Хроники господина географа. Разговор у кузницы

В соавторстве с Анной Узденской.

Разговор у кузницы
Из цикла "Хроники господина географа"

Весна пришла в Лерану.
Весна – поздняя, но стремительная, точно пыталась наверстать упущенное, точно солнце, испугавшись того, что зима останется в стране навсегда, вдруг вылетело из-за облаков и вылило на мир недоданные тепло и свет. В Леренуа весна приходила раньше, чем на севере, но уже конец апреля – а в тени, под кустами и в канавах, у стен домов все еще лежали островки грязного, слежавшегося и осевшего снега.
В поместье ван Эйреков было тихо и благостно. Господский дом, стоявший на холме, казалось, дремал на послеполуденном ласковом солнышке, наслаждаясь покоем. Внизу, в деревне, тоже царила непривычная для этого времени тишина, только от кузни, стоящей у поворота дороги, доносился неумолчный звон.
В вышине весеннего яркого неба орали птицы.
Странно, думал Патрик, он никогда прежде такой весны не видел. Дома не видел, потому что не замечал – ни солнца такого яркого, в столице оно иное, ни зелени этой, так быстро и нахально тянущейся вверх. А там, далеко-далеко отсюда, не замечал, потому что там осталась Магда. Грязь помню, серые лица... и черноту. А все остальное забыл.
Людвиг ван Эйрек, племянник хозяина поместья господина Анри Августа ван Эйрека, молодой раздолбай, угодивший в столице в неприятную историю, а попросту говоря, ввязавшийся в дуэль, шел, рассеянно глядя по сторонам, радуясь солнышку, иногда поднимая голову и подставляя лицо весеннему ветру. Мало кто знал – а остальным и не положено было знать –  что под личиной повесы и гуляки племянника прятался тот, за кого еще год назад была обещана немалая награда, кого объявили вне закона, а потом вычеркнули из списка живых. Ну, в последнем, правда, лорд-регент, а теперь законный король Густав Первый слегка ошибся, однако бывший наследный принц, а позже беглый каторжник Патрик Дюваль разубеждать его не собирался.  Возвращаться на тот свет ему пока не хотелось.
А хотелось ему просто идти и идти вот так – спускаться с холма, к лесу, по тропинке, а потом все дальше, дальше… бездумно идти, слушая птиц, и ни о чем не вспоминать.
С холма, на котором стояло имение, сбегали, огибая его, две дороги. Одна вела налево, к раскинувшимся внизу крестьянским домам, и дальше – вдоль вспаханных полей, по которым неторопливо бродили черные, важные, как князья, грачи, а потом уходила в лес. Вторая, широкая, укатанная каретами, утоптанная, шла мимо кузницы, стоящей на отшибе и соединялась через несколько миль с Королевским трактом. Возле кузницы от нее отходила тропинка, тоже ведущая в лес. Патрик чаще ходил здесь – не очень хотелось ловить на себе жалостливые или любопытные взгляды крестьян, медленно хромая по деревенской улице.
Однако, решил Патрик, наверное, хватит. Он остановился, передыхая.  Он уже прошел довольно много – спустился от холма, на котором стоял господский дом, вниз, миновал кузницу и дошел до леса.  Считай, половина намеченного. Тихо как…  слышно только гомон грачей и звон железа из кузницы.
Лекарь велел гулять как можно больше, и с каждым днем Патрик заходил все дальше в лес. Но сегодня он устал раньше, чем обычно… наверное, надо вернуться, не дойдя даже до любимой поляны. То ли на перемену погоды, то ли от ветра разнылась рука... срослась-то она вроде правильно и работала, как прежде, но к ветру и перемене погоды вела себя совершенно непотребно. Пытаясь усилием воли отогнать ноющую боль, Патрик огляделся. Надо отвлечься – например, осмотреть уже примелькавшиеся, привычные окрестности, словно составляя в уме карту.
Считая про себя шаги, он двинулся обратно по уже просохшей дороге. Возле кузницы можно будет передохнуть.
Дверь кузницы была, как обычно, открыта. Возле коновязи с отсутствующим видом стояла флегматичная чалая лошадь. На завалинке, вытянув ноги, сидел человек... Патрик прищурился. Незнакомый – принц знал в лицо и всех деревенских, и прислугу поместья. Явно нездешний, одетый по-дорожному. Проезжающий мимо путешественник? Курьер?
Человек поднял голову, и Патрик понял, что тот очень молод – примерно его лет. Загорелое, обветренное худое лицо, поношенная, хотя добротная и аккуратная одежда... Темные, растрепанные ветром волосы неожиданно напомнили Яна... а может, взгляд – такой же прямой и чуть хмурый. Патрик сбил шаг, споткнулся... только спустя несколько секунд выровнял дыхание.
Наверное, неразумным было вот так подойти и заговорить, но и пройти мимо он уже не смог. Если этот юноша едет из столицы, он сможет рассказать немало интересного. Если нет – все равно немало, ему сейчас нужно и важно все. И... почему-то решил Патрик, не может человек, похожий на Яна, быть подлецом. Наивная вера в людей, грустно усмехнулся принц, сколько раз ты из-за нее влетал в неприятности, дружок, а?
Он решительно свернул к кузнице. Прихрамывая – нога, пропоротая шпагой, тоже разболелась, – подошел к коновязи, оперся на нее.

Дожидаясь, пока кузнец освободится, Густав занимался не самым радостным делом: подсчитывал в уме, сравнивая, сколько пути осталось до Регвика, а сколько – денег в карманах. Почти два года путешествий по стране выбрали остатки дедова подарка до донышка. По всему выходило, что если и хватит, то в обрез.
В крайнем случае, можно будет продать лошадь и добираться на своих двоих. Еще можно... нет, больше, пожалуй, продавать нечего. С астролябией и подзорной трубой расстаться – все равно, что руку себе отрубить. Ну, может, не всю, но несколько пальцев точно.
 Лязг в кузнице смолк, и Густав поднял голову. Выходить во двор кузнец не спешил – положил клещи, поплескал в лицо водой из стоящего у столба ведра, потом стал неторопливо утираться ветхим полотенцем... Да уж, натопчешься целый день у горна и наковальни, каждой передышке будешь рад. Молотобоец тоже положил инструмент и встряхивал руками, сгоняя усталость.
 А если взять западнее и добираться водой? Хотя речникам тоже плати...
 Прохожий, тем временем, которого Густав заметил еще минут десять назад – так медленно тот хромал по дороге, поколебавшись, свернул к кузнице.
 Интересно, у него дело к кузнецу или увидел нового человека и поговорить решил?
 – Подковать? – вместо приветствия сказал кузнец, выйдя наконец наружу, и кивнул на Чалку.
 – Переднюю левую. И на задней болтается, надо укрепить.
 – Шесть грошей.
Густав пожал плечами в знак согласия.
Прохожий, долговязый парень, одетый слишком хорошо для деревенского, остановился у коновязи, бесцеремонно разглядывая его. Должно быть, родственник местного господина – судя по тому, как почтительно поздоровался с ним кузнец. Тощий только, и слишком бледный, как после болезни. Или ранения, неспроста же он хромает.
Кузнец поднял копыто лошади и принялся за работу. Густав подошел, повертел в руках приготовленную подкову.
 – Тарское железо?
 – Ага, – не поднимая головы, ответил кузнец. – А вы из тамошних, что ли?
 – Нет, просто проезжал там. И почем обходится?
Кузнец отложил нож, которым расчищал копыто, и взял рашпиль.
 – Семь грошей крица.
 – Недешево.
 – Что ж делать. За морем телушка полушка...
 – А из Лейи? Разве не дешевле возить?
 – Вы, сударь, должно быть, по торговой части, – вместо ответа усмехнулся кузнец. – Из Лейи железо мягче, его на подковы пускать – только людей грабить. Оно на скобяную всякую утварь идет. А тарская подкова отсюда до Заболотья дойдет и только там свалится.
 – Ну, мне так далеко не надо, – улыбнулся Густав.
– Лерана велика, – усмехнулся Патрик. – Может, дотянет до места ваша подкова, а может, и свалится на полпути.
Он все искал предлог, чтобы заговорить с этим спокойным и независимым на вид путешественником. И даже не потому, что так уж хотелось узнать столичные новости. Слишком резало сердце это странное, совершенно неуловимое сходство с Яном. Ну, ничего ведь общего в лице! Но взгляд...
– Вы, сударь, должно быть в Заболотье не были? – спросил он лениво, словно от нечего делать.
Густав обернулся к новому собеседнику и поднял бровь.
 – Почему же? Довелось немного.
– О! – удивился Патрик. – Где же? И как давно?
Ему действительно стало интересно. Кто может путешествовать там, куда по доброй воле люди не ездят? Или... тоже каторжник? Но уж на каторжника парень тянул меньше всего; Патрик бросил беглый взгляд на руки собеседника, пытаясь рассмотреть скрытые рукавами запястья.
Густав помедлил. "Где же?" Для большинства людей Заболотье было не вполне всамделишной непроходимой глушью. Пограничный кряж, Мойский округ, Желтая степь... на все  эти названия собеседник отвечал недоуменным взглядом. А этот, стало быть, разбирается  в географии? По крайней мере, интерес в вопросе проглядывал неподдельный.
 – В позапрошлом году, сударь. Пограничный кряж и река Мойя, если вам это что-то говорит.
– Мойя... Нет, – покачал головой Патрик, – там я не был. А Пограничный кряж слишком велик, чтобы путешествовать по нему без спутников. Вы отважны, сударь, если решились на такое рискованное предприятие. Или это была экспедиция?
Еще чтоб он сам знал, зачем ему эти расспросы понадобились. Но как-то завязать разговор было нужно.
Густав отрицательно покачал головой и тут же спросил, в отличие от собеседника, не скрывая любопытства:
 – Выходит, сударь, и вы там бывали. В каких местах?
Патрик неопределенно пожал плечами:
 – Нельзя сказать, что я был там долго и много. Проездом только. Но Пограничный кряж я видел – и скажу честно, он произвел на меня впечатление. Неужто вы, сударь, одолели его целиком? И потом, Заболотье – край рудников и каторжников. Мне кажется, опасно ездить там в одиночку... И кстати, простите мне мое любопытство: давно ли вы были в столице? – И добавил, словно извиняясь: – Мы в нашей глуши рады каждому свежему человеку.
 Мимоходом Патрик поежился. И порадовался, что его собственные руки скрыты перчатками. Очень уж любопытный попался проезжий. Кто же он? Путешественник? Или... все-таки беглый?
Ага, подумал Густав, как же – "мы в нашей глуши". Как будто у него ушей нет.
Он мельком оглянулся на Чалку. Кузнец все еще прилаживал новую подкову.
– Про столицу, сударь, скорее мне впору вас спрашивать, что да как. Я там уже два года не был. А в Заболотье... если подумать, даже в Леренуа опасно путешествовать одному.
Вот вам, получите, ваше высочество. Не скрыть столичного выговора, да и воспитание – даже после полутора лет скитаний – не спрячешь. Племянник хозяина… если уж этот случайный проезжий увидел в нем не просто благородного, а дворянина из столицы, то от шпиков точно не спрячешь.
– Два года! – ахнул Патрик. – Да, впору нам делиться новостями... хотя и у нас они, скажем так, не первой свежести. Но все же – не в пустыне же вы были, сударь. Вы пересекли почти всю страну с востока на запад... что-то ведь слышали по дороге? Я не ошибся, вы возвращались по королевскому тракту?
Неловко повернувшись, Патрик невольно перенес тяжесть тела на больную ногу и закусил губу. Черт возьми, ведь уже полгода – сколько еще он будет хромать, как старая кляча?
Он заметил внимательный взгляд собеседника и постарался улыбнуться.
– Не сочтите за назойливость, но право же, так надоедает изо дня в день видеть одни и те же лица, слышать одни и те же разговоры. Порадуйте хоть вы свежими сплетнями.
Густав неторопливо оперся на коновязь и переплел пальцы.
– Вы бы сказали, сударь, что именно вас интересует. Мне легче будет рассказывать. Про столичные-то сплетни вам лучше спрашивать родню или друзей – кто там у вас остался. А возвращался я с востока через Таларр и Тарское нагорье, не по тракту.
– Ну, в первую очередь меня интересуют именно столичные сплетни, – засмеялся Патрик. – Слухи до нас доходят самые разные, и понять, что правда, что ложь, совершенно невозможно – по дороге они обрастают кучей невероятных подробностей. Но рад буду любым рассказам. Например, не так давно... кажется, с полгода или год… ловили беглых каторжников. И, говорят, каторжники эти сбились в банду и орудуют где-то западнее Ежа. Не слыхали? Говорят, новый король двинул против них немаленькое войско. А еще говорят, что скоро будет война с Залесьем, оттого и соль подорожала, и рекрутский набор проведут раньше времени. У нас тут и так почти не осталось рабочих рук; если и вправду война – тяжко придется. Еще неизвестно, какой будет нынешним летом урожай...
Он старательно припоминал все слухи, которые только ходили по округе; самое главное сейчас – разговорить этого странного человека, вытащить из него как можно больше.
– И, кстати, не хотите ли присесть? – Патрик кивнул на завалинку у кузницы. – В ногах правды нет.
В ногах и вправду правды не было, а говоря проще – ныла нога совершенно непристойно, и эта назойливая боль мешала сосредоточиться.
Кузнец сосредоточенно делал свое дело; Чалка, повернув голову, пыталась рассмотреть, что такое происходит с ее ногой.
– Каторжников и правда ловили, – начал Густав, когда они устроились на завалинке. – Поймали или нет – не знаю, но на дороге проверяли всех. Только насчет банды молва вам наврала – не западнее Ежа, а в южном Таларре, и не каторжники, а... В общем, там давно разбойники пошаливали, а три месяца назад у них то ли новый предводитель объявился, то ли старый решил погромче заявить о себе – и назвался принцем Патриком.
Патрик поперхнулся и едва не слетел с завалинки.
– Каким принцем? Тем самым, которого сослали, что ли? Ну, кажется.... ээээ... года полтора или два назад? Так ведь он же на каторге где-то был, разве нет? И что же – он действительно тот самый?
Принцу даже не пришлось играть – он и вправду растерялся. Хотя – зачем скрывать – чего-то подобного следовало ожидать, разве нет? Вот только не думал, что так быстро...
Ну-ну. И доказывай потом, кто ты есть на самом деле.
– Так он же сбежал, – искренне удивился собеседник. – Это же его прошлым летом и осенью ловили. Не объявляли, конечно, но слухи все равно пошли. Шила в мешке не утаишь. Но в Таларре это не он. Я-то сам его не видел, но по рассказам, он сильно старше принца.
– А куда ж он потом-то делся? – тоже удивился Патрик. – Принц этот самый... Хотя я про его побег вроде тоже что-то слышал – так, краем уха. В столице, говорят, тогда много болтали. Ну, и как же в таком случае люди верят, что этот бандит из Таларра – принц? Если он правда так сильно старше... Головы-то у людей на плечах есть? Впрочем, – пожал он плечами, – чему не поверишь, лишь бы не работать да воду мутить. А что же новый король? Он-то в эти слухи верит?
– Про короля – не знаю. А что люди верят – так это мы с вами знаем, что принцу сейчас... погодите... да, неполных двадцать три. Чуть помоложе вас будет.
– Двадцать два, – машинально поправил Патрик. И изумился: – А вы-то откуда знаете? Судя по выговору, вы не из столицы. Я – ладно, у меня там родственники, и вообще, а вот вы-то где могли наследного принца видеть? И что же, вы и в лицо его знаете?
– Нет, сударь, не знаю. Не довелось познакомиться, – Густав невольно улыбнулся. Где принц – а где университетский вольнослушатель из третьего сословия. – Насчет возраста вы правы, ему же как раз двадцать исполнилось, когда арестовали, а было это два года назад. Так вот – а для таларрцев что Патрик, что какой-нибудь сказочный принц – люди одинаково далекие и малоизвестные. Да и верят, скорее всего, не все, но ведь гораздо приятнее считаться правой рукой наследного принца, а не какого-нибудь Пьера Бороды.
– А что же новый король? – поинтересовался Патрик. – Он-то эти слухи пресекать собирается? Или ему не до того теперь? А кстати, насчет войны с Залесьем – тоже правда?
Густав пожал плечами.
– Солдат, говорят, таларрский наместник отправил разбойника ловить. Только ничего не вышло. Теперь будет или у соседей помощи просить – разбойники уже и в Тарскую провинцию наведывались, – или в столицу напишет. А скорее всего, и то, и другое. Готово уже?
Подошедший кузнец покачал головой.
- Трещина у вашей коняги на копыте, сударь. Как раз на заднем правом, где подкова болтается. Если доплатите, я скобу поставлю и перекую, чтоб вам потом не морочиться. Только еще подождать придется.
- Сколько доплатить?
- К тем шести – еще восемь.
Густав полез в карман за деньгами.
– И война будет, не сомневайтесь, – вдруг сказал кузнец, зорко наблюдая, как парень отсчитывает медяки. – Железо уже дорожает, а знаете почему?
Патрик отрицательно покачал головой.
– …тринадцать, четырнадцать, – Густав протянул кузнецу деньги. – Неужели армейские оружие заказывают?
– Точно. Почти вся тарская дОбыча в оружейни идет. Так что и война будет, и рекрутский набор. Наплачемся еще, помяните мое слово.
– И соль дорожает, – вздохнул Патрик. – А вы, сударь...
Он вдруг запнулся – и засмеялся.
– Давайте, что ли, познакомимся. – Он снял перчатку и протянул руку. – Людвиг ван Эйрек.
– Густав, – путешественник чуть помедлил и ответил рукопожатием.
Резкий порыв ветра заставил всех троих вздрогнуть. Откуда-то с востока наплывала туча и закрыла уже полнеба, жадной пастью тянулась к солнцу. Резко похолодало.
– Ох ты... – пробормотал Густав, представив, что эта туча скоро устроит у него над головой. – Я даже до постоялого двора не успею вернуться... И лошадь еще…
– Тезка короля, – задумчиво проговорил Патрик, – готов поспорить на что угодно, что вымокнуть вы не хотите. Я прав? В таком случае, предлагаю вам переждать грозу – наш дом совсем недалеко. А за лошадью вы потом вернетесь, – И добавил, улыбаясь: – Не бескорыстно, конечно: я еще не все узнал, что хотел.
– Спасибо, господин ван Эйрек.
Вот и хорошо, подумал принц. Вот и прекрасно. Может, за обедом ты поразговорчивее станешь.
– В таком случае, тянуть не будем, – распорядился Патрик. – Ноги в руки – и бегом.
Он обернулся к кузнецу:
– Эжен, дядя собирался наведаться к тебе сегодня вечером – Соколик что-то захромал. Так ты уж не отлучайся никуда – а то ведь знаешь, как он над своим Соколиком трясется.
– Слушаю, господин, – склонился тот, вытирая руки о фартук.
– Вот и славно. Ну, а нам с вами, тезка короля, вот по этой дороге. Здесь недалеко, так что должны успеть до дождя. Видите вон тот высокий дом на взгорье? Нам туда...
Про себя Патрик подумал, что если даже они не вымокнут, то дойти успеют впритык – с его скоростью передвижения сейчас бегом не бегать. Но нога, на удивление, вела себя прилично – видимо, он все же отдохнул на завалинке у кузни.

Ветер гнул траву и кусты, трепал волосы и срывал шляпы. Туча плыла вроде и неторопливо, но неотвратимо – мир на глазах серел, затягиваясь непогодой. Патрик и Густав почти бежали – насколько это было возможно, конечно. Впрочем, Патрик скорее хромал, нежели бежал.  Стремительно холодало, но ему очень быстро стало жарко.
Густав, как бы невзначай, подстроился к напряженному шагу неожиданного знакомца, хотя при взгляде на небо хотелось, наоборот, ускориться. Одной рукой он придерживал на плече седельные сумки, другой – шляпу, чтобы не унесло порывом ветра. Жалко, что третьей нет, можно было бы поддержать спутника, глядишь, и шли бы быстрее.
Дорога спускалась в низину, а потом поднималась вверх – довольно круто, и Патрик здорово устал, поспевая за быстрым шагом Густава. Про себя подумал, что совсем потерял форму – обычно он ходил гораздо медленнее и осторожнее. Вымокнуть, впрочем, тоже не хотелось, как не хотелось и казаться беспомощным калекой – и он старался шагать широко и ровно, хотя уже начал задыхаться. В довершение всего снова разнылась рука (на ходу ее не удавалось пристроить у груди), а проклятые сапоги то и дело скользили по глине. Если сейчас они не успеют подняться, то по мокрому склону ему придется ползти – или висеть на неожиданном попутчике. Проклятье, надо ж было так высоко построить дом!
Небо закрыло тучами окончательно, на рукав упали первые капли дождя. Нет, понял Патрик, не дождя – это с него пот льет градом.
– Еще чуть-чуть, – выговорил он, тяжело дыша. – Думаю, успеем... А ливень будет знатный...
Густав в очередной раз покосился на небо, оценивая скорость тучи, потом на покрасневшего задыхающегося спутника – и сунул тому в руки свою потертую треуголку:
– Держите, господин ван Эйрек. А теперь вот так, – он подставил Патрику плечо, освободившейся рукой обхватив поперек спины. – В седло бы вас… Ну, давайте.
Патрик хотел было оттолкнуть неожиданного  помощника – еще чего не хватало! Не той величины горка, чтоб он не мог на нее взобраться. Но...
Вот так же висел на нем Ян.
И принц уже без колебаний ухватился за плечо Густава. Надо же, мелькнула мысль, тощий – а какой выносливый. Тащит в гору человека выше себя ростом – и хоть бы что.
Им оставалось всего несколько шагов, когда ударил дождь. Ударил – словно градом, словно свинцовыми шариками, а порывы ветра грозили сдуть обоих, сбросить вниз. И темно – точно в сумерках.
Ну же, еще чуть-чуть!
Патрик, крепче схватившись за спутника, неловко вывернул руку... от боли то ли потерял сознание, то ли просто потемнело в глазах – на мгновение почудилось, что это Ян тащит его на себе, а сверху летят на них арбалетные стрелы.
– Ян... – вырвалось у него.
Ледяные струи хлынули по лицу и за шиворот, привели в чувство. Ну, слава Богу – вот и ворота.
К ним уже бежали испуганные слуги.
– Господи, да что же это? – конюх выскочил навстречу с плащом в руках. – А ну-ка давайте прячьтесь!
До двери оставалось несколько шагов. Патрик и Густав растянули над головами плащ, конюх перехватил у путешественника сумки.
– В дом, ваша милость, в дом скорее!
Патрик кусал губы. Не удержался, сорвался. Полгода прошло, а ему до сих пор снится тот обрыв и летящие сверху стрелы. Ян, Ян… показалось или вправду похож на тебя этот совершенно незнакомый человек, так неожиданно и просто предложивший помощь.

Густав отпустил ван Эйрека только в вестибюле. К себе его пусть слуги затаскивают. Вытер рукавом лицо, прошелся ладонями по волосам. Выскочивший из дальней двери слуга едва ли не на себе уволок ковыляющего и ругающегося сквозь зубы ван Эйрека наверх. Густав едва слышно усмехнулся.
В доме было тихо – «дядя», господин Анри ван Эйрек, вернется только к вечеру. Напевала что-то горничная, вытирая пыль в библиотеке, с кухни тянуло вкусным запахом булочек. Патрик только сейчас понял, как проголодался. Он стянул насквозь мокрую от пота и дождевых струй рубашку, растерся сухим полотенцем. Нога ныла… впрочем, черт с ней, с ногой. Узнать бы побольше от этого… Густава. Вот неожиданное приключение! Неразговорчивый парень... но, по всему, неглуп. Ох, как неглуп.
Неразговорчивый парень Густав неторопливо осматривался внизу. Дом как дом. Снаружи смотрелся, как усадьба мелкопоместного дворянина, и внутри выглядел точно так же. В окнах – старинные переплеты с круглыми стеклышками, над дверями – оленьи и кабаньи головы, камин с огромным колпаком до самого потолка.
– Сударь, – из какой-то неприметной двери вынырнул слуга. – Вас велено сюда проводить и переодеть в сухое. Господин Людвиг сейчас спустятся. Сюда пожалуйте.
Небольшая комната, не имеющая, очевидно, определенного назначения – не то гостиная, не то столовая. Квадратный стол у окна, три кресла, камин, ряд стульев у стены, буфет. В камине огонь! Густав протянул к пламени руки.
– Сейчас я вам вина горяченького... Да вы садитесь, сударь.
Густав отстранил слугу, порывающегося придвинуть поближе к огню пустое  кресло, и попросил:
 – Принесите мои сумки. Там смена одежды. Ну и вина, конечно.
Садиться он не стал.
Вино запаздывало. То ли в погребе заминка случилась, то ли грелось долго. Дожидаясь, Густав успел переодеться в запасную рубашку, штаны и жилет, а мокрое отдал ретивому слуге, клятвенно обещавшему, что все будет высушено, вычищено, отглажено «и вообще – как новенькое». Сменного верхнего платья у него не было, так что пришлось оставаться в эдаком домашнем виде, тем более что взамен облепленных грязью сапог ему принесли хозяйские туфли.
Дождь лил, как из ведра, барабанил по подоконникам, по крыше. За этим неумолчным гулом не сразу слышны стали медленные, тяжелые шаги в коридоре, и Густав обернулся лишь, услышав от двери веселый голос:
– Что же вы не садитесь, господин королевский тезка? Дождь, возможно, надолго, так что торопиться вам некуда... Вас напоили вином?
Патрик, уже переодевшийся в сухое, прохромал к креслу, опираясь на трость. В светлом, простого покроя камзоле он казался еще тоньше, был сильно бледен, но глаза поблескивали веселым светом.
– Я прошу у вас прощения, Густав, за такое... гм... неприятное происшествие. Собственно, я сам виноват – надо было взять с собой трость, а я решил уже, что здоров... вот и поплатился. Благодарю вас за помощь, – он засмеялся, – было бы очень неприятно карабкаться по этому склону на четвереньках. Садитесь же. Вы, может, голодны?
Он решительно уселся в одно из кресел, вытянув длинные ноги и, чуть запрокинув голову, посмотрел на стоящего Густава. Опять улыбнулся:
– Не смущайтесь. Дядя вернется лишь вечером, ну а я не кусаюсь, как вы изволили заметить.
– Я невкусный, – в ответ усмехнулся Густав, с некоторым сожалением меняя жаркое местечко у самого экрана на кресло. – На какой вопрос отвечать первым? Вино еще не принесли, сесть я уже сел, завтрак на постоялом дворе был сытный, но давно.
Время действительно было уже обеденное.
– Невкусный? Ладно, учтем. Отдадим предпочтение крольчатине – вы не против?
Не дожидаясь ответа, Патрик позвонил в колокольчик и коротко приказал возникшему в дверях слуге:
– Обед на двоих. Вина господину Густаву немедленно. И – не беспокоить.
Потом он обернулся к гостю.
– Сейчас все будет. Вот за что люблю дядин дом – слуги вышколены, куда там столичным. Я здесь душой отдыхаю, – он фыркнул. – Ладно, это все пустяки. Господин Густав, меня... как бы помягче выразиться... словом, гложет любопытство. Я как-то привык, что по виду человека всегда можно сказать, кто он. Но вы... вы не против, если я попробую угадать, кто вы?
Теперь его уже забавляла эта игра. На шпиона парень не был похож – у Патрика отпали сомнения, когда он увидел притороченный к седлу чехол с… скорее всего инструментами. И кроме того, несмотря на скромную одежду, перед ним был – равный. Не дворянин, конечно, но – равный. Патрику давно перестало быть важным, какого сословия человек. Главное – какой он....
И – опять дрогнуло внутри – такой же, совсем такой же взгляд был у Яна.
– Что ж, попробуйте, – наклонил голову набок Густав.
В человеке, сидящем перед ним, как-то странно уживались две грани: общительный и любознательный, можно даже сказать, непосредственный, молодой человек, а в глубине – какая-то тяжелая сложная история,  диктующая ему странные вопросы, заставляющая темнить и комкать разговор или, наоборот, слишком много болтать. Клубочек так и просился на размотку, но Густав не собирался даже браться за услужливо выпростанный конец нити. В нынешние времена такие клубочки могут обернуться паутиной, в которой завязнешь и голову сложишь.
– На торговца вы не тянете никаким боком, – начал Патрик. – Для шпиона вы слишком нелюбопытны, – он невесело усмехнулся. – На беглого тоже не похожи – те пугаются каждого шороха, а не разгуливают открыто и не заводят разговоры с кузнецами. Пока верно?
– А почему я не тяну на торговца? – откинувшись на спинку кресла и соединив кончики пальцев, спросил Густав.
Ему интересен был ход мысли.
– Не та одежда, не те разговоры. Не спешите предложить себя и товар. Нелюбопытны. Торопитесь уехать, – Патрик улыбнулся. – С натяжкой вас можно считать беглым, но для беглого вы слишком смелы. Пока верно?
Шпион и беглый. Любопытно, что именно эти люди приходят в голову господина ван Эйрека первыми.
– Давайте опять вернемся к торговцу. Может быть, я не коробейник, а просто еду с коммерческим поручением?
– Из Восточного предела? – чуть насмешливо ответил Патрик.
– Верно, – спокойно согласился Густав.
– И потом, коммерсанты пользуются королевским трактом, а не петляют в деревнях и горах. Имеют чуть больше багажа, чем вы – даже самые скромные, и коней получше. Да и вид у них, – Патрик помедлил, подбирая нужное слово, – немного не такой. Животы потолще, – он захохотал. – Не обижайтесь.
Густав легко усмехнулся в ответ. Верно, купеческую породу даже в его возрасте уже отличала определенная солидность.
– На кого еще я не похож?
Патрик хмыкнул.
– Вам перечислить всех? На королевского курьера, на чиновника, на крестьянина... Проще сказать, на кого вы похожи. Сначала мне показалось, вы вольный путешественник... правда, не знаю, сохранились ли еще такие. По-моему, последнее время путешественники повывелись – частью благодаря разбойникам, частью – патрулям, которые ищут тех же разбойников. Дядя рассказывал, что на всех постоялых дворах у проезжающих спрашивают документы. Это правда?
Едва договорив, Патрик умолк – в комнату влетели расторопные слуги. В две минуты был накрыт стол, и хозяин жестом пригласил гостя пересесть туда.
– Воздадим должное блюдам дядюшкиной кухни?
Эти слова он произносил вроде бы весело, но глаза его оставались внимательными и напряженными.
Густав развернул салфетку как положено, только после того, как это сделал хозяин, взял бокал и приподнял его:
– За ваше здоровье.
«Оно вам явно не помешает».
Обед был из тех, которые называют деревенскими и подают тем, кто желает поправить здоровье. Еда простая, но сытная, вино – красное, хлеб свежей выпечки, яблоки в меду. Патрик посмотрел, как управляется с вилкой его гость – неторопливо, но уверенно, не зажимая в кулаке. Этот человек явно получил образование и воспитание.
– Да, так вот, – продолжал он, когда количество еды на тарелках уменьшилось вдвое. – В прежние времена один наш дальний родственник много путешествовал; я был еще мальчишкой, но помню его рассказы. И в моем представлении путешественники тоже не совсем такие, как вы, у них много чемоданов и подарков для родственников. Поэтому и засомневался, глядя на вас. – Он вздохнул, глотнул вина. – Честно сказать, я и сам мечтаю побывать где-нибудь дальше столицы. Но увы – то все некогда, а то вот теперь... – он кивнул на больную ногу. – Да и дядя говорит, сейчас в одиночку на дорогу лучше не соваться – даже на королевский тракт. Впрочем, не сомневаюсь, что его величество быстро наведет в стране порядок.
Как? Ну, как вывести разговор на нужный поворот, не возбуждая подозрений? Он еще не все узнал, что хотел.
– Смотря что понимать под порядком, – вздохнул Густав. – Одно дело, когда для беспорядка просто отсутствует причина, и другое – когда любую неурядицу душат в зародыше патрулями, досмотрами и арестами. Боюсь, что новый король выберет именно второй путь. Что же касается вашего предыдущего вопроса... у вас забавная манера задавать их так много, что не знаешь, на какой отвечать... да, я путешествую. Можно сказать – для собственного удовольствия. А везти с собой много чемоданов мне не позволяет кошелек.
– Вот как? – приподнял бровь Патрик. – Что, так много арестов? Народные восстания? Беспорядки? Впрочем, здесь я за полгода совсем отстал от жизни. – Он усмехнулся. – Вообразите, дядя – пень старый («простите, господин ван Эйрек») – решил, что ему необходим наследник для управления имением. И сослал меня сюда. Согласен, в столице я вел себя не лучшим образом, но это же не повод, чтобы загонять молодого человека в такую глушь. – Он рассмеялся. – И это мне вместо путешествия на Восток. Ну, впрочем, я надеюсь, скоро все уладится, его величество разберется-таки с этими мнимыми принцами, и я смогу наконец осуществить давнюю мечту. Признаться, я вам завидую... Да, а что же вы не едите? Этот пирог просто восхитителен.
Вилку Густав положил от изумления. Значит, дядя, пень старый, сослал из столицы? Нет, что «мы, в нашей глуши» получило отставку, не удивительно, после двух-то недвусмысленных намеков на столичный выговор. Густав по себе знал, как упорно держится произношение, поскольку за четыре года в Леррене так до конца и не избавился от приморского отрывистого говора.
Но вот так, на голубом глазу, менять курс?
«Никудышный вы враль, сударь, – подумал он. – Совсем неопытный».
Впрочем, крыша над головой и хороший обед обязывали продолжать разговор.
– Что вы, это еще не беспорядки, – покачал головой Густав, нацеливаясь на расхваленный пирог. Пах он и вправду заманчиво. – Беглые каторжники и разбойники – это цветочки. Тем более, что к началу зимы власть как-то поугомонилась и стало спокойнее. До этого действительно на тракте и в городах у всех проезжающих требовали бумаги. – Густав покачал головой, вспомнив эти малоприятные проверки и объяснения.  – Многих еще и досматривали. Теперь-то полегче стало.
– Интересно, почему? – словно подумал вслух Патрик. И посочувствовал: – Вам, наверное, досталось...
Густав чуть поморщился:
– Что уж, теперь-то… Но чует мое сердце, времена нас ждут… историки потом много книг напишут.
– Историки напишут, – вздохнул Патрик. – И соврут, как всегда, потому что ни подлинных документов, ни свидетелей у них не останется. А что же люди? Там, в провинциях? – он мотнул головой куда-то предположительно на северо-восток. – Или всем все равно и «моя хата с краю»?
Густав чуть призадумался.
– Люди? По-разному, сударь. Это только в шахматах все пешки одинаковые. В целом, вроде бы спокойно, но копится, знаете ли, в воздухе что-то такое... угрожающее.
Патрик вопросительно смотрел на него.
– Это довольно трудно описать словами, – еще поразмыслив, сказал Густав. – Если вы и вправду отправитесь путешествовать, то сами заметите. Если пользоваться аналогиями, когда на скрипке ослаблена струна, она болтается и дает неверный звук. И внимательный человек это сразу заметит. Чтобы настроить инструмент, струну надо подтянуть колком, но если закрутить его слишком сильно, она снова будет дурно звучать. А если перетянутую струну подкрутить еще, она может лопнуть. При Карле Третьем инструмент был настроен, может быть, не совсем точно, но приемлемо, но в последние два года колок стали заметно подкручивать. Лопнет ли струна или нет – зависит во многом от нового короля, – Густав вздохнул и добавил. – О праве на трон почему-то помнят гораздо лучше, чем о долге перед страной.
– Что же, по-вашему, стоит считать долгом перед страной? – с интересом спросил Патрик. Ему все больше нравился этот спокойный и рассудительный парень. – И до какой степени стоит подкручивать нашу... струну?
– Мы начинаем скатываться в философию. Боюсь, что идеально настроить такой инструмент, как целая страна, невозможно, – Густав потянулся за своим бокалом и снова откинулся на спинку стула. – Для этого надо быть, по меньшей мере, всеведущим – не только знать обо всем, что в стране происходит, но и понимать, когда следует вмешиваться, а когда нет, и каковы могут быть последствия – и в первом, и втором случае. Ну, а поскольку короли – тоже люди… и поскольку государственные интересы зачастую противоречат интересам человеческим… струна всегда будет колебаться туда-сюда. Это и есть история, сударь. Вот если бы вы завтра проснулись королем, что бы вы сделали в первую очередь?
Патрик не засмеялся, против ожидания, но лишь грустно усмехнулся, скомкал и положил салфетку
– Вы умеете задавать неожиданные вопросы, господин Густав. Да, однажды я подумал об этом. И решил тогда, что если бы я был королем, то в первую очередь я бы заботился о благе народа. О том, чтобы каждый человек в стране знал, что может рассчитывать на справедливость и правосудие. Наверное, и теперь я мог бы ответить вам так же. Вы правы, государственные интересы очень часто противоречат – и будут противоречить – человеческим... не всегда в пользу вторых, но чаще в пользу первых. Как раз потому, что короли – только люди, – Патрику вспомнилась вдруг история со Стейфом и слова отца. – Я ответил на ваш вопрос? Тогда ответьте и вы. Когда натягиваешь струну, она отзывается. Звенит. Дает знать, в какую сторону крутить колок дальше и крутить ли вообще. Так почему молчит наша струна – люди? Им все равно – многим, очень многим... и это – страшно. – Марта и Юхан, как живые, встали перед глазами. – Или – уже не молчит? Звенит ли она и в какую сторону?
Он смотрел серьезно и требовательно, словно от ответа на этот вопрос зависело для него очень многое.
– Дождь закончился, – рассеянно сказал Густав, мельком взглянув в сторону окна. – То, что вожак разбойников объявляет себя принцем Патриком, говорит не только о его непомерной заносчивости. Это доказывает, что имя принца – не просто имя, а знамя, под которое могут пойти люди. И что найдутся те, кто готовы под него идти. Не обязательно с чистыми помыслами о всеобщем благе, по разным причинам, но готовы. Я ответил на ваш вопрос, сударь?
– И да, и нет, – подумав, ответил Патрик. – Все равно – спасибо. И все-таки вы не только путешественник, сударь мой Густав. Вы – ученый. Я прав? И дело не только в том, что я видел у вас инструменты, притороченные к седлу. Вы ученый по духу, по складу ума. Жаль, что не из столицы. Жаль, что нынешний король делает ставку на тюрьмы, а не на академии.
В улыбке Густава на мгновение прорвалась скрытая горечь.
– Вы мне льстите, господин ван Эйрек. Но с последними вашими словами я согласен.
– Зачем мне льстить, – пожал плечами Патрик. – Я говорю то, что есть. Ответьте мне теперь вы, господин Густав: если бы ВЫ завтра проснулись королем, что бы вы сделали в первую очередь?
"Очень надеюсь, что ты уцелеешь", – подумал он с горечью. А надежды на это очень мало. Такие не выживают при нынешнем режиме.
– Я? Подыскал бы кого-нибудь более достойного и немедленно отрекся от престола в его пользу.
Густав посмотрел на выражение лица ван Эйрека и расхохотался.
Патрик тоже расхохотался. Нечаянно опрокинул кубок с вином и засмеялся еще громче.
– Ох... метко, господин Густав. Благодарю. – Он поднял кубок, поставил, вытер выступившие от смеха слезы. – Спасибо, очень ценное замечание. Главное только – найти этого более достойного. – Он снова фыркнул, сдержал смех.
На пороге возник слуга.
– Сударь, – это адресовалось явно Густаву, – платье ваше готово.
– А, благодарю, – Густав поставил бокал, сложил салфетку. – Что ж, господин ван Эйрек, у меня больше нет поводов пользоваться вашим гостеприимством. Большое спасибо за приют и за интересную беседу.
Он поднялся.
– Господин Густав, – очень серьезно спросил Патрик, тоже поднимаясь и привычно хватая трость. – Скажите мне, откуда вы? И как вас зовут полностью? – И пояснил: – Может быть, когда-нибудь я смогу помочь вам чем-нибудь...
 – Уверяю вас, господин ван Эйрек, – чуть суховато ответил Густав, – это совершенно излишне.
Патрик едва слышно вздохнул:
– Может быть, вы и правы. Так у вас будет больше шансов....
И оборвал себя. Подошел к Густаву, протянул руку:
– Доброй дороги вам и удачи, тезка короля. Благодарю за интересную беседу и... – он улыбнулся, – ценный совет про отречение. – И снова стал серьезным: – Но если все-таки вам вдруг понадобится помощь – пишите мне на имя дяди Анри ван Эйрека. Очень надеюсь, что когда-нибудь мы встретимся снова.
…Если бы будущий король Патрик Четвертый знал, как настойчиво через десять лет его будет осаждать своими научными проектами рассудительный парень Густав, ученый по духу и складу ума, ставший к тому времени членом свежеучрежденной королем же Академии наук, он не стал бы говорить последнюю фразу.
На сей раз Густав пожал протянутую руку без колебания. Помедлил… а затем все же сказал:
– А вы, в следующий раз, когда будете разговаривать с посторонними, постарайтесь продумать свою биографию тщательнее. Прощайте, сударь.
Он усмехнулся и вышел следом за слугой.