Операция Цум-цум

Добрый день, мои дорогие земляки! Вот еще один день прожит, ничего нового не произошло, если не считать очередной пикет у Горсовета, и память вновь возвращает меня в недалекое прошлое, откуда я черпаю свои днепропетровские истории. Люблю эти истории и их героев и с удовольствием наблюдаю за продолжением некоторых из них.
Сегодня мне вспомнился случай времен ...надцатилетней давности, главный герой которой — мой близкий приятель Юрка Грызунов. Замечательный человек, мыслящий масштабно и парадоксально. Вот если бы делать гвозди из людей, по словам поэта, так Юрка бы дал гвоздя! «Гвоздь хрустальный» назывался бы!
Начну, пожалуй, с истории нашего знакомства. Ничего примечательного — познакомились на работе. Я работал в качестве приемщика радиоаппаратуры в ателье, а Юрка  радиомастером. И меня и его в эту отрасль народного хозяйства привели музыкальные пристрастия. Юрка был ярым поклонником группы «YES», а я фанатом Высоцкого. Вот на почве этих разногласий мы и сблизились.
Наши споры о музыке привели Юрку к мнению, что меня надо спасать от безвкусицы, потому что это, по его мнению, невыносимо. Для этих педагогических целей он завязал короткую интрижку, крепко спаявшую нас на долгие годы творческой и человеческой дружбой.
В одно из воскресений, когда посетителей в мастерской практически нет, меня пригласили на «приемку» к какой-то даме. Выхожу, вроде никого, соответствующего статусу дамы на приемке нет. Правда, сидит в углу, очевидно, женская особь, но она явно не может иметь со мной общих интересов. Во-первых, лет ей за триста, одежды ее перекочевали вместе с ней в эту эпоху тоже из тех времен, яркий синяк под глазом. Прическу украшало вышитое болгарским крестиком вафельное полотенце, а перед этим об него вытирали руки трудящиеся граждане, которые, вероятно, до сих пор продолжают это делать. Кроме художественных достоинств, полотенце имело и парфюмерные. А это, как вы понимаете, не Кристиан Диор. И вот из груды веков ко мне обращены слова...
Сначала я даже не думал, что человеческий организм способен произносить такие звуки, но, чуть прислушавшись, понял, что это — человеческая речь. Понять ее несколько затрудняло то обстоятельство, что женщина была сильно навеселе по случаю выходного дня.
Сделав несколько неудачных попыток приподняться с кресла и рассыпаться передо мной в реверансах, она успокоилась и все силы вложила в разговорную речь.
— Юрка Грызунов... Высоцкий мне... Вы обещал, пожалуйста, — наконец вымолвила она.
Кое-что до меня стало доходить. Это значит, что Юрка, воспользовавшись в выходные своими короткими связями, прислал ко мне человека общих со мной интересов, и теперь ожидает от меня больших духовных подвижек в теории музыки. Ну, да бог с ней, с теорией!
Надо выпроваживать даму, а то, не приведи Господи, она учудит чего-нибудь на работе, а мне расхлебывай. Как же ей объяснить, что я не «фирх штейн», мало того, даже не «ду ю спик инглиш». — ЦУМ-ЦУМ, — произнес я.
— ЦУМ-ЦУМ! — весело отозвалась дама.
— ЦУМ-ЦУМ? — показывая в сторону ЦУМа рукой, продолжил я.
— ЦУМ-ЦУМ! — согласно кивая головой, отвечала дама. Ее старт со стула был неподражаем! Пластика и грация сопутствовали этому моменту не в последнюю очередь. Одежды исчезли в дверном проеме, и с улицы доносилось: «ЦУМ-ЦУМ, ЦУМ-ЦУМ».
Я был счастлив от свершившегося. Но Юрка меня сильно озадачил. Я ведь должен привести какие-то аргументы в наших непрекращающихся спорах об искусстве. Его аргумент, безусловно, был сильным. Чем же ответить мне? Все-таки борьба идей предполагает временных победителей, и потому будем надеяться, что спор наш далеко не окончен.
Я сел и крепко задумался: «Что делать?» Чернышевского, або — как говорят на Украине— «Що робити?»
На память пришел знакомый цыган Петя Баканарий. Петя был сподвижником славной организации «Вторсырье», отцом восьми дочерей и пяти сыновей! Ко мне был всегда добр и внимателен к моим нечастым просьбам. Я платил ему той же монетой. Вот и пришло время обратиться к нему за помощью. Тем более повод у меня имелся. Это пластинка цыганских песен братьев Ивановичей и Майи Розовой. Кассету я ему записал. Ну, чем не повод? Жил он недалеко, на Гагарина, и с удовольствием откликнулся на мое приглашение.
— Здравствуй, Ром!
— Здравствуй, Вова!
— Не зашел бы ты ко мне, Рома, за цыганскими песнями? — спросил я.
— Вова, я уже запрягаю коня!
— Я жду тебя на работе.
Не успела еще редкая птица посмотреть в сторону Днепра, как Петя уже пожимал мою руку.
— Вова, ставь Ивановичей, а то я умру от нетерпения! — прямо с порога начал он.
— Дорогой Петр! Я бы попросил тебя об одной услуге с художественным замыслом, а потом уже будут Ивановичи и пиво с ивасями, — несколько остудив его горячий порыв и приглашая присесть для беседы, ответил я.
— Вова, для тебя я сделаю все, что в моих силах, ты же знаешь. Прошу тебя, излагай.
Петя откинулся в кресле, прищурил глаз и приготовился выслушать мою просьбу.
— Видишь ли, Петр, одному моему знакомому необходим небольшой цыганский карнавал с  цыганками, юбками и ребятней. Все это должно происходить у него на квартире и сопровождаться просьбами послушать «YES» по моей рекомендации. Боже упаси, что-нибудь украсть или поломать в его доме! Потрогать можно. Обязательно, чтобы дети попросились пописать, и пусть дети попляшут... Хорошенько пусть попляшут. Минут тридцать  — сорок будет вполне достаточно. Такой он человек! Вот, Петя, его адрес, и он ждет сего случая с нетерпением.
Выслушав мою просьбу, Петя немедленно начал ее исполнять. К ее реализации были привлечены его дочери Аза, Ада, Тоня, Таня, Вера, Зина, Черя и Клава. Он и его детки от двух  до семи через полчаса звонили в Юркину дверь.
Юрка в китайском халате через мгновение растворился в этом небольшом таборе, дополняя цыганские краски колючими китайскими иероглифами. Нельзя сказать, чтобы он был сильно обрадован посещению, но волна легкого смущения окутала его чело.
Маленький Петя попросил яблок и песен. Аза закружила у зеркала юбками, а остальные запели «Две гитары с группы «YES». Для того, чтобы рассредоточиться по квартире, места было мало, но компания не унывала. Часть таборитов сосредоточилась на кухне, часть — в очереди в туалет, часть — в зале для прослушивания музыкальных произведений, а остальные в спальне увлеклись соревнованиями по прыжкам на батуте, в качестве коего использовали Юркин диван.
Юркина теща забилась в кладовой и громко выла.
Тесть, спрыгнув с балкона, сбежал, с невесткой на базар. И довелось Юрке самому принимать гостей. А к тому он готов не был и вынужден был ждать либо конца света, либо конца карнавала.
«Эх, чавэлэ с группы «YES»! Где фы дорогие»? — пела Клава, приглашая и Юрку подпеть, но тот был явно не в голосе.
— Что это, — думал он. — Не апокалипсис ли? Откуда это племя пришло и почему? За что такая честь? — лихорадочно соображал он. — Неужели эти люди любят «YES»? Когда они уйдут? — ну и, естественно: — Що робить?»
Он предложил старшей из цыганок — Азе — мешок сахару за окончание фестиваля. Предложение было принято на ура, тем более, что яблоки с пончиками были испробованы в достаточном количестве, и всему этому действу требовался антракт. Цыгане растворились с мешком сахара и, как всегда бывает после цунами, установилась девственная тишина.
Спустя некоторое время из своего укрытия, не  переставая выть, выползла теща. Она обняла Юрку за ноги и спросила:
— Юра! Шо це було? Юра?
— Стихия, мама, порожденная творческими диспутами, из которых следует, что Владимир Семенович Высоцкий — великий поэт, певец и композитор. И никто этого оспаривать не должен. Возражать нечем. Я рад и подавлен, мама. Надеюсь, что это никогда не повторится. Правильно, кстати, сообразил. У меня нет причин пересказывать его слова благодарности ко мне за открытие истин по этому поводу и начало почесываний в районе третьего глаза, потому я опущу эту часть программы.
А день закончился пивом и ивасями с Петей Баканарием. Какое-то время все ателье распевало «Эх, Ромалэ, группы «YES» и отбивало чечетку.
Случай этот научил Юрку быть предусмотрительным. Это довольно редкое качество могло ему пригодиться в дальнейшей жизни.  Тем более, что она, дальнейшая жизнь, была уже не за горами. Вот уже первые плоды перестройки начали появляться в киосках «Союзпечати» — оказывается, все 73 года мы были круглыми дураками, строя социализм и поворачивая реки с севера на юг, уповая на прорабов и вождей. И вот по этой причине надобно поменять все устройство. Начать надо с того, что вырубить виноградники. Огурцов, сельдерея и других огородных растений, правда, это не касалось. И еще много других славных дел было затеяно и наворочено.
И наступило время делать реформы. Это, как Столыпин, значит. Такое крупное развитие событий не могло оставить Юрку безучастным. Тем более — он сам был челн событий. В это красочное время он стал продюсером одной известной Днепропетровской джаз-группы, назовем ее «Бомбо». С этой группой были связаны большие творческие цели.
Группа была действительно классная. Их композиции «Восточный базар», «Тени» и «Фламенко» с крутым соло одного очень известного днепропетровского гитариста-виртуоза не забыты меломанами и не запыливаются в фонотеках. Их любят и слушают до сих пор, дай им Бог здоровья. Но, как  водится,  для  существования группы требуются определенные средства. Увы! каковых небыло. И Юрка вызвался ликвидировать этот пробел в качестве продюсера и звукорежиссера и, вдобавок ко всему, еще и менеджера. Он верил в успех безоговорочно. Даже не верил, а уже и жил так, вроде успех уже случился и дальше продолжает случаться. Для этого он изготовил печать наихудожественнейшую, фирменные бланки с индийскими вензелями трех цветов, папку, или, как говорят сейчас, файл, безусловно — паркер и часы на цепочке от Павла Буре. Все это плюс костюм от Хьюго Босса и малиновая селедка — галстук держали путь в столицу нашей тогдашней Родины — Москву. «В Москву за спонсором» — так называлась эта программа. А группа пока пребывала в репетиционном периоде без денежного содержания.
По прибытии в столицу, Юрка ознакомил одну подвернувшуюся Рериховку со своими планами, и та выделила ему место в горнице и дала стол. По вечерам они беседовали о реинкарнации, шамбале, Гималаях, Буддах и махатмах, а днем Юрка прохаживался возле высоких дверей в поисках деловых партнеров. Так продолжалось полгода. Группа репетирует, Юрка спонсора ищет. И вот однажды он позвонил из Москвы:
— Хусид (так именовали меня некоторые в то время), слышишь, Хусид, ты не знаешь, можно ли купить небольшой пароход дерьма... куриного?
— Ну, почему нет? — отвечал я. — Если таковое есть и есть деньги, почему нет.
— Да? Хорошо... А ты не знаешь, нам кирпичный завод нужен? — опять спросил он.
— Каждому, — ответил я. — Ну ладно, я тебе перезвоню. Таким образом, Юрка отрабатывал какой-то очередной контракт, вспыхнувший в его мозгу. Я не придал этому значения и вскоре эту историю подзабыл. Каково же было мое удивление, когда спустя полгода мне домой позвонили из Ленинграда представители Германского консульства и опять же с кирпичным заводом:
— Гер Владимир, — обратились они после «гутен морген», — а не могли бы вы нам ответить, так нужен ли вам кирпичный завод за куриный помет, поскольку гep Штайн таковой уже привез на пароходе и вторую неделю ждет куриного помета. А гер Гризунов поставил такую замечательную печать на контракте с вензелями, что окончательно склонило немецких бюргеров в сторону куриного помета из Днепропетровска. Гер Грызунов оставил ваш контактный телефон.
Это было что-то новенькое в наших деловых отношениях с Юркой. Видимо, он полностью полагался на меня в этом вопросе. В таких ситуациях трудно что-то предполагать, а действовать спонтанно — это наша стихия. Я немедленно вылетел в Ленинград, опасаясь международных осложнений. Меня встретили работники Германского консульства и рыдающий гер Штайн. Он был безутешен. Просил яда и шнапса. В последнем ему не отказывали. Вскоре появился и мой дружок Димка Смолянский, днепропетровский еврейский мальчик, последние 20 лет проживающий в Ленинграде с мамой и отчимом. Он был специалистом в области торговли. С ним я надеялся решить возникшие проблемы. Мы уложили господина Штайна в постель и приступили с работниками консульства  к обсуждению сложившейся ситуации.
Во-первых, господин Штайн взял кредит на 2,5 миллиона марок для покупки кирпичного завода и переправки оного в Ленинград, а во-вторых, он не ожидал такой вольной торговли со стороны советских граждан и теперь не знает, что ему делать. По германским законам, в отличие от днепропетровских, кредит следует возвращать, а завод следует продать. И как быть даже господин германский консул ума не приложит. Это практически крах Третьего Рейха!
Ситуацию спас Димкин отчим Соломон Иосифович. Он продал Косте Боровому, сыну Натана, этот завод за три миллиона марок. Что с лихвой покрыло все мыслимые издержки господина Штайна и даже премирование всех участников этого международного контракта по 60 тысяч марок каждому.
Не успел господин Штайн протрезветь толком от горя, как тут же ему пришлось вновь по русскому обычаю пропустить ведерко водки уже за успех безнадежного мероприятия. Так сим для него эта история и закончилась. Следует добавить, что деньги, непосильным трудом заработанные нами на продаже кирпичного завода, были с успехом вложены в акции МММ. Вклады до сих пор безнадежно растут на радость братьям Мавроди, а Димке Смолянскому большой привет от сынов Давидовых. Но закончилась история господина Штайна, а нам на наших просторах еще предстояло споров об искусстве, да и новации в бизнесе нет-нет, да и привлекали наши взоры.
По приезде из Ленинграда, после славных дел на ниве куриного дерьма, я был в хорошем расположении духа. Во-первых, Димка дал мне 5000 марок. Оно вроде бы как и взаймы, но забирать он их будет из акций МММ, плюс я имел удовольствие посетить Эрмитаж, ресторан «Приморский», где пели тогда братья Жемчужные, да и сами мы с Димкой славно попели. Сначала на Невском, а потом — в отделении милиции. Правда, следует сказать, что тамошние милиционеры хотели принять нас сурово, но увидев сорок бутылок «Белого аиста», круг болгарской брынзы, полведра красной икры, 5 хлебов и 100 бутылок лимонада, тоже запели. Славное отделение! Задержание продолжалось всю ночь. «Бродяга Байкал переехал» разносилось по Невскому. Сержант Окотько лупил степ, а лысый дежурный выделывал балетные па, пока не уснул в шпагате.
Утром я проснулся от того, что меня тормошила миленькая стюардесса на подлете к Донецку. Я понял, что из Ленинграда я уехал. Документы при мне, деньги при мне, подпоясан я был ремнями и милицейской портупеей. 50 граммов вермута привели меня в сознание. Только память еще не включилась окончательно. Домой решил добираться на такси. По дороге я много размышлял и был задумчив. Из состояния анабиоза меня вывел мобильник:
— Але, Володенька! — донесся Димкин голос.
— Здравствуй, дорогой Дима, — вежливо ответил я.
— Бери такси и подъезжай в «Приморский», мы со всем отделением тебя ждем для продолжения праздника.
— Видишь ли, Дима, я сейчас вышел в степь Донецкую на  такси и направляюсь строго в Днепропетровск, а за сим передай поклон от меня сержанту Окотько, отправившему меня на Украину. Он такой большой любитель устраивать все по Рязанову... Праздника, естественно, очень хочется, поскольку жизнь-то удается...
— Так ты в Донецке? А мы тебе львов подыскали,— озадаченно произнес Димка.
— Каких львов? — удивился я.
— Но ты же хотел купить растральный маяк и пару львов высокой художественной ценности. Так сержант Окотько, кстати, обо всем уже договорился. Не дури, подъезжай.
Праздник бушевал без меня.
Я позвонил Эле домой. Там у нее находился офис группы «Бомбо». Сама Эля, в прошлой жизни была Марией Магдалиной, а в теперешней — преподавательницей английского языка для отъезжающих еврейских детишек в зарубежные Палестины. По совместительству она работала музой этого коллектива.
В офисе долго не поднимали трубку. Наконец, кто-то удосужился обратить внимание на мои настойчивые звонки.
— Але, группа «Биокор-Бомбо» слушает вас! А кто со мной говорит?
Я был несколько удивлен, что меня не узнали и втянули в историю с международным исходом, поэтому отвечал раздраженно:
— Кто-кто? Марек Дунецкий! — наконец выпалил я первое попавшееся интернациональное ФИО.
— Марек Дунецкий? А по какому вопросу? — выясняли на том конце провода.
— Вопрос состоит в следующем: я хотел бы пригласить вашу группу на гастроль в Израиль и Америку. Вот по какому вопросу,  — понесло меня. — Двадцать концертов в Тель-Авиве и сорок в Чикаго, Детройте, Вашингтоне и Монреале. Все расходы за наш счет. Весь вопрос в гонораре и в вашем желании. На том конце уже давно перестали дышать. Еще бы! Деньги, вырученные за пять мешков цемента из запасов ритм-гитариста, были давно конвертированы в борщ, и он, надо сказать, кончился. И, конечно же, такая жирная сарделька, как Тель-Авив с Вашингтоном и с гонораром, была весьма кстати. После такого турне многие согласны были умереть.
— Ой, мамочки! А вы можете перезвонить через два часа, а то все ушли на переговоры с Филом Колинзом, и в данный момент никого из руководства нет, — слезно умоляла так и не узнавшая меня мама ритм-гитариста Кручи.
— О’кей, мадам! Я перезвоню завтра в 15 по московскому. Только, прошу вас, не думайте о гонораре в 7-мизначных цифрах; оно хоть и Вашингтон, но денежки счет любят.
— Хорошо, мы не будем думать о гонораре таким образом! Мы будем думать другим образом, и, поверьте, мы согласны.
Бедная женщина радовалась этим гастролям и надеялась, и была согласна на умеренный гонорар, а я, легкомысленный и непутевый человек, все за шутки ради и красного словца. Чего не сделаешь ради искусства? Так был дан ход крутым гастролям. В Москве был отыскан Грызунов и уведомлен как директор.
— Эх,  ма!  — посетовал на обстоятельства Юрка. — Опять придется отложить встречу с академиком Раушенбахом. А что делать? Подождет. И Никита Сергеевич Михалков подождет. Все-таки гастроли — это святое, — Юрка чесал затылок, силясь свести как-то дела, вдруг нахлынувшие на него, но ничего не получалось.
— Да? А что вы говорите о гонораре? Ах, чтобы он не был слишком большим? Но ниже 200 долларов мы не можем. Ах, не семизначное? Хорошо, пусть назовет любое шестизначное — и мы согласны. Так, так, так...
Грызунов в тот же день улетел  в Днепропетровск. Время «Ч» — завтра в 15. В Москве без забот и попечения осталась Всемирная лига мира и общественный фонд «Джаз и всемирная культура», затеянные Юркой, и ререхнувшаяся Матильда, она же — хозяйка квартиры и самая горячая поклонница всех Юркиных идей и талантов.
К прилету Грызунова готово было все. Полы подметены и вымыты, хотя зоркий глаз мог бы обнаружить недокуренную Кручей беломорину. На стол был наброшен, вместо скатерти, оренбургский пуховый платок, комнаты окурены ладаном, привлечены (Элей) светлые астральные силы, две овальные банки шпрот прибалтийских и одинокая бутылка «Алиготе». 12 стаканов и четыре вилки говорили о том, что после переговоров ожидается нешуточный банкет на 16 персон.
Юрка был в галстуке сподвижника духа и вождя. Чело его озаряли глубочайшие мысли о Вселенной, хотя ясный взор был сокрыт от других солнцезащитными очками. Он был неуязвим, бодр и предприимчив. А как иначе? Только так шагают в вечность! Все было до того мило, что Кручина мама даже всплакнула, глядя на этот исторический момент. Юрка обогнул стол, не присаживаясь и многозначительно постукивая пальцем по нему, торжественно произнес:
— Дорогие мои братья и сестры! Всемирная лига мира, общественный фонд «Джаз и всемирная культура» и наша джаз-группа «Бомбо» приглашаются на всемирные гастроли в Тель-Авив и Америку. Понимая всю необходимость и важность данного вопроса, я должен заявить следующее.
Дорогие братья и сестры! Сегодня мы востребованы временем и обществом, — Юрка приложил правую руку к сердцу, все более распаляясь. — И глупец тот, который думает, что выбор в таких условиях сделать легко. Хорошо нам, у нас есть Эля, которая имеет связь с мировым иррациональным разумом. Вот на эти факторы и будем уповать. Первое, что мы должны решить, — это откуда наши гастроли начинать. Вы знаете, что мое мнение — Америка, — Юрка многозначительно посмотрел на зачарованную аудиторию. — Хотя не хотелось бы прослыть антисемитом, невзирая даже на то, что прослыть вообще очень хочется. Так что в этом вопросе у нас проблем не наблюдается. У каждого из вас будет 10 минут для того, чтобы что-нибудь важное и сокровенное сказать человечеству. Вот ты, Круча, что ты скажешь человечеству? — И этим гитарист Круча был застигнут врасплох.
—  Ну, «салям-алейкум» скажу по-еврейски. И еще могу сказать «лари видери» на каком-то языке, если таковой нужен. А вообще лучше бы человечество спросило, чо ему надоть? — отрапортовал Круча.
Юрка развел руками, потом, поправив галстук, по-отечески так сказал:
Какой «салям-алейкум»? «Буэнос —Айрес» надо говорить или, в крайнем случае, «Буэнос-диас». Элен! — воззвал он к Эле. —  Тут работы непочатый край. Гастроли на носу! А у нас полнейший кильдымц в головах. Немедленно сюда  «Живую этику» — и всем выучить первую главу! И так каждый день. Чтобы на гастролях были как огурчики.
Тяжело представить себе человека, постигшего «Агни-йогу» и «Живую этику», даже удивительно, какие дикие мысли приходят людям в голову.
Я имею в виду не Рерихов, а их адептов. Одетых в тюбетейку а-ля Рерих  и пытающихся жить по их заветам. И трудно им, ведь не понятно, чем все-таки жить? И по всему выходит, что молиться надо Николаю Константиновичу и его дражайшей супруге Елене. Право, даже как-то неудобно. Возможно в Гималаях у них это получалось бы и получше. Тут тебе и Будды, и индийская культура, и  индийская конопля...
Оно, видишь ли, толтеки и Армагедон так заворожили Юркин дух, что он в своих мечтаниях мог домечтаться до личных апостольских притязаний, а может, и повыше. В группе он и так исполняет обязанности апостола от Рерихов. На впечатлительную Элю это производило огромное впечатление. Плюс ко всему, она и сама солировала в роли Марии Магдалины, а какой женщине это не понравится. Так  что с этой стороны Юрке была обеспечена полная поддержка. Я приводил вам научные аргументы о невозможности найти нечто вразумительное в религиозной практике Рерихов. Но на случай, если Юрка станет учинять экзамены по сему предмету, нерадивым ученикам была дарована уловка. Нужно было просто спросить у Юрки или Эли: «Дорогой (дорогая)! Расскажи лучше, как нам надо знать!»
И все. Вам будут рассказывать, порхать, делать коррекцию и диагностику кармы, тем более  нашуровали уже не один десяток книг про сей загадочный предмет. Чем не подспорье? И только слушайте и внимайте, хотя лично мое мнение — это вредно. И для здоровья, и для психики, что очень может быть одно и то же. Ну да, что поделаешь — время такое, да и ребята сориентировались. Ой, я чуть отвлекся.
Спич Грызунова продолжался еще  два часа. Иногда он прерывался слезами, танцами и снами соседской девочки, коей снился не один удивительный сон, а к тому моменту он тоже подоспел со своими пророчествами:
— Большой-большой, как несколько трамваев и автобус, голубь с бриллиантовым клювиком проплывал по небосводу в сторону Израиля...
Толкование снов было исключительной прерогативой Эли, а она закрыла глаза и блаженствовала от нахлынувших, но еще невысказанных пророчеств. Так незаметно пролетело и время «Ч».
Почему-то никто этого не заметил. Договорились на следующий день опять встретиться допланировать и договорить обо всем в красивых выражениях.
К вечеру я оклемался от перелетов и самолетов. Дай, думаю, позвоню Тишке Керченскому, тоже музыканту из группы «Бомбо». У меня к нему имелся поэтический вопрос, а об явлении Грызунова народу я и не предполагал.
— Здравствуй, Тишенька, але! Это друг твой Вова! Рад ли ты моему звонку? — начал я.
— Ну, что ты, Володенька! Конечно же, рад. Кланяемся тебе с супругой и шлем наилучшие пожелания в твой адрес, — ответил Тишка.
— Я, Тихон, стишок к чему-то придумал. Послушай:

Если друга ест жлоба —
Это очень плохо.
Лучше палочку сожрать
Робертино Коха.
Пусть уж лучше энурез,
Чем жлоба на сердце,
Лучше маленький порез
Подзасыпать перцем.
Друг всегда хороший
Не жалеет гроши,
В трудную минуту
Не подаст цикуту.

— Слышь, Тихон, боюсь не Бальмонт ли? А то, знаешь, — наутюжит человек стихотворениев за ночь, а утром, глядь, сплошной Мандельштам получается. Вот я консультируюсь с тобой — не Бальмонт ли?
— Вроде не Бальмонт, — отвечал Тишка. — Хотя не ручаюсь.
— Придется мне псевдоним применить, чтобы в случае чего от стыдобы укрыться, — нашел я выход. Тишка, немного подумав, одобрил мою находку. Однако спросил:
— И каков же псевдоним будет? Это, знаешь, тоже бывает немаловажным.
— С этим проблем не станет, что-нибудь да измыслим. Ну, например, Марек Дунецкий! Чем не псевдоним? — нашелся я.
По стечению обстоятельств я во второй раз в жизни воспроизвел это имя. На том конце провода послышался вздох такой силы, словно Тишка покорил Гималаи.
На следующий день Грызунов, никого не уведомив, отбыл в Москву торговать пометом, прославлять Рерихов, а мы остались в Днепропетровске дожидаться спонсоров.