Велосипед

               

   Случилась эта история  уже давно, много лет назад, когда я был не взрослым, как сейчас, а самым обычным десятилетним мальчишкой. И  вдобавок, очень даже счастливым  -  оттого что летние каникулы только начинались и еще от одной очень важной вещи, которая должна была сегодня случиться.
   В тот день после дождя солнце пекло еще сильнее. Я шлепал в сандалиях прямо по теплым лужам на асфальте, и ничего мне за это от мамы не было. Даже наоборот, она улыбалась. Тоже -  именно из-за этой  важной вещи.
   Короче,  мы с мамой шли покупать мне велосипед.  Настоящий, большой, со скоростями. Это было классно!  И вообще, все складывалось в моей жизни замечательно: вчера  кончился учебный год, третий класс,  выставили оценки,  и теперь впереди было большущее многообещающее лето. Вокруг меня витало  ощущение  праздника, а вернее, его предвкушения -  ведь предвкушение события  часто гораздо приятнее самого события – и это ощущение переполняло меня в сегодняшний день. День  Покупки Велосипеда!
   Деревья шумели нежными зелеными листочками, после дождя вкусно пахло пылью и мокрой землей. Я уже представлял себя на новом блестящем велосипеде – как я еду по самой середине мелких луж и делю их ребристым колесом на две ровные брызжущие половинки, а потом резко, как гонщик, останавливаюсь и небрежно оглядываюсь на мокрый след от колес на асфальте.
   Я так хорошо представлял эту картину, потому что уже ни минуты не сомневался в неизбежности появления у меня этого велосипеда. Я даже  как бы считал его своим, потому что вчера мы с мамой уже ходили в магазин – мы заранее выбрали и попросили отложить на один день самый красивый ярко-красный  велосипед.  Мы договорились о цене и сказали, что придем завтра с деньгами и просили никому не продавать его, потому что сами-то мы купим его обязательно! Мама всю зиму откладывала на него, и теперь  нужная сумма собралась. Сегодня с утра мы ее торжественно пересчитали,  и   все даже очень хорошо получалось.
    - Вперед – за транспортным средством! – улыбнулась мне  мама.
   И я  понимал, отчего она улыбалась  - ведь  нам трудно было позволить себе такую покупку. Итак, она засмеялась, и мы двинулись вперед – в магазин.
   По дороге мы на минутку зашли в аптеку. Высокая белая дверь плавно отворилась и пропустила нас  в просторный  светлый зал. После уличной жары и шума здесь было прохладно и тихо. Строго. Пахло лекарствами, больницей.
   - Посиди здесь. Никуда не бегай.
   Я  уселся на широкую кожаную кушетку, порисовал пальцем на блестящем  столике для посетителей и огляделся по сторонам. Скорей бы  мама  купила свои лекарства, ведь надо не опоздать в магазин!  В нетерпении болтая ногами, я сидел и ждал, скользя взглядом по ярким рекламным листкам, развешанным и разложенным повсюду. В них  улыбчивые тети и дяди предлагали есть и пить всякие лекарства. Это было неинтересно. Дальше вдоль стенки стояли мохнатые пальмы в кадушках. У окошка кассы стояла очередь с моей мамой… Ну, скорее бы, скорей…
    И тут я заметил в стороне старую  бабушку, согнувшуюся над столиком  в углу. Возможно, на самом деле ей было не очень много лет, но в  десятилетнем моем понимании человеческих возрастов  она была совсем  старой.  Но почему-то я все же  подумал, что такой  она сделалась не от времени, а от жизни.   Так, как будто  невзгоды и нездоровье раньше положенного срока состарили ее. Как-то становилось жалко.  И вначале именно  это привлекло мое внимание.
   Пожилых женщин  на улице я видел  каждый день -  старушки как старушки -   но в горестном облике  этой чужой бабушки  остро ощущалась некая беспомощность, незащищенность. Так,  что это заметил даже я, мальчик. Она, наверное,   болела, потому что чуть-чуть покачивалась от слабости.
   Она  была одета  старательно  и аккуратно. Бывает же у людей  привычка к аккуратности,  хотя  сразу видно, что у нее было плохое зрение.
   Потертое, побитое молью пальто было застегнуто на все пуговки. И платок, и ботинки -много лет назад, наверное, красивые  и добротные - тоже выглядели состарившимися,  как  их хозяйка, и все таки, несмотря на это, какими-то уютно-домашними.
   Сразу представлялась тихая светлая комната с тикающим будильником на комоде, круглый стол под кружевной скатертью и сервант с чайным сервизом, чашки из которого достают только по праздникам для гостей. От нее веяло милым ощущением  умной ласковой бабушки, к которой так хорошо приходить в гости. Но почему-то ей было плохо – я это почувствовал точно. Можно было даже сказать, что образ доброй бабушки – уважаемой и любимой – противоречил ее состоянию, требующему поддержки и сочувствия, хотя  мое детское мышление и не нуждалось в столь четких формулировках.  Я просто ощутил неправильность и несправедливость ситуации и перестал болтать ногами.
   Локтем она неловко прижимала к себе сумку и обшарпанную  тросточку с пластмассовой ручкой. Ревматические пальцы  у нее плохо слушались, а  руки заметно тряслись. И когда она   доставала  мелочь из кошелька, монеты просыпалось  на кафельный пол и раскатились. Она  поглядела вниз, потом оглянулась и улыбнулась беспомощно. Поблизости никого не оказалось. Тогда она, медленно сгибаясь и перебирая руками по стенке, стала нагибаться  сама. Палка выскользнула у нее из рук и со стуком упала, бабушка покачнулась и тоже чуть не потеряла равновесие.  Я испуганно оглянулся на маму, но она стояла уже у самой кассы и ничего не видела.
   Тогда я сполз с кушетки и сам поспешил на помощь.
   - Вот ваша палочка,  возьмите, - я немного  поддержал ее за руку. Рука была сухой, теплой и какой-то невесомой. – А монетки ваши закатились вон туда, давайте я вам  достану.
   - Спасибо, мальчик…Как тебя зовут?
   - Сережа…то есть, Сергей, - я еще раз оглянулся на мать.
   - Спасибо, Сереженька. Ты хороший мальчик, - она тихонько погладила меня по голове. Глаза у нее были светлые, мудрые и смотрели  на меня как будто издалека и будто все про меня уже знали.  Но еще в них стояли слезы, я это точно заметил. Она снова пересчитала свои деньги – и спасенные мною и те, что оставались в ее кошельке, и медленно побрела к отделу с лекарствами. Я вернулся на свою дежурную кушетку и стал смотреть дальше.
   Бабушка протянула деньги в окошечко и стояла, чего-то ждала.
   - Нет, нет, бабушка, у вас без льгот, - громко, как обычно разговаривают со стариками, прокричала ей девушка в отделе, - если без льгот, то у вас не хватает. Рецепт у вас не так оформлен. Давайте, следующий!
   Я не все понял, но  увидел, как бабушка собрала деньги, попыталась было что-то сказать, но потом отвернулась и медленно, ни на кого не глядя, пошла к выходу. И тогда я догадался, что ей не хватило денег. Не хватило, чтобы купить какое-то, очень нужное для нее лекарство. Она никого не обвиняла, не пыталась как-то протестовать или защищаться. Она просто тихо и как-то неловко  уходила из аптеки. Совсем. Я смотрел ей вслед, на ее слабый силуэт и думал, что она, наверное,  не хочет ничего просить у той девушки в окошке, и что она, наверное, теперь идет и плачет про себя. А ведь это хуже всего – плакать про себя – когда  от несправедливости что-то сжимается у тебя в груди, но ты не можешь заплакать  вслух, потому что никто вокруг  не должен видеть твои слезы.
   Так  думал я с высоты своих десяти лет,  пока еще ничего не зная  о трудной одинокой старости, о  несправедливости и о том, что жизнь прожить – не поле перейти. Но  провожая взглядом ее фигуру,  впервые в жизни  испытал незнакомое мне ранее состояние   щемящей жалости и, одновременно, своей невозможности что-либо изменить в этом неправильном положении вещей. Я неосознанно запомнил это новое чувство  и   невольно уложил его  где-то в хранилищах своей  еще неопытной  души.
    Медленно  закрылась за ней дверь…
   - Ну, вот и все, Сереженька. Засиделся, да? – я не заметил, как подошла мама, - а ты что это такой? Ты  не заболел? – она озабоченно оглядела мое лицо.
   - Нет, нет…
   - Ну и что же тогда с тобой стряслось?
   Коротко и скомканно я рассказал  маме об увиденном.
   - Значит, ей не хватило денег на лекарства? Что ж, пожилым людям, сынок, часто трудно живется и с этим, к сожалению, ничего не поделать.  Со временем ты это поймешь…, - и мама так же,  как та бабушка, ласково погладила меня по голове.
  -  А теперь вставай, а то мы опоздаем. Ты ведь не забыл про нашу покупку?
   «Покупку»! Внезапно меня осенило – а ведь я могу ей  помочь! У нас же сегодня много денег!
   - Сергей, так мы идем или нет?
   -Мам, а давай мы ей сами лекарство купим! – я и сам не ожидал, что так обрадуюсь этому простому и ясному решению, и весело взглянул на маму, ожидая и от нее такой же реакции.
   Но она  не обрадовалась, как я ожидал. Вместо ответа  мама  молча достала сумочку и пересчитала все, что там было. Потом посмотрела на меня.
   - Здесь ровно на твой велосипед. Или-или. Одно из двух. Или лекарство для этой бабушки или тебе велик.
   Мама не любила воспитательные приемы, но она меня уважала. И оставила  мне возможность выбора. На великодушие у нее уже не оставалось  сил, и в  голосе ее все же проскользнуло  недовольство, которое она не сумела скрыть – так долго готовиться, чтобы в последний момент  все испортилось из-за непредвиденного обстоятельства: ведь если не купишь  сегодня, не известно, получится ли в другой раз. Я знал, что жизнь у нас с мамой была не очень легкая, трудней, чем у многих в нашем классе – все это я уже  хорошо понимал.
    В результате я  заколебался: эта бабушка, хоть ее и жалко, наверное, уже ушла далеко; да и как я ей предложу – вдруг она не возьмет или вдруг возьмет, но очень много и тогда наша покупка  вообще отодвинется на неизвестно какое время. И мой ярко-красный велосипед купит кто-нибудь другой. Я вспомнил, что почти у всех мальчишек  есть велики, и что я обещался  уже сегодня вечером выйти во двор  на велосипеде.  К тому же, мама кажется, тоже расстроилась и теперь  совсем  не улыбается…
   Но со всем этим  в глубине души я понимал, что уйти далеко больная бабушка не могла, и что велосипед мой  за два часа никто бы не купил, и что вообще все эти отговорки я придумывал только для себя, но соблазн был слишком велик.
   Это было почище гамлетовского вопроса. И я его решил.
   И уже через полчаса счастливо катил по самой середине мелких теплых луж, деля их на половинки новым ребристым колесом. А мама бежала рядом со мной  как девчонка. Весь этот длинный, счастливый летний день я наслаждался жизнью и новым ярко-красным велосипедом.  Было совсем  поздно,  когда я  - сонный и спотыкающийся, весь  переполненный сегодняшним счастьем,  отправился спать.
   И лишь в темной спальне,  укрывшись  с головой  одеялом и почти  засыпая, я вдруг удивительно ясно увидел перед собой  добрые  глаза той  самой бабушки – «Спасибо, Сереженька, ты хороший мальчик» - и, уткнувшись в подушку, заплакал  горько  и безнадежно.
   

               
                30 апреля 2006 г.