Эпилог

— Паслюшай, мой друг Анатолий, — обратился ко мне Серджо Чендерелли, — Пачиму ти не ездить Италья? Твой два Сергей ездить, ничего не делать. Мой президент сказать, ти нужен, Анатолий.
— Серджо, мне нельзя ездить в Италию еще четыре года. Нет паспорта, — ответил ему.
— Тебья не пускать? Пачиму? Ти биль галери? — удивился он, предположив, что меня не пускают за границу, потому что был в тюрьме — на галерах.
— Почти на галерах, — рассмеялся я, вспомнив наш строгий пропускной режим и колючую проволоку на заборе вокруг предприятия.
— Видим тебья Италья скоро. Арривэдэрчи, Анатолий, — распрощался со мной представитель итальянской фирмы «Симек», с которой я заключил контракт на поставку оборудования для нашего строящегося камнеобрабатывающего завода.
— Афанасич, какие у тебя проблемы с паспортом? — вдруг спросил мой помощник Виктор Федорович Ганич, которого за глаза в офисе называли «Паблик рэлэйшн», поскольку по основной профессии он был журналистом-международником.
— Работал на режимном предприятии, — ответил ему, — Мне еще года четыре не дадут загранпаспорта.
— Да это сейчас ерунда. Хочешь, я тебя через МИД оформлю?
— Кто же откажется, Виктор Федорович. Только вряд ли выйдет. Я работал в РКК «Энергия».
— Ерунда. Давай съездим, я договорюсь, — предложил Ганич, — Недавно физику-ядерщику паспорт сделал, а уж тебе сделаю и подавно. Но, придется съездить со мной, — обнадежил он.

Вскоре мы оказались у кабинета начальника службы режима РКК «Энергия».
— Анатолий Афанасьевич, ты что здесь делаешь? — радостно улыбаясь, спросила меня Нелли Миграновна Мартиросян, как оказалось, все еще работавшая у Шинкина. Я рассказал, — Ну, Толя, это не проблема. Хочешь, словечко замолвлю? У меня с этим начальником прекрасные отношения, — предложила она.
Тут же познакомил ее с Ганичем, и вскоре они прошли в кабинет начальника, а минут через пять тот сам вышел из кабинета:
— Заходите, Анатолий Афанасьевич, — пригласил он, — Что же вы скромничаете? Двадцать лет на нашем предприятии. Ветеран, можно сказать. Генеральный директор завода, а сидите в приемной. Проходите, пожалуйста. Вы у меня почетный гость, — суетился вокруг меня человек, которого у нас все старались обойти стороной.
Обменявшись любезностями, он, подготовленный моей командой, сам перешел к деловой части нашего визита.
— Говорят, вы в Польшу собрались, Анатолий Афанасьевич? — спросил он меня.
— Хочу навестить могилы предков, — ответил, как учил Ганич.
— Похвально, пан Зарецкий, — пошутил режимный начальник, — Сейчас мы вам подберем несколько вариантов писем, которые мы обычно отправляем в компетентные органы. Выберите, что вам подходит, — предложил он.
Минут через пятнадцать у нас уже был готов ответ на запрос, которого еще не было. Ганич тут же взял себе копию, чтобы немедленно приступить к заказу паспорта, не дожидаясь окончания бюрократической волокиты.
— А вы не хотели бы побывать на рабочем месте, встретиться с коллегами? — неожиданно предложил любезный хозяин кабинета.
— Разве это возможно? — удивился я.
— У нас ничего невозможного нет, — ответил он, — Для таких гостей все можно.
И вот мы с Ганичем без всякого сопровождения дошли до здания МИКа, поднялись на наш этаж и вошли в комнату сектора, из которой четыре года назад я ушел в вольное плавание.

— Афанасич, как ты здесь оказался? — выплыл навстречу еще больше раздобревший Четверкин. Я оглянулся. Все, как прежде. Те же компьютеры, около которых ни души. Зато за столами сидел весь наш «генералитет»: Фалеев, Николаев, Смирнов, Брылкин, Рабкин и еще несколько незнакомых предпенсионного возраста. Ни одного молодого человека.
— Володя, куда я попал? — вместо ответа, спросил Четверкина.
— В отстойник, — улыбнувшись, вполголоса ответил он, — Вот только твоего друга Мазо сегодня нет. В отгуле.
— Что за отстойник? — удивился я. Неожиданно, перебив наш диалог, ко мне бросился агрессивно настроенный Брылкин:
— А вы знаете, что мы тут уже два месяца не получаем зарплату?! — прокричал он.
— Ты что, Лукич! — перехватил его Четверкин, — Это же Афанасич. Своего бывшего начальника не узнал? — рассмеялся он, а вслед за ним и весь «отстойник».
— Действительно Афанасич, — бросился на шею Александр Лукич, — А я думал, какая комиссия. Дай, думаю, пожалуюсь, а то зарплату уже третий месяц задерживают. А у вас как с зарплатой? Ты где работаешь, Афанасич?
— Ты, Александр Лукич, оклад получаешь, а не зарплату, — поправил его, — А я как ушел от вас, так больше ничего все эти годы не получал.
— А на что же ты живешь? — удивленно спросил Фалеев.
— Вот я как раз живу на зарплату, которую сам себе плачу, — ответил ему.
— Кооператор, что ли? — спросил Четверкин.
— Анатолий Афанасьевич Генеральный директор нашего предприятия, — неожиданно подключился Ганич, — Мы тут были у вас в службе режима для оформления загранпаспорта. Анатолий Афанасьевич должен ехать в командировку в Италию, — триумфально завершил он мое представление. В комнате наступила мертвая тишина. Все с изумлением смотрели на меня.
— Да ладно тебе, — успокоил я Ганича, — У нас там что-нибудь осталось? — показал на портфель.
Оказалось, уже нет, и вскоре Ганич, по моей просьбе, умчался за спиртным и закуской. Очень захотелось вспомнить старые добрые времена и предпраздничные дни, когда мы ухитрялись неплохо посидеть прямо здесь, на рабочем месте.
— Что это за товарищ с тобой? Что-то лицо знакомое, — спросил Четверкин.
— Журналист-международник. По телевизору часто выступал. Одно время у него была своя передача.
— Точно! — обрадовался Володя, — А куда он ушел?
— Послал за водкой.
— Да ты что? Такого человека?
— Что же мне самому бегать? Он мой помощник. Пусть помогает.
— Ну, ты даешь, Афанасич. Мы бы сами сбегали. Денег вот только нет, — удивил он.

Вскоре весь коллектив комнаты и мы с Ганичем уселись за сдвинутые по такому случаю столы.
— Ну, Афанасич, рассказывай, как это тебе удалось стать Генеральным директором? — спросил Фалеев после очередного тоста.
И я рассказал, как три года был безработным и перебивался, чем попало. Как придумал свое дело, годами искал инвесторов и, наконец, нашел. Как строили завод, но вынуждены были все бросить, чтобы не оказаться в кабале у бандитов. Как работаем сейчас, чтобы создать самый современный завод, аналогов которому в России нет.
— А Генеральным директором я с первых дней. Больше некому. У меня сырьевая база, все контакты и связи. Это мой проект, и никто его не осуществит лучше меня, — пояснил бывшим коллегам.
— А как с общественной деятельностью? — спросил кто-то из новеньких, судя по всему из бывших политработников.
— Нормально. Я один из учредителей Российской объединенной промышленной партии. Член ЦК. Член Президиума Московского отделения партии. Председатель промышленного комитета.
— Ну, тогда все понятно, — вздохнул кто-то из незнакомых. «Понятно и понятно», — подумал я и не стал объяснять, что пребывание в такой партии не дает ничего, кроме дополнительных обязанностей и нагрузок. Тому, кто этим не занимался, трудно все это понять.
От коллег узнал, что новых тем так и не появилось. По старым в основном работает молодежь. А их всех перевели в ведущие инженеры и поместили сюда, в этот отстойник перед пенсией. Группу ведущих возглавил Четверкин.
Все время, пока сидели за столом, Николаев не проронил ни слова. А когда все отвлеклись разговорами с Ганичем, я потихоньку исчез и прошелся по комнатам бывшего нашего отдела. Меня всюду встречали, как героя. В каждой комнате кто-нибудь непременно, как Брылкин, бросался на шею, а Люба Степанова даже расцеловала. И лишь Лена Перешеина, ничуть не удивившись моему появлению, сухо поздоровалась: «Здрасте».
Мы уже собирались уходить, когда в комнате появился Женя Зубков.
— Что за посторонние в отделе? — строго спросил Женя, как оказалось, начальник этого отдела, — Афанасич? А ты как здесь оказался? — искренне удивился он.
— Да вот направили в ваш отдел для трудоустройства, — пошутил я.
— Да ты что? — озаботился начальник отдела, — Что они там, в кадрах, думают? У нас же нет вакантных мест.
Успокоив его, собрались, было, уходить, когда ко мне подошел Николаев.
— Афанасич, похоже, ты до сих пор обижаешься? — спросил он.
— Время лечит, — ответил бывшему начальнику, к которому уже давно не испытывал никаких чувств, словно того и не было на свете.
«Даже хорошо, что все так получилось. А то сидел бы сейчас с ними в этом отстойнике», — подумал, покидая свой бывший отдел.

В следующий раз встретиться с коллективом отдела пришлось лишь через год, да и то по причине печальной. На похороны нашего бывшего сотрудника мы приехали с Емельяновым, который уже с полгода работал в нашем офисе.
И снова первым, кто подошел ко мне, был Володя Четверкин.
— Афанасич, чья это машина? — спросил он, увидев мой серебристый «самолетик», как называла автомобиль жена.
— Моя, — ответил ему.
— Афанасич, ты извини, но покажи, пожалуйста, документы, если не трудно, — удивил Володя. Показал. Посмотрев документы, Четверкин рассмеялся, — Да это все Мазо, Афанасич. Ты, когда приезжал, весь отдел потом полмесяца обсуждал твои рассказы. А Мазо всем доказывал, что ты, как всегда, врешь, лишь бы людей завести. Ну, наши, даже Николаев, ему говорили, что не похоже, чтоб врал. И одежда импортная, и человек его сопровождал известный. Да и в службе режима можно справиться. Но, Мазо будто переклинило, врет, говорит, и все тут.
— Ну, и ладно, Володя, — махнул я рукой, — А вдруг действительно вру?
— Да ты что, Афанасич. Я-то все наблюдал сам. Меня убеждать не надо.
— А документики проверил, — упрекнул его.
— Да это я так, на всякий случай, — засмущался Володя, — А потом Татьяна Емельянова рассказала, что ее Емельянов и Гарбузов работают у тебя и едут обучаться в Италию. Так с Мазо истерика случилась. Не выпустят их, говорит, никуда, и все тут.
— Они, Володя, действительно ездили туда на целый месяц, — подтвердил я.
— Знаю. Татьяна рассказывала и даже водку итальянскую приносила, которую Емельянов оттуда привез.
— А Мазо? — не удержался я.
— В своем репертуаре. Сейчас, говорит, в наших магазинах можно купить любую импортную водку.
— Можно, — рассмеялся я, — А она рассказывала, что и я с ним ездил? Я тогда первый раз, а он уже второй.
— Рассказывала, конечно. Результат тот же. Ну, да хрен с ним, с Мазо. Интересно, Афанасич, как там, за рубежом?
— Да по-всякому, Володя, как и везде. Общий уровень жизни выше, чем у нас. Но, люди живут по-разному. Встречался и с миллионерами. Это не наша шантрапа, которая где-то украла свои миллионы. Эти пашут целыми днями. У президента фирмы — «Мерседес», а он приезжает на работу на велосипеде, переодевается, лезет в станок и сам целыми днями отлаживает его с механиками.
— Да ты что?
— Точно, Володя. Он свое предприятие с нуля сделал. А сейчас оно одно из ведущих в мире. У него около трехсот изобретений в этой области. Представляешь? Это труженик. А то, что он миллионер — это результат его работы.
— Да-а-а, Афанасич. А мы тут пашем, пашем, а результат, — совсем расстроился Володя.
— Ну, не скажи. Наш результат — это мировые достижения. Ведь такого мощного носителя, как «Энергия», так никто и не создал. А «Буран» до сих пор самый совершенный космический аппарат. И итальянцы это понимают. Я отвечал на их вопросы так четко, что они догадались. Не стал скрывать. Ты счастливчик, что принимал участие в таком большом деле, сказал мне президент. Я вот, говорит, прекращу работать, ничего не случится, сотни таких фирм останутся и будут работать. А ваша работа уникальна. Я, говорит, рад был бы хоть болт для вашего корабля изобрести, чтоб почувствовать себя в брызгах вашего успеха.
— Надо же. «В брызгах вашего успеха», — рассмеялся Володя.
— В брызгах космической струи, — рассмеялся вслед за ним.