Бомбила. Глава 8

Возбуждённые подходили они к воротам своего замка. Навьюченные огромными тюками и мешками, весело гогоча и вспоминая свои ратные подвиги, воины вошли в город. Со слезами на глазах бросались на шеи бравым воякам женщины, уставшие ждать мужей, горестными воплями вспоминали не вернувшихся, с радостными криками осматривали трофеи. Шумно сдвигали столы для пира в честь победителей и уставляли их всевозможной снедью. С грохотом сгружали с повозок пузатые бочонки с вином и пивом, готовясь к празднованию Великой Победы. Глядя на всё это, Князь вдруг понял, как же он соскучился по своему дому на вершине горного плато. «Завтра же возвращаюсь в горы!» – твердо решил он, входя в покои Княгини.
Её он застал сидящей у раскрытого окна. Радостно бросился он к супруге и, бережно обняв, легко приподнял над полом, кружа её, словно в танце. Однако как ни соскучился он по Княгине, всё же заметил, что лицо её покрыто едва заметными морщинками, а среди каштановых волос появились серебряные нити.
-Что, что с тобой случилось? – Князь не верил своим глазам. – Ты ли это?
-Да, это я, – печально ответила Княгиня. –  Увы, но это так.
-Но что, что случилось с тобой?
-Я просто устала. Я так устала ждать. Каждый день я боялась увидеть в окошке гонца, несущего с собой дурную весть. День изо дня, неделю за неделей, месяц за месяцем, – едва сдерживая слёзы, шептала она.
-Как? Ведь меня не было всего несколько дней! – отказываясь верить, выкрикнул Князь.
-Вас не было три года, мой супруг. Не верите? Посмотрите на себя в зеркало.
Дрожа, Князь подошёл к огромному зеркалу, что стояло в покоях Княгини и, крепко зажмурившись, встал напротив. Медленно приоткрыв один глаз, затем другой, он едва не лишился чувств. На него смотрел не тот жизнерадостный юноша, которого Князь привык видеть в отражении. Нет! Прямо на него в упор смотрел грозный муж. С заметно проступившими скулами, сделавшими лицо похожим на каменное изваяние, глубокими морщинами на лбу и густыми бровями, тяжело нависшими над глазницами. Глаза, некогда светлые и всегда смеющиеся, превратились в подобие зрачков хищника, только и ждущего удобного момента, чтобы атаковать жертву. Щёки и подбородок, до этого не знавшие бритвы, покрылись густой жёсткой щетиной. Да и сам он из изящного молодого человека превратился в широкоплечего грубого воина.
-Где, где мой..? – начал было он, но тут же осёкся. Некогда звонкий голос тоже изменился. Теперь он стал хрипловатым и приглушённым. Таким, которым удобно отдавать приказы, не сомневаясь, что они будут немедленно выполнены.
-Где наследник? – выдавил он из себя, – и что случилось, я хочу знать?
-Наследник в горах, учится читать и писать. А случилось…, – Княгиня на мгновение задумалась, – случилось, то что, Вы, мой дорогой супруг, слишком увлеклись войной.
Не помня себя от гнева, Князь схватил огромный дубовый стул – первое, что попалось ему под руку, – и изо всех сил опустил его на зеркало. Стрелой вылетев прочь от Княгини, он в приступе ярости принялся крушить все зеркала, что попадались ему на пути. Спустя несколько часов, измученный, он сидел в своих покоях и, закрыв лицо руками, трясся в беззвучном плаче.
-Бедный, мой бедный супруг, – сквозь всхлипывания услышал он шёпот, и тут же нежные руки ласково обвили Князя, – бедный, мой бедный, – плакала Княгиня вместе с ним, то гладя ставшие жёсткими в походах поседевшие волосы, по покрывая загрубевшее лицо страстными поцелуями. – Бедный, мой бедный!

Землянка опустела. Вернее, наполнилась пустотой. А, ещё, страхом. Он точно помнил, когда это произошло: точно в ту ночь, когда Он с Малым вернулся домой после той злосчастной охоты. Измученный и пропитанный кровью и гарью да так, что, казалось, сам чёрт посреди ночи ввалился в логово к перепуганным насмерть женщинами. А всё потому, что Святые…
Уже возвращаясь домой, Он понял: стряслась беда. Ещё у Бастиона увидел Он, что зарево, разорвавшее ночь, поднимается не только от домов Святых. Полыхает весь город. Весь.
Святые сделали что задумали: напали-таки на земли бомбил. Напали и принесли с собой смерть. Напали, и превратили эту часть города в пепелище. Напали и вырезали всё живое. Всё! Всех! Уроды!
Вцепившись в руль, Он, забыв про всё на свете, вдавил педаль газа в пол. Натужно завыл мощный движок, харкая и отчаянно отплёвываясь страшной гадостью, залитой в бак. Засвистели отчаянно закрутившиеся на месте шины. «Только бы обошлось! Только бы обошлось!» – нервно пульсировало в голове. – «Только бы не опоздать!»
Машина ринулась вперед, тучами поднимая в воздух седые хлопья гари, застелившие дорогу. Запоздало раздались вдогонку одиночные выстрелы: то белокожие, заглазевшись на пожар, прозевали наглого бомбилу. Пара псов Паленого, шакала этого вонючего, добивали распластанного на асфальте бомбилу. Увлёкшись своим занятием, слишком поздно заметили уроды приближающийся чёрный снаряд. Слишком поздно, бросивши жертву, попытались разбежаться по сторонам, слишком поздно… Бимер здорово тряхнуло, и все трое остались валяться посреди дороги, разорванные на куски куском железа весом в две тонны.
У Его землянки копошились сутулые существа. Воровато оглядываясь по сторонам, они, ловко орудуя крюками, пытались вскрыть крышку люка. Бомбилы! Свои же! Скоты! Он с ненавистью ударил по тормозам. Машина, отчаянно заскрипев, остановилась, полоснув светом фар по глазам нападавших, застигнув врасплох и ослепив их, неловко скрюченных в неестественных позах. Не медля ни секунды, Он выскочил из машины. Ловко орудуя покрытым спекшейся кровью крюком, Он живо разбросал подонков по сторонам и, уже не помня себя, буквально сорвал люк, ввалившись в каморку.
-Все живы! – глядя на забившихся в самый тёмный угол своих домочадцев, Он с трудом перевел дыхание. В ответ те ещё глубже забились в угол. Ещё толком-то не пришедши в себя, Он уставился на женщин, словно всё ещё не понимая, где это Он оказался-то: дома или к одной из лачуг Святых? Всё такие же испуганные существа, которые всё, чего хотят, так это раствориться во тьме, чтобы ни одна живая душа не заметила их присутствия: «Бери, всё, что угодно, только не трогай нас!». Казалось, ещё пара мгновений, и они бросятся на пришельца, но не для того, чтобы попытаться прогнать его прочь. Нет! Чтобы как можно быстрее закончить весь этот спектакль! Чтобы уйти самим из этого ада, по собственной воле напоровшись на окровавленное орудие пришельца! Ещё не понимая, что происходит, Он медленно двинулся к женщинам.
-Прочь из нашего дома! – обрушилась на Его голову какая-то тяжёлая хреновина. – Прочь! – впрочем, второго удара Он нанести не дал. Почти наугад двинув кулаком, Он уложил нападавшего; коротко ойкнув, тот выронил свое орудие – деревянный молоток, невесть откуда отыскавшийся в Его доме, и шумно повалился на раскладушку. Что за чёрт? Он неторопливо подошёл к нападавшему.
-Карга? Какого чёрта? – навис над поверженным противником Он. – Что творишь, ведьма старая? – от неожиданности у Него даже дух перехватило. Всего Он от цыганки этой ожидал, но, чтобы та на мужа своего напала!
-Морду бы хоть сполоснул, – тяжело открыла глаза цыганка. – Женщин перепугал, чёрт!

Город медленно приходил в себя после ночной бойни. Мало-помалу подтягивались к своим разорённым хибарам уцелевшие охотники, из тех, что принимали участие в погромах. Из укромных уголков, словно вши, медленно выползали чудом спасшиеся убогие существа: старики и женщины. А ещё, те из выживших бомбил, которые предпочли той ночью остаться на своей территории и не лезть к Святым. Медленно приходя в себя после ночных событий, они, вдруг осознав, что лишились всего того убогого, что хоть как-то удерживало их в этой пусть и собачьей, но жизни, бесшумными тенями слонялись между выгоревших коробок зданий.
Вой погорельцев, оплакивающих погибшее в пожарище имущество, стоны раненных, нудные напевы докторов вперемешку с мерным гулом бубнов и позвякиванием жестяных банок с какими-то там магическими штучками внутри, радостный вой санитаров, одуревших от такого количества мертвечины настолько, что уже среди дня у всех на виду устраивали свои грязные пиршества преследовал Его с самого утра. Желая хоть как-то скрыться от него, а ещё от убийственной тишины внутри своей землянки, бомбила бесцельно слонялся по городу, безучастно наблюдая за плясками докторов над раненными, за оргиями санитаров, к которым нет-нет, да и присоединялись осунувшиеся бомбилы. То тут, то там, Он видел, как, словно бы по команде какого-то невидимого хозяина, убогие запуганные существа, замотанные в невообразимую даже по меркам этого мира рванину, вдруг поднимались на ноги и, объединившись в печальную серую толпу, монотонно напевая что-то себе под нос, медленно двигались по направлению к землям Святых. Уходили в поисках смерти. Впрочем, напрасно. И на территории остальных племён все были слишком заняты зализыванием собственных ран, что бы хоть как-то обращать внимание на чужаков, безликой серой толпой прущихся сквозь их земли. Слоняясь туда-сюда, эти толпы сливаясь, объединялись в две огромные серые колонны, которые, мыкаясь по городу, в конце концов столкнулись лоб в лоб у самой Каравеллы. Замерев, они долго стояли друг напротив друга, словно бы в нерешительности раздумывая; а что же делать с противником, претендующим на ту же самую участь; на смерть от руки хоть кого-то. Затем, словно очнувшись, с диким воем ринулись навстречу друг другу истощенные, измученные существа, готовые на все ради неё. Ради смерти…
Хотелось есть, но за консервами надо было возвращаться в землянку, а этого не хотелось до смерти. Не хотелось видеть испуганных лиц домочадцев, теперь не знающих, как относиться к нему. То ли бояться, то ли уважать, то ли ещё что-то… Напуганные и притихшие, сидели они по углам, замолкая, едва только Он возвращался домой.
Чертыхаясь и проклиная всё на свете, мыкался Он по городу в поисках хоть какой-то еды, вот, только, всё напрасно. Уже когда желудок принялся недовольно урчать, бомбила, плюнув на всё, нацепил эту свою показно-равнодушную маску и припёрся в дом за консервами. Впрочем, едва только уткнувшись в колючий взгляд Малого, Он понял: им всем надо побыть в одиночестве хотя бы какое-то время. Понял, оттого молча развернулся и побрёл прочь.
В поисках жратвы черный «БМВ» носился по опустевшему городу. Впрочем, здесь Он иллюзий никаких не питал: в разорённом пожарищем Обнинске теперь вряд ли найдёшь хоть чего-то съестного. Святых перебили и сожгли их дома. Те, кому удалось выжить, сбились в кучи. Озлобленные, насмерть перепуганные и потерявшие всякую надежду, оттого втройне опасные. Соваться к таким сейчас – чистой воды самоубийство. Грабить людей Паленого… Почему-то он был уверен, что сейчас их меню мало чем отличается от жратвы санитаров, а до такого Он ещё не опустился. Что же, оставался единственный из реальных вариантов – двигать в Чертоги. Глядишь, повезёт и Ему удастся разжиться там банкой-другой консервов.
Среди бомбил эти места считались ничуть не безопасней, чем территория напротив Бастиона: высоченные кирпичные заборы и тяжёлые металлические ворота, ощетинившиеся колючей проволокой, металлическими колами и узенькими бойницами, отгораживали от внешнего мира высоченные, по два, а то и три этажа дома, почему-то жизнерадостно-красного цвета. И на каждом из этажей масса окон, откуда по любому непрошенному гостю может быть открыта пальба. Когда-то, с год назад с десяток бомбил попытались прорваться на эти земли, в охоте за драгоценными банками. С десяток самых отъявленных головорезов из которых назад не вернулся ни один! Скверно. По спине бомбилы пробежалась мелкая дрожь. Впрочем, и отступать Он так просто не любил.
Прислушался к внутреннему голосу; а что он там нашёптывает? Стоит или нет ввязываться в это новое приключение? Вроде, ничего. Молчит. Вздохнув, Он направил машину к Чертогам.
Огромные коттеджи на поверку оказались такими же неживыми, как и полуразрушенные высотки Обнинска. Запущенные, с давно немытыми стёклами окон, с наполовину провалившимися крышами и жалобно скулящими на своих петлях дверьми, болтающимися туда-сюда. Но это вблизи, когда прокрадёшься поближе. А издалека – замки! Дворцы! Чертоги, мать их!
Чуть подумав, бомбила остановил джип у покосившихся ворот одного из домов. Прилипнув к покрытому коростой ржавчины металлу, Он долго сидел, не решаясь проникнуть вовнутрь. Наконец, собравшись с духом, Он резко выскочил из-за спасительного укрытия и, пригнувшись, бросился к порогу дома. Впрочем, в этот раз обошлось. Видимо, хозяева покинули этот дом, так, что палить по нежданному гостю было просто некому. Высидев ещё пару минут на крыльце, бомбила юркнул вовнутрь.
Среди бомбил это место почиталось едва ли не как святыня! Считалось, что именно здесь и есть этот самый злосчастный рай, что не давал покоя никому из обитателей этого мира. Легенды о счастливых обитателях этого мира бродили по убогому мирку бомбилы, множась и перерастая в мифы; непререкаемые истины. Он и сам был готов увидеть здесь всё то, о чём мечтает каждый уважающий себя обитатель этого мира: горы банок с консервами, сотни охотничьих крюков, фонтаны с наваристым бульоном, ряды ватников на выбор и другими сокровищами. На поверку же внутри не было ничего. Лишь только несколько скрипучих раскладушек, металлический стол да несколько хлипких табуреток вокруг него. Все остальное – точно такое же, как и в жилищах святых: такие же голые стены с ободранными обоями, хрустящий керамзит под ногами и затхлый запах. Запах безнадёги, страха и смерти.
Стоя посреди комнаты, бомбила ошарашено ворочал головой, разглядывая этот покинутый мир. Чуть опомнившись, Он принялся методично обшаривать дом в поисках хоть чего-то съестного. Пустая трата времени! Прежние жильцы, видимо, покинули его когда последние запасы подошли к концу. Поняв, что здесь Ему делать больше нечего, бомбила вышел на улицу и молча направился к соседнему забору.
Следующие два часа Он провёл, обыскивая каждый миллиметр покинутых Чертогов. Погреба, укромные уголки, чердаки, всё подверглось тщательнейшему осмотру, вот только сумка бомбилы так и не пополнилась ни единой банкой. Всё, что Ему попадалось – это горы пустых бутылок и консервных банок вперемешку с битым стеклом. Отчаявшись найти хоть что-то, Он уже собирался плюнуть на всю эту затею и двигать домой, когда услышал этот тихий угрожающий щелчок у себя за спиной.
-Пошёл прочь из моего дома, жалкий мародёр! – заверещал кто-то на непрошенного гостя. Бомбила вздрогнул и медленно распрямился. – Руки вверх! – не унимался, между тем хозяин дома. Он медленно поднял руки, показывая, что безоружен. – Развернись! – Бомбила подчинился. Только теперь, повернувшись лицом, он увидел это. Древний, беззубый старик или старуха, сгорбленный, словно тролль какой-то из подземелий, подслеповато щурясь держал в трясущихся пуках огромное ржавое ружьё. – Что тебе здесь надо? – тряся обвисшим подбородком, продолжал вопить старик.
-Еды, – спокойней, чем ожидал, ответил бомбила.
-Ты хотел ограбить мой дом и убить меня самого ради пары жалких банок тушёнки! Отвечай, ведь так? Так? – не дождавшись ответа, взвизгнул старик.
-Я не знал, что здесь кто-то живет, – бомбила устало пожал плечами.
-Кто-то живёт! – голос хозяина задребезжал так, словно бы он пытался вывести самую высокую ноту в октаве. – Да как ты смеешь, называть меня так? Меня, хозяина этого дома?! – взвыл старик, направляя ружье прямо в грудь пришельцу. Грохот выстрела и ослепляющая вспышка ошарашили бомбилу настолько, что Он даже забыл шарахнуться в сторону, спасаясь от пули. Короткий вскрик и тишина, прерываемая лишь монотонным шарканьем чего-то жесткого о щербатый кирпич стены.
Наверное, ружье слишком долго пролежало без дела, и теперь оно валялось на полу с развороченным стволом. Рядом с распластанным на полу хозяином, в конвульсии шаркающим по стенке.
-Где все? – склонился над ним бомбила. – Куда все подевались? Где они? – глядя в мутные глаза старика, повторял бомбила. – Где они? Куда все ушли? – вместо ответа, старик лишь повернул голову, словно бы взглядом указывая в полумрак соседней комнаты. Только сейчас бомбила обратил внимание на несколько мрачных холмиков из которых нелепо торчали изогнутые в форме крестов куски проволоки.
-Но как так? – бомбила бросился к старику, однако тот уже был мёртв.
Ещё раз оглядевшись, Он вдруг вспомнил, что ряды таких же точно холмиков видел в каждом из домов. Так вот, куда подевались хозяева! Так и не дождавшись лучших времён, они просто вымерли у себя в Чертогах! Один за другим! Лишившись последних съестных запасов, они не смогли добыть себе новых. Бомбила тяжело отряхнувшись, поднялся и двинулся прочь из этого места. Но сначала Он похоронил старика.

Уже вторую неделю все в его каморке молчали. Как будто бы разом и закончились все темы для разговоров. Нет, парой-тройкой слов они, конечно, перекидывались, но это, скорее, от необходимости, чем от желания пообщаться. Наталья теперь избегала Его и с опаской поглядывала на Малого. Снова перебралась к себе на койку, оттащив раскладушку в самый дальний от Него угол. Зайка целыми днями проводила в каморке, никого не пуская внутрь. Он без цели шарахался по выгоревшему городу или, закрыв глаза, сидел на своём месте, там, у моста, возвращаясь только поздно вечером. Малой так тот вообще куда-то запропастился и появлялся теперь раз в несколько дней чтобы да и то, лишь для того только, чтобы, наспех перекусив и, торопливо засунув за пазуху пару консервных банок, снова исчезнуть неизвестно куда. Лишь только Карга, едва придя в себя после того ночного происшествия, хлопотала по хозяйству, по обыкновению своему без умолку ворча и чертыхаясь.

Разбудил Его странный тихий звук, такой мелодичный и такой посторонний в Его всеми богами забытой берлоге.
-Тинь! – расколол тишину каземата он. – Тинь!
Еще толком и не сообразив, что происходит, Он вскочил на ночи, готовый к любым неприятностям, а, если потребуется, то и к драке, но снаружи было тихо. Ничто не нарушало покоя: ни крики, вперемешку с руганью нападающих, ни вой женщин, оплакивающих своих мужей, ни топот ног или приглушённое перешёптывание крадущихся в тени Святых, белокожих или псов Паленого. Ничего. Только мрак, вечная сырость и тишина глубокой ночи. Всё, как обычно, в общем… Тогда какого чёрта Ему так неспокойно на душе?
-Тинь, – звук повторился снова. – Тинь!
Теперь Он понял, звук идёт со стороны забытой, кое-как прилепленной к щербатой кирпичной стене кладовки, собравшей в своём нутре гору хлама из той, прежней Его жизни. Хлама, теперь никому не нужного оттого и забытого Им давным-давно.
-Тинь! – точно! Звук несся оттуда. Замерев на секунду, Он решительно отшвырнул в сторону брезентовые полы кладовки. На полу, посреди хлама сидела Зайка, склонившись над старой потрёпанной гитарой…
-Тинь! – открыв глаза, Он нервно пошарил взглядом во тьме. – Тинь! – так, значит, это Ему не приснилось. – Тинь-тереринь! – мелодичный такой перелив прогнал прочь остатки сна. Аккуратно поднявшись с раскладушки, Он медленно побрёл к кладовке. – Тинь-теринь! – чуть помедлив, бомбила откинул брезентовые полы и в удивлении замер. На полу, среди разбросанного хлама сидел Малой и задумчиво перебирал струны древнего инструмента. Он замер, словно боясь выдать собственное присутствие. Впрочем, мальчуган уже понял, что он не один.
-Зачем научил меня убивать? – не глядя в Его сторону, чуть слышно прошептал Малой, механически перебирая струны.
-Не ты ли сам хотел этого? – устало сел рядом с пацаном Он.
-Нет. Хотел ты.
-А ты?
-А я хотел быть похожим на тебя, – Малой поднял глаза.
-А теперь? – только и нашёл, что сказать бомбила.
-А теперь – не хочу.
-Это сложно. Быть таким, как я, – задумчиво пробормотал бомбила. – Очень.
-Я такой никудышный убийца? Или ты слишком хорош? – Малой скривился, изо всех сил стараясь не разреветься.
-Что тебе ответить на это? – Он задумчиво почесал подбородок. – Ты задал этот вопрос почти сразу. Сразу после первой охоты. Я – лишь спустя три года. Теперь ты знаешь, насколько погана эта дорога. Знаешь, и никогда не встанешь на этот путь. А я… Я буду находить миллион причин по которым я должен снова и снова выходить на охоту. Потом, когда этот миллион станет неубедительным, появится другой. И так – до бесконечности. И все лишь только потому, что я уже не могу без этого. Не могу. А ты можешь, – устало закрыл Он глаза.
-Зачем научил меня убивать? – чуть слышно прошептал Малой. – Зачем? – бомбила понял, что рано повзрослевший мальчуган ревёт, уткнувшись Ему в фуфайку.
Потом ещё долго сидел Он, прижав к себе Малого и пялясь куда-то во тьму своей берлоги. Он хотел, как лучше, а получился бардак. Бардак полный, чудовищный и какой-то нелепый, хотя и непонятно почему. Вон, и Святой этот обещал… Тоже мне, мудак хренов! Наобещал с три короба и слинял быстренько так! Столкнул, короче, лбами Святых и бомбил и был таков. Козья морда!
Хотя, если разобраться, ему-то что? Дело своё сделал и сидит, небось, довольный, дружкам своим товарищам рассказывает, как бомбилу вокруг пальца облапошил. Сам, ведь, между прочим, плакался: жратвы, мол, мало, кормить всех заколебался. Теперь и проблем поубавилось; аккурат пропорционально уменьшению количества ртов. Короче, жизнь Старец себе облегчил знатно. И это Его-то, бомбилы руками! Мудак! Да и Он-то дурак, повёлся на трёп этот. Знал, ведь: кто хоть раз киданул, веры тому ни на грош нет больше. Знал же, но всё равно поверил. Кретин из ума выживший!
Настроение, испорченное разговором с Малым стало окончательно поганым! Хотелось побыть одному. А ещё лучше – вырваться на охоту, злобу сорвать свою хоть на ком-то. Выплеснуть всю ту погань, что скопилась в Нем и только и ждала подходящего повода, чтобы как следует шарахнуть. Да так, чтобы аж земля вздрогнула!
Аккуратно поднявшись на ноги, Он бережно уложил Малого на свою раскладушку и тихо выбрался наружу. Там, под развесистым балдахином из хмурых туч Он долго ещё стоял, уставившись куда-то во тьму и не решаясь вновь завести машину. Потом, тяжело вздохнув, он, словно нехотя начал раскидывать весь этот хлам, маскировавший Его тачку.

Сначала без цели колесил по выгоревшему и враз вымершему городу. Неожиданно как-то выехав за границу Обнинска, решил снова двинуть в поисках Рая. Потом, вдруг вспомнив, что давно уже не курил, остановил машину и судорожно принялся рыться в бардачке, ища заветную пачку. Раз, два, три, четыре… Всего четыре папиросы. Никак не хватит даже на дорогу туда, не говоря уже об обратной! Выругавшись, бомбила снова забрался в машину. Настроение куда-то ехать пропало. Ну, какая к чёрту езда с четырьмя-то папиросами? А тут ещё и вспомнилась Ему последняя поездка туда, в сторону Брянска. В Обнинске-то все в один голос твердили, что Рай там! Ну, или в Чертогах! Ну, доехал Он до Брянска этого и что дальше? Выловил пару горемык, точь-в-точь таких же запуганных, как и в Обнинске.
-Где Рай? – раз за разом выпытывал Он у них.
-Там, – запуганно кивали головами те.
-Где, там?! – рычал Он, тряся за грудки пленников.
-В Обнинске!
-Тьфу ты! – в сердцах сплюнул Он, отпуская жертву.
Потом Он ещё долго мыкался на своей тачке, тщетно выискивая тот самый таинственный рай. Потом ему ещё долго указывали в разные стороны, утверждая, что Рай именно там: во Владимире, что рай в Казани. В Казани, что он – в Рязани. В Рязани… Черти что, короче! Встряхнув головой, бомбила прогнал прочь нахлынувшие воспоминания. Еще пару минут постояв на месте, Он развернул джип и поехал назад в Обнинск.
Потом Он снова носился по городу, мимо силуэтов выгоревших изнутри, умерших домов, куч хлама и покореженных тачек бомбил. То и дело останавливаясь и выходя из машины, чтобы покурить. Потом, вдруг поняв, как же Он устал, развернулся и двинул домой, в свою нору. А тут ещё и папиросы, мать их закончились…

Этого придурка Он заметил сразу, да и трудно было бы проскочить мимо; тот
выделялся на фоне покорёженных скелетов обгоревших домов точно также, как
Его целехонький, без единой царапины джипяра среди раздолбанных, ездящих на
честном слове колымаг остальных бомбил. Какой-то опрятный, несмотря на
потёртые одежды, с вымытой, чисто выбритой физиономией, в
какой-то там длинной чёрной не то хламиде, не то плаще поверх которого была
накинута тёплая куртка с меховым подбоем. Странный, в общем, малой.
Да и вёл себя придурок не так как подобает любому живому существу в этом городе: не короткими, перепуганными перебежками перебирался от укрытия к укрытию, а сидел, дурак, на обочине, прямо на самом виду, с цветочками какими-то там возился или чем там ещё.  Во, кретин!
Забыв про все неприятности ушедшего дня, Он крутанул руль, направив тачку к чудаку, в расчёте, что тот побежит прочь, насмерть перепуганный, ослеплённый страхом смерти, обезумевший от тоски по этому своему пусть поганому, но существованию в этом мире, однако тот даже не пошевелился. Мало того, придурок вдруг резко поднялся и буквально выскочил на дорогу, словно пытаясь собственным телом закрыть что-то там, шибко для него ценное. Чертыхаясь, бомбила крутанул руль, хотя, сбить этого кретина мог бы в два счёта.
-Чо творишь, придурок! – выскочил Он из машины. – Жить надоело, мать твою?! – ярость, клокотавшая в Нём, похоже, нашла выход и готова была в любое мгновение всей своей чудовищной мощью обрушиться на черепушку подвернувшейся под руку жертве. – Я с тобой говорю ты, придурок!
-Не надоело, – спокойно отреагировал тот. – Я ещё много чего не сделал. Жизнь коротка и без того, так, что глупо её прерывать самому, – неожиданно улыбнулся тот.
-Что? – от удивления бомбила забыл про всё на свете: машину, за каким чёртом вообще сюда попёрся, свою ярость. Про всё!
-Жить не должно надоедать.
-Как это?
-Вот, смотри, – незнакомец указал на то самое место, где только что ковырялся в земле. – всё вокруг выгорело. Всё завалено пеплом да так, что живого места не осталось, а он – выжил. Выжил и растёт.
-Кто он? – новая волна раздражения начала накатывать на Него. Бог ты мой, что за идиот Ему попался сегодня? Другой бы на его месте либо дёру дал бы, либо попытался напасть на бомбилу, что, в принципе, хорошо и так и так; ведь, какая разница: гоняться за улепётывающим врагом или изо всех сил дубасить его в бою, всем, что только под руку попадётся? В любом случае злости будет во что выплеснуться. А тут…
-Росток.
-Какой, к чёрту, росток?
-Подорожника. Целебная, между прочим, штука, – чудак присел на корточки и, аккуратно раздвигая пепел, продолжил. – Раны заживляет здорово; когда-то им часто пользовались. Сейчас, я смотрю, забыли. А жаль, – наклонившись, тот аккуратно подул на росток, сгоняя прочь остатки пепла и сажи. – Первый раз его вижу в городе, – доверительно сообщил он стоящему истуканом бомбиле. – Раньше – только в лесах. – Удовлетворённый, придурок достал из болтавшейся на плече сумки толстый блокнот. Затем, порывшись в сумке, извлёк наружу толстый грифельный карандаш. Замерев, словно задумавшись, чудак начал ловкими точными движениями одну за другой наносить длинные-длинные линии на белый лист. Мгновение, и вот, Он стоит, раскрыв рот и пялится на чудо, свершившееся у Него на глазах! Первый раз в жизни увидел он как рождается настоящая живая картина!
-Ты кто? – переводя взгляд с листа на чудака, наконец, прошептал Он.
-Художник.
-Это как? – прохрипел Он.
-Это – так, – чудак неторопливо развернул блокнот. – Хожу по миру и рисую всё, что кажется мне необычным. Смотри! – Художник открыл первую страницу. Там, на листе бумаги, неторопливо переваливаясь через невысокие каменные пороги, куда-то несла свои воды небольшая речушка. Огромные уставшие берёзы, склонив к самой воде свои длинные, седые от мороза ветви, задумчиво глядели в свои отражения в зеркальной воде. Где-то далеко, из глубин леса, поднимался к небу столб дыма.
Дальше – расколотое пополам ударом молнии огромное дерево. Лесная тропинка, утопающая в солнечном свете. Крохотный деревянный мостик, перекинувшийся через овражек, стрекоза, сидящая на дрожащей травинке, огромная кувшинка…
Перевернув лист, Он увидел невесомое, тянущееся увенчанными куполами шпилями к небу здание, точь-в-точь как Дом с Картиной. Такое же белое. Такое же легкое и невесомое. Только его Дом стоял среди скелетов выгоревших домов, подпирающих небо тупорылыми столбами печных труб, а этот… Этот парил! Возведенный на холме, возвышающемся над густым сосновым лесом он, казалось, летел, беспечно беседуя с теплым летним ветерком.
-Это где? – дрожащим голосом поинтересовался бомбила.
-Это, – художник не мгновение задумался, словно бы копаясь в памяти. – Гусь Железный, кажется. Да, там, точно. Тем летом был там. Места красивые! Лес сосновый, черника, грибы. Вот, только, народ какой-то озлобленный.
-Как здесь? – бомбила, отвлекшись, посмотрел на Художника.
-Здесь вообще тихо. Три недели живу здесь, а ты второй, кого я встретил.
-И что же ты делал здесь все эти недели? Ведь, скучно, небось, одному-то? – бомбила с удивлением посмотрел на чудака.
-А я не один, – художник неожиданно улыбнулся. – Друг у меня есть. Парнишка хороший, мы с ним славно время проводим.
-А делаешь что? – повторил свой вопрос художник.
-То же самое, что и везде, – пожал плечами в ответ тот, – рисую. Хочешь взглянуть? – Он утвердительно кивнул головой. Художник развернул свой альбом и, перелистнув несколько страниц, протянул его бомбиле. Взглянув на лист, Он остолбенел. Прямо на него, распахнув голубые свои глаза, смотрел Малой.
-Ты знаешь его? – ошарашено глядя на застенчиво улыбающегося мальчугана, просипел бомбила.
-Очень добрый мальчик, – улыбнулся Художник. – Без него я бы пропал. Приходит ко мне, приносит консервы.
-А почему к себе не ведёт? – сглотнув, осторожно поинтересовался Он.
-Не знаю. Он не говорит. Мне кажется, ему просто надо побыть одному.
-А, может, у него отец злой? – прищурился Он.
-Не может у такого мальчугана отец плохим быть. Иначе не тянуло бы его домой. Тяжело ему сейчас просто, – тягучая пауза, повисшая в воздухе, живо наполнилась
-Есть хочешь? – прервал тишину Он.
-Мне Сашка обещал принести. Я не прошу его, он сам таскает. А мне неудобно; я, ведь, не знаю, как они сами-то перебиваются.
-Пошли, – коротко кивнул Он на машину.
-А, если, Сашка придёт, а меня нет? – негромко отозвался Художник.
-Мы быстро, – бомбила посмотрел на сиротливо устроившегося на обочине чудака. – Моё слово.

Всю дорогу, Художник ворочал головой во все стороны, жадно разглядывая унылый пейзаж, раскинувшийся за стёклом джипа. То и дело хватался он за карандаш, словно бы желая сделать очередную свою зарисовку или что там он делает. Каждый раз, проведя несколько уверенных линий, бросал он это занятие, уставший и, как показалось ему, немного раздосадованный.
-Мы слишком быстро едем? – поинтересовался он у своего попутчика.
-Здесь всё так мрачно, – сокрушённо покачал головой тот. – Как в Аду.
-Где? – от удивления бомбила даже притормозил.
-В Аду. Место, созданное руками грешников.
-Это как? – поинтересовался бомбила.
-Посмотри по сторонам, – художник устало откинулся на спинку кресла. – Это все, – он обвел рукой покосившиеся руины, – дело рук обычных грешников.
-Хочешь сказать, что это – Ад?
-Нет, но очень близко.
-А Рай? – не удержавшись, поинтересовался бомбила.
-И Рай тоже.
-Что «тоже»? – посмотрел на художника бомбила. Впрочем, ответа на этот вопрос Ему услышать так и не довелось; машина, чуть скрипнув тормозами, мягко остановилась перед открытым люком Его дома откуда, как из подземелья выбирался Малой.
-Сашка? – удивлённо воскликнул Художник, выбираясь из джипа.
-Дядя Дима? – Малой изумленно переводил взгляд с бомбилы на Художника.
-Значит, объяснять кто есть к то не придётся, – бомбила посмотрел на пацана.
-Зачем ты привёз его сюда? – насупился вдруг Малой. – Зачем он здесь?
-Что? – художник посмотрел на мальчишку.
-Покормить, – просто посмотрел на пацана Он в ответ. – Теперь он наш гость.
Малой, ничего не ответив, молча исчез в горловине люка.
-Побудь с нами. Нам всем сейчас нужна помощь, – впервые в жизни попросил незнакомого человека о помощи Он.
-Он останется у нас? – всё ещё не веря, шёпотом произнёс Малой, вновь появившись на поверхности. Готовый вот-вот разревется, он переводил взгляд с одного мужчины на другого.
-Если, конечно, вы оба не против, – бомбила подошел поближе к художнику. – Не робей, парень, – подбодрил его Он, – у нас, тут, немного уныло, зато скучать не дадут.
-Спа… Спасибо, – Малой неуверенно топтался на месте, глядя то на бомбилу, то на художника так, словно не знал, к кому из них броситься. Наконец, так и не определившись, он, подбежав к стоящим у тачки мужчинам и, раскинув руки, обхватил их обоих.
-Раз так, – потрепал по голове пацана бомбила, – значит, ты – наш гость. Карга, – окликнул Он старуху, – готовь стол; у нас гость!

С появлением художника, лёд взаимного молчания и недоверия начал подтаивать. Дядя Дима оказался тем самым человеком, которому можно поплакаться, рассказав о своих страхах и сомнениях. Он, также, оказался прекрасным учителем и теперь почти все в Его доме, за исключением бомбилы, Карги и Малой, увлечённо чем-то там занимались: читали, писали, жонглировали цифрами, рисовали на пожелтевших от времени огромных листах. Художник раскопал залежи каморки и отыскал несколько потрепанных книг, так, что теперь, собрав вечером всех жителей каморки, он устраивал публичные чтения коротких, но до одури увлекательных рассказов.
В каморке всё чаще улыбались, то и дело раздавался весёлый смех Натальи. Такой, что Его сердце то и дело сжималось ледяными кандалами тоски, вперемешку с яростью и каким-то отчаянием. Исподлобья бросая взгляды на парочку, Он то и дело надолго уходил из дома. Выяснять отношения с художником было глупо: он-то тут причём? Да и после того вечера, когда Он, окровавленный, в бешенном азарте ввалился в землянку, Наталья с Ним так ни разу и не заговорила. Как будто Он во всём был виноват. В том, что жизнь такая поганая, в том, что пришлось на охоту переться. Во всем! Скрипя зубами бросив взгляд на увлеченных чем-то там молодых людей, Он уходил. Просто надо было побыть одному.
Хотя и эта проблема решилась как-то незаметно, сама собой. Как-то ночью, ворочаясь и стараясь не думать о Наталье с этим чёртовым художником, Он вдруг почувствовал, как к нему на скрипучую раскладушку подсел кто-то. Впрочем, Он и не сомневался ни единого мгновения, кто бы это мог быть. Повернувшись на спину, Он увидел её.
-Спасибо тебе, – чуть смущенно прошептала девушка, глядя Ему в лицо.
-А? – сделал вид, что не понимает, о чём идёт речь, округлил глаза бомбила.
-Спасибо, что вытащил меня оттуда, что дал жизнь, что привел художника, – она кивнула в сторону койки гостя. – Он хороший, правда. И он все понимает. Знаешь, как нужен кто-то, кто бы тебя просто выслушал? Знаешь? – Ему показалось, что на глазах девушки заблестели слезы. – А тебя никогда нет. Ты вечно на охоте. Знаешь, как страшно, когда ты уходишь? Страшно! А вдруг, что-то с тобой случится? Вдруг ты не вернёшься. Я же знаю, куда ты уходишь каждый раз, – девушка чуть слышно всхлипнула. – Тогда, когда ты взял с собой Сашу, я думала, что возненавижу тебя на всю оставшуюся жизнь. Ведь, ты должен заботиться обо всех нас! Мы все обязаны тебе своими жизнями! Ты не можешь иначе, уже просто потому, что отвечаешь за всех нас. Но Сашку зачем потащил с собой? – растирая слезы по лицу и отчаянно стараясь не расплакаться, она замолчала. – Тогда я впервые видела тебя таким: в каком-то сумасшедшем азарте, в чьей-то крови, готового растерзать любого! Я-то думала, что это твоё настоящее лицо! Я испугалась. Правда! – не в силах больше сдерживаться, она вдруг обняла Его, как когда-то Малой, ткнувшись заплаканным лицом в замызганный ватник бомбилы.
Не зная что делать, Он укрыл девушку свалившимся на пол одеялом и, чуть подумав, обнял её, прижимая к себе.
-Ты знала и молчала? Ты знала и молчала? – бормотал Он себе под нос, гладя Наталью по разметавшемуся каскаду мягких каштановых волос.

Так они и сидели вдвоём, пока Княгиня, опустошённая переживаниями дня не заснула, прижавшись к спине Князя. Аккуратно встав на ноги, он нежно поднял её и уложил на кровать. Бережно укрыв одеялом, он сел рядом и ещё долго любовался нежными чертами лица измученной своей супруги. Затем, тяжело поднявшись на ноги, он медленно побрёл прочь из комнаты.
Слоняясь без цели по замку, он неожиданно вышел в ту самую караульную башню, из бойниц которой виднелись все земли, которые должны были стать подарком для сына Короля. Застыв от новой вспышки слепой ярости, словно раздумывая, а не разнести ли эту башню на куски прямо сейчас, он вдруг услышал нестройный гул голосов откуда-то с центральной площади. Резко развернувшись, Князь выбежал прочь из этого проклятого места, раз и навсегда поклявшись даже и не помышлять о том, чтобы ещё хоть раз подняться сюда.
Быстро добравшись до места, он увидел огромные столы, расставленные в ряды и то, во что превратилось празднование победы. Воевода с группой самых стойких воинов, крепко обнявшись, пытались танцевать в такт какой-то песне, которую же сами и пели, запинаясь на каждом слове. То и дело кто-то из танцующих падал, не в силах более держаться на ногах, и тут же засыпал, едва лишь коснувшись земли. Не замечая потерь, группа продолжала танцевать, то и дело натыкаясь на валяющихся то тут, то там товарищей; то и дело теряя кого-то из своих, без сил свалившегося на землю. Везде: на столах, под ними, в пустых бочках, прямо на брусчатке громко храпели, те, кто заснул раньше. Огромный бородатый воин, грозно бряцая тяжёлым мечом о щит, что валялся рядом, заставлял щуплого, насмерть перепуганного мальчишку петь старинную грустную песню о славных походах кочевников. Причём стоило лишь мальчугану запнуться на полуслове, как отборнейшая брань и проклятия сыпались из уст здоровяка.
Ослеплённый вспышкой гнева, Князь, не выхватывая меча из ножен, начал крушить им танцующих, заставляя утихомириться. Быстро управившись, он подошёл к лежащему вояке и, не задумываясь, нанёс сокрушительный удар сапогом. Затем, обернувшись к застывшему в ужасе мальчугану и не помня себя от гнева, рявкнул:
-Ты что здесь делаешь?
-Они меня петь заставили, – жалобно заскулил тот в ответ. – Пьяные были, встать уже не могли. Я мимо пробегал, мамка к соседям за солью отправила, – размазывая слёзы по щекам, продолжал реветь мальчуган, – а они меня подозвали и петь велели. А я и слов не знаю!
-А почему мимо не прошёл? Не убежал почему? Они же пьяные были, встать уже не могли! – передразнивая мальчишку, бесновался Князь.
-Так ведь боязно, – окончательно перепугался тот.
-А ну пошёл вон отсюда!!! – взревел Князь, мигом заставив мальчика исчезнуть. Затем, оглядев площадь, тяжёлой походкой направился в зал. «Уходить, немедленно уходить отсюда прочь! – вертелось у него в голове. – Домой. В горы, пока это место не пожрало меня. Я больше не хочу видеть слез супруги!». С этими мыслями он тяжело опустился на тот самый диван, в котором его два с половиной года назад принимал Король, и беспокойно ворочаясь, заснул.

Проснулся Он утром от того, что прядь её волос щекотала ухо. Она снова была рядом; такая сильная и беспомощная одновременная. Заплаканная, но с улыбкой на губах. Такая… странная. Аккуратно, стараясь не разбудить Наталью, Он повернулся на бок; так, чтобы видеть её немного детское лицо.
-Наталья, Наталья, – расправляя огрубевшими пальцами пряди волос, упавшие на лицо девушки, прошептал Он, – угораздило же тебя связаться с древним бомбилой, разве, что и годящимся к тому, чтобы гоняться за всякой шушерой. Ну зачем тебе, скажи, такая рухлядь, как я?
-Ты не рухлядь. Правда, – чуть-чуть приоткрыв глаза, сквозь сон прошептала Наталья. – И ты очень хороший и добрый, – как ребёнок, положила она голову на огрубевшую Его ладонь. – Просто ты одинокий. Очень. А я хочу, чтобы у тебя была я. – Улыбнувшись, девушка закрыла глаза и снова заснула.
Он и не заметил, как затекла рука, как один за другим проснулись Его домочадцы. Как они, стараясь не шуметь, на цыпочках ходили по землянке. Он просто лежал, поражённый, как громом. Лежал и смотрел на неё, вслед за Зайкой переменившую вдруг всю Его жизнь.

-Ваше сиятельство, прибыл посол от Короля соседнего замка, – разбудил его рано утром чей-то встревоженный голос, – Хотят немедленно говорить с Вами, – осторожно теребил Князя за плечо камердинер.
-Введите! – тяжело поднимаясь с дивана, просипел он, медленно опускаясь на атласное сиденье трона. В эту же минуту двери распахнулись, и в зал вошёл измождённый, но стройный человек, с головы до пят покрытый толстым слоем пыли.
-Вам письмо от моего Короля, – небрежно кланяясь, отчеканил он.
Благодушно кивнув головой, Князь сорвал печати и неторопливо развернул свиток, погружаясь в чтение.
«Уважаемый Князь!» – гласила бумага, – «Я получил Ваше послание и, честно сказать, был поражён Вашей дерзостью. Вы приказываете мне признать Вашу власть… Никогда! Королям не пристало склонять голову перед всякими выскочками с гор, пусть даже княжеского рода. Вы уже свергли с тронов трёх моих хороших соседей. Что же, мне остаётся лишь бросить Вам вызов, дабы поставить вас на место, а точнее, загнать обратно в горы…» - концовки он не дочитал, поскольку в ярости швырнул свиток прямо в гонца.
-Так вот, что о себе возомнил ваш Король! – схватив беднягу за грудки, рявкнул Князь. – Его Величество не желают слушать Князя! Хорошо. Пусть будет по-вашему. На сегодня объявляю свою коронацию, а этот, – Князь тяжело ткнул пальцем в грудь гонца,  – он будет почётным гостем. Затем отправится назад и повторит мой приказ ещё раз. Посмотрим, что тогда ответят Его Величество!