О том как дембель молился

Впервые за полтора года Гришу никуда не назначили после утреннего развода, обрекая бедного дембеля на одинокие скитанья по раскаленной до бела части. Спать не хотелось, хотя жара стояла невыносимая. Гриша прятал свои маленькие глаза под козырьком великоватой фуражки. Его небольшой рост мог расположить к себе каждого, но сегодня он хотел остаться один, хотел поговорить с собой, помаяться.
Крохотные ножки болтались в бездонных сапогах, стирая последние каблуки. Да, именно последние, ведь ему так мало осталось до дома. Он был рад и негодовал одновременно, его маленькое сердце успело довольно сильно прикипеть к здешним местам, а самое главное к людям.
Старый пес Гришка как всегда радостно встречал своего теску, но даже возможность человеческой ласки не смогла заставить его выползти из благодатной тени. Гришка лишь привстал на передних лапах и тяжело дыша открытым ртом поднимал клубы пыли своим большим хвостом.

Но в то же время что то тяжелое закрадывалось в душу дембеля уже который месяц, что то такое, о чем думать было запрещено, если хотелось остаться при своем. «Пройдет»- думал солдат, отправляя очередной камень в кювет. Уже через пять минут ходьбы накремленные сапоги превратились в пыльноматовые. Отвесив очередной круг по части, Гриша понял, что дальнейшее бездумное шатание грозит ему тепловым ударом. Раскаленные до предела ноги привели его к большому казарменному подвалу где располагалась раздевалка летом, а зимой сушилка, еще там валялась пара самодельных гирь и неподъемная штанга, к которой он даже подходить боялся, оправдываясь убеждением о безмозглости качков. Войдя в подвал, он глубоко вдохнул сырой земельный воздух и широко открыл глаза, пытаясь сориентироваться в полумраке. Яркое летнее солнце так ослепило бойца, что первую минуту ему пришлось пробираться на ощупь. Может от подвальной прохлады, может от его безлюдности мысли дембеля начали разбредаться по горячей голове как пьяные.
Делать было нечего, но и спокойствия то же не было. Солдат нащупал лавочку и сел на нее, не отирая пыль.

За всей этой беготней, за воплями и матами за постоянным недовольством начальства и сослуживцев стояла та самая, большая, измученная душа маленького человека, память о которой пришла только сейчас.
Взгляд. Еще взгляд. Призма совести только подливала масла в огонь, а точнее в лампаду духа, не давая свободно мечтать о вожделенном дне освобождения. Свет совести становился все ярче и ярче, вскоре к нему присоединился голос рассудка, и губы Гриши беззвучно зашевелились, выдавая его напряженную внутреннюю работу. Солдат взялся за голову, опустив локоть на колено. Если бы в подвале находился человек, умеющий читать по губам, да еще и в темноте, то он бы прочел следующее: «Зачем все это вообще? Зачем я живу? Если так- зачем время? Меня кто ни будь спрашивал прежде чем родить меня хочу ли я вообще жить на этом белом свете? Столько дров наломал, даже вспоминать больно ту короткую, но жизнь! Те позорные минуты страха, низости, слабой воли».

Гриша чуял как каждая ниточка его старенькой формы прованялась, бессмысленностью, от чего та стала намного тяжелее и удушливее. Потная рука солдата начала судорожно разминать горячую шею словно перед приступом удушья, потом спустилась ниже- все верхние пуговицы были расстегнуты. Он расстегнул еще две. Старый алюминиевый крестик, который болтался на грязной веревочке, напомнил Грише его бабушку, ее натруженные ласковые руки с тонкой блестящей кожей и ту неподдельную любовь к шаловливому внуку. Вспомнил, как она учила его молиться перед сном, как водила на Пасху в церковь, как он помогал, а точнее мешал ей готовить запеканку и борщ. «Упокой ее Господи»- прошептал солдат, осенив себя крестом не вставая. Когда рука в крестном знамении достигла еще горячей бляхи с советской символикой, Гриша поежился, приводя на ум воспоминания бабули о тяжкой доле православных во время гонений.
- Не-е-е, надо нормально помолиться- пересиливая свой стыд подумал дембель- Как там надо то- и он начал вспоминать добрые бабушкины уроки-Отче наш, иже еси на небеси…- прервав молитву дембель поспешно встал, снял ремень и фуражку, потом немного покрутился, выбирая место куда можно ложить поклоны и не найдя достойного обратился взором к единственному окошку в подвале- Отче наш, иже еси на небеси да… да будет воля Твоя… да… яко… яко.
Забыл! Как молиться теперь…- послышалось шарканье, дверь со скрипом отвалилась и в подвале появился Вадим Марков. Дембелем его никто не считал за редкостно гнилой характер, ну а самое главное, за то, что он ел масло во время стодневки, тогда как все его товарищи терпеливо «постились». Марков был многократно унижаем и избит, даже сам Гриша принимал в этом участие, но что сделаешь с человеком, готовым пойти на все ради минутной утехи. И здесь дело не в том, что он не прогнулся, сохранив свое лицо, а в том, что ему глубоко наплевать на весь коллектив.
Но все равно, увидев его, Гриша испуганно сел, делая вид, что снимает сапоги. Как слепой, широко открыв глаза, Вадим нащупал свои рабочие перчатки в щели между сваями и так же шумно ушел.

Грише стало стыдно за свое поведение вдвойне. Во первых за страх перед Марковым, который мог увидеть авторитетного дембеля в странном для него занятии, а во вторых, за тот промежуток от детства до современности, который наполнил его душу пустотой. Бедный солдат не мог вспомнить, как ему так легко и отрадно удавалась та детская молитва, те слезы и чистота.
- Соберись же ты, ну! Та-ак… надо что то попросить! Но что?- пальцы солдата поползли в рот- Чтоб на работу устроился после армии, хорошую девчонку найти, красивую… нет, не надо. Лучше сразу жену. Да! И работу хорошую, а еще чтоб мне отец семерку свою отдал. Нет. Что то не то. Как в магазине каком то. Где она, та высокая цель о которой?..- Гриша снова встал и перекрестился с поклоном- Только просить и умею! Господи, прости, Ты наверное ждешь действий от меня, а я тут прошу у тебя всякую мелочь.

Дай Боже здоровья всем моим родным и друзьям. Спасибо тебе за то, что такие люди есть в моей жизни. Даже за армию спасибо- Я многое понял, находясь здесь, многое начал ценить. Правда и попортился тоже: злее стал, ленивее и опять злее. А каким был раньше. За последнее время в зеркале, не заметно от меня самого, появился другой человек- боковым зрением Гриша увидел как черный силуэт мелькнул по стене- Показалось- подумал он, осеняя себя крестом- Забыл я простоту, Господи, забыл то открытое простое сердце где то там, на берегу летней речки.

И вспоминать стыдно, что было и страшно от того, сто будет.
Прости. Никто не виноват в моей такой жизни кроме меня самого, кроме лени. Такое ощущение, что все эти годы я провалялся в мусорной яме, все больше вкапываясь в нее - солдат взял себя за крестик- Ну я… это… не понимаю, если честно, зачем Ты это сделал, но я за то чувствую, что это как то очень сильно правильно- мысли дембеля начали путаться- Долг, непосильный долг сейчас висит передо мной, и как его может оплатить простой русский солдат. Но пойми, Господи, моя душа болит, я чую это, словно чаша набралась до верха, а я не в силах себе помочь. Выведи меня из этого смога, а иначе бессмыслице можно задохнуться.

В это время на улице начиналась гроза: гнетущая духота и затишье уходили под натиском разряженного ветра, грубо играющего пыльными листьями редких деревьев. Небо сгущалось, отводя солнцу лишь должность подсветки к предстоящей водной феерии.
Хлопнувшее от ветра маленькое, подвальное окно довольно сильно напугало молящегося дембеля, заставляя его по долгу всматриваться в темные углы подвала- Страх, он съедает меня из нутрии, Ты видишь.

Стань моим Отцом. Избавь прошу от этого постоянного притворства в угоду собственной гордости. Я помню, как Ты был для меня близок тогда в детстве, так понятен и так прост, что нельзя было точно сказать: вот Бог, а вот мать.
Наверное потом Ты дал мне свободу, отпустил поддерживающую руку. Вразумление уступало свое место свободе, но Твое чадо забыло тебя как только почувствовало дурманящий вкус свободы- солдат говорил горячо, без остановок, иногда его речь становилась гулкой и вязкой, потом она переходила в звонкий шепот, но ценнее всего были моменты спокойной, внятной речи.

- Я не понял, а точнее, не обратил внимание, не оценил твою любовь и ушел. Ушел так далеко, что мне начало казаться, будто Тебя нет. А ты ждал меня, я это чую по твоему прикосновению сейчас, в то время как моя жизнь наполнялась пустотой.
Давай будем честными- я никогда уже не буду таким светлым как в детстве, когда мы жили с Тобой в одной комнате и я ничего не боялся, а сейчас боюсь. Боюсь неизвестности перед будущим, боюсь себя в будущем.
Понимаешь?

Мне очень страшно сделать ошибку как мой отец как брат, в конце концов… помоги им.
Пойми, просто будь рядом и пойми: на кону сейчас стоит моя дальнейшая жизнь. Какая она будет, зависит от нас с Тобой.
Прости меня еще раз за неправильную молитву. Наверняка я был сейчас слишком наглым в своих размышлениях, просто накипело очень сильно, не могу молчать, понимаешь?
Да что я говорю! Конечно понимаешь, ведь Ты же сам был таким молодым и растерянным, а кем стал- Гриша сжал крест до боли- Дай мне сил тоже перенести страх предстоящего и я не подведу Тебя, поверь!- еще поклон, и вот он уже на улице, одевая на ходу фуражку и застегивая ремень.

В дали, у хранилища виднелась парочка солдат с носилками. Их старания поспеть до грозы были тщетны, потому что на пыльную, истощенную землю тут и там падали тяжелые капли прохлады. Потом что то гаркнуло, оставляя загадочный желтый оттенок на всем когда то сияющем, зашумели первые радостные листья и вот она- долгожданная летняя гроза.

Гриша еще немного постоял на улице, всматриваясь в прохладную мутнеющую даль, а когда он забежал весь мокрый в казарму, никто и не мог с точностью сказать что у него там на лице, капли грозы или слезы расскаяния.