Поваренная книга холостяка - Обед

Обед обычно имеет место быть с понедельника по пятницу ровно с часу до двух. Абсолютно не понятно, почему именно в рабочие дни? Смею предположить, что в выходные я просто не обедаю, как и подавляющее большинство сознательных мужчин.
В субботу обеденное время пропадает либо в попытках осмыслить пятничный запой либо весь световой день с бутербродом во рту пытаешься перебрать планетарку у УАЗика, а в воскресенье парко-хозяйственный день: моешь, стираешь, гладишь и прибиваешь. Одним словом в выходные не до обеда.
А вот в рабочие дни обед - ожидаемое время дня. Отдушина в пыльной конторской жизни - то время, когда, не скрываясь от начальства, можно залезть в одну из социальных сетей или тупо крошить коллег-собутыльников в контру и все это с нагловатой мордой, мол - «А чо?! Обед же! Че хочу то и творю!».
Обед начинается с фразы: «Ну что…? Война войной, а обед по расписанию!» Мне нравиться думать, что в моей скучной рабочей тягомотине есть место чему-то когда-то позабыто-армейскому, солдатско-привальному и тушоночно-котелковому. Хотя не помню, чтоб в армии я хоть раз толком пообедал.
Раньше по нашему зданию блуждала бабка с аппетитно пахнущим баулом чебуреков и полуфабрикатов. Чебуреки были жирные, а полуфабрикаты представляли собой серый, слизистый кусок прошлогоднего фарша и расплющенную промышленным прессом картошку в мундире, которая почему-то называлась пюре. Эту пищу нельзя назвать горячей, потому что температура по моим замерам не превышала 40 градусов, после чего я пришел к заключению, что подогревали её видимо положив пластиковую тарелку обтянутую пищевой пленкой под мышку агонизирующему больному.
Сейчас же бабку вместе с баулом наши архаровцы на проходной запретили и приходится стоять в очереди к кулеру с дошираком в руках. Девчонки из бухгалтерии, весело щебеча, заливают воду в неприлично сладкий кофе. Обедать они, наверное, будут каким нибудь домашним пирогом с бифидо йогуртом и шоколадкой на десерт. Сколько не пытался напроситься к ним на обед, чтоб поесть, хоть что-то не растворимое, но они непреклонны – то что происходит в бухгалтерии в обеденное время за закрытыми дверями священная и строго охраняемая тайна каталогов орифлейм.
Отстояв очередь и получив свою порцию кипятка, сажусь за рабочий стол и наблюдаю набухающую лапшу в пенопластовой емкости, подложив под неё кирпичный, магазинный пирожок – глупый способ, за неимением микроволновки, сделать его чуть более теплым чем кусок камня. К слову сказать, «кирпичность» пирожка проявляется не только в мягкости теста, но и в форме, вкусе и цвете несчастного гастрономического выродка. Унылая совково-фарфоровая чашка с оранжевой росписью незатейливого цветочного узора она мне досталась по наследству от предыдущего работника, который забыл её в шкафу между пустой банкой из под кофе и четырехдырочным степлером. Думаю, что и ему она досталась по наследству от другого сторожила моей должности – некий переходящий кубок. Пользуюсь же этой чашкой, за неимением второй в моем скудном холостяцко-спартанском скарбе. Первый и последний раз мыл эту чашку, наверное, еще в прошлом году, поэтому растворимый кофе в нем приобретает неповторимо гадский вкус.
Вспоминая воскресные завтраки и пятничные ужины, с ужасом осматриваю то, что мне предстоит употребить в пищу и ненароком становится так жалко себя, что рука сама тянется к мышке, чтоб поставить самую жалостливую песню моего неокрепшего детства Кулио – Гангстаз парадайз.
А ведь было время когда я хотел, не сидеть в конторке перебирая бумажки из лотка в лоток, а создать и возглавить первое в Якутске незаконно-пиратско-ронинрольное радио - вещать на всю катушку хиты прошлых лет. Просвещая, встряхивать обрюзгшую и невежественную молодежь вскриками Курта Кобейна, несвязным бормотанием Мадди Волтерса и завываниями Ролингов. Между песнями декларировать манифесты Сартра, выдержки из Чака Паланника и любимые отрывки из Хэмингуэя. А ночью не спешно колесить по городу на сверкающем хромированными трубами чоппере, в каске стилизованной под шлем Хишника с развивающимися резиномыми дредами за спиной.
Или написать душераздирающе-трогательный роман и всю оставшуюся жизнь прожить, где нибудь на тропическом острове, как Селенджер. Скрываясь от навязчивых похлонников-читателей, папарацци и представителей премии букера, которые всем скопом хотят мне вручить нобелевскую премию за мою книгу, которую экранизировали 6 раз, режиссерами, которой значатся: Скорсезе, Антониони, Иствуд, Спилберг, Земекис и Тарантино.
И вот Кулио пропел свой последний куплет и я понимаю, что организовать радио у меня ни когда не хватит смекалки, а написать душераздирающе-трогательный роман – таланта. Приходится возвращаться к действительности и вытаскивать из под остывающей лапши все еще холодный пирожок.
Не знаю как вы, а я перед тем как заварить лапшу её крошу, чтоб можно было загребать ложкой. Это необходимость когда постоянно носишь галстук – длинная лапша, когда ее, выпучив глаза, с хлюпаньем пытаешься всосать в рот, плескается бульоном не хуже избалованного ребенка. А так раздвинул подальше от эпидцентра лотки с договорами и письмами, закинул галстук на плечо, засучил рукава, неспешно взял ложку в правую руку, пирожок в левую, пожелал коллеге напротив приятного аппетита и принялся за еду.
Ну и как обычно во время еды «in American style» необходимо чем-то занять глаза, чтоб хоть каким-то органом восприятия отстранится от поглощаемого ужаса грядущего гастрита. Влезаем на ю-тюб или Вконтакте, ищем забытые армянские мультфильмы про Масленицу и отключив мозг начинаем есть, макая кирпичного выродка в красный бульон.
Выковыряв всю лапшу, выпиваем с уголка жгучий и мало приятный бульон, невольно надкусывая пенопластовую емкость и проглатывая соевые ошметки якобы мяса, во рту образуется едкий привкус горького пластика, отдающий неприятной щекоткой в переносице.
Ну вот и остается последнее блюдо сегодняшнего обеда – остывающий кофе. Будь это кофе горячим оно было бы не настолько плохо в своем вкусовом убожестве, но к сожалению кипяток из кулера на редкость быстро остывает, непонятно почему… может там вода какая-то быстро остывающая?
Берем чашку, хватаем коллегу и идем на крылечко, где можно погреться под теплым летним солнышком, проглядывающим сквозь листву деревьев в палисаднике.
Единственное, что есть натурального в обеде холостяка, так это никотин и летнее солнце. Между планированием очередной пятницы и обсуждениями тачек, выкуриваю сигарету и запиваю бурдой из чашки, а делаю это автоматически, как бы между прочим, изо дня в день, абсолютно не замечая, что жизнь моя стала похожа на холодный, растворимый кофе - то, что должно было согревать и будоражить, теперь вызывает только отвращение.

А ведь все может быть абсолютно по-другому.

Забив на обед, я вышел из своей серой каморки погулять. Солнцем залитый асфальт. Где-то на пороге дожидается лето. Вроде как, после полудня. Мысленно пританцовыя, я шлепаю новенькими кедами вниз по улице. Новые кеды это такая красивая «весчь»: контраст девственно белой резины с черной материей, мягкие, еще не сжеванные шнурки и еще этот, пробивающий любой насморк, запах китайского нафталина. Уххх, красота…! Ну, скажите мне, что может быть лучше?
В голове неспешно перебирает струнами Бадди Гай. На душе так хорошо, аж хочется подпевать этому бурчащему негру. Весна лезет из меня во все дыры и щели, можно даже сказать во все трещины и поры. Прищурившись, я взглянул на высокое, яркое и до этого момента столь не любимое солнце, и, подмигнув, улыбнулся, как старому другу.
Эх. Все-таки не удержался. Под синкопированные перебитовки Блюзового ансамбля, я начал притопывать, прискакивать, подшагивать, вихляя задом и хлопая в ладоши. Лучше всего у меня получалось вихлять задом, ведь не зря же меня в молодые годы называли «вихлезадом» или BADASSом . Проходящие мимо люди смеялись: молоденькие нимфетки, стыдливо зыркая, нервно хихикали, дамы постарше снисходительно улыбались, мужички ржали и показывали большой палец. А меня начало таращить во всю. Я уже не мог остановиться…
Запрыгнув на бетонный бордюр начал перебирать ноги в унисон солирующей гитаре, то наступая с носка на пятку, то наоборот. Приседал и подпрыгивал, разворачиваясь в воздухе разбросав по радиусу ноги, как сумасшедший циркуль. Иногда подпрыгивая на одной ноге, шагая боком и приставляя ноги, вырисовывая руками замысловатые рисунки и махая длиннющей челкой. Все-таки бордюр кончился, и началась красноватая кладка с замысловатым рисунком. Похоже, что нашему городскому правительству просто некуда девать, когда-то закупленные в немереном количестве, красные и серые кирпичики, и они пыталась их впиндюрить во все и вся - покрыть ими дорожки и площади нашего и без того убогого городка. А мне это как раз таки на руку. Играя в некие извращенные классики, я начал перепрыгивать с одного кирпичика на другой, а потом точно также только из стороны в сторону, в конце концов, виляя попой, я прыгал по ним задом наперед. Я вспомнил все финты, которые делал тот старый американец, танцующий под дождем в том старом фильме (если вы не помните, то это был Джин Келли в «Танцующих под дождем»), а еще я подражал Фреду Астеру и нелепо перебирал чечетку, невпопад шлепая резиновой подошвой. Со стороны, наверное, выглядело смешно и нелепо, но мне нравилось.
Ох, как же меня прет!!! Я на гребне волны и ведь никакой наркоты не принимал. Я так увлекся и не заметил, что вокруг меня в импровизированный круг начали собираться люди. Я выдернул из телефона наушники, заставляя его орать через внешний динамик. Не так громко как хотелось бы, но все равно слышно. И вот тут то я и выдал все что умел, выложился, как это говорят американцы, на все 200% - даже, роботодром показал. Пот тек с меня рекой, капая с кончика носа. Я так умопомрачительно смеялся, что боялся застудить зубы.
Ох ты какая… Мимо меня энергично прошагала длинноногая красавица. Сделала вид, что меня не замечает. Я закрыл глаза и окунулся лицом в оставленный ею запах. Приятно. Кажется, ворота рая открылись. Забыв про своих зрителей, поплелся за ней, всячески привлекая её внимание. Глазами я мерил её упругие округлости и приятные впадинки. В конце-концов она обернулась, посмотрела на меня, кривляющегося и счастливого, покрутила указательным пальцем у виска, но все-таки улыбнулась и зашагала дальше. Она была такой же, как пел в моей голове Бадди - what kind a woman is this…? От её виляющей попки и подрагивающей груди мне окончательно снесло крышу. Она была как будто с другой планеты - неземная и звездная, её кудрявые волосы плыли за ней, маня меня в самые дикие сексуальные фантазии.
Раздался телефонный звонок, выдергивая меня из всякого рода, мысленных пошлостей. Вот облом, да?
- Алло?
- Кончай придуриваться. Поехали.
Я встал как вкопанный и огляделся. Из-за опустившегося непроглядно и бронебойно затонированного окна показалась знакомая рожа. Сел в машину. Через черное стекло я видел, как она, в очередной раз, улыбаясь, обернулась и, не обнаружив меня. Стала растерянно искать сумасшедшего танцора. Вряд ли мы с ней снова встретимся - печально конечно, но не сильно.
Через десять минут я сидел на своем рабочем месте. Завязал винзорским узлом галстук, переобулся в начищенные итальянские ботинки и налил себе чашку зеленого чая. Новенькие кеды я с любовью и трепетом обернул в бумажный пакет и положил в ящичек своего стола, мысленно попрощавшись с ними до завтра…