Пуля для Императора

                ПУЛЯ ДЛЯ ИМПЕРАТОРА

Все началось и закончилось принципом. Принцип, с которого все началось, был принципом организации «Млада Босна» и звучал он: «Объединение или смерть». Организация выступала за освобождение Боснии от австрийской оккупации и объединение с Сербией. Основана она была в 1912 г., главой был Владимир Гачинович. Просуществовала эта организация до 1914г., пока ее не запретили. Организация была ответвлением более крупной организации «Черная рука», которая занималась политическим террором, агитацией и была достаточно могущественной.
Принципом, которым все закончилось стал я. Я – боснийский серб, гимназист-патриот Гаврило Принцип. Состою в «Млада Босна» с года ее основания.

Еще в 1912г. нашей организацией было принято решение об убийстве наследника австрийского престола, но долгое время это оставалось лишь утопическими планами. Мы были молоды и горячи. Я был мечтательным, хоть и смертельно больным.

Давным-давно, мне был поставлен диагноз «туберкулез». Я знал, что на сегодняшний день эта болезнь не лечится, я знал, что мне предстоит умереть. Наверное, поэтому я и пошел в «Млада Босна». Хоть я и патриот, но вряд ли я был готов пойти на смерть, пусть и за горячо любимую мной Родину. Хотя, я не знаю, что бы я делал, если бы жизнь моя сложилась по-другому.

Мной тогда владело не столько желание помочь Родине в борьбе с австрияками, сколько желание прославиться и нежелание просто умереть от туберкулеза. И у меня это получилось! И я ни о чем не жалею! Кроме, того, что сейчас понимаю: нас тогда просто использовали, играли на наших чувствах, на желаниях. Нас – мальчишек-смертников, которые верили в свои идеалы, и шли на дело из благородных побуждений, использовали сильные мира сего в своих грязных целях. Я понял бы это раньше, если бы знал , что твориться в мире и не пребывал бы в патриотическом бреду….

Но обо всем по порядку. И так, «Млада Босна» в 1912г. приняла решение об убийстве наследника австрийского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда. Это был красивый проект. Мы два года представляли, как взбудоражиться вся Австро-Венгрия, активизируется Сербия, довольно ухмыльнется Россия. Каждый молодой член организации по ночам тайно мечтал стать убийцей наследника и принести себя в жертву на алтарь Свободы,  хоть на шаг приблизить освобождение.   

Целых два года самая серьезная акция «Младой Босны» оставалась всего лишь проектом, без малейшей возможности реализации, до одного июльского утра 1914 г. В то утро в Сараевских газетах оповестили всех о том, что наследник Австро-Венгерской короны эрцгерцог Франц-Фердинанд со своей супругой Софией посетит Сараево. Они приедут по приглашению австрийского наместника в Боснии, генерала Оскара Потиорека, дабы наследник смог посмотреть маневры австрийской армии. Город радостно воспринял эту новость. Даже не верилось: наследник в нашем провинциальном, да еще и таком неспокойном городе…

Членами «Младой Босны» эта новость тоже была воспринята радостно.  В тот же вечер прошло собрание, на котором решался вопрос «быть или не быть?», на следующий день еще одно, потом еще… И еще не одно совещание. Мы – низшее звено - на эти совещания не допускались, да и вообще не понимали, что тут думать. Раз приехал, значит надо убивать! Но от нас ничего не зависело.

А 21 июня мне назначили встречу. На встрече присутствовали шесть молодых людей из нашей организации, один из руководителей и человек, имя которого я так никогда и не узнал. Тогда нам сообщили, что нас выбрали для проведения акции. Тогда мы стали террористической группой.
                ***
                Сараево. Босния
                27 июня 1914
Пістолет вирішить питання:
«Як з цим бути, що з цим всім робить?».
Він не буде заперечувати тому,
Що я хочу з вами зробить.
- SkinHate «Пістолет»

Последний сбор перед покушением. Собирались мы на квартире одного из членов организации, я не знал,  у кого именно, да на и не говорили, да и не интересовало меня это. Нам просто сказали адрес и время.

Я знал, что завтра в Сараево прибывает чета наследников, знал , зачем нас собирают. Знал,  кто там будет, знал, что мы будем делать. Еще не поздно отказаться, но я не мог позволить себе не участвовать в этом. Я не мог позволить себе того, чтобы самая главная акция «Молодой Боснии» была осуществлена без меня. Поэтому я пришел.
Я постучал в дверь по указанному адресу. О пароле мы не договаривались, но условный стук еще никто не отменял. Дверь отворилась, и я вошел. Дверь мне открыл Данило Илич. Мы пожали друг другу руки и прошли на кухню.

Я пришел последний. Все уже давно собрались. В кухне было пять человек: Данило Илич, Неделько Чабринович, еще двое из нашей организации, имена которых я уже и не помню, и тот неизвестный, который нас готовил к акции.

Я всегда боялся этого человека. Холодный взгляд, медвежье телосложение и всегда ровный спокойный голос с русским акцентом внушали мне необъяснимый страх.
Несколько недель он готовил нашу группу к тому, что произойдет завтра. Мы учились обращаться с оружием, часами ходили по городу, учась быть неотличимыми от остального народа и прятать оружие. И к этому всему прибавлялись длинные лекции по доработке плана акции. Наши предложения выслушивались, но зачастую отсеивались. Я не знал имени этого человека, да и вообще ничего о нем не знал, кроме того, что он настоящий мастер своего дела – террора. И этот факт хоть и внушал уважение, но вместе с уважением приходил страх, хотя  я точно знал, что он мне ничего не сделает, но ослушаться его приказов я не решался.

Данило Илич – координатор группы. Такой же туберкулезник, как и я. Знакомы мы с ним давно. Это он привел меня в организацию. Дебошир, хулиган, но самый сильный из нас. В иерархии «Молодой Боснии» он находился на несколько степеней выше, чем все остальные, несмотря, что был всего на пару лет нас старше. Обладал уникальной памятью, и пытливым умом. При этом прекрасно ориентировался в сложной обстановке, это и стало решающим фактором в выборе координатора группы.

Неделько Чабринович – рядовой террорист. Что в организации делает -  вообще не понятно. С ним я знаком с детства, и он всегда за мной тянулся, наверное поэтому и пошел в организацию, чтобы быть как я. А в покушении участвовать согласился только по тому, что не представлял себе, как можно ослушаться приказа. Как ни прискорбно говорить такое о друге детства, но он был типичным пушечным мясом, без головы на плечах.

Двоих я не помню, да и не важно, в моей судьбе, как и в истории, которую я вам рассказываю, они не сыграли абсолютно никакой роли. В итоге они оказались просто массовкой. Хотя наверняка сами считали себя главными фигурами на этой доске. Что ж , в тот момент каждый хотел быть ферзем, а не пешкой.

- Господа патриоты, - начал неизвестный, - завтра вам предстоит совершить акцию. Для некоторых из вас этот день, как и сегодняшний вечер, станут последними в жизни, так что советую провести его с пользой.

Я слушал и понимал, что он прав, и что нужно сделать сегодня то, что я потом сделать уже не смогу. К смерти я готов уже давно, а именно с того момента, как узнал, что болен туберкулезом, и тот факт, что я сам смогу управлять своей судьбой, не мог не радовать.

А неизвестный продолжал:

- План акции отработан, в дополнениях не нуждается, вы полностью готовы, кроме одного момента, ради которого мы здесь сегодня и собрались.

Он  наклонился, взял чемодан и поставил его на стол. В чемодане было оружие….  Мне достался чудесный «Браунинг» «FN» образца 1910 года. Прекрасный пистолет: маленький и удобный. Именно с ним мне и предстояло впервые в жизни совершить убийство.

Потом неизвестный достал из кармана небольшую коробочку. В коробочке были капсулы с ядом. Мы молча разобрали их. Мы знали, что это был цианистый калий, все согласно плану… Убийца наследника не должен был остаться в живых. Мы об этом знали, и мы сознательно на это шли. Каждый по своим причинам.

- Все, господа, не смею вас больше задерживать. Вам сегодня предстоит о многом подумать. Удачи вам, ребята…. – в голосе неизвестного я впервые разобрал какие либо эмоции, или мне показалось? Но возникло ощущение, что ему нас жаль. Хотя , может просто показалось….

- Объединение или смерть! – рявкнули мы и покинули квартиру.

                ***

Я вернулся домой. Один. Совсем один. Завтра великий день, и мы будем творить историю. Я знал, что больше не вернусь в эту квартирку, знал и то, что сегодня мой последний вечер. Знал.

Раньше я думал, что свой последний вечер проведу в обществе распутных женщин, за огромной бутылью молодого вина. Но нет. Сейчас все происходит совсем не так, как я думал. Я не хочу ни женщин, ни вина. Меня не терзает то, что я так и не познал женского тела, не напился вдоволь. Я не жалею об этом.

Сейчас, в свой последний вечер, я хочу просто насладиться тишиной, и закурить. Я никогда не курил. Сначала мал был, а потом врачи запрещали. Но что сейчас стоят их запреты?

Я болен, и медленно умираю. Сколько мне осталось? Год, может два…. Нет! У меня остался последний вечер. Еще до того, как решиться на то, что будет завтра, я много думал. Думал о том, что мне грозит скорая смерть и, что кто потом вспомнит гимназиста Гаврилу Принципа? Я выплюну кровь, в которую превратятся мои легкие. Ко мне даже не подойдет врач. С туберкулезниками разговор короткий. И никто бы и никогда не вспомнил обо мне.

Я не хочу так! Я хочу, чтобы мое имя помнили в Веках! Я хочу умереть во славу Родины, а не быть сраженным неизлечимой болезнью! Тогда моя смерть будет не напрасной, тогда обо мне узнают. А иначе зачем жить? Жить в бесславии, пресмыкаться перед врагом, видеть, как австрияки глумятся над моей Родиной и тихо умирать от туберкулеза? Нет! Я все равно умру, так пусть моя смерть принесет пользу Родине и послужит примером для будущих поколений патриотов. И я верю, что пусть не я, но наши внуки увидят Великую Югославию!

Я закурил. Я больше не думал. Я лежал, смотрел в потолок и курил. Сначала, дым не лез в легкие, но теперь я с удовольствием дымил сигаретой. В полной темноте комнаты сверкал маленький огонек сигареты. Глаза мои были закрыты, а уста растянулись в блаженной улыбке. Я делал то, чего никогда раньше не делал, и это приносило мне, ни с чем несравнимое, удовольствие.

Завтра я снова должен буду сделать то, чего до этого никогда не делал. Я должен буду убивать. Не знаю почему, но я не сомневаюсь, что это принесет мне такое же удовольствие. И я знаю: я смогу, я сумею. Ведь это моя цель!

Я достал «Браунинг», было приятно ощущать в руках холодную сталь оружия, я внимательно посмотрел на плавные обводы затвора. Потом вытряхнул из него все пули и стал снова заряжать пистолет, напевая при этом колыбельную, которую мне пела мама, когда я был совсем маленьким. Прости меня, мама, я знаю, ты хотела внуков, но - увы. Вместо внуков я оставлю после себя неувядаемую славу. Мое имя будут помнить и чтить.

Последняя пуля удобно заняла свое место в магазине пистолета. Вот она – пуля для Императора!
                ***

Мы ждали чету наследников австрийского престола неподалеку от центрального отделения полиции. Мы собрались там  в половине десятого утра. Эрцгерцог должен был проезжать здесь, по нашим расчетам, около десяти утра. Мы пришли раньше, чтобы стоять ближе к дороге. Я стоял неподалеку от поворота, ведущего к мосту через реку Миляска.

Пять человек. На первый взгляд, друг с другом не знакомых. Мы даже не переглядывались, да и увидеть друг друга в толпе было практически нереально. Но мы точно знали,  что делать. Мы десятки раз репетировали все это. Все тщательно подготовлено и рассчитано.

В правом кармане у меня лежал револьвер, в левом – капсула с ядом. Все согласно плану. Я в очередной раз прокручивал в голове наш незамысловатый план: кортеж Франца-Фердинанда проезжает мимо нас, кто ближе – тот либо стреляет, либо кидает бомбу, потом глотает яд. И все. Остальные, дабы не попасть в руки полиции, не светятся и тихо уходят. Я все помню, все понимаю. Господи, только бы я оказался ближе всех….

Для этого я стал проталкиваться через толпу, поближе к дороге. Люди недовольно бурчали и ругались. Но мне было плевать на них. Им не понять того, что я иду творить историю! А самое главное, что мое рвение оказаться ближе к дороге, не вызывает подозрений. Многие пробираются, чтобы посмотреть на наследника престола. Овцы.

Полиция не оцепила толпу. У них наверное и без того людей не хватает. Или им кажется, что покушаться на жизнь наследника возле центрального отделения равносильно самоубийству. Самоубийству. Они не знают, что нам уже нечего терять. Мы и так смертники.

Я курю и поглядываю на часы.  Нервничаю. Запустив руку в карман, поглаживаю револьвер. Это несколько успокаивает. Проклятые сигареты, у меня, как у неопытного курильщика, трясутся руки. Или это от нервов? Главное, чтобы не тряслись в самый ответственный момент. Хотя, думаю, с пары метров и так не промахнусь.

По толпе слева от меня прокатился гул. Вот он! Они его уже видят! Осталось совсем немного. Из-за поворота показался кортеж. Я напрягся, как кошка перед броском. Правая рука судорожно сжимала рукоять револьвера, а левая старательно подносила сигарету к губам. Я еще не знаю, в какой машине сидит наследник, и я еще не готов! Я никогда не убивал человека. Вся мои вчерашние размышления разбились о реальность. Я не знаю, правильно ли это, и стоит ли пожертвовать своей душой ради всеобщего блага?

Машины едут медленно. Но уже можно разглядеть приветствующего толпу Франса-Фердинанда. Толпа ликовала.  В воздух полетели шапки, слышались хвалебные речи в адрес Австрийской короны. А наследник улыбался и помахивал руками, явно упиваясь этой любовью толпы. Свинья!

Во мне проснулась такая ярость. Этот человек поработил мой народ, из-за него я не мог нормально жить и учиться в школе. Из-за них – из-за Габсбургов, я всегда подвергался унижениям только потому, что я серб! А все эти люди просто ужасно бояться, австрийцы своей армией и полицией вселили в их души страх! Но нет! Мы покажем им, что есть еще сила, кроме австрияков! Сегодня, сейчас мы докажем им, что у Боснии есть ее народ и что он может и будет бороться за свою свободу! Я читал, что Франц-Фердинанд – сторонник умеренной политики по отношению к Боснийским сербам, но это не важно! Он один из них! И мы должны напомнить им о себе!

    До машин оставалось не больше пятнадцати метров. Сигарета уже почти кончилась, и я, обжигая пальцы, пытаюсь вытянуть хотя бы одну затяжку горького дыма. Я готов. Я собран. Больше нет никаких сомнений, никаких мыслей. Ничего. Вокруг меня пустота. Я не вижу ничего, кроме своей цели. Глаза стали двумя узкими щелками. Мышцы на руке, сжимающей револьвер, подергивались от напряжения. Совсем немного, совсем чуть-чуть осталось. Проклятые свиньи, езжайте быстрее! Или я сам сейчас к вам подскочу! Вам не уйти. Я превратился в дьявольскую машину. Движения должны быть - и будут - четкими и плавными.

Я делаю шаг на дорогу, не дожидаясь, когда кортеж сам подъедет ко мне. Но…

Во вторую машину, в которой едет наследник, летит граната. От взрыва у меня заложило уши. Сквозь гул слышу пронзительный женский крик. Толпа одновременно пошатнулась. Меня кто-то отталкивает, и я чудом остаюсь на ногах. Все бегут смотреть, что произошло, и меня подхватывает этим потоком.

Я вижу, что эрцгерцог все еще жив, но толпа настолько плотная, что я даже пошевелиться не могу. Я вижу, как неподалеку от машины человек упал на колени, и его рвет. Я нахожусь недалеко и могу рассмотреть его лицо. Это – Неделько Чабринович. Почему его рвет? Наверное, яд не подействовал. К нему медленно приближаются разъяренные люди. Вокруг несколько трупов. Он промахнулся. Бомба попала не в ту машину. Во второй машине Оскар Потиорек заслоняет своим телом наследника. Охрана пока еще не понимает, что происходит. Проклятье! Чабринович, ну что же ты сейчас натворил?

Я понимаю, что ему надо помочь, и пытаюсь пробраться сквозь толпу, но все мои попытки тщетны. Друг! Почему ты, а не я? Зачем? Беги, беги!

Словно услышав меня, Неделько, подавив очередной рвотный позыв, встает с колен и изо всех сил бежит к мосту. Толпа, как единый организм отправляется за ним. Он бежит так быстро, как может, и вот он уже возле парапета. Еще чуть-чуть и он спрыгнет в воду! Может даже он выживет. Но его догоняет мужчина, и что есть силы бьет моего друга по затылку.  Неделько упал, но тут же встал. На него обрушивается еще один удар. Тщедушный студент пытается ответить, но к нему подбегают еще несколько человек. А потом еще десяток, и еще…

Они избивают его ногами, не обращая внимания, на его крики. Я хочу ему помочь! Сейчас я достану револьвер и поубиваю всех, кто стоит вокруг меня! Держись, друг! Пытаюсь запустить руку в карман с «Браунтнгом», но на узком мосту толпа, которая и без того была очень плотная, стала еще плотнее, и я не могу даже согнуть свою руку в локте. А толпа сплошной живой массой двигалась вперед. Все хотели приобщиться к экзекуции над террористом. Моим другом!  Твари, сволочи, уроды! Вы за это заплатите!

С противоположного берега Миляски, где зевак было не так много, а те, что были - просто не понимали, что происходит, прибегают несколько полицейских. Впереди бегущий полицейский, пытается оттянуть одного из тех, кто избивает террориста, но тот его отбрасывает, как пушинку. Взметнулись полицейские дубинки. Буквально за минуту полицейские дубинками и пинками отогнали вошедших в раж граждан. Они грубо поднимают еле живого Чабриновича и тащат его в департамент. Благо, он здесь неподалеку. Я вижу, как полицейский от души приложился дубинкой к бесчувственному телу студента. Неделько слабо застонал, а тот полицейский, что его нес - лишь зло фыркнул на это.

Но главное, что он жив.

Толпа медленно расходилась. Смотреть больше здесь было нечего. Я стал пробираться к дороге, чтобы хотя бы посмотреть на то, что осталось после покушения.

Полиция еще не оцепила это место, и я мог вблизи все рассмотреть.  Граната, брошенная Чабриновичем, убила шофера третьей машины, одного полицейского и несколько человек из толпы. Эх, Неделько, ты как всегда бросил и не попал…

Покушение провалилось…. Смешанное ощущение. С одной стороны я остался жив, с другой – не выполнил главную цель своей жизни, а с третьей  - мне хотелось из кожи вон вылезти для того, чтобы спасти Неделько. Ведь он мой друг, да к этому я чувствовал огромную вину за то, что именно из-за меня он оказался здесь и чуть не погиб. Даже не знаю, о чем я жалею больше – о проваленном покушении или о друге, которого сейчас истязают в полицейских застенках. 

Рука сама тянется за сигаретой. Так глупо и неудачно… А ведь это – акция которая готовилась годами. Я иду прямо по улице. Просто бессмысленно иду. Мне нужно подумать.
Покушение бездарно провалено, вся полиция стоит на ушах. Не исключено, что Неделько на допросе расколется (он никогда не отличался силой ни моральной, ни физической). Из этого всего следует, что возможно в скором времени следует ждать гостей ко мне на квартиру….  Проклятье.

Голова кружилась,  ноги плохо слушались. Слишком много свалилось на мои юные плечи, слишком большая ответственность, слишком сложные вопросы мне придется теперь решать. Это даже не вопрос кому дальше жить или умирать, это куда сложнее. Вернуться в свою квартирку и трястись в ожидании прихода полицейских? Или…. Проклятье! Я планировал сегодня расстаться с жизнью! Я не знаю что мне дальше делать! У меня нет планов на будущее, у меня нет будущего! Это я должен был стрелять! Я должен был умереть!!

Я сейчас подобен самоубийце, которого вытащили из петли, а он смотрит на своего спасителя и спрашивает: «Зачем?». Когда человек сам решает умереть, то на это есть причины. Даже больше: когда человек сам решает умереть, то потом он не рад спасению, ибо дальше пути вперед нет. Когда кто-то собирается расстаться с жизнью и его спасают, то дальше жизнь превращается в пустое топтание на месте, он не может дальше идти вперед, все обрывается в тот момент, когда ты «затягиваешь удавку». Ты мертв уже в тот момент. Твое нутро полностью выжжено любовью, горечью, желанием спасти друзей или стать героем. В тебе настолько пусто, что ты даже если твое сердце бьется, то ты все равно мертв. Пройдут годы, и, если повезет, то ты снова почувствуешь жизнь.

Я себя сейчас чувствую именно так, хотя скорее не из-за того, что я не расстался с жизнью, а из-за того, что не мне выпал шанс... Мне ничего не хочется, поблекли краски и даже курение не приносит такого же приятного головокружения,  как вчера. Я бреду по городу, не видя ничего вокруг, я даже не знаю, сколько времени прошло. Внутри тихо и пусто. Сосущая пустота в груди, гул в ушах и назойливая мысль:  «Это должен был быть я».

Очень глупо, но мне захотелось есть. Я огляделся. Улица Франца-Иосифа. А вот и магазинчик. Захожу туда, достаю мелочь из кармана.

-  Дайте мне бутерброд, пожалуйста. – говорю я продавцу и протягиваю горстку монет.

А он как будто не замечает меня, он смотрит, куда-то за мою спину. Взгляд удивленный и восхищенный одновременно. Я оглядываюсь и вижу машину эрцгерцога.
Франц-Фердинанд, София и генерал Потиорек. Наместник что-то говорит водителю и тот начинает медленно разворачивать машину.

От удивления рука разжимается, и мелочь со звоном падает на пол. Вот он мой шанс! Вот шанс заставить их заплатить за все! И он выпал мне! Господь услышал мои молитвы!
Я пулей вылетаю из магазина. Машина уже тронулась с места, но едут они медленно, никуда вы от меня не денетесь. На лице моем застыла злобная ухмылка. Я на бегу выхватываю пистолет. И в несколько шагов подбегаю к машине.

Стреляю почти в упор. Одна пуля – в шею Софии, и несколько – наследнику в грудь. Я жал на курок и, вместо отдачи, чувствовал дыхание истории. Я все видел, понимал и контролировал свои действия, но одновременно с этим я был совсем не здесь. Я лишал жизни человека, я чувствовал огромную власть, власть над самым главным – над человеческой жизнью. Я ничего не боялся, мне не важно было то, что сейчас умру, более того я хотел сейчас умереть. Я хотел умереть великим вершителем, чье-то судьбы, а не жалким гимназистом, я хотел, чтобы запомнили меня таким.

Выхватываю из кармана капсулу с ядом, кидаю в рот и раскусываю. Горькая жидкость обволакивает язык. Я глотаю ее. И вот сейчас наступит паралич,  и я провалюсь в небытие….
Но вместо этого я почувствовал сильнейший рвотный позыв. Меня начинает рвать, я понимаю, что и со мной яд не сработал. Рука все еще крепко сжимает пистолет, я подношу его к виску, но сильный удар выбивает пистолет из моих рук. Следующий удар приходится по голове, затем еще один, затем еще... После одного из этих ударов я потерял сознание.
               
                ***

А что было дальше?

Меня избили настолько, что врачам пришлось ампутировать мне руку. Я предстал перед судом, где у меня спросили, зачем я все это сделал. Я ответил, что сделал это, чтобы отомстить за сербский народ. Приговорить к смертной казни меня не могли,так как по закона Австро-Венгерской империи в свои 19 лет я был несовершеннолетним. Меня приговорили к двадцати годам тюремного заключения в тюрьме города Терезинштад, где я и умер 28 апреля 1918 года.

Я знал, что из-за меня началась война, которую еще не видел мир. Так же я знал, что нас использовали для того, чтобы ее начать. Я все знал. Так же я знал, что на моей совести жизни не только эрцгерцога и его супруги, но и жизни миллионов простых солдат, погибших в окопах Мировой войны.

Мучает ли меня совесть? Нет! И никогда не мучила! Я сделал то, что должен был, что нужно было сделать, во что верил! И меня не мучает совесть за то, что от меня требовалось и во что верил! И именно поэтому я свободен! Даже когда был в заточении я был свободнее вас всех потому ,что я мог исполнить свой долг без зазрений совести, поэтому я – свободен, а вы нет.

И я не жалею ни о чем, что было в моей жизни, кроме одного: что я несколько месяцев не дожил, для того чтобы увидеть как осуществляется моя главная мечта - развал Австро-Венгрии и образование Югославии.