Где-то там... Часть вторая

Старинный парк неожиданно закончился и Александр Семёнович увидел широкое, большое поле, по которому петляла извилистая лента дороги, а совсем недалеко, чуть в стороне от дороги, красовался трёхэтажный каменный особнячок.
— Литераторы, они почти как люди, соответственно и условия проживания у них почти похожие.
Парадный вход особнячка украшали две белых колонны, а вокруг здания росли фруктовые деревья, кусты смородины, крыжовника и густые заросли малины.
Они подошли к дому и сразу увидели хозяина, он сидел в кресле-качалке и восхищён-но смотрел на бетонный куб. Куб был высотой более метра и стоял как раз напротив дома.
— Все творишь, Степан! — приветствовал его хозяин птицы.
Писатель оторвал восхищённый взгляд от бетонного постамента и радостно воскликнул:
— Как чувствовал! В такой день без гостей — всё равно что грядку без навоза оставить...
— Извини, Степан, мы к тебе ненадолго, тут у человека дело срочное...
— Дело у нас у всех одно,— прервал его писатель,— копать, копать и ещё раз копать. Выражение лица его стало мужественно-благородным, он приосанился, подошёл к Александру Семёновичу и, крепко пожав ему руку, представился: — Писатель, Степан Ильич Ёлкин, прошу не путать с Палкиным,— усмехнулся он.
Александр Семёнович неловко кивнул головой и попытался вкратце изложить свою автобиографию, но писатель автобиографии слушать, не стал, а вместо этого парадным голосом воскликнул:
— Господа! Вы присутствуете на торжественном событии — сегодня завершена работа над созданием пьедестала, который станет основанием серии скульптурных работ под названием «Орудия творческого труда»!
— Я! — гаркнул реальный ворон.
— Вещий знак! — глубокомысленно произнёс писатель.
— Авторучку будете лепить? — простодушно спросил Александр Семёнович.
— Первое что я сделал, когда попал сюда — все ручки, авторучки и прочее барахло выкинул в унитаз! На этом пьедестале будете установлена не жалкая фитюлька, а настоящий творческий инструмент, и называется он «лопата». Да! Да! Да! Именно лопата и только лопата!..
— Степан, может, перекусим? — миролюбиво проговорил хозяин птицы.
— Нет, уж позвольте! — прервал писатель,— пойдёмте Александр Семёнович, я вам кое-что покажу.
Писатель был сильно взволнован, и как ни пытался Александр Семёнович объяснить, что ничего такого он не имел в виду, слушать он ничего не стал и чуть ли не силой потащил дорогого гостя за собою в дом. По широкой лестнице они поднялись на третий этаж и оттуда вышли на застеклённую террасу расположенную на крыше.
— Садитесь! — властным голосом сказал писатель.
Александр Семёнович понуро опустил голову и тяжело опустился в мягкое, кожаное кресло. Писатель нервно потёр руки и вдруг выпалил:
— Я вам вот что скажу!
— Что? — испуганно откликнулся Александр Семёнович.
Писатель не обратил внимания на испуганный возглас и продолжал:
— Вы думаете, чтобы стать писателем — достаточно написать талантливое произведение, и пожалуйста — нате вам лавровый веночек, живите и радуйтесь! Ошибаетесь, уважаемый, в нынешние времена, хотим мы того или нет, литература — товар, и товар массовый, а потому всегда найдется деловой человек, который скажет вам: «Всё, что вы написали чрезвычайно талантливо и может быть даже гениально, но читать этого никто не будет. Напишите что-нибудь занятное, развлекательное — тогда посмотрим». Как вам это нравится — «занятно и увлекательно»? У меня была собака, я её любил, она съела кусок мяса, и после непродолжительных душевных переживаний я её по голове топориком хлобысь, хлобысь, хлобысь... Вот такие занятно-развлекательные историйки им подавай. Теперь вы понимаете? Там я был талантливым ничто, и только здесь я стал настоящим писателем.
Он встал с кресла и подошёл к стеклянной перегородке:
— Здесь я нашёл самого честного и бескорыстного издателя моих произведений. Всё зависит от моих рук, моего труда и моего терпения. Творения, которые я создаю, принадлежат вечности. Подойдите, пожалуйста, сюда.
Александр Семёнович обречённо встал с кресла и подошёл к писателю. То, что он уви-дел из окна веранды, был как раз тот редкий случай, когда творческая мысль автора производит на зрителя неизгладимое впечатление вне зависимости от его общественного положения и культурного воспитания.
— Смотри-ка! — в тихом восторге произнёс Александр Семёнович.
За домом находилось большое картофельное поле. Александр Семёнович повидал много картофельных полей, приходилось и самому картошку саживать, но такого поля видеть ему не приходилось. Творческое поле напоминало огромную тёмно-серую страницу книги, на которой зелёной картофельной ботвой было написано литературное произведение одарённого писателя. На дальнем конце поля зеленело заглавие литературно-картофельного текста: «Литературное творчество — процесс циклический».
— Это моё первое литературное эссе! — гордо произнёс писатель.
Александр Семёнович, медленно шевеля губами, стал читать:
«Прежде, чем раскрыть смысл такого понятия, как цикличность литературного творчества, необходимо знание того, что есть только один абсолютный критерий любой творческой деятельности, который мы называем „жизнь„. Следует отметить, что под абсолютным критерием, который мы назвали „жизнь„, подразумевается не исторически-временные отрезки, ни философские понятия, а вполне конкретное и ясное определение.
Жизнь рассматривается в творческой деятельности как природно-биологический феномен. Произведения Софокла, Эсхилла и других греческих авторов воспринимались современниками, как некий материальный продукт, обладающий такими же природно-биологическими свойствами, как любая другая сельскохозяйственная продукция.
Изменение отношения к творческой деятельности произошло на рубеже...»
Текст обрывался на полуслове, и Александр Семёнович вопросительно взглянул на писателя.
— Продолжение придётся подождать до следующего урожая,— пожав плечами сказал писатель.
— А с этим что? — неуверенно спросил Александр Семёнович.
— Литературное творчество, как вы, надеюсь, заметили,— это продукт, и, доложу вам,— продукт замечательный и полезный для здоровья. Так что пойдёмте, попробуем его на вкус.
— Да, но...— запинаясь проговорил Александр Семёнович.
— Никаких но,— прервал его писатель.— Я знаю, о чём вы хотите сказать. Я собираю урожай картошки, и весь текст, естественно, исчезает. На первый взгляд вы правы, но только на первый. Цель моей статьи состоит как раз в том, чтобы доказать что творческая деятельность — это процесс циклический. Первый этап — материальный: выращивание и уход за творческим продуктом, второй этап — биологический: переработка органического состава слова в духовную энергию, и последний этап — духовная энергия вновь обретает материальную и зримую форму. Моя статья будет являться наглядным доказательством этой идеи. Теперь понимаете?
— Ну, как сказать, а урожаи-то как?
— Урожаи хорошие, только сорняки одолели,— вздохнув сказал писатель.— Ладно, пойдёмте-ка лучше попробуем творческие дары на вкус,— предложил писатель.
Творческие продукты литературы включали в себя не только картошку, но и огурцы, помидоры, свежие яйца, маринованные грибы и вместительную бутыль домашней наливки. Александр Семёнович относился к литературе прохладно, потому как считал, что книги пишут те, кому или делать нечего, или голова не из того места произрастает. Домашняя наливка поколебала это убеждение основательно. После третьего стакана Александр Семёнович немного задумался и неожиданно проговорил:
— Степан, ты вот образованный, скажи мне — есть в жизни смысл?
— Действует, действует! — закричал писатель,— а ты говорил — не поймут больно, сложно, нет — дошло-таки. Вот что значит — экологически чистый продукт. В прошлый урожай я как раз написал об этом статью и вот, пожалуйста! Картошка съедена, и мысль начинает работать в определённом направлении. Семёныч, ты молодец, у тебя настоящая биологически творческая натура, давай наливай!
Александр Семёнович наливку по стаканам разлил, но смысла жизни так и не понял.
— За творчество! — провозгласил писатель.
— Я! — гаркнула вещая птица.
«Вот зараза горластая»,—подумал Александр Семёнович, выпил наливки и внезапно вспомнил о паспорте.
— Паспорт у меня украли! — отчаянным голосом сказал он.
— Паспорт — это халтура — произнес писатель,— я тебе новый напишу.
—Картошкой?
— Нет, луком. И будет у тебя, Семёныч, отличный луковый паспорт.
— Нет, мне нужен мой паспорт, с печатью.
— Печать — продукт не творческий — согласился писатель.
Александр Семёнович хотел затянуть свою любимую песню, но передумал:
— Пойду я,— твёрдо сказал он.
— Может, останешься, Семёныч, поживёшь денек-другой,— предложил писатель.
— Нет, не могу — на работу надо завтра...
— Александр Семёнович работает в третьем трампарке электриком,— уточнил Юрий Степаныч.
— Тогда — за электриков! — предложил очередной тост писатель и наполнил стаканы.
Александр Семёнович от наливки не отказался, но решения своего не изменил.
— Без паспорта никак нельзя. Найду этого гада — тогда погуляем, посидим...
— Раз надо — значит, надо. Я тебя понимаю, Семёныч,— грустно сказал писатель.
— И я понимаю,— грустно сказал Юрий Степаныч. А ты понимаешь? — спросил он у своей птицы.
— Я,— грустно ответила птица.
На прощанье писатель крепко обнял дорогого электрика и подарил ему полную сетку литературной картошки.
— Это, Семёныч, картошка про жизнь, для хорошего человека берёг.
— Спасибо, Степан, ты это — если время будет — напиши что-нибудь про меня.
— Напишу, обязательно напишу,— заверил его писатель.
На прощанье они ещё раз обнялись и, слегка пошатываясь, Александр Семёнович пошёл по широкой песчаной дороге в неизвестное своё будущее. Юрий Львович и писатель долго смотрели ему вслед.
— Что же ты ему про речку ничего не объяснил? — спросил Юрий Львович.
— А чего объяснять — всё равно ведь посмотрит.
— Обязательно посмотрит, куда он денется,— вздохнул Юрий Львович.
— Электрик,— усмехнулся писатель.
— Какой же он электрик, если у него паспорта нет,— заметил Юрий Львович и, ласково посмотрев на птицу, тихо проговорил: — «А нам с тобой паспорта не нужно, да, Ванюша?».
— Я! — рявкнула реальная птица.
Идти было легко, но тревожно было на душе Александра Семёновича. Чувствовал он, что вляпался во что-то по уши. Только во что он вляпался, в какую историю угодил — понять никак не удавалось. Мелькали какие-то глупые мысли про космических пришельцев, про бывшую жену, но ясности они не приносили. Скорее, наоборот. Хотелось плюнуть на всю эту глупость и сделать ещё большую глупость. «Широка страна моя родная, много в ней полей, лесов и рек»,— громогласным голосом запел он и как ни удивительно, но почти сразу почувствовал некоторое умственное облегчение. Часа через полтора порядком охрипший, но не потерявший надежды на благоприятный исход своих поисков, Александр Семёнович подошёл к узенькой, невзрачной речушке. Первое, что он заметил, был невероятных размеров деревянный щит, расположенный почти у самого деревянного мостика. На щите было ясно и доходчиво написано: «Осторожно! Не смотрите в воду — опасно для жизни!»
«Во гады!»,— подумал Александр Семёнович, не имея в виду каких-либо отдельных личностей, а выражая тем самым общее чувство негодования по поводу подобного рода запрещений. Может быть, в другое время и в другом состоянии Александр Семёнович обратил бы внимание на такой примечательный факт, что ширина мостика была немного меньше его длины. Перила у мостика тоже были непростые: чтобы заглянуть в воду, надо было лечь на них грудью, перегнуться немного и только тогда можно было увидеть: какая внизу протекает загадочная жидкость.
Размахивая сумкой с картошкой, Александр Семёнович смело вступил на мостик и почти сразу прошёл его, но до конца дойти не смог. Никто его за руки не тянул и волшебными чарами не очаровывал, но такая вот она натура человеческая... Александр Семёнович подошёл к перилам, поставил авоську и перегнувшись взглянул на реку. Вода в речке, как и полагается, медленно текла вниз по течению и никакие опасности из неё не показы-вались. «Во гады...» — на этот раз тихо и спокойно произнёс Александр Семёнович и по-чувствовал себя как-то не так. Вода в реке была прозрачной и светлой, она не заворажива-ла, не манила, она успокаивала и пробуждала что-то давным-давно позабытое. Александр Семёнович улыбнулся и ему стало хорошо. Он увидел десятилетнего мальчика, которого звали Сашей. Мальчик стоял на берегу реки и звал его: «Быстрей, ну быстрей же!» — «Бегу, бегу»,— тихо прошептал Александр Семёнович и с невероятным усилием сделал первый шаг... Почти сразу он почувствовал облегчение и беззаботную детскую радость. Все стало ясным и понятным, и мальчик на берегу реки засмеялся и крикнул: «Топтыга, неуклюжий!» — «Сам ты неуклюжий!» — крикнул в ответ Александр Семёнович и уже готов был показать, как он быстро и ловко бегает, но в это мгновение кто-то схватил его сзади, развернул и бросил вниз. «Нечестно»,— слабо прошептал Александр Семёнович и отключился.
Считается, что находясь в бессознательном состоянии, человек видит свою жизнь не такой понятной, как она ему представлялась. Одним начинает казаться, что жизнь — это дремучий лес, и лихих людей в этом лесу столько, что и не сосчитать никогда, другие видят жизнь так, как будто она маленькая серая паутина, в которой трепыхается маленькая, серая козявка. По-разному, находясь в бессознательном состоянии, видят жизнь люди, и некоторым даже нравится то, что они видят, но рано или поздно бессознательные состояния заканчиваются, и хочешь не хочешь, а приходится возвращаться в такое привычное и родное сознательное сознание.
Александр Семёнович увидел то, что и предполагал увидеть — свой паспорт: будто лежит он в каком-то местечке неприветном и пропадает зазря. «Хороший у меня паспорт, красивый»,— подумал он и вдруг вспомнил: а паспорта-то у него и нет. Украл его паспорт поганый мужик по имени Артёмий, и потому надо его мерзавца найти и вернуть документ свой законный. Потому как без паспорта худо получается. Очень худо!
— Whe-re? — почему-то по-английски пробормотал Александр Семёнович и очнулся.
Объяснить, почему Александр Семёнович забормотал на английском языке, можно разве что таинственными психическими явлениями, которые происходят в области бессознательного. Начитаются люди рекламных откровений, насмотрятся интересных зарубежных кинофильмов и кричат по ночам: «Yes! Now! Yes! Now!». Смысла в таких восклицаниях никакого нет, но таинственные психические явления, безусловно, просматриваются. Возращение из бессознательного иногда происходит не совсем гладко. Область сознательного оказывается не такой сознательной, как ожидалось и возникает естествен-ный в такой ситуации вопрос: «Что есть наше сознание?» Вопрос один, но отвечает на него каждый по-своему.
Открыв глаза, Александр Семёнович, как человек практический, не стал отвечать ни на какие заковыристые вопросы, а на чисто русском языке глухо спросил: «Где я?».
Вопрос был не только практический, но и само собой очевидным. Александр Семёнович лежал на диване, в неизвестном помещении, и неизвестный мужчина низкого роста, с добродушным, расплывчатым лицом занимался тем, что сидя за столом чистил картошку. Ни как он попал на диван, ни добродушного типа с расплывшейся физиономией Александр Семёнович не помнил.
— Ромашечки жёлтые, ожил? ну и добренько, ну и добренько, а я-то и думал так: оживёт куда денется,— запричитал неизвестный мужик и вдруг замолчал, поднял голову и прислушался.
— Слышите? — прошептал он.
— Нет, не слышу,— ответил Александр Семёнович.
— Показалось,— махнул рукой мужик и запричитал дальше: — Я как увидел-то вас, на мостике, ромашечки жёлтые, так и побежал, думаю: ну всё — посмотрит. Насилу успел, ромашечки жёлтые, вы уж через перила лезете, ну схватил, и вот... еле дотащил...— мужик захихикал по-бабьи, потом вдруг внезапно замолчал и настороженно прислушался.
— Чего я на перила-то полез? — с раздражением спросил Александр Семёнович.
— В речку сигануть хотел, ромашечки жёлтые,— пояснил мужичок,— все, кто смотрит, тот и сигает, написано ведь: не смотри, ромашки жёлтые, всё равно смотрят. Кого уследишь, а кто бултых — и ромашечки жёлтые...— мечтательно улыбнулся мужичок.
— Чего за речка такая, бултых? — нетерпеливо спросил Александр Семёнович.
— Речка, как речка, а посмотришь в неё, и, ромашки жёлтые, утекает в неё человек как-то, не знаю. Я-то не смотрю, чего я там не видел, мне и так есть на что смотреть, ромашки жёлтые, вот тебя звать как?
— Александр Семёнович.
— А меня Романом, ромашечки жёлтые, такое имя, да. Меня жена Ромео звала...— мужик закатил глаза и заулыбался мечтательно.
— Так вы что, с женой здесь живёте-то? — спросил Александр Семёнович.
Роман перестал улыбаться и глаза его стали мутными и печальными. Потом он загадочно посмотрел на Александра Семёновича и проникновенно проговорил:
— А вы верите в любовь?
— Чего? — не понял Александр Семёнович.
— Ну в любовь вы верите, но не просто в любовь, а чтобы на всю жизнь и на смерть, до земли!
— Любовь... какая любовь, бабам только деньги подавай.
— Вы не понимаете, что вы, что вы, ромашечки мои жёлтые, я ведь о любви говорю, деньги — деньгами, а любовь она... любовь, ну вот как, простите, как вы себя чувствуете?
— Нормально.
— Пойдёмте, я вам кое-что покажу.
Роман жил в простой деревянной избе, поблизости от дома располагался небольшой огородик, а напротив дома была разбита большая цветочная клумба.
— Эти розы, которые растут на клумбе, на самом деле и есть настоящая, великая любовь — торжественно сказал Роман и показал на цветы.
К цветам Александр Семёнович относился уважительно равнодушно, но почему розы на клумбе и есть настоящая и вечная любовь — не понимал.
— Красивые,— без особого восторга проговорил он.
— Конечно красивые, но это не просто розы,— Роман подошёл к клумбе и с трепетной нежностью прикоснулся к алым бутонам,— это настоящая любовь,— тихо сказал он.— Когда не стало моей жены, я думал, что жизнь кончена. Да и как жить-то, если куда ни посмотришь — мрак один везде. На третий день-то я из дому вышел и думаю: ну всё не жить мне больше — и тут-то меня и озарило. У нас собака была Джери. Когда она умерла, жена сказала: «Давай похороним её возле дома, а на могилке шиповник посадим»,— я со-гласился. И вот, представьте, первое, что я увидел, когда вышел из дома, был как раз этот шиповник. «Джери!» — тогда воскликнул я и прозрел! Смерть любимой жены подарила мне настоящую любовь, в которой нет места ни лживости, ни страху, ни боли — только красота и радость. Эти розы — не просто розы, они — ноги, руки, лицо, губы моей жены. Теперь вы понимаете, что такое настоящая, живая любовь. Вы можете потрогать её, почувствовать её запах, сделать её ещё более живой и прекрасной. Я счастливый человек, а может быть и самый счастливый из всех влюбленных.
— Эти розы что? на могиле как бы растут? — неуверенно поинтересовался Александр Семёнович.
— Нет, что вы, здесь нет никакой могилы, эти розы и есть моя жена и моя любовь.
По щекам Романа текли слёзы, а на губах дрожала улыбка.
— Знаете, что я вам скажу,— дрожащим голосом сказал он,— любовь, о которой мечтают люди, остаётся всегда мечтой, а настоящая любовь должна быть настоящей...
— Извини, Роман, у меня, понимаешь, дело, ну, срочное дело такое, я паспорт должен найти, вообще я пойду,— быстро проговорил Александр Семёнович.
— Так куда же вы пойдёте, я и картошку уже начистил...
— Нет, спасибо, мне спешить надо, и на работу завтра, да и другие дела там, в общем, спасибо, Роман, я пошёл...
— Авоська-то ваша у меня,— печально сказал Роман.
— Это... пусть у вас останется, мне-то и ни к чему, там картошка — непростая тоже, писательская, о смысле жизни, поешьте на здоровье, ну и придумаете может чего...
Александр Семёнович замешкался и, не зная что сказать, махнул на прощанье рукой и быстро зашагал по дороге. Роман хотел ему крикнуть, что вечереет уже и спешить особо некуда, но ничего кричать не стал. Человека ведёт судьба, а судьбу никакими словами не уговорить. «Пусть идёт,— подумал он,— кто ищет любовь находит розы, интересно: что находит тот, кто ищет паспорт». Роман загнул рукав рубашки, присел на корточки перед цветами и стал нежно поглаживать колючий стебель, потом неожиданно резко он уколол себя острым шипом в руку. На коже выступила маленькая капля крови. Роман влюблённо посмотрел на неё и с наслаждением слизнул языком.
«Какие все они идиоты, какие идиоты»,— думал Александр Семёнович и эта мысль была настолько яркой, что никакие другие мысли в голову не приходили. Небо постепенно темнело, и тени от деревьев медленно выползали на дорогу. «Идиоты, идиоты!»,— гудело в голове Александра Семёновича, но легче от этого не становилось. От такого идиотского гудения становилось только тоскливо и гадко. Обычно, находясь в таком настроении, Александр Семёнович посылал всех куда подальше, а сам шёл куда поближе и покупал то, что покрепче и подешевле. «Водка, она знает куда течь»,— говорил он, подразумевая некую универсальную особенность спиртных напитков излечивать любое внут-реннее нездоровье в самое короткое время. Но вот беда, не знал Александр Семёнович, где найти дешёвые спиртные напитки в таком пропащем месте.