Загадка бухты ТОлстого

Вот и пришло время из разбросанных камней созидать здание. Здание, надо сказать, весьма причудливое. Время — великий корректор: все расставляет на свои места. Оно не щадит ни богатых, ни умных. Времени боятся империи и олигархии. Только глупость позволяет себе не замечать времен. Вот и в нашем Днепропетровском  мегаполисе она имеет обыкновение торжествовать. Худо-бедно глупость прорастает на наших территориях и кружевами откладывает в памяти свои незамысловатые сюжеты. Порой обидно, что все ее многоходовые комбинации улетают на почкование вместе с бабочками куда-то к седым пирамидам, а мы остаемся без средств и без опыта, как же — улетела!
Самые замечательные глупости отливаются в анекдоты, высокохудожественные произведения, песни и пляски. И если ненадолго задуматься, то приходишь к выводу: история человечества — есть история его глупости, Да простят меня мудрые и достойные, но и они шагают с нами, дураками, в ногу. Левой! Левой!
Днепропетровск — город, в котором имеет обыкновение многое начинаться. Люди здесь особенные. Многим не нравятся. А я люблю этих слегка неотесанных, грубоватых мужиков, возросших на эталонном черноземе, космической перспективе и с тягой к державному руководству. Единственное, о чем я сожалею, —  маловато высокой литературы. Ну, даст Бог, и это поправится.
Тем более, что жизнь подбрасывает сюжеты, и можно их олитературивать. Сюжет о Толстом, в честь которого названа одна незначительная, но все же бухта в Северном Ледовитом океане, начал складываться со времен перестройки.
Женька Толстый, с фамилией украинских особ царского происхождения Вовк, не мог обойтись без того, чтобы история обошла вниманием его высочество. Когда-то он закончил Институт Арктики и измерял на льдинах температуру. А поскольку попадание в историю требует активности, Женька немедля стал действовать. У него сложилось несколько правил для ведения дел. Он часто их забывал и, надо сказать, пользовался ими нерегулярно, но одно правило он использовал всегда — огорошить эксклюзивом. Например, по его инициативе мы торговали рогами и копытами самых древних мамонтов доисторического периода, готовились выпускать воду из самых крутых айсбергов. Главное, как выражался Женька, ворочать миллионами. А это, согласитесь, не могло нам не нравиться. Однако осязаемых результатов что-то не случалось. И вот в один из дней, когда тоска по большим делам особенно бушевала в наших душах, Женька предоставил нам шанс попасть в историю.
Шанс материализовался в лице незабвенной Надежды Николаевны Явир. Така соби украинская девушка, 150 кг живого веса, не выпускающая изо рта сигарету ни на секунду, с державной хваткой и широчайшим производственным кругозором.
— Здрастуйте, хлопці, — представилась оная Надя.
Мы в гараже переглянулись и с почтением пожали ее могучую ладонь. Из-за ее спины струился небесный свет, исходивший от Женьки. Он был счастлив! Большой такой бублик с маком, кладбище флюидов.
Виктор Тараканович бросил на бочку лучшую из фуфаек и галантно предложил даме устроиться. С какой милой снисходительностью она присела, словно мы предложили ей VIP-ложу. Женьке предстояло разъяснить нам появление столь значительной персоны у меня в гараже и, используя весь свой арктический запас слов, он приступил к работе.
— Пацаны, — несколько вульгарно, по-семейному начал он, — имею честь представить хорошего человека. Она, — почесав затылок, молвил он,— классная. Она из Ташкента, пацаны, а мы будем ворочать миллионами. О! В Ташкенте, блин, она живет, в махале. А теперь ей тут надо.
Вот так лаконично и доступно. Но нам хотелось еще пояснений.
— Я бы попросил подробней о миллионах, коими мы будем ворочать, — вопросил мой будущий кум Пашка.
— У нее, пацаны, есть миллионы. Надь, скажи пацанам, все как есть. Вот Михалыч, он поймет.
Женька почесал за ухом и в нижайшем пардоне, как выражался другой Пашук ненавязчивый, испрашивал у Надежды Николаевны информационной поддержки.
— Та зараз побалакаємо, — откликнулась она. Токо мені надо знать шо, тут yci порядочно ділові люди, а то знаете, як буває на цім світі!
Мы, конечно, знали и понимали, как «буває на єтім світі»,  но какое отношение возможный разговор о непорядочных людях мог касаться нас, славных и хороших пацанов, мы не понимали.
— Мадам, для нас самое главное, в основном, это честь, — пояснил Виктор Тараканович. — И потому можете без утайки говорить о своих миллионах.
— Ну, от i добре. Бо кругом одні пройдохи. Я, хлопці, з П’ятихаток. Ще зовсім молодою дівчиною я поїxала в Ташкент i начала працювать. Перве, що я зробила, я завела coбі небольшую обувную фабрику. Наняла дві армянські сім’ї для пошиву тапочок i почала єті тапочки торгувать на базарі, i от мої діла пішли хорошо. Я купила дві махалі, це такая большая будівля, где живуть узбекі. Одну coбі, а одну єтім армянам, щоб они там жили i шили тапочки. Потом бізнес расширявся i расширявся, i у мене скопилось вже багато грошей. Toдi я купила один стекольний завод у Ленінграді, щоб выпускать скло із піску.
Так усе переломал цей путч, будь він неладен. Бо після нього нас, українців, стали вигонять з Ташкенту. Ocь тому я й тут. Маю обувную фабрику, стекольний завод, що лежить у Ленінграді, 200 млн. рублів i 12 вагонів сахарю. А ще маю 20 тис. бутылок «Стругурашу», 20 тонн курятини, 20 тонн томат-пасти. І ще маю самолет в Кривом Роге, борт № 1252, ще год аренди для польотів.
Мені дуже потрібні партньори для бізнесу. Щоб могли мене защитить од негодяїв. Ще нужен счет, куда перевести гроші. I треба всю їжу продать. От такое діло, — наконец закончила она.
«Діло», надо сказать, принимало нешуточный оборот.
— Ну как, пацаны? От да! — захлебывался от восторга Женька. — От класс! От хорошо!
Но мы-то не гимназисты, нас разве проведешь на такой незамысловатой штучке из Пятихаток, мы и не такое видали! Махаля — Шамбаля!
— Хлопці, — неожиданно продолжила Надежда Николаевна Явир, — щоб ви в усе повірили, я отдам 12 вагонів сахарю без предоплати, а потім побалакаемо далі.
— Мудро, — сказал я, глава этой коммерческой структуры. — Предлагаю конкретизировать эти действия следующим образом: Виктор Тараканович, Евгений Толстый и вы, Надежда Николаевна, отправляетесь смотреть сахар. Тем более, что у Виктора Таракановича для этого случая есть калькулятор. Копии всех документов, образец, сертификат, складскую справку — все за ваш счет пред ясни очи нам предоставить. А дальше будем смотреть, —  вот  так, по-деловому, многозначительно подвел я итог текущему моменту.
Тишина, как после войны, окутала гараж, и не хотелось ее вспугнуть каким-нибудь неосторожным словом. Оно и понятно, 720 тонн сахара — большая сладость, и, безусловно, лучше когда он есть, чем когда его нет. А на улице лето, черешня, конечно, хорошо иметь ко всему этому 720 тонн сахару на мелкие расходы. Мы молча умножали каждый килограмм сахара на три рубля по тогдашней стоимости, путались в нулях, сглатывая слюну и отгоняли сомнения как мух надоедливых.
Наконец Тараканович не выдержал, достал калькулятор и с грациозностью Вертинского стал нажимать на клавиши.
— 720 помноженное на 1000, равно 720 000 кг, — шептал Тараканович. — А после всего этого мы имеем честь все это умножить, в крайнем случае, на 3, прости, Господи, это, если продавать тут, а если иметь ввиду российский рынок да наш украинский сахар, это можно умножить на 5, что, смею заметить, значительно лучше, и поэтому только на 5 будем умножать милые нашему сердцу 720 000 кг сахара и с большим удовлетворением получать искомую цыфирь. Вот эта цыфирь — 3 миллиона 600 тысяч рубликов. Ай-ай-ай! Красота!
Надежда Николаевна, — с глубочайшей почтительностью обратился Виктор Тарасович к нашей фее, — скажите, будьте любезны, какая часть, по-вашему, разумению, долженствует осчастливить наши сердца?
— Хлопці, я роблю по-чесному, токо по-чесному. 600 тысяч нам потрібно на расходи. Треба перевезти стікольний завод i обувную фабрику, а 3 миллиона напополам.
От такого предложения мы не могли отказаться!
Утром Виктор Тараканович, Антон Павлович, Женька Вовк и Надежда Николаевна Явир отправились в Житомир за сахаром, а мы с кумом остались дома искать покупателя, поскольку  второе правило Женьки Толстого гласило: «Движение— жизнь, недвижение — не жизнь!»
Покупателя мы нашли мгновенно. Им оказался мой приятель из Москвы Сергей Павлович Лермонтов. Ко всему этому он просил подыскать ему какое-нибудь оружие в виде нагана для разгона бандитствующих хулиганов. Короче, план был сверстан и ждал результатов инспекционной проверки в Житомире. Первые звонки из Житомира были хорошие. «Сахар на месте, — докладывал Виктор Тараканович, — ждет бумаг». Наконец и бумаги на месте, и все хорошо. Мы на коне!
— Володя, — басила в трубку Надежда Николаевна,— тепер твоя робота.
Продай сахарь, я твоим хлопцям усе показала, бумаги дала, тепер вже ти давай продавай цей сахарь, бо армяни вже плачуть!
— Мадам, не извольте волноваться, все будет о’кей. Ожидаем вас завтра со всей атрибутикой, покупатель сидит на деньгах.
— От i гарно! До зустрічі.
Назавтра делегация со всеми верительными грамотами усталая, но веселая ввалилась в гараж с пивом, водкой и колбасами.
— Ура! — кричал Женька.
— Ура! — поддакивал Тараканович.
— Бэсамэ мучо, — выжимал из себя Антон Павлович под гитарную восьмерку.

— Я сегодня отдалась
Милому и хахалю,
Хорошо, как сахар есть,
Плохо, блин, без сахарю,—

не унимался Женька.
На следующий день приехал покупатель Лермонтов. Редкий пижон, за которым я давно скучаю. Проницательный взгляд, московская выучка, молодец! С ленинским прищуром он ознакомился с документами, а потом попросил шампанского и роз. Жизнь-то удается!
Единственная заковырка — необходима лицензия на вывоз сахара из Украины. А это требует определенных затрат наличными. Но  ввиду того, что сахар постоянно дорожает, московская сторона берет на себя эти дополнительные расходы, а они, надо сказать, были исчислены в размере 1,5 миллиона рублей. А рублей-то много. Компания слегка приуныла, но, поскольку москвичи не дали умереть надежде на благополучный исход коммерческой сделки, песни не смолкали до утра.
Особенно веселился Женька:

—  Гоп-стоп-первиртоц,
Сахару навалом.
Гоп-стоп-первиртоц,
Кушаем компот.

Пока компания веселилась, мы с Лермонтовым отошли в сторонку, чтобы обсудить положение.
—  Володя, — сказал Лермонтов, — бабки уже в дороге, к утру будут здесь. Прошу тебя об одном — мне надо браунинг, либо наган, либо бульдог, что-нибудь огнестрельное. Будь добёр, помоги. Я хорошо заплачу.
—  Сергей Павлович, постараемся исполнить, но вопрос-то сугубо деликатный, сам понимаешь.
—  Мне все прекрасно известно, но я нижайше об этом прошу.
—  Будем этого делать, об чем речь. Дай только время.
—  Я на тебя надеюсь.
—  Добро, держи пять!
На том мы до утра и простились.
...Утро началось со звонка. Звонил мой давний приятель, филолог, а теперь мало преуспевающий бизнесмен МузЫкант Игорек.
Прошу обратить внимание на ударение в фамилии. Именно так она произносится. Он зачитал мне очередной прайс на 200 позиций: что и почем продается.
Меня привлек один пункт: «Крокодил — 100 долларов». Я еле сообразил, о чем можно на данную тему говорить.
—  Аллигатор? — спросил я.
— Аллигатор, — отвечал Игорек, удивляясь моей осведомленности.
—  Зеленый? — упорствовал я.
—  Зеленый, — отвечал Игорек.
Я надиктовал ему телефон Лермонтова и попросил представиться от меня с этим заманчивым предложением. Поскольку было раннее утро, я попытался догнать ускользающий сон. Мне приснились 720 000 зеленых крокодилов. Делать неча. «Это не тот сон, который хочет подарить мне судьба, — решил я, —  буду вставать».
За утренним моционом меня застал звонок Лермонтова.
— Володенька, — вкрадчиво начал он, — тут от тебя звонил человек, предлагал крокодила. Ты не знаешь, мне нужен крокодил? Это что, новая модель бульдога?
— Дорогой Сергей Павлович, крокодил — это минимум рептилия, а бульдог — это какая-нибудь кучерявая собака. Вряд ли, чтобы у них было много общего.
— Хм, а крокодил — это тот, который зеленый? —  уточнил Лермонтов.
— Да, аллигатор.
— Дак крокодилов мне не надо. Скажи этому милому человеку, что крокодил не нужен, нужен бульдог семейства нагановых.
— Хорошо, Сергей Павлович.
— Курьер прибыл, мы готовы приобретать и употреблять сахар в любом количестве, ждем ваших распоряжений, — перевел разговор в деловое русло Лермонтов.
— Очень хорошо! Через два часа — в путь.
— Договорились.
Невзирая на дикий сахарный цейтнот, нами все-таки прослеживается судьба этого крокодила. Он так никем и не был приобретен, вырос в погребе до 2-х метров и был застрелен незадачливыми коммерсантами из Диевки.
Через 3 часа делегация из семи человек с 1,5 млн. рублей отбывала в Житомир за сахаром. А мы с кумом оставались на телефоне, ведь нам еще надо было продать 20 000 бутылок «стругаша», 20 тонн курятины и 20 тонн томат-пасты. Подготовить самолет для вылета в Абхазию, невзирая на боевые действия в то время там. Лично Ардзинба гарантировал  нам сделку по телефону. Нам следовало поторопиться. Хорошо, успели продать RANK-ксерокс Виктору Балашову за 150 000 р., а то самолет нечем было заправить.
Перед отъездом в Житомир ко мне подошла Наденька с небольшим разговором:
— Володя, мені невдобно, такі люди з Москви: Сережа та цей, його бугай з грошима. Нам прийдеться розміщать їх в гостиницях дня, мабуть, на три, кормить, поїть, а без грошів невдобно. Щоб почувати себе добре, хоча б тисяч 20 карбованців потрібно.
— Наденька, пожалуйста, возьми 20 тысяч и не жалей, потому что нам с этими людьми еще работать и нельзя показаться скрягами.
— От і добре, — сказала она, пряча между двух своих грудей деньги. — Ну все, цілую.
И они отправились за сахаром. Мы с кумом попили кофею и принялись вызванивать борт №1252 для Ардзинбы.
— Але, это Кривой Poг?
— Кривой.
— А нам борт № 1252 нужен.
— Шо нужен?
— Борт №1252.
— Та хіба на свинофермі таке буває?
— А это разве не аэропорт?
— Hi.
— Ой, блин! А как позвонить в аэропорт?
— А бic його знаю.
— А где же борт № 1252?
— Хлопці, не морочте мені голову.
Все — дальше сплошной Гоголь. Сахар не был обнаружен ни в пределах Житомирской области, ни в сопредельных ей областях. Московские гости, несолоно хлебавши, но хоть не потерявши денег, отправились в свою великодержавную империю. Ишь ты, на наше украинское добро рты-то как разинули. Надежда Николаевна Явир была изловлена Антоном Павловичем Гроздецким и полностью изобличена как непорядочная женщина. Она сгорала перед нами от стыда, а мы упивались ее унижением. Одно-единственное осталось неразгаданным: почему бухта в Северном Ледовитом океане названа бухтой ТОлстого.