Пашут и Стамбул

Сегодня опять дождь. Лето удается на славу. Хочу запомнить, как финиширует тысячелетие. Оно ведь не каждый день случается — тысячелетие. Вот у меня такое хобби!
Люблю смотреть, как заканчиваются тысячелетия. Сегодня летом, в Днепропетровске, cлава Богу, не град небесный и не град артиллерийский, а очень милый дождичек, уже который день подряд.
И что же я вижу! Я вижу, что народ совсем одурел от нахлынувшей на него свободы. Делай, что хочешь, тока плати налоги. Хочешь, веники вяжи и продавай. Хочешь, самогон из нужника гони. А ежели более утонченные натуры — то можно чай из капусты нарубать и марганцовкой посыпать.
Короче, свобода!
По крайности, отсидишь 250 лет у каких-нибудь заморских штатов, похлебывая да посербывая. Такое, правда, удается не всем, только избранным, а мы естественно об этом мечтаем... Шо бы денег, значит, побольше...
А денег случается все реже и реже. Надо признать, что финансовая часть нам удается мало. Некоторые на этой почве пускаются во все тяжкие и начинают изобретать велосипед.
Мой сосед, дядько Трохим, недавно сокрушенно посожалел, что он не еврей. Вот если бы он был еврей, сидел бы в банке и ваучерами торговал. Потому что в теперешнем положении торговать ваучерами ему мешает национальная принадлежность. Вот такая гордость у малороссов, да и у великороссов встречается... А ведь были и мы когда-то людьми ответственными и гордыми.
— Вот наши мозоли и трудовые горбы! — говорили одни, показывая и то, и другое.
— А вот наша домна! — говорили другие.
— А вот наш чугун и сталь! — говорили третьи.
Ведь было! Где же оно теперь наше «чугуна и стали на душу населения в стране»?
Где, где?! Поменяли на ваучеры.
Вот дядька Трохим и мечтает ими торговать выгодно на бирже. Так о таком любой дурак мечтает. Ваучерами торговать — не железнодорожные костыли забивать со всего маху.  Поэтому и недостает, на всех не напасёшся. Тут хоть бы чем торговать, а он — ваучерами. Многие торгуют телом, чтобы прокормиться, а у этого — какие-то банковские мечтания.
А вот дальше, сосед, он скромнее даже Шуры Балаганова. Зовут его по уличному — Стамбул. Вторая его часть — это его дружбан и часто коллега — Пашут-ненавязчивый. Два замечательных друга, как три танкиста выпили по триста и повеселели. Такое с ними случалось иногда часто.
И в нашем городе каждый этот раз случались истории. Некоторые истории мне удалось наблюдать непосредственно и даже быть их участником.
Героические люди, должен я вам сказать! Вашему вниманию, господа, представляются грузчики джаз-группы «БОМБО» — Стамбул и Пашут-ненавязчивый. Много раз холостые красавцы и энтузиасты!
Пашут-ненавязчивый. Человек для эпитетов! Великолепный римский тип. Нос, как лихой янычарский ятаган, повиснув на бровях, украшал его лицо. Глаза, как две маленькие дыни, смотрели на мир и клубились загадками. Уши слышали большой диапазон частот, вплоть до ультразвука, почему он и служит в музыкальном коллективе. Он, ко всему, и поет типа Тома Джонса. Это, чтобы вы могли судить о его голосовых связках и гортани. Пожалуй, с лицом покончено. А если говорить об оставшейся фигуре, то ей есть определение — гуттаперчивость.
Пашут свободно стоял на ногах, касаясь лопатками земли. Это помогало ему балансировать во время и после застолья. И еще можно, пожалуй, добавить к его портрету радиоприемник «Океан-205». — Это, чтобы не лишать себя культурной подпитки во время проживания жизни на земле, — так Пашут сие декларировал.
Он находился в том возрасте, когда это уже было все равно. Но стаж пенсионный он заработал на «Петровке», — это по-честному. В тридцать пять его потянуло художественное искусство, вернее — пение. Изучив стихотворение Бодлера о монахе в келье, он посчитал себя подготовленным для того, чтобы влиться в творческий коллектив грузчиков гремевшей на всю Ивановскую группы «БОМБО». Художественный руководитель группы, известный органист Пейс, сказал по этому поводу следующее: «Мы берем вас с испытательным сроком на десять лет. Так что плесните себе портвейну и, если наши условия не показались вам невыполнимыми, подписывайте контракт».
Пашут-ненавязчивый галантно поклонился, плеснул портвейна, выпил и подписал контракт.
Стамбул. Кличка дана ему в честь древнего и великого турецкого города — Стамбул. К Стамбулу это не имело никакого отношения, но тем не менее. Его двоюродный брат работал заместителем самого крутого.в городе банка. Отсюда и мечтания дядьки Трохима. Банковское дело Стамбулу как-то не давалось. У него лучше получалось в области строительства. Ну там, бетон поднести, либо кельму подать. А банковское дело не шло ни в какую. Хотя и облысел он в пятнадцать лет, а вот не давалось. И так пробовали и сяк. Очки, горбинка, галстук — а не идет.
Ну не идет — так не идет. Так все решили: пусть тогда в области строительства работает в нашем районе. Вот таким образом Стамбул подписал контракт с группой «БОМБО».
Мне довелось в это время пробоваться на роль директора коллектива. Так что Стамбул и Пашут попали в мое прямое подчинение. Где погрузить, где разгрузить. Я отдавал команды, а они выполняли. А времена-то, времена! Помните купоны, которые приравнивались к рублям? Те еще времена... Три пятьдесят суточных, гостиница и джаз вперемешку с попсой. Города, веси, тараканы и чай по утрам и вечерам.
И вот случилась оказия. Пашут и Стамбул промотали свои суточные, не привезли вовремя аппаратуру и сорвали концерт. Пьяные и озабоченные, прибыли в гостиницу «Житомир» одноименного города. Коллектив уже устал гневаться и только разводил руками. Хорошо хоть вообще аппаратуру привезли! А то к свиньям собачьим, вообще был бы цирк. Впереди гастроли на двадцать концертов, а Пашут и Стамбул помпейские оргии учиняют. Все уже проникновенно высказались по несколько раз, и последний стыдил позором нерадивых и безответственных. А жить десять дней за какие шиши эти красавцы будут? Чай, не в баре — в будуаре! Стамбула я взял к себе на пропитание, а Пашут был откомандирован жить к Пейсу. Непосвященный даже не улыбнется. А вы представьте себе — конец октября, гостиница, не ухватившая звезд с неба, открыт балкон, окно, на улице минус  10°С, спит себе Пейс под простынкой. Ему, моржу, хорошо спится, а каково его соседу? Вы понимаете, это вам не «Модерн Токинг», чтобы люксы заказывать. Вот Пашут и был взят и прошел апробацию на работу грузчиком и делить с Пейсом номер во время минус 10°С. Часть промотанных денег он истратил на покупку двух пластмассовых 8-литровых ведер, в которые он поместил два динамика, подаренных ему грузчиком группы «Мистер-Твистер». Путем соединения проводов он привел это все в стереофоническую систему с «Океаном-205». И это стало его Родиной. Хороший звук, чай и все. Температурный режим не представлял для него никакого интереса. Так с этими ведрами он по перронам да вокзалам и хаживал. Время такое и люди такие.
Наутро приключилась еще одна проблема. В государстве учинили продажу товаров за рубли и те самые талоны. А выдавались они на работе вместе с рублями. А в Житомире кто нам их выдаст? «А оно-то и чай, и сахар все вдруг потребовали купониев», — как говаривал Пашут.
Мы несколько приуныли. Все ждали моего директорского слова. А слов на эту тему у меня было немного.
— Пашут и Стамбул, чтобы смыть свой позор за срыв концерта, долженствуют добыть нам талонов на пропитание, невзирая даже на то, что воскресенье! — такое предложение вынес я на всеобщее обсуждение.
Поскольку более толковых предложений ни у кого на тот момент не оказалось, на том и порешили. И ушли они в Житомир за талонами. По дороге  разделились. Пашут ушел в райисполком за талонами, а Стамбул на базар — за перцами. Через два часа оба вернулись. Пашут нес огромный рулон талонов на все виды товаров и услуг, а Стамбул два тех самых ведра перцев, чесноков и помидоров. Изумлению нашему не было предела. Стамбулу выдано 90 копеек, а снеди им было куплено рублей на 100. Он еще 2 кружка брынзы прикупил, 2 кило сахару и грузинского чаю с килограмм.
Опасаясь грязного происхождения этих товаров, мы задали резонный вопрос:
— Откуда товары, братья?
— Я, — говорит Стамбул, — у бабушек обменял на пригласительные на наш концерт. Надо будет им спеть «Кучери-кучери».
— Никогда! — резко заявила солистка. — Это не мой репертуар.
— Тогда споете вы, Тиша, — обратился я к бас-гитаристу.
— Только если Пейс лезгинку спляшет, — кротко ответил Тиша.
— Ну дак спляшет, куда денется. Вот и хорошо. Полдела улажено.
На вопрос о происхождении талонов ответ был таков: «Нельзя же музыкальный коллектив талантливой молодежи бросить в беде. Вот райисполком и распорядился выдать», — ответил на наш вопрос Пашут. Ни продуктов, ни талонов даже спустя сутки никто не хватился. Ну и слава Богу! Талонов, однако, оказалось больше,чем продуктов, о чем я не раз высказывал сожаление. К вечеру Пашут поменял их у аборигенов на мешок картошки и ведро фасоли. Картофель был сварен «в одежде» и съеден, а фасоль мы расстреляли по житомирским воробьям из рогатки, метко прицеливаясь.
— Зорі як очі...
Дивляться скрізь на нас!.. — выводил Пашут.
— Серце не хоче,
щоб промайнув цей час,
 — подпевал коллектив.
И Пашут заворачивал восьмеркой на гитаре, ибо здесь не концерт — здесь для души. Тут джазом не отделаешься. И в такие минуты Пашут и Стамбул были первыми голосами. Из-за таких вот вечеров они и жили на земле, ни о чем более не заботясь. Я очень полюбил такие концерты и всегда ждал их с нетерпением. Часу в пятом утра все разбредались по номерам на ночлег. И до обеда мало кто просыпался. В одиннадцать ноль-ноль по телику в воскресенье ведущий Дроздов рассказывал нам о крокодилах и бегемотах. Могли бы рассказывать только о зайцах и дедушке Мазае, мишке косолапом, который по лесу идет, или, на худой конец, о тамбовском волке. Ан видишь,  демократия! Тут тебе и о крокодилах. Тут тебе и о гиппопотамах!
Демократия, одним словом.
А поскольку мы были подвержены этой самой демократии, конечно же, изо всех сил полюбили эту передачу. Это, напомню, начиналось в одиннадцать ноль- ноль по Первой всесоюзной программе. А в двенадцать по второй общесоюзной программе начиналась эта же передача с сурдопереводом. Зачем это все делалось, непонятно. Один ведущий говорил, а еще один семафорил для глухих, хотя мне известно, что глухие читают по губам. Но, видимо, такова была генеральная линия. Впрочем, это было даже прикольно, и поспать можно на час дольше. А тут еще подоспели Пашут и Стамбул со своими грехами. Отрабатывая их и буквально зарабатывая себе кусок хлеба, они изготовляли нам обеды и чаепития. Это занятие требовало раннего подъема, чтобы успеть к двенадцати подать. Вот они сходили на базар, не забыв посетить пару кафешек и, очаровав официанток и поварих своим музыкальным происхождением, принимали от них штук по 70 котлет и гарниров. На базаре тоже приобретали товары таким же обаятельным способом.
Если денег было меньше 17 коп., то виноград они не брали. Все-таки совестно. Так, по паре кисточек для пищеобмена и все, а чтобы там килограмм пятнадцать — так нет. Мы радовались только одному — грехов у них достаточно и, главное, есть фронт для их искупления, но им пока эта роль нравилась. И вот как-то, в одно из воскресений, придя с базара часов в одиннадцать, они занялись готовкой. И естественно включили телевизор.
А тут как раз и Дроздов с крокодилами. Они котлеты раскладывают и в телевизор нет-нет да и подглядывают. Нельзя сказать, что они глубоко вникали в сюжет, но когда лев кушал антилопу, брызжа кровью и слюной, слегка удивлялись. К двенадцати завтрак был готов, и они перетащили его в Юрки Грызунова номер. К тому времени основные бомбардиры собрались там позавтракать и Дроздова посмотреть.
И вот заходит Стамбул с котлетами, а по телику лев тихонько крадется за антилопой. Стамбул остановился и говорит:
— О! Я, кажица, это уже где-то видел!
Юрка с ходу смекнул, в чем дело, и завел такой разговор:
— Ты, Стамбул, о чем там говоришь? Это премьера, где ты мог это видеть?
— О, щас этот лев будет кушать эту козу и из зубов у него будет кровь. О-о-о! Видишь кровь! Я, я это уже где-то видел. А где же это я видел? — Стамбул стал хмур и задумчив. Он тяжело переносил мистику. А Юрка все подливал, да и мы тоже втерлись:
— Слушай, Стамбул, у тебя дар пророческого видения, а ну, предскажи что дальше будет!
— Щас. Этот крокодил поплывет. О-о-о, уже поплыл!
Стамбул окончательно уверовал в свой дар и страшно испугался. Он совсем не был готов быть пророком. Он не знал, как это делается. Школу он прогуливал, академиев не заканчивал, как в таком случае быть пророком? Он был на грани истерики. А тут еще и Пашут встрял:
— Мы с тобой, Стамбул, были вместе и крокодилов не встречали. Ты точно пророк.
Стамбул уже плакал. По лицу катились слезы пророка и провидца.
— Ой, щас эта коза упадет в речку! — запричитал он. И действительно коза упала в речку.
— Ни фига себе! — удивились мы.
— Ой, мамочка, мамка! — рыдал Стамбул. —  Что же мне теперь делать? О-ей-ей- ей!!!
Юрка его начал успокаивать:
— Послушай, Стамбул! Ты позвони Эле, она чем-нибудь да поможет.
Стамбул набрал Элин номер и плача ждал соединения. Наконец, линии соединились.
— Але, офис «Биокор-Бомбо» слушает у аппарата! — раздался мелодичный ее голос.  —  Эля, ы-ы-ы,  это  я,  Стамбул, ы-ы-ы, я плачу и предвижу! А-а-а-а, что мне делать?
— Ой, Стамбульчик, не плачь, пожалуйста! Ты знаешь, Веронике сегодня снился сон, как будто в лесу завёлся ежик, и у него вместо глазиков выросли биноклики. И ёжик всё видит и знает. Я так и знала, что в нашей группе появится пророк,— успокаивала она Стамбула.
— О-о-о! А-а-а! — ревел пророк. — А шо мне делать?
— Возьми золы, плюнь туда четыреста раз, хорошенько размешай. И утром по чайной ложечке до полного исчезновения видений!
Так она ему посоветовала, поскольку неокрепшим душам пророчествовать, по её мнению, было опасно. Для этого и нужно было прибегнуть к древнему халдейскому способу. Стамбул ел золу, а пророчества всё не покидали его. Наконец, ему это надоело, и он притворился, как будто он уже и не пророк. Хотя видения ему случаются, но он молчит и никого больше не посвящает в свою тайну. Так, только иногда они с Элей зажигают кришнаитские благовония и о чем-то тихо беседуют. Прийдёт время, и нам откроется, о чём. А сейчас, видимо, оно время, еще не пришло.