Глава 39. Сектор анализа

А пока в отделе и в комплексе ничего не происходило. Все сотрудники сектора оставались на своих местах и продолжали работать по плану. Я и Акимов по-прежнему исполняли свои должностные обязанности, потому что вместо нас так никого и не назначили. Но постепенно у меня появилось ощущение, что нахожусь в вакууме.
Не знаю, что наобещал Мазо моим подчиненным, но многие, похоже, клюнули на его посулы, не понимая, что это всего лишь наживка, чтобы на время сделать их сторонниками его планов. Добившись цели, он вряд ли даже вспомнит о своих обещаниях, и уж тем более сомнительно, что выполнит. Мне, да и не только мне, это так знакомо вот уже много лет. А моим юнцам? Откуда им это знать?
И уже не только Ковалев, но и рядовые исполнители по любым вопросам бегали напрямую к Мазо, словно меня и Акимова, все еще их начальников, не было на месте.
Возможно, следовало бы поступить как-то иначе, но именно в те дни мне почему-то показалось, что бороться за что-то конкретное без поддержки сектора попросту не имеет смысла. За что бороться? За свое дело? Оно уже обрело зримые черты, и в творческом плане стало мне не интересным. За свою должность? Сама по себе, без захватывающей работы, она казалась мне бессмыслицей. За свой коллектив? По всем признакам он уже тихо предал меня. Молчал профсоюз, молчали наши всегда активные комсомольцы, молчал даже наш единственный коммунист Ковалев. Так что бороться было действительно не за что.
Зато в эту битву, которая несколько месяцев сотрясала комплекс, быстро включились партийные и общественные организации отдела и комплекса, рассматривая скопом и в розницу персональные дела скандалистов. Временами представители сторон обращались ко мне за компроматом, но я всех отсылал к Николаеву, включая и апологетов самого Николаева.

Сам же Николаев времени не терял.
— Афанасич, срочно формируй сектор анализа, — приказал он уже через месяц моего заштатного существования.
— Из кого формировать и с какой целью? — спросил его.
— Цель Шинкину еще три года назад поставили, только он со своей задачей так и не справился. Пора инструкции делать, а у него даже методик нет. Вообще ничего нет. Людей я тебе наскребу на две группы. Правда, теперь не до выбора. Бери, что дам. В общем, Афанасич, вся документация должна быть разработана к пуску. Посоветуйся с телеметристами Воршева. Может, помогут, — проинструктировал Николаев. Это был первый и последний инструктаж начальника отдела.
В течение недели сектор анализа был почти сформирован. Его ядро составила наша «гвардия законников» — Акимов, Прозоров и «выцарапанный» у Шинкина Самойленко. Битву за Бабочкина мы, к сожалению, проиграли.
Наполнитель сектора, как и ожидал, оказался разнородным: два ведущих инженера предпенсионного возраста наряду с двумя молодыми инженерами-мамами, работающими по четыре часа, — это границы, между которыми расположились все остальные его работники.
И никто из пополнения сектора не горел энтузиазмом месяцами работать по десять-двенадцать часов в сутки без праздников и выходных. Нет, это был совершенно иной сектор, чем тот первый, где не боялись напряженной работы.
Из всех сотрудников сектора некоторое понятие о телеметрии имела лишь Галя Жарова, работавшая когда-то в секторе Меди. Увы, она и Нина Васильевна Фокина тут же уехали на все лето в пионерлагерь предприятия.
А мой старый приятель Рабкин, лишенный, в связи с переводом, возможности «сидеть» в командировке, был недоволен всем и тут же затребовал себе помощника, который работал бы под его руководством, и с которого можно было бы хоть что-то спросить, вместо того, чтобы это что-то делать самому.
Попытки как-то оживить людей, сообщив им о важности и ответственности предстоящей работы, вызвали обратную реакцию — большая часть работников тут же впала в состояние перманентной апатии и заторопилась в отпуска и отгулы, выклянчивая их у Николаева самыми бессовестными способами.
Встретился с Шинкиным, который на мои вопросы ответил, что понятия не имеет, о чем его спрашиваю. Никакой такой работой он не занимался, и заниматься не намерен.

Встретившись с Воршевым, узнал, что на МКС «Буран» телеметрируется около десяти тысяч параметров. При комплексных проверках, как и в полете, весь поток информации поступает по телеметрическим каналам и записывается на носители информации. Информацию для анализа отбирают из общего потока и представляют в удобном виде. А далее специалисты по своим методикам анализируют отдельные параметры или их совокупность и делают выводы.
Этой работой можно заниматься практически постоянно. Ракета уже давным-давно стартовала, результаты пуска известны, а телеметристы могут месяцами разбираться в хитросплетениях данных, пытаясь докопаться до первопричины ее аварийного пуска.
Иное дело предстартовые комплексные проверки систем. Здесь, по данным анализа телеметрической информации, требуется как можно быстрее выдать ответственное заключение — можно пускать ракету, или нельзя? А если нельзя, то почему? При этом требуется указать дефект с точностью до съемного прибора, заменив который можно устранить тот самый дефект, обнаруженный при проверках. Словом, типичная задача диагностики технических систем.
Теперь хоть стало понятным, почему Шинкин любыми способами отказывался от этой работы. Зачем ему такая ответственность? Но для него это была лишь часть деятельности его сектора, а для нас она становилась основной работой, которую к тому же необходимо выполнить в ограниченные сроки.
Получив хоть какие-то исходные данные, моя голова закипела. Почти мгновенно возник четкий план работы. Понять мой замысел могла только наша «гвардия», а потому тут же собрал ее и поставил задачу. И работа сдвинулась с мертвой точки, пошла.

Уже через день стало ясно, как все множество параметров разбить на обозримые подмножества с тем, чтобы в каждом из них исключить часть параметров, значения которых в процессе проверок не меняются.
Подключив к этой работе всех наличных сотрудников, недели через полторы мы, наконец, выявили всего тысячу меняющихся параметров в десяти условных пересекающихся подмножествах — по сотне на каждое. Это уже было в пределах человеческих возможностей.
Как бы помогла в нашем случае математическая модель. Ведь с ее помощью мы могли бы легко выявить диагностические параметры, которые четко указывали на исправность или неисправность прибора. Но такой модели пока не было, а потому мы могли применить лишь методики экспертных оценок.
И я принялся за обучение сотрудников едва сформированного сектора анализа. Медленно, но верно на месте топкого болота вдруг стали появляться островки некой тверди, о которую уже можно было хотя бы опереться. К концу месяца почувствовал уверенность, что мы справимся и с этой нашей задачей. Получив конкретную работу и методику ее исполнения, люди преображались на глазах.
Погруженный в работу, я не замечал, что происходит вокруг, а когда оглянулся, было поздно.
— Афанасич, принимай сектор Смирнова, — неожиданно заявил Николаев, вызвав к себе.
— А сектор анализа? — с удивлением спросил его.
— Это и будет сектор анализа. У Смирнова только группа Копытова и осталась, которая боковушками занимается. Ну и пусть себе занимается. Зато тебя и Акимова сразу на должность поставлю, — изложил он свой план.
— А Смирнова куда? — спросил его, смутно предполагая какой-то подвох.
— Тебе, какая разница? — нахмурился Николаев, — Смирнов назначен заместителем начальника отдела, — после длинной паузы вдруг решился он раскрыть «секрет», который бы все равно на днях раскрылся. Я молчал.
Виссарион, «обещавший» эту должность мне, похоже, нашел очередного нового друга, — А что ты хочешь, Афанасич? Как я тебя поставлю замом? Ты же беспартийный, а Смирнов коммунист. Зато теперь хоть могу на его должность поставить. Будешь штатным начальником сектора, — вдруг громко принялся оправдываться Маленький Наполеончик.

Вскоре у меня оказался самый большой сектор в отделе — около тридцати человек. Порадовал не только сам Сергей Копытов, но и его группа, состоявшая в основном из скучающей по реальной работе необученной молодежи. Это было как нельзя кстати — наша миниатюрная гвардия энтузиастов получила неплохое пополнение.
Закипела и общественная работа. В группе Копытова работала Лена Васильева — прирожденная общественница. Не было ни одного собрания отдела, на котором она не выступила бы с разгромной критикой неважно чего. Но это были не пустые выступления и критика ради критики. Большинство ее предложений основывалось на здравом смысле, и тут же находило поддержку не только воинствующего меньшинства нашего отдела, но и большей части его равнодушного болота. Словом, руководство отдела вынуждено было с ней считаться.
Поговорив с Леной, узнал, что после института она несколько лет проработала мастером цеха на заводе по производству электронной аппаратуры. Едва не стала начальником цеха, но по личным обстоятельствам вынуждена была перевестись из Брянска на наше предприятие. Яркая блондинка с незаурядными способностями, кипела нерастраченной энергией.
Лена Васильева быстро стала не только украшением нашего сектора, но и мощным тараном во всех смутных вопросах, которые можно было решить только таким способом.
— Ну, Анатолий, знаешь, мою слабость, — позвонил как-то Шульман, впервые после нашей долгой размолвки, — Такую Леночку прислал. Я ей и так бы все подписал, только за один ее вид, а она, оказывается, еще и умница. Где ты ее прятал, Толя? Всегда присылал какую-то страшненькую. В общем, если что надо, всегда шли Леночку, — высказал он свои пожелания, без замечаний согласовав один из наших первых документов.

Похоже, именно от Васильевой Шульман впервые получил правдивую информацию о наших дрязгах по поводу сектора «законников» и узнал, наконец, причину, по которой я вынужден был остаться в отделе.
— Ничего, Толя, я тебе помогу избавиться от Мазо, — уже на следующий день позвонил мне наш «главный законник», — Я его навсегда удалю от законов управления, — пообещал он, забыв, очевидно, что тот сектор вместе с Мазо уже приписан к другому отделу, а я руковожу совсем другим сектором.
Мне так и не удалось узнать, почему сектор Ковалева с треском провалил, в общем-то, простую корректировку закона управления, связанную с различием ряда систем стартового комплекса и комплекса стенд-старт.
Шульман, ознакомившись с дефектным извещением, не преминул воспользоваться ситуацией и предложил Караштину поставить вопрос о передаче законов управления из испытательного комплекса в комплекс разработки АСУ и наземных систем, что в сложившейся ситуации было вполне логично. Разумеется, если забыть о том, что кроме наземных систем есть еще куча бортовых, которыми подразделения Караштина не занимались. Но те системы не менялись, а потому в извещении не были представлены.
Караштин поддержал предложение Шульмана, и вскоре вопрос был решен, как и следовало ожидать, не в пользу нашего комплекса.
Накануне решающего совещания Панарин все-таки вызвал меня к себе и показал то злополучное извещение:
— Анатолий Афанасьевич, посмотрите, пожалуйста, работу вашего бывшего сектора.
Быстро полистав документ, обнаружил множество так называемых скрытых ошибок, характерных для начинающих программистов. Несколько бесконечных циклов, из которых не было выхода, и еще кое-что в том же духе. Когда-то и Акимов делал такие же ошибки. Увы, Ковалев, подписавший документ, даже не Акимов. Да и Мазо вряд ли мог обнаружить эти изъяны.
— Ну, как? — спросил Панарин, едва я закрыл утвержденный им документ.
— Плохо, Владимир Николаевич. Похоже, забыли, чему учил, — ответил руководителю комплекса и показал отмеченные недостатки.
— А это устранить можно?
— Не только можно, но и нужно, иначе система зависнет.
— Значит, Караштин прав, — задумчиво сказал Панарин и отпустил меня.
Вскоре узнал, что законы управления переданы для ведения в отдел Земцова. Оставшийся без работы сектор, Фалеев тут же благополучно «вернул» Николаеву, причем вместе с Мазо.

— Что будем делать, Афанасич? — тут же вызвал Николаев, — Сектор Ковалева вернули в отдел.
— А я здесь причем?
— Тебе люди нужны?
— Эти нет, — не раздумывая, ответил ему.
Он, похоже, все понял. Людей распределили по всем секторам, кроме моего. И сектор «законников» растворился в отделе, словно его и не было никогда.
Сложнее было с Мазо. «Его должность» уже прочно занял Смирнов.
— Вот видишь, Афанасич, как же я был прав, когда назначил Смирнова, — призывал порадоваться вместе с собой Николаев, — А с твоим назначением все еще возились бы, и к возвращению Мазо явно не успели, — напрашивался на комплимент Маленький Наполеончик.
Что ж, пусть потешит себя иллюзиями. Ведь теперь Мазо со всей яростью обманутого в больших надеждах человека обрушится за него. Долго ли устоит под его мощным натиском? И, слегка покривив душой, все же подсластил пилюлю начальнику отдела:
— Вы прозорливы, как всегда, Виссарион Леонидович, — похвалил расплывшегося в довольной улыбке Николаева.
Мазо вновь возглавил изрядно поредевший сектор двигателистов, насчитывавший едва ли с дюжину активных штыков. Естественно, это его не устраивало, и он кинулся в очередной бросок за вожделенной должностью.
Для начала он представил новую штатную структуру отдела, в которой обозначил свое место в качестве зама начальника отдела. И снова с упорством маньяка начертил свою клешню, протянутую к моему сектору анализа.
— Как ты на это смотришь? — спросил Николаев, показывая творчество Мазо.
— Как на конец моей работы в вашем отделе, — ответил ему. Николаев нахмурился.
— Ну, положим, в законах Мазо не разбирается, но в телеметрии он дока. Еще на полигоне служил в отделе анализа, — зачем-то напомнил он мне послужной список Мазо.
Я в очередной раз почувствовал себя обманутым. Не ответив, вышел из кабинета, доплелся до комнаты и плюхнулся в свое старенькое кресло — бывшее Кузнецова, а еще раньше самого Королева. Как же хорошо все начиналось, и как плохо кончается. Я вдруг понял, что больше не смогу работать в этом отделе.

— Что-то случилось, Анатолий Афанасьевич? — подошла Лена Васильева.
— Да ничего, Леночка. Все нормально, — ответил ей.
— Вижу, как нормально. Может, чем-то могу помочь? — предложила она.
— Вряд ли. Хотя, как знать, — вдруг решился и рассказал ей всю историю наших взаимоотношений с Мазо и поддерживающим его во всём руководстве.
— В принципе, Анатолий Афанасьевич, я уже кое-что слышала. Что-то даже Акимов рассказывал. В общем, вы стойте на своем, а мы вас в обиду не дадим. Всю общественность поднимем. Надо будет, до Вачнадзе дойдем, а Мазо с Николаевым на место поставим, — решительно заявила Васильева. Не знаю, почему, но я вдруг почувствовал в ее лице надежную опору, как когда-то в Акимове.
А в курилке поздравляли Четверкина. Оказалось, Фалеев, опасаясь возвращения Мазо, стремительно оформил беспартийного начальника сектора своим заместителем. Смог же ведь!
Эта новость просто взбесила Мазо. Даже через закрытую дверь кабинета доносились раскаты его громового голоса:
— Какой-то задрипанный техник! У Мухаммеда кружочки рисовал! А тут пашешь, пашешь, а все там же! Бродский обещал, ты обещаешь! Где обещанное, Виссарион?!
Что ответил Николаев, слышно не было.
— Я не собираюсь ждать! — громыхнул Мазо и стремительно выскочил, судя по всему, в направлении кабинета Панарина.
Через неделю на доске объявлений вывесили приказ. Так Мазо вновь стал замом Николаева, но с сохранением должности начальника сектора.

А уже через день новоявленный зам затребовал к себе с отчетом о проделанной работе. Пришлось зайти к Николаеву и заявить, что, если Мазо не оставит меня в покое, тут же напишу заявление об уходе. Похоже, подействовало.
Постепенно жизнь вошла в период относительного спокойствия. Режим работы оставался напряженным, но размеренным, без потрясений. В него уже втянулась большая часть сектора, включая наших молодых мам, которые все чаще уходили с работы после обеденного перерыва, а не до него, как раньше.
Особым режимом пользовались Прозоров с Самойленко, которым разрешил работать в домашних условиях — в комнате Прозорова, где был наш единственный компьютер. Мы втроем пытались создать демонстрационную модель, с помощью которой можно было бы показать возможности моделирования ракетно-космического комплекса.
Мы взяли за основу одну из конкретных систем. Я описал ее работу неким законом управления. Потом мы с Володей написали программу, и вскоре ребята начали экспериментировать с полученным произведением.
С утра мы разбирали итоги вчерашней работы, намечали планы, и ребята уходили к компьютеру. Все бы хорошо, но однажды их хватился Николаев. Мне не удалось оправдать их отсутствие. Пришлось открыться.
Последствия оказались неожиданными — Николаев захотел лично все осмотреть на месте. Ознакомившись с нашими достижениями, он надолго задумался.
— Афанасич, действительно можно сделать модель всего комплекса и получать подобные результаты?
— Разумеется. Это всего лишь изменение масштаба.
— А как все-таки проверить достоверность ваших результатов?
— Только практикой, Виссарион Леонидович. А до нее, сравнивая наши данные с мнением специалистов. Хотя это так, первое приближение.
— Афанасич, а откуда ты все это знаешь?
— Что-то из литературы, а что-то, как говорят, творю, выдумываю, пробую.
— Слушай, Афанасич, а вдруг ты такого навыдумывал. А отвечать, кто будет?
— Лицо, которое утвердит наши документы, — пошутил на свою голову.
— Так это лицо потом с меня спросит по полной программе.
— А как же, — совсем добил я Маленького Наполеончика.
— Не-е-ет. Тебя надо почаще контролировать, Афанасич, — решил, наконец, Николаев, — Слушай, ты изложи все популярно, чтоб я понял. Страничек на пять. Больше я не прочитаю. И с управленцами свяжись. Пусть посмотрят твои выводы. Все равно с ними документы придется согласовывать, — порекомендовал он.
Несмотря на занятость, дня за три все же подготовил пояснительную записку для Николаева. Прочел он ее с большим интересом. Конечно же, сразу посыпались вопросы. Отвечая на них, попутно корректировал текст. Кончилось тем, что Николаев отнес ту записку Панарину.
Не помню, кому из них пришла в голову мысль о публикации, но именно с той поры она прочно засела и в моей голове. Я стал постепенно преобразовывать ту пояснительную записку в статью для нашего отраслевого журнала.

Поход к нашим кураторам ничего не дал. Зато они предложили съездить вместе с ними в Харьков с тем, чтобы основательно поработать с разработчиками системы управления, где всегда можно найти нужных людей, занятых той же проблемой.
Николаев идею одобрил. Мало того, что начальник отдела решил ехать лично, он взял с собой Брылкина и Жарову. Внушительная делегация поехала и от кураторов. Я же радовался тому, что рядом снова Кожевников и Зубков.
Целую неделю мы работали с утра до вечера. И к удивлению Николаева, харьковчане полностью одобрили нашу методику диагностики.
— Да-а-а, Афанасич. Теперь мне понятно, почему Мазо так за тебя уцепился. Похоже, в ученые собрался, — то ли пошутил, то ли всерьез сказал Виссарион вечером, когда мы собрались в гостинице, чтобы отметить успешное завершение нашей командировки и завтрашний отъезд.
Под общее настроение удалось договориться, что останусь на выходные в Харькове. Я и предположить не мог, что то была моя последняя командировка в родной город.
— Афанасич, ты бы хоть показал свой Харьков, — попросил Николаев, — А то целую неделю пробыли и ничего не увидели, кроме кабинетов и гостиницы.
Увы. И пятница у Николаева и Брылкина оказалось занятой. Только мы с Галей Жаровой, отметив командировку, сразу после обеда покинули предприятие.
Троллейбусом доехали до парка Горького, а оттуда пешком прошли мимо училища прямо к нашему старенькому домику.
— Вот здесь я жил до отъезда в Казахстан, — показал Галке на окна второго этажа.
— Какой чудесный домик, — восхитилась Жарова, — А мы зайдем?
— Там сейчас никого нет. Брат на работе, а родители с младшим братом живут совсем в другом месте, довольно далеко отсюда, — пояснил ей.
Мы прошли через большой двор и минут через пятнадцать уже были на площади Дзержинского. Мимо парка Шевченко дошли до стеклянной струи. Попали и к каскаду. Оттуда, не спеша, за час добрались до вокзала.
— Ну, как Харьков? — спросил Николаев, уже сидевший с Брылкиным и Зубковым в вагонном купе.
— Чудесный город, очень красивый и зеленый. В хорошем месте провел Афанасич свое детство. А домик, какой у них замечательный, — отозвалась Жарова. Мне было приятно.
Мы простились до понедельника, и я отправился на новую квартиру, где меня ждали мама, братья и тетя Клава московская.

— Толик, а как ты относишься к Горбачеву? — неожиданно спросила тетя, — Ты знаешь, он мне так нравится. Такой простой, доступный. С людьми на улицах запросто разговаривает. Что там, в Москве, о нем говорят?
— Тетя Клава, — удивился я, — Как может нравиться руководитель партии? Говорит он много, только толку от этого. Перестройка, демократия — одни слова. А в магазинах как не было ничего, так и нет. Даже в Москве стало хуже. У нас на работе раньше дефицит распределяли, а сейчас выдают талоны на масло, на сахар и даже на водку и стиральный порошок. Полный бред.
— Ну, вот, тетя Клава, я же тебе говорил, — присоединился к нам Володя, — А ты не верила. Кстати, Толик, ты случайно не видел по телевизору последнее выступление Полунина, где он говорит другому клоуну: «Низзя»?
— Видел, — рассмеялся я, — Прямо перед самым отъездом. Посмеялся от души.
— Ну и о чем же оно? — лукаво заулыбался брат.
— Конечно, о Коммунистической партии, — мгновенно ответил, вызвав его смех и возмущенные вопросы мамы и тети:
— Откуда, Толик? Причем здесь партия? И ты туда же? Да там ни слова о партии не сказано, — возмущались они.
— А разве обязательно надо прямо говорить? — смеялся довольный Володя, — Вот видите, и Толик правильно понял. Низзя и все тут. Одни вы не хотите понять. Горбачев вам нравится. Ха-ха-ха, — веселился брат.
В понедельник, едва появился на работе, вызвали к Панарину.
— Анатолий Афанасьевич, что за самодеятельность? Почему ваши люди работают на каком-то самодельном компьютере как надомники? Вы хоть понимаете, что нарушаете режим секретности? Да если кто из первого отдела узнает, представляете, какой скандал будет. Выговором вы не отделаетесь. Немедленно прекратите это безобразие, — выдал указания руководитель комплекса. «Ну, Николаев. И здесь растрепался», — подумал я.
— Владимир Николаевич, был бы у нас компьютер, мы бы до безобразия не опустились. Николаев вам доложил итоги командировки?
— Доложил. Это конечно хорошо, но нарушений допускать нельзя.
— Так без компьютера, Владимир Николаевич, мы бы не сделали то, что сделали. Вручную за такой короткий срок добиться хороших результатов невозможно.
— Я подумаю, что для вас можно сделать. А работу на дому прекратите, — отпустил Панарин.
Конечно же, мы не прекратили наших изысканий, лишь перенесли их на выходные дни. Постепенно сделали модели всех систем и получили необходимые диагностические параметры. Так никто из посторонних и не узнал, каким образом вместо десяти тысяч телеметрических параметров в наш десяток инструкций попала лишь пара сотен.
Если они были в норме, поводов для беспокойства не было. Извлечь и проанализировать эту пару сотен параметров можно было в течение часа. А это значило, что мы выполнили требования заказчика, даже не прибегая к автоматизации процесса анализа.
Если же любой из основных параметров не укладывался в норматив, еще через полчаса мы могли достоверно указать неисправный прибор на ракете.
В сентябре восемьдесят восьмого года мы выпустили полный комплект документов, обеспечивающих анализ результатов предстартовых проверок систем МКС «Буран».
Вскоре поступила команда вылететь на полигон. Вновь и вновь я пытался доказать необходимость своего участия в предстоящих работах, и слышал в ответ лишь жесткое «нет».

В полупустых рабочих комнатах и коридорах отдела потянулась скучная осень. Меня не отпускало чувство неудовлетворенности — почти весь сектор на полигоне, а я здесь, с «инвалидами», как у нас называли тех, кому по тем или иным причинам нельзя было ездить в командировки.
После месяцев напряженной работы вдруг возникло ощущение избытка свободного времени. И я в очередной раз принялся за статью для отраслевого журнала. Уже недели через две понял, что больше не смогу в ней изменить ни слова. Все в ней выверено до последней точки. Придумал и заглавие: «Программная система «Экспресс-анализ».
Работа над статьей заставила по иному взглянуть на весь процесс проектирования сложных технических систем, создаваемых сразу на сотнях предприятий-смежников, разрабатывающих их компоненты. Сколько же времени уходит на согласование технических параметров, а проблемы несогласованности порой возникают в самые неподходящие моменты, когда сделать уже ничего нельзя или можно, но огромной ценой.
Размышляя над этой проблемой, часто вспоминал слова нашего кадровика Петрова: «В любом подразделении творчески работают один-два человека, а все остальное — балласт, наполнитель. Моя бы воля, на предприятии оставил бы каждого двадцатого. Весь балласт уволил бы без всякого сожаления».
Взял лист бумаги и вывел заголовок очередной статьи: «Программная система «Проект-сервис». И понеслось, поехало.