Граждан со второго по четвёртый классы ввели ограничение – два ребёнка на семью.  Граждане классов ниже четвёртого получили право только на одного. На исходе третьего года объявили, что во время бурения скважины в индустриальной части города был обнаружен железнодорожный тоннель, тянущийся на многие километры и ведущий к другому Городу. Такому же, как наш, но незаселённому - выход на поверхность был чем-то заблокирован, и люди не смогли попасть внутрь и спастись.
Два оставшихся года то, что потом назовут “Домом”, ремонтировалось и приводилось в божеский вид, чтобы вскоре встретить новых жителей. В индустриальном районе, там, где был обнаружен тоннель, построили вокзал.
Первая партия стариков недоверчиво относилась к этому мероприятию. Потом стало проще. Письма от них приходили регулярно; писали, что всё хорошо. Отдел Пропаганды отрабатывал свои деньги, и уже через несколько лет мозги у людей были промыты до блеска. Следующие поколения, появившиеся на свет после запуска программы “Дом”, уже даже не нуждались в его навязчивой рекламе.
И во всём этом виноват я.
Я тогда пришёл и предложил им свой план. Обыграть всё так, будто Город предлагает людям путёвку в рай. Эта идея им понравилась. В тот же день началась разработка Ответчика – программы, генерирующей ответы на письма детей родителям. Благодаря сканерам сознания, Ответчик владел всей необходимой информацией вплоть до интимных подробностей каждого из граждан. В программу были заложены тысячи сценариев того, что могло произойти с теми, кто уехал Домой. За пять лет тестирования Ответчик был доведён до совершенства, а вероятность сбоя программы снижена до нуля.
Я как историк знал, что под Городом есть глухой тоннель протяжённостью в пару сотен километров. Тоннель, ведущий из ниоткуда в никуда - он наверняка должен был связывать собой два Города, но так и не был достроен.
Я тогда пришёл и предложил им свой план:
-Поезд останавливается в конце тоннеля. В вагоны подаётся ядовитый газ. После возвращения поезда тела сжигаются в печи.

Выключаю свет. Допиваю вино. Делаю блюз погромче.

Я много думал о самоубийстве. О том, как сделаю это.

Мой поезд отправляется завтра.