Негоциант из Чернигова

 Заканчивался третий год перестройки. Страна бурлила новостями о своем прошлом и легко разбазаривала нажитое. Горели торфяники, с путей начали сходить поезда, в городах появились лысые авторитеты. То тут, то там возникала возможность урвать шальные деньги. Народу это нравилось. Еще бы!
В Днепропетровске по этому случаю были свои особенности. Город большой, заводов тьма, «Днепр» — чемпион, все хорошо. И мне в ту пору было хорошо. Я посещал друзей, с которыми мы употребляли шашлыки и называли это работой. Работа была не пыльная, поэтому мы трудились, не покладая рук без перерыва на обед. Некоторые засыпали прямо за работой.
В один из дней пяток «работяг»  взялись за отбивные с ребрами  с одной довольно крупной свиньи. Выходило килограмма по два с половиной на лицо. Не сказать чтоб работа была невыполнимая, но требовала определенного мужества. Большие надежды возлагались на Диму-Погона. Он всегда готов на любые объемы, поскольку тратит огромные силы на интимную сферу. Вся его жизнь была подчинена накоплению белков и передаче их любым способом особям женского пола. Дима был самый крупный сперматозавр, встретившийся мне в природе. Легкая придурь не вредила его обаянию. Таков вкратце Дима-Погон. Да, Погон. Потому, что на плече у него была адмиральская тата. Это высокое звание он приобрел в тюрьме, где некоторое время ему пришлось побыть. Давно это было, и он неохотно вспоминал те времена.
Вторым, на кого мы тоже в этой работе надеялись, был мой кум — Пашка Буданов. Сын погранца и сам, в свое время,— запор рубежей.  Пашка — патологический рыболов. Он умел изловлять рыб из любых луж и водоемов. Из гвоздя он, на скорую руку, мастерил крючки, из телефонного кабеля — леску, а уду — из подручных деревьев. И все! При малейшем приближении к лужам глаза его лихорадочно загорались и он зорко поглядывал — не водится ли случайно в этой луже кефаль, пескарь или простипома? Огорчался, если не было возможности провести ихтиологическое исследование.
Таков мой кум Пашка.
Еще два персонажа, известных нам менее подробно, но кое-какая информация все-таки просочилась.
Подполковник Олег. Коммерческий бизнесмен, мечтавший когда-то стать Полковником, поскольку до генерала — рукой подать. 
Водитель — Саша Челенджер.
Кличка дана ему учителем физкультуры за способности отличать компьютер от телевизора.  Плюс принимающая сторона.  А это Косточка, человек, выдающихся способностей родом из Чернигова, при случае вполне мог бы стать президентом. Его папа, спившийся  педагог на пенсии и два водителя-дальнобойщика: Женька-бензовозчик и Мишка-тухлявый. Никаких других сведений о них не имелось, кроме как:— что-то там такое бурное в молодости у них было. Вот такая компания. И я — Хусейнов. Кличка временная, удобная в произношении. 
Мясо разделывал я. Вдоль ребрышка, с обеих сторон, толщиной сантиметра полтора. По краю отбивной, не примыкающей к ребру миллиметра 4 не завязавшегося жирка. Потом натереть из смеси соли и черного перчика и на шампур по три штучки. Возжигателем костра был Косточка. Абрикосовое бревнышко размером метра полтора хорошо прогорело, по бокам кирпичики и на них мы устроили наших тридцать шампуриков. И пусть пока нижний бочок осваивается минут 20 — 25, как учил меня Размик Джан. Жаль, его нет с нами. Нынче он в Гамбурге. Но след кое какой оставил. Коммерцией его занесло к нам из Еревана. Первое, чему он научил меня, это шашлыки, о которых описано выше. Второе его поучение относится к парашютам. Как-то он уговорил меня купить ему два парашюта, благо в то время продавалось что угодно. За cто условных единиц я и приобрел б/у парашюты, чтоб не слушать его причитаний. Он ухватил эти парашюты, метровую металлическую линейку, производства ЮМЗ, утюг и убыл в сарайку.
— Не иначе, как полетим на рыбалку? — высказал предположение кум Пашка. К вечеру Размик с огромной спортивной сумкой, набитой доверху, вероятно, парашютами, пригласил нас с кумом посетить Москву. А ежели быть точным— матч футбольного первенства «Спартак» — ЦСКА.
Пашка согласился сразу, поскольку надеялся в одной из московских луж изловить леща, а я согласился чуть погодя, солидно выжидая пока согласится Пашка. Ночью в поезде он мне рассказывал какие бывают разные караси и окуни. Как они проживают под водными гладями, а Размик посмеивался, не выпуская из рук багаж. Около двух часов следующего дня мы прибыли к футбольным кассам. Возле этих касс и случилось второе откровение Размика. Он открыл сумку, вынул оттуда легкий капроновый шарфик из парашюта, аккуратно склеенный утюгом красно-белых расцветок и пошла торговля по червонцу. Народ остолбенел, а потом ринулся от касс за шарфиками. Полчаса и две с половиной тысячи шарфиков проданы. Мы даже не считали деньги. Разделили на три кучки и уехали опять на вокзал. Надо ли говорить, что       б/у парашюты были скуплены на корню, а московский болельщик получил шикарный прикид?
Правильно, не надо. Хороша ведь наука, правда?
Так вот, шашлыки не хуже.
А поездка Размика в Свердловск за цветным металлом?
Вы себе не представляете Размика.
— Вова, дай мнэ питисот рубелей, еду в Свердловски.
И вы ж понимаете, после шарфиков, я дал. Тогда был прямой рейс, два часа лету.
— Ты позвони, как там дела, сразу же после переговоров, тем более они через двадцать минут после прилета. Ежели гуд — так на следующий вечер я у вас.
— Валодия, канэчно пазваню.
В 12 часов ночи он позвонил:
— Вови! Пятисот рубли вислат можишь?
— Могу.
— Сколко часу надо?
— Завтра получишь.
— А ускорит можеш?
— Могу.
— А каким каком?
— Найму английского почтмейстера.
— Тогда нэ надо, буду ждат завтра.
— Хорошо, жди завтра на главпочтамте, до востребования.
Но не пришлось мне отсылать «пятисот  рубелей», поскольку Размик позвонил в 4 утра и отменил пересылку денег.
— Але, Володия!
— Да, Володия тебя слушает, дорогой Размик Джан.
— Я тэбе паизванил из аэропорту, денег не высылай, я приэду из Запорожью.
— Ты, наверное, одолжил где-то деньги? — спросил я.
— Нэт, дарагой, я продал кавиёр.
— Что продал?
— Кавиер, он лежал в гостиницу на пол. Я эво почистил, завернул в трубки и продал один узбек за 4000 рублей.
— Вай, вай, Размик, это же не хорошо.
— Эй, сам переживаю. Будэм молиться, чтоб каталикос мения простил, да.
Это третье откровение Размика Джана. Расскажу, пожалуй, еще одно, пока шашлыки доходят.
Был у нас один замдиректора ж.д. вокзала, дружбан. Тертый, перетертый. Всё вояжи за границу совершал. То напильники повезет, то водку. Никогда в пролете не бывал. Так вот Размик уговорил его повезти в Дамаск полную рабочую рукавицу фианитов. Тот вез их в анусе, мучился, приехал в Дамаск и понял, что эти фианиты как раз тут и изготовляют. Хорошо хоть услуги зарубежного проктолога не потребовались.
О-па! А шашлычок-то пора снимать! А запашок! А цвет! А зубки у нас остренькие, а желудки молодые, а пиво холодное! Гуд бай, Размик Джан!
Про то, как надо кушать шашлыки могу рассказать  тока за деньги.  Я как-то уже говорил —  в Днепропетровске кушать не умеют. Жрать— да! Спору нет. А вот вкушать — нет.
О чем говорить, если верх кулинарии — вареники с картошкой. Они тоже ничего, но бьюсь об заклад и их мои земляки употребляют без должного подхода. Вот скажите, кто из вас знает, что прежде чем хрустнуть малосольным огурчиком, надо произнести «гопс» для того, чтоб открылись огурчиковые рецепторы? Да никто. Ладно,  пользуйтесь даром.
Хорош первый шашлычок, очень хорош!  Слегка пивком его окропим и пошел в поход  второй шашлычок. А к нему подход нужен особый. Так в этом-то как раз и секрет, который за деньги. Для шашлыка хорош тенечек. Слава Богу, таковой у нас имеется. Вскорости подоспела и хорошая беседа. Михал Палыч, папа Косточки, начал ее:
— В нас на Черниговщине шашлык жарють на  жолудях, бо дуб дае силу,— так начал Михал Палыч.— А жолудив в нас скико хоч. Бо кругом лису та лису. Геть усё лис. И туды лис и сюды лис. Штаб Ковпака и Щорса. От скико лису и жолудёв.
— Ого скоки лесу, — удивился кум Пашка.
— Да, уважаемый, стоко лису, шо завались.
— А речечка есть? — робко спросил Пашка.
— Аякже. Ричця есть и озеро есть.
— Я говорю «Ой»! — опять отреагировал кум Пашка. — И кто же в этой ричце и озери проживает?
— Бубры, — ответил дядя Миша.
— А чем эти бубры питаются?
— Рыбу идять.
— Так это же аяй-яй! Прямо Сабанеев!— уже подвывал Пашка.
— А деловая древесина в тех краях имеется? —  встрял Полковник Олег.
— Ты, Полковник, потерпи со своей древесиной, здесь рыбой пахнет, — осадил его Пашка.
— Та диловой древесины, уважаёмый Полковник,  ще бильше, чим лису, — не обращая внимания на Пашку, продолжил  разговор дядя Миша.
— Как так больше? — удивился Олег.
— Як, як! Ты дилову древесину попиляешь, а вона соби ростеть и ростеть. Там древесина — це гроши. От той год проводылы радио у сели.  Метр кабелю — куб дуба. Цей год вже проводять воду. Метр трубы — куб досок.
— Так это ж какая же коммерческая удача! — уже кричал Полковник. — Это же ёксиль-моксиль!..
Его рвало на части от неслыханной коммерческой затеи.
— Господа! Давайте наменяем  труб полезного диаметра на такой замечательный лес, вы Константин с дальнобойщиками доставите их в штаб Ковпака. Наделаем паркету и продадим к свиньям собачьим за много денег. А?
Затея всем очень понравилась, но от шарфиков остались рожки да ножки, поскольку наши способности тратить деньги намного  превышают способности зарабатывать их. В этом плане у нас безусловное фиаско.
— Значит, пожрать и на мелкую мзду плюс легковой транспорт для солидности и комфорта.
— А сколько господин Полковник, вы можете инвестировать в этот проэкт?
— Как раз 2,5 тысячи баксарей.
— О густоте финансовых вливаний говорить не приходится, но поскольку наука об употреблении шампанского рекомендует нам рисковать, мы так поступать и будем.
Согласно выпавшим ролям, народ стал готовиться к торговле лесом. Мы достали трубы, Косточка погрузил их в один пожилой МАЗ, который застал времена Мамая. Погон закупил снеди: три ящика водки «Кайзер» в литровых бутылках, три банки трехлитровых самогона в расчете на черниговскую интеллигенцию, ящик тушенки, ящик сгущенного молока, 1 кг  чая, хлебов большое количество, перцы, помидоры, огурцы. Еще нам предстояло заехать к бабе Мане за десятью литрами спирта. Дело-то нешуточное, иди знай как жизнь повернет.
Баба Маня встретила нас во всеоружии:
— Володя, ви знаете, продается Сохнут, —  многозначительно, прищуривая оба глаза, сказала она.
— Ты смотри! И почем? — не удержался я от вопроса.
— 140 тысяч, — ответила баба Маня.
— Гм… И что это такое, уважаемая Мария Семеновна ?
— Это такой корейский телевизор.
— Вы, вероятно, имеете ввиду «Самсунг»?
— Да, «Самсунг». И еще продаются 10 машин КамАЗ по 500 долларов по перечислению и 500 долларов на руки.
— А эти машины, что такое? — уже насторожился я.
— Это КРАЗ, БелАЗ и еще какой-то шлимазл. 
— Но Вы же говорили КамАЗ?
— Ой, Володечка, я вижу, если машина не «Жигули», значит — КамАЗ, — отмахиваясь от назойливой мухи, ответила баба  Маня.
— Нас, уважаемая бабушка Маня, интересуют только шлимазл.
На том мы и распрощались с бабой Маней, купив у нее 10 литров медического, как она нам отрекомендовала,  ешкин кот, спирта. Партнеры по торговле лесом нас ожидали с нетерпением. Кум Пашка взял 20 удочек и один невод на случай неслыханной рыбалки. Погон — 100 упаковок кондомов. Полковник — бушлат в пятнах. Бригада дальнобойщиков во главе с Косточкой била копытом и рвалась в бой.
— Хусейн, мы поехали, а вы тут уточняйте, шо да как, все равно вы нас догоните. Встретимся за Нежином в придорожной шашлычной «Забава». Косточка все уже обмараковал, да и логика присутствовала в его словах. Косточка  убыл с дальнобойщиками в Нежин.
Папа его, бывший учитель, уже день как  находился в штабе Ковпака. Осталась бригада ведущих бизнесменов в количестве 5 человек. Кума пришлось огорчить. Тоета-королла много раз была замужем, это был ее последний венчальный поход. По сей причине мы не могли превратить ее в сейнер, загружая удами и неводами.
— Дорогой Павел! — обратился я к куму и рыболову, — уженье рыб не терпит суеты.
— Конечно не терпит, — согласился кум Пашка.
— А посему бери с собой только то, что войдет в карманы и пазуху, поскольку наша Япона-мать не довезет нас к месту назначения.
— Хорошо, только прошу об одном — пусть мы хоть денек половим рыбку.
— Хорошо, пусть…
— Дальше. Погон, вы, как я заметил, собрались там встречать первый май?
— Почему это первый май? — спросил Погон.
— Такое большое количество изделий номер 2 можно использовать только на парад. Здесь о любви не может быть и речи.
— Хусейн, я их в кармане повезу, никому ж не мешают, — жалобно произнес Погон.
— Не об этом речь. Я боюсь торжества вашего фаллоса во время крупных коммерческих переговоров, а это может повредить делу.
— Обещаю, что никто не пикнет.
— Хорошо б, Димон, и не пукнуть, — кивнул я.
— А вы, господин Полковник, гляжу папаху-то не прихватили... А это могло быть решающим аргументом в переговорах с тамошними негоциантами.
— Дак лето на дворе, куды ж папаху-то? — развел руками Полковник.
И так остался один Саня Челенджер.
— Как настроение? Мы вам доверяем свои тела и души, путь неблизкий?
— У-гу… — сонно отреагировал Санек.
— Очень приятно и замечательно, дорогой Александр. Предлагаю всем вздремнуть часика два и в путь. А Косточкин баркас до Нежина мы достанем. И кстати, Дима, большую часть резинотехнических изделий используйте при расставании с супругой.
— Не-а, с супругой я тока на живца.
А вот и летний вечер. Жара спала. К моему двору подъехали купцы на японной матери. Кум Пашка все-таки изловчился и пристроил одну уду к верхнему багажнику. Я решил сделать вид, что не заметил, не хотелось перед  дорогой дальней лишних напрягов. Мы расселись в машине и помчались на Пирятин, где следовало повернуть направо и дальше  почти по прямой до Нежина. Машину вёл Погон, он был в приподнятом настроении. Видать, здорово потешил живца. Сашок Челенджер по обыкновению клевал носом. Он с удовольствием  уступил Погону руль. Перспектива поспать до Нежина его весьма устраивала.
Погон игриво вел самурайку, лихо проскочил пост ГАИ на Решетиловке и также лихо проскочил Пирятин. Опомнился лишь на Яготине, что литературно, но не актуально.
— Куды тибе, клен дубовый, занесло. Это же ты лишний гак сделав. Челенджер же в курсе дела, раз говорит.
— Да ладно, пацаны, ну проскочил. Время у нас есть, догоним, — виновато отвечал Погон.
— Догнать — догоним, но нам совершенно не повредит экономия, соляры не так густо. Шо это за такая безответственность, — не унимался Челенджер.
Мы еще раз сверились по карте с маршрутом и повернули направо. Погон, чувствуя свою вину, притопил. Километров через 30 им был совершен сложный воздушный маневр:  бочка с мягким приземлением во вспаханное поле на крышу автомобиля.
Первые секунды  мы пытались осознать свои ощущения.
— Живы? — спросил я.
— Я, слава Богу, живой, но вот удочке моей гаплык, — откликнулся кум Пашка.
— Да, удочке, точно гаплык, — подал голос Полковник.
— Ага, и этот живой, — обрадовался я.
К счастью, все оказались живы. Автомобиль лишился всех стекол и приобрел вид удрученного Паниковского. Мы перевернули его на колеса, коих оказалось три, поскольку одно в результате пируэтов навсегда потеряло свою боеспособность. И, к сожалению, безвозвратно была утеряна удочка. Также мы потеряли одну банку самогона. Каждый из нас скорбел о потерях по-своему.
— Шо ж мине так не прет, шо ж это ой-ей-ей! Опять мине не прет ай-яй-яй! Шо ж мине делать и шо ж это такое! — Так начал причитания Погон. Только сейчас до нас дошло, что мы попали в аварию и очень хорошо отделались. И причитания Погона нам показались даже веселыми.
— Вам, уважаемый Димон, предстоит еще  репродуцировать себе подобных и когда-нибудь, уже навсегда, потерять свою беспечность. Сегодня вы могли лишиться своего погона и живца, но поскольку и то и другое пока еще наличиствует — штурмуйте женские бастионы и передвигайтесь на гужевом транспорте, — успокаивал я его.
Сашок попробовал завести мотор и он завелся. Жаль, малое количество колес не позволяло нам передвигаться  к намеченной цели.
Слава Богу, навстречу ехала машина. Сердобольные люди крестьянского вида подошли к нам, сочувствуя и охая. Мы им рассказывали, как мы переворачивались и как прощались с белым светом и показывали на отсутствие одного колеса и просили их сделать выводы.
Они их сделали, чуть посовещавшись. Оно ведь два часа ночи, степь, авто-сервис далеко, деваться нам некуда, поэтому запаску лысую они нам продадут за один миллион купонов. Шо оно за деньги были — я уже не помню. Но по морде врезать зарвавшихся колхозников тогда очень хотелось. К тому же миллионов этих было всего полтора, а еще дорога, а еще соляра, которую употребляла наша королла II. Но о чем можно спорить с людьми, которым улыбнулась удача? Пришлось наполнить их сумку деньгами. Одна радость была — все купоно-карбованцы были стоимостью один рубль. Хоть считать замучаются. Мы прикручивали колесо, а деревенские слюнявили заскорузлые пальцы, считая миллион, раскладывая его на капоте...
Куча их радовала, номинал — огорчал. Это как противоречие между душой и телом. В конце концов все состоялось и мы тронулись в путь. Комфорт резко убыл, но движение осуществлять можно. Часа через два мы остановили КамАЗ. Расспросили чего да как, выпросили ведро соляры без денег и опять тронулись на Нежин. Эту операцию мы повторяли еще несколько раз, пока не наполнили желудок нашей машины до краев. Хоть какая-то, да экономия.
А вот и «Забава» — место встречи, как говорится, изменить нельзя. Жаль, Косточки нет, видать еще не подъехал. Бум ждать и кушать тушенки, — скомандовал я.
Все занялись приготовлением места для ланча и опочива. Кроме Сашка, все хряпнули по сту пятьдесят граммов на брата и чуть отлегло. Даже захотелось, чтоб Косточка задержался часика на полтора. Но ни через полтора, ни через три Косточки не было. Это вконец испортило нам настроение. Куда ехать дальше, мы не знали. Не знали даже названия села. Пришлось добираться до ближайшего сельпо и оттуда уже звонить Косточке домой, чтоб кто-нибудь из домашних сориентировал нас, куда нам ехать.
Слава Богу, дома была тетя Клава, Косточкина мама.
— Але, тетя Клава. Косточки нет? — на всякий случай спросил я
— Так он же с вами уехал, в Бритовку, — несколько волнуясь ответила тетя Клава.
— Ах, Брутовку, говорите?
— Да, в Бритовку, Щорського района, там він! Поїхав до Андрюшів, — уточняла тетя Клава.
И Брутовка и Щорский район меня несколько успокоили. Хоть какое-то направление.
К вечеру мы заехали в Бритовку. Осталось найти Андрушей.
На улицах сидели бабушки, источник информации. Одна старуха сидела с задранным подолом. Обзору был представлен гардероб нижнего белья с начесом. Новое, но, вероятно, из старых запасов. Давно мы таких не видели.
Говорят, голландцы скупали эту невидаль вагонами. Никакого резонанса в тамошних газетах это не вызвало, поэтому мы сделали вывод, что это все понадобилось ихнему Пентагону, чтоб разведчиц к нам забрасывать в этих одеждах.
— Вечер добрый, — с почтением обратились мы к бабусям.
— Добрый, добрый, — кивали головами старухи.
— Вы нам не подскажете, где найти Андрушей, поскольку мы к ним приехали? — спросили мы.
— А хто це такі? Оказалось, старухи таких не знают. Мало того, разговор у них русско-белорусско-украинский. Без улыбки слушать нельзя. А оно ведь печально... Неизвестно в какую чащу мы заехали и убитая Димой японка меньше всего располагала к тому, чтобы на все тридцать два, вернее, на оставшиеся, улыбаться.
— Так они ж муж и жена, оба учителя, приехали до этих Андрушей и сами отсюда, — пустились мы в уточнение.
— Це, мабудь, Тюба. Точно, Тюба. И жили вони в Андрушах. Це вам, синочки, треба в Андруши.  Село таке, чи як говорять, хутир, а не хвамилия.
— Ах, хутор, а  его где искать?
— Трохи проїдьте впирод, а там у людей попитаете, та й воно видно, бо тилькы семь хат.
— Ага, это другое дело. Мы поехали в Андруши.
— Счас посетим баньку, потом хл****ем борщу, — мечтали мы.
— И на рыбалку вечернюю успеем, — вставил кум Пашка.
— Павел, ты меня огорчаешь — на рыбалку в первую очередь, а потом все остальное.
— Га, га, га.
Вот и Андруши, и вот наш МАЗ. Андруши состояли из семи дворов. Наш, конечно, отличался от всех. Во-первых, из красного кирпича, двухметровый бетонный забор, крыша цинковая. А те дома в основном «лампачи» и забор из горизонтальных жердей. Но что-то в нашем доме настораживало. Вроде ощущения лысой девушки. Мы вошли во двор. Серьезная растительность оккупировала его. Баньки я не увидел, что сильно меня расстроило.
—  Вероятно, не будет и борщу, — мелькнуло в голове.
—  Здравствуйте, уважаемые, здравствуйте, — встречал нас Михал Палыч.
—  Здравствуйте и Вам, дядя Миша. А где Ваш сыночек Косточка? — спросил я.
— Заходьте у хату, вони опочивають з дороги. Півдня чекали вашого прибуття під Нежином, та не дочекались. Час назад як приїхали.
Я пошел в дом. Он состоял из трех помещений. Они не значительно отличались друг от друга. В первом отсеке когда-то жила скотина, во втором на земляном полу заблаговременно где-то лет за 30 была завезена газовая плита, в третьем помещении из березовых веток увязана этажерка. На одной из полок лежала книга «Мэр Костербриджа». Чья-то свадьба на фотке и нитки. Горница, — определил я. В четырех углах в беспорядке покоились относительно мягкие вещи. Валенки, фуфайки, полосатые матрасы, шапки-ушанки, байковые одеяла. Какой-то строгой системы порядок не имел, но интуитивно напоминал партизанскую жизнь.
—  Господин Кость, отзовитесь?! — крикнул я.
— О, Вочику, приехал, нашел, не стратил! Молодца!  Косточка выбрался из самой большой кучи и радовался нашему появлению, как говорится, не аби як!
— Все с тобой ясно. Бросил друганов, а сам борщи хл***** умчался, что скажешь?
— Вочик, шесть часов ждали, думали, шо ж такое, шо вас нема и нема. Хотели вечером звонить домой, — оправдывался Косточка.
— Ладно, как здесь обстоит вопрос с баней, — спросил я.
— Тута речка по этим вопросам клевая, — успокаивал меня Косточка.
—  А борщ? —  спросил я.
— Сварим.
— Ладно пошли на гумно.
— Гумна нима, а солома в сарае есть. Нашо тебе гумно?
—  Просто, я Косточка, еще гумна не бачив, а хочется. Гумно, бивак, овин. Нет. Нет. Бивак это другое.
Так, разговаривая и погружаясь в мир лесных жителей, мы вышли во внутренний двор. Все участники порались по хозяйству, тока дядя Миша и пару прощелыг из аборигенов с удовольствием наблюдали, как выгружали из королы провиант.
Линия фронта для них уже была четко определена, и они готовились стоять на смерть.
—  Дядя Миша, а где у вас тут справляют естественные надобности, спросил Полковник.
— Під грушею.
— Как під грушею, дак соседка ходит во дворе?
— Та вона не дивиться...
Річця оказалась не совсем удобной для купания. Только на стремнине была относительно чистая вода, а так метров двадцать до нее сплошной ил по колено. Погон с Челенджером набрали несколько ведер воды, и мы устроили помывку.
Все-таки это наша жизнь и другой нам не дано. И вдруг слышим утробнейший из криков моего кума Пашки.
— О-о-о! — душило Пашку.
— Опять крючки потерял и орет как недорезаный, — сказал Полковник. — И какие  тока не бывают рыбаки, — продолжал он размышлять вслух. — Селяне, шо продали нам колесо, хватанули его курточку. А в ней все его гарпуны и грузила. И японские крючки, и катушка лески. Короче а-та-туй.
Худо Пашке, а нам какое-никакое веселье получается!
— Ты, Паш, пойми, судьба тебя испытывает на прочность, значит, ты ей интересен. Значит, тебе,  Паша, надо победить в этой ситуации. И разве тут воплями поможешь? Ты бы предпринял какое-нибудь рыболовское умение, да и изловил на юшку рыбы. Вот это по-правильному, — убеждал я Пашку.
—  Ты, Хусейнов, известный теоретик, но шоб до такой степени! Вы меня лучше не трогайте. Я начинаю большую рыбалку в партизанском краю, а вы занимайтесь древесиной. Тем более, как я погляжу, — её у вас навалом. Вот и нагружайте все эти древесины, а я пока порыбачу, — бубнил Пашка.
Во дворе кипела работа, сооружалась серьёзная гулянка. Две старухи расстилали скатерть на сооруженном из древесины столе. Недалеко от стола на костре варилось два ведра картошки в одеждах, вскрыто банок сорок тушенки, проведен свет, в кустах своего часа дожидалась тульская гармонь. Уже и соответствующая беседа была завязана Косточкой.
—  Вот пришлось, пацаны, мине линять из города. Менты, понты — валю короче. А куда ж валить? Кругом облавы. Валю я в Башкирию. На дворе зима, морозу градусов тридцать, а я в вязаной шапочке и плащике. Попадаю до Толи Косого. Он только откинулся и проживал на выселках. А снегу тогда намело выше крыши. Неделю спустя снег немного расчистили и мы решили смотаться в город на Орлике. У Толяна там была знакомая тёлка, Зухрой звали. Тем более он её очень хорошо представил — кудри золотые, пальчики тоненькие, спинка без прыщиков... Вот тока не знаем как быть с Орликом. Орлик — небольшой конь. Не чета ишаку. Косой его в буру выиграл. Оказывается, у лошадей при минус тридцать в коленных чашечках замерзает жидкость. И по этой причине кони даже дохнут. Ну тогда мы обвязали каждое колено шарфиками и полотенцами и тронулись. Центральным аул назывался из-за двухэтажки  и вагона-ресторана времён Колчака. В нем как раз тёлка Толяна и работала. Мы подъехали к подъезду одинокого небоскрёба, поскольку ресторан был закрыт, распрягли Орлика и завели его в подъезд. Знакомая оказалась дома. Хорошая такая баба, даже Орлика завела в квартиру — иначе он задубел бы.
Бедный Орлик! Ишак притворившийся лошадью! В полном беспамятстве, одуревший от холода взошел он на второй этаж и еле успокоился.
Мы сварганили на буржуйке картошки, открыли кильку в томате. Вот только дрова всё время надо подбрасывать. Пока горит — тепло, а только зазевался — дубарь, и он с ходу начинает пугать Орлика. Орлик тем временем вкушал сухари. Зухра его угостила. За неделю в ресторане она всегда собирала мешок-другой. Этим занятием она очень дорожила, поскольку все другие её занятия не отличались большим целомудрием. Это придавало ей силы и надежду, что всё когда-нибудь будет замечено и оценено по достоинству. Орлик, зря, что скотина, заметил, откуда доставали сухарики, и пока мы общались с Зухрой, нашёл большую кашёлку с сухарями, отобедал как надо и уже после того от души опростался. Путь сухарей был продолжен  в буржуйке. Где-то под вечер нас посетили гости. Прикоцанные, такие пацаны. В золоте, жемчугах, как африканские вожди. Курнули, конечно, ихнего табачку, завязалась у нас беседа. А жизненного опыта у пацанов немного и поэтому всё, что мы им рассказывали, было для них познавательно, поучительно и интересно. И так им это понравилось, что никакого желания прерывать общение со мной у них не обнаруживалось. Мне было предложено прокатится с ними в Ялту. Толян завис у Зухры. После двадцати отсиженых ему было что рассказать Зухре. А я почесал бока, причесал гриву, прогладил потни, — хай, — думаю, — будет это бламанже за ихний кошт. Тем более  ревматизм не за горами.      
В  Ялте молодёжь сняла люкс, привели мне «пуделька», а сами отправились в казино реализовывать культурную программу. «Пуделёк» мне нравился и у меня с ней всё получалось хорошо.  Тем более я изголодался  за лаской и комфортом. Её тоже всё устраивало. Дяденька в меру темпераментный, ласковый и главное один. Выпить, закусить полный холодильник. Но всё не так просто на этом свете. В этот раз всего случилось больше, чем мог выдержать человек. Примерно часов через десять залетели пацаны из казино, ухватили чемодан, а как раскрыли я и обомлел. И этот чемодан, и ещё один под завязку были забиты оружием. Какой-то определённой системы в сем арсенале не было, но поставить на уши Ялтинскую милицию хватило бы с головой. И это произошло. Пока я отдуплялся, бригада обезбашенных бандюков, раздосадованная крупным проигрышем в казино, начала совершать экс в стиле Лёньки Пантелеева.
Весь персонал уложен на пол, крупье крепко бит, лопатой по зубам, посетители скинулись, как говорится на бедность — кольца, часы, драгоценности, неосмотрительно украшавшие в этот вечер бомонд, ушли в мешок налётчиков.
Я когда понял ситуацию, немедленно приступил к качественному свалу. Поблагодарил «пуделька», натянул пониже ушаночку, взял газеточку и быстро валить. Первый троллейбус на Ялту — транспорт весьма специфический. Кошелки, мешки, торбы, гвалт, суета. В моём положении то, что надо. Я и персик перехватил, и помидорчик, короче всё путём. Когда заходит одна кисочка. С дитём, правда, но тёлка улёт! Грудка, ножки, дорогое нижнее бельё, которое я подсмотрел украдкой, повысили мой тонус до не могу.
— Присаживайтесь, — говорю, — мамзель. Туточки на моём месте присаживайтесь. А сам занимаю диспозицию для полного обзора и контакта. — Та подержите дитё, пока я пройду до вас, — откликнулась с удовольствием мамочка.
Я взял пацана, вручил ему персик и стал искать глазами предмет моего вожделения. Как глянул на улицу, так и обомлел. Она быстро нарезала от троллейбуса.
— Э, Косточка,— сказал я, — читал я такое у Зощенко.
— Кто такой, почему не знаю? — спросил Косточка.
— Писатель такой.
— Где сидел?
— Не сидел он, а писал.
— Фраерок, значит. Сука буду, пацаны, век баланду хавать, если вру.
— Ладно, продолжай. 
— Короче, ломанулся я с дитём малым из троллейбуса. И в аккурат успел тёлку прихватить за брыльца.
— Слышь, —  говорю, — сука, забери дитё, пока я тебя не порвал, как Тузик тряпку.
—  Молодой человек, отойдите от меня, я вас не знаю. Позову милицию.
— Ну, — говорю, сука, ещё наплачешься. А тут как раз и фараоны тока цап сзади.
— А чего это, молодой человек, мы тут скандалим? Мабуть, хочем пятнадцать суток посидеть?
— Пятнадцать суток, — думаю, — ништяк. А как по розыску не суток, а лет получится. Тогда что? И я же совсем не в курсе дела, какой оборот приняла эпопея в казино.
— Да, — говорю, — вот эта лахудра мине дитё подбросила.
— Какое дитё? Товарищи сержанты, врёт всё, душегубец.
— В отделении всё и проверим. 
Бега закончились. Мне так взгрустнулось. Вот, думаю, судьба-злодейка фортель выкинула, но живым я им не дамся. Милиционеры в отделении нас всех притутукали и взяли объяснительные. Рыжая шмара ещё на меня заявление накатала о грубом приставании и оскорблении. Я шипел, но толку никакого. Фараоны взяли с меня анализы. Один анализ стыдно говорить отцовство определял. Я просил ментов, чтоб тёлка приняла участие в этих анализах. А они говорят:
— Ты чё, дурак, зубы скалишь. Ориентировка на тебя пришла и всё совпадает.
— Чё, — спрашиваю, — совпадает?
— Да убил ты жену свою дорогую, а дитё выкрал.
— Вы, — говорю, — мозгами поехали. Какая жена? Какой ребёнок?
— Не трепыхайся, — говорят, — молись, чтоб анализы были в порядке, а то загудишь. 
 Приносят, короче, анализы.
— Совпадают, —  говорят.
— Кто совпадает?
— Дитё это твоё. 
В голове у меня помутилось, схватил я дитё за горло и ору:
— Задавлю, суки, если правду не скажете.
Они отпрянули и стоят, не знают, что делать. А я ещё сильнее давлю. Вот ребёнок уже посинел, а я еще сильнее давлю. Ору. Ещё секунда и я просыпаюсь в Ялте, в «Ореанде», и крепко зажимаю живца в руках.   Ха-ха! А вы говорите, Зощенко.
Компания ревела от восторга, а Косточка довольный дул на картошку.
Самогон разливали по стаканам. И мне налили 250. Я туда, сюда, думаю,  как бы соскользнуть с этого мероприятия. Вдруг кто-то меня по плечу хлопает. Оборачиваюсь.
— Суседка я. Я взял свой стакан и подал ей.
Чистая импровизация. Сработало однако. Старуха сзади крякнула и через время опять напомнила мне о соседстве. Я уже не оборачиваясь подал ей. Опять крякнула. Где-то на восьмом стакане она брякнулась под ту самую грушу и засопела.
А у нас в ход пошла гармонь. Это шоу я смотреть не желал и пошёл устраиваться на ночлег. Об особенностях местного комфорта я вам уже рассказывал и посему изо всего этого сервиса мне надлежало соорудить лежбище. В общем, соорудил. Засыпаю.
— Вжи, вжи, вжи...
Это Михал Палыч, изображая из себя вертолётчика, залетел в горницу. Упёрся руками в косяк и сурово так говорит:
—  Добре, шо хоть хватыло розуму не пити бильше. Далее он немного покачался, ловя баланс, и продолжил свои уморазмышления, — ты смотры как я розумно сказав… Може, мэни дэсь царювать треба! А я тут у гимныках живу.
Потом он взлетел, аки молодой орэл и убыл в ночь. Всех песен, спетых ночью, я не услышал, грохотало однако довольно долго. Вот за что я благодарен армии, так это за то, что научила меня спать во время отбоя. Посему праздник не особенно мешал моему отдохновению. А синие приколы давно уже меня не интересуют.   
Утро я посвятил продаже труб. Полковник сел в МАЗ с трубами и поехал по хуторам совершать бартер. По официальным конторам никаких покупок не совершалось. Уже в то время нашим руководителям было до лампочки, как у народа вода? Есть ли, какого качества? В то время основным занятием для каждого жителя Украины был вопрос личного выживания. Воровство в этом вопросе и было основным технологическим средством. И конечно же, никому до дырявых трубопроводов дела небыло. Пока Полковник совершал переговоры, мы посетили Пашкину рыбалку. Он стоял по пояс в воде, зорко вглядываясь в мутные воды. Сие занятие уже принесло нам полведра рыбы. Рыбы, правда, мелкие, но для юшки самый раз. Юшку изготовлял я. Обучил меня этому делу Вовка Лысенко. В казан, литров на десять, складываются рыбы, сало, картошки, лук целиком, причём чем больше тем лучше. Заливается всё водой, водружается на костёр и далее варка.
Варка имеет ряд особенностей. Во-первых, нельзя собирать «шум». Настоящие ценители выльют такую юшку в помои. «Шум» убирается другим способом. В конце варки прямо в уху окунается прогоревшее бревнышко. Вокруг золы абсорбируется весь негатив. Вот его поварешкой и убирать. По ходу варки добавляется бутылка вина, бутылка водки и бутылка пива. Но самый большой прикол — это время варки. Кипит на костре две минуты и готово. Ещё к стратегическим секретам этой ухи относится знание набора рыб и специй. На мой вкус три сорта рыбы, среди которых обязательно должен присутствовать окунь. Из специй, пожалуй, соль, перец белым горошком, лаврушка и моя любимая кинза. И ещё картошку в мундирах я изготовляю особым способом. Способ прост. На два килограмма картошки пачку соли. Всё остальное по классике. Кожура, оказывается, не пропускает соль и картошка в ней запекается, находясь в водной среде. Косточка давно со мной дружит и во всех моих розыгрышах принимает активное участие. А  тем более в походных условиях.
— Женя, подай соли.
— Скоки?
— Пачку.
— Гавсь?
— Пачку говорю.
— Кило?
— Да.
— А кто за базар ответит?
— Я.
— Ну смотри, я бросаю и жрать ету картоху не буду.         
Женька высыпал в ведро пачку соли, нервно реагируя на происходящее, потом отошёл поодаль. И уже оттуда он начал комментировать происходящее:
— Шо, блин, за технология?
— Га-га-га! – веселился Косточка. — Жек, ты такой тёртый калач, а тута лоха отпраздновал.
Шо жить, ты целую пачку соли втулил в картошку? Где ты такое бачил, шоб стока соли?
— Он сказал, шо за базар отвечает, — огрызался Женька.
— А за шнягу кто отвечает? — Косточка додавливал оппонента убийственными аргументами.
— Га-га, гы-гы.
Где-то через полчаса и уха и картошка были готовы. Ни то, ни другое никто, кроме нас с Косточкой не отваживался пробовать. Но, видя, что мы уплетаем и то и другое с видимым удовольствием, робко попробовали сначала уху, а потом и картошку. Так усё ж какое скусное.
Женька тоже подгрёб себе картофанчику на всякий случай.   
— Ты, братуха, подсоли картошечку, — подшучивал Косточка.
— А як жить, — весело отвечал тот.
С большим удовольствием она была съедена. Поскольку большой бизнес, как бы, завершился даже не начавшись, перед нами во весь рост встала проблема добираться домой. Денег катастрофически не хватало. Хорошо хоть водку всю не выпили. А дальше выясняется — у дальнобойщиков нет прав на вождение. Из документов на МАЗ есть только справка, что Женька его хотел бы купить. Соляры нет. Ну и так далее. 
— Уважаемый Евгений, вот вам ящик «Кайзеру» и сто тысяч купонов. Завтра в 10 утра вы должны с трубами быть дома.
—  Авжеж, — ничему не удивляясь, ответил Женька.
И, чтоб закончить эпопею дальнобойщиков, я вкратце поведаю вам о ней. Они доехали и ни купона не потратили. На каждом посту рассказывали гаишникам истории. И те, как это не удивительно, верили. Поили чаем, угощали пирожками, даже соляры для них выпросили у нарушителей дорожного движения.
С остальными была та ещё докука. Денег было 600000 купонов. А пять человек, не бритых. У некоторых отвисшие коленки брюк, рубахи узлом на пупах. Та ещё команда. Плюс изголодавшийся по женщинам Димон. В поезде он реализовал свой большой эротический потенциал. Бабушка везла 16-летнюю  внучку в Днепропетровск сохранять её целомудрие. Ага, как раз с Димоном это только и делать. Тем более, что с целомудрием внучка давным-давно рассталась ещё дома. Ни бабушку, ни родителей в известность по этому поводу, само собой, не поставила.
Сыпанула внучка заранее приготовленное снотворное бабульке в чай и под её не раздражающий храп молодёжь резвилась, проявляя немалые знания в этой области.  Правда, это произошло позже, а пока надо 2,5 млн. купонов за билеты. А 300000 уже перекочевали в карман местного мента. Жалко, конечно, но надо признать, без него нас бы на поезд не посадили. Тогда ещё всего не хватало. Вот, к слову, времена были! Все заводы работали в три смены, а всё равно не хватало. Ни колбас, ни штанов. Всё дефицит.  Куда коммунисты всё это девали — не понятно. Как бы там не было, но сегодня нам надо 2,5 млн. купоно-карбованцев.
— Не знаю как, не знаю где, но денег, господа хорошие, найдите. Ищите знакомых, одалживайте, попрошайничайте.
—  Хусейн, ты главное не переживай. Всё найдём, — успокаивал меня Косточка.
Где-то минут через двадцать пошли первые поступления. Их происхождение я не выяснял. И так было ясно, что где-то одолжили ребята у знакомых.
Кум привлёк 6,5 млн. купонов, Косточка сто долларов,  Дима 80 дойче марок. Один Олег неудачно прошвырнулся по вагонам. Но его вклад в столь занимательную поездку и так огромен. Это его прощает. Я был приятно удивлён и обрадован. Расплатившись с проводницей, мы ринулись в ресторан. Народу было немного. Повара и официантки скучали. Над кастрюлями вился приятный дымок. Мы вошли к ним как свежий ветер. Пока мы располагались за столиком, Косточка посетил кухню. Потрогал все котлеты на подносе, понюхал, потом ущипнув молодую повариху за попку, спросил, — шо, пташка, дождалась меня? Вот я и приехал к тебе с дальнего севера.
— Ой, — сказала повариха
— Конечно, ой. Но ты не бойся, я уже тут и сейчас мы будем нас кормить.
— Ой, мальчики, что вы хотели? — Это уже подоспела директор ресторана, полная такая женщина, но ещё ничего.
— Та коклетов пришли заказать, — ответил Косточка и галантно так, взяв директрису под руку, повел её к нашему столу.
— Вы скажите сколько, а девочки вам принесут, — строго заметила она, — а на кухне посторонним нельзя.
— Так мы ж народный контроль! Как нельзя?
—  А документы у вас есть?
—  Скока хочешь. Вот они, — он вынул из-за пазухи рулон купонов и вручил их директрисе.
— Ой, мальчики, та не надо мне ваших денег. Вот что девочки насчитают и спасибо, а лишнего нам не надо.
— Ну давай так, — согласился Косточка, — накрывай.   
— И что же вам подавать?
— Та шо. Насыпай в этот поднос с каклетами картошки побольше и нарубайте салату.
— А из спиртного что-нибудь будете?
— Да. Из спиртного, конечно, будем. Хай девки уже и наливают.
— Значит, водочки будете?
— Ну, конечно, водочку будем.
— И сколько вы будете водочки?
— Минимум, пока не кончатся купонты.
— Ожидайте.
И вот с этого момента начали появляться новые персонажи. Пришел проводник из соседнего купейного. Под  два метра роста, весу под сто двадцать. Что-то ему надо было от директрисы. А та уже пристроилась к нам за столик и с удовольствием подставляла Косточке коленки.
— А ты откуда будешь? — спросил Косточка.
— Я из Днепра, с Калиновой.
— Кого знаешь, кто тебя знает? — интересовался далее Косточка.
— Та многих знаю. Рембо знаю, Баламута знаю, Косточку знаю...
— Ага. И что за чувак Косточка? — напрягся Косточка.
— О! Это клёвый чувак. Всё у него  чуки-пуки.
—  Ага! Чуки-пуки говоришь, — задумчиво произнёс Косточка. — Чуки, значит, и пуки говоришь. Хорошо! Очень хорошо! А когда последний раз видел Косточку?
— Та ты понимаешь, я Косточку знаю, а он меня не знает. Но если надо, у меня есть прямой выход на него через Капитана.
— А ты знаешь, я готов примазать на хороший стол, что Косточка тебя очень даже знает.
— Та нет. Откуда?
— Тогда мажем.
— Мажем. 
Косточка торжественно встал и, протянув проводнику руку, представился:
— Косточка!
Ошалевший проводник нервно так улыбался, слегка пританцовывая.
— То-то я гляжу шото знакомое. Попал, признаю, попал.
— Давай угощай нас теперь каклетами. И главное, тебе никого просить обо мне не надо. Ты уже меня знаешь. И ежли какой пасьянс возникнет, я на твоей стороне, — сказал Косточка.
Он уже развалился на стульях и вальяжно контролировал ситуацию. Всё действительно чуки-пуки.
Имеется в виду ситуация в поезде.
— Пацаны, после Бахмача гуляем, — проводник Корнелий отдал указание поварам, побежал в своё купе совершать прибытие на станцию Бахмач. Все были в предвкушении серьёзной пьянки. 
Вот и Бахмач. На перроне старушки и молодайки торговали вечерями, пару прощелыг, присев на яблочные ящики, ждали алкогольного прихода. Часть алкоголя, безусловно меньшая, ещё покоилась в бутылке. Моё внимание привлекли две фигуры, которые резко отличались от аборигенов и стилем одежды, и пластикой движений. Они разговаривали то приседая, то привставая. Прям чистый балет.
Неожиданно к ним подошли два мента.
— Ану, граждане, предъявите документы, — попросили они.
— А ты покажи свои. Може, ты и не мент, а кукушка с Марса, — ответил один субъект, который впоследствии оказался женщиной. Даже когда она закончила речь, приседать не переставала. Мильтоны ошалели. А эти двое наяривают приседания. Тот, который мужик, нерасчётливо сел в глубокий сед и без посторонней помощи  уже  подняться  не мог, но от комментариев он не отказался.   
— Вы, менты, уже задолбали. Ну Петя меня зовут. — Петя, и шо тебе менту легче стало? А её Тая.   
А эта сумка с маком не наша, она тут была до нас. Мы, правда, глянули в неё, и потому товарищ сержант может обнаружить наши пальцы. Мы когда открыли эту нехорошую сумку, та как глянули, скока там наркоты, а сами ж не знаем ещё, шо это наркота. Думали сначала, шо это хвостик-семихвостик от желудка. А у нас как раз с Тайкой понос, вот мы с ней и съели по три ложки. А как поняли, шо это наркота, очень запереживали, шоб здоровье нам не потерять. Вот такое, значит, получилось.       
— О! Солома... — Произнес младший мент. — Вяжем гавриков и везём в контору.
— Какую контору? Я киномеханик. Без меня кина нема. Вот если вы нас задержите... Вот он. Да. Сержант да, а будет ефрейтор. А почему? А потому, шо нас низя! Вы поняли, менты? 
Старший по возрасту мент, со всего маху огрел дубинкой киномеханика и заодно ответил на все его вопросы.
— Ты, б..дь, дывы, яка падла! Задовбав. Буде тоби кино. Я тоби, як главный режисёр гарантирую. Многосерийный фильм, б..дь така!   
Хорошо его отвлекла подруга киномеханика, а то бы прибил. Она вела переговоры со вторым стражем порядка.
— А, может, мужчины хотят расслабиться? Так мы пожалуйста. 
— Ой! Держить мене бо впаду. Вона рослабыть! Ой! Хоча б зубы вставыла, а потом вже мужчин рослаблять. — Веселился мент.
— Тебе баба нужна или плоскогубцы? На хрен тебе мои зубы? Без них даже безопасней.
— А, шо можеш вкусыть? — спросил мент.
— Та зацалую я тебя, зацалую.
— А от давай я тоби браслетыкы надену и павлину твому. И фате вже, помовч. Ще будуть вопросы? Вопросив нема.
 И вот вся эта компания припожаловала в наш вагон-ресторан. Какая такая в этом оперативная необходимость была, я не знаю, но им, ментам, виднее да и сюжетец закручивался как надо.
Менты деловито пристегнули пленников за крайним столиком и направились искать официанток или вобще какого-нибудь распорядителя сего ресторана.
— А я писать хочу, — игриво заявила Тая.
— Може тоби, лахудри, ше й какать захочиться?
— А что? Может и захочется.
— От за один раз усё и зробим, — ответил старший мент.
— Я буду жаловаться в ООН.
— Я тебе зараз як трисну, тики срака твоя долетыть до ООН. Дывы яка падла. У ООН вона полетыть. А у Магадан ты не хоч?
— А за что меня в Магадан?
— Прокурор тоби все и роскаже. Як стять  вона у ООН хоче, а як у Магадан не хоче.
Менты подошли к нашему столу.
— Хлопци, а гдэ тут поваря?
— Присядьте пока к нам, сейчас они подойдут.
Косточка налил всем по полстакана водки и ментам в том числе.
— Давайте выпьем с устатку и закусим чем Бог послал, тем более впереди нас ожидает стол. А ежели вам позволяет конституция с порядочными людьми ужинать, милости просим до нашего шалашу. 
— Та, канешно, позволяе, шоб токо порядочни люди.
— Нема базару. Тут тока порядочные люди, — успокоил ментов Косточка.
Все с удовольствием выпили. А тут как раз подоспели разносолы. И так всем клёво стало. Даже менты подобрели. Всё-таки сказывается наличие закуски. Менты глянули на гору котлет с картошкой, яичницу с колбасой яиц, может, на двести, ведро салата, копчёной корейки изрядное количество, чесноку, лавашу и решили внести свою лепту. Лептой оказалось десять бутылок водки. Пришёл проводник Корнелий.
Он торжественно, с проникновением   размотал кое-что завёрнутое в газету и произнёс речь.
Да, завёрнутое оказалось двухлитровой бутылкой настоящего «Арарата» — по тем временам, да и по этим, клёво, что там говорить. Но тем не менее говорить он будет. Вот только по рюмке, для пробы, а дальше пусть говорит. А надо сказать настоящий «Арарат» с пятидесяти грамм может шибануть сильно. Так никто этого и не боится. В общем выпили быстренько по первой и давай, значит, слушать Корнелия.
— Господа! — начал он.
— Да, — думаю, — спич будет серьёзный. И Косточка меня под столом ногой толкает, — мол, гляди — какое уважение, значит.
— Да я не против, — толкаю его в ответ.
— Господа! Сегодня нам всем повезло. Может, не все это знают и понимают, так я постараюсь рассказать. Сегодня наш вагон посетил Косточка. Да! Да! Тот самый Косточка! И нема базару, он с нами рядом тут. Эх, блин, до чего ж клёво, мама дорогая, шо я предлагаю выпить ещё по одной. Менты переглянулись. Кто такой Косточка им, ментам из Бахмача, не ведомо, но по всему видно, что человек уважаемый. И они, конечно, не против выпить ещё по одной за него армянского коньячку. Коньяку хватило на четыре разливки по полтинничку. После них компания обычно разбивается на более мелкие, потом они тасуются, ну и так далее. А ментам интересно, кто такой Косточка. Такой уважаемый человек. Они, значит, к нему с разговорами и подошли. 
— Пробачте, уважаемый, так вы и е той самый Косточка?
— А шо вас смущает?
— Та ни чого не смущает. Таки вси хароши люды и так до вас хорошо относятся, шо нам аж неудобно не познакомиться з вами.
— Базару нема, будем знакомиться. Косточка взял бутылку водки и разлил её на двоих в военные кружки. Потом со второй бутылки сорвал крышку и налил в третью кружку.
— Ну шо, за знакомство!
— За знакомство!
Надо сказать, на Косточку алкоголь начинает влиять только после четырёх бутылок водки на лицо. Он резко переходит на французский язык,  густо перемешивая его итальянскими и испанскими вкраплениями. Но до этого ещё далеко.
Менты крякнули и расстегнули кителя.
— Значить, уважаемый, вы той самый Косточка, шо люды говорять.
— Той самый, и поэтому я предлагаю выпить ещё по единой.
— Гай ещё по единой.
Выпили ещё по единой. Ментов порядком закачало. Но Косточка знал шо и када делать.
— А теперь, пацаны, шоб не было базару лишнего, предлагаю накатить всем ещё по одной и откровенно побазарить.  Менты  кивнули  и сняли кителя. Их уже крепко болтало.  А младшенький даже принял меня за Косточку и поклонившись поцеловал мою ногу. Я показал  ему  какую ногу надо целовать  И он  не преминул  облобызать Косточкины  кеды. Сначала  один,  потом  второй и ещё раз  первый.
— В знак большого уважения до вас, дорогой Косточка.
— Угу, угу. Мерси боку!
Старший мент испуганно оглянулся, до его сознания дошла какая-то иностранная речь.
— А ты ничо, Бесаме мучо! — Косточка  похлопал младшенького по загривку, — можно тебя в профсоюз принять.
— Прими, отец родной, прими меня у профсоюз.
— И мэнэ  прийми у профсоюз.
— Годится, принимаю.
Косточка налил ещё по одной кружке водки.
— Примите и нас в профсоюз, — неожиданно попросила арестованная  Тая.
Все посмотрели на Косточку.
Тот почесал затылок и задумчиво так сказал:
— Можно,  конечно,  и  вас, но только кто за вас походатайствует. Поверить могу только им.
Он положил руки на плечи ментов, давая понять, кто может решить судьбу их членства в профсоюзе.
— Нехай  покаже цыцьку, тоди и приймемо у профсоюз, — распорядился  старший мент.
— Так отстегните наручники.
— Йди, отчепи цю лахудру, — приказал старший младшему менту.
— Угу, — ответил  тот и пополз с ключами к пленникам.
Такой способ передвижения на сей момент оказался для него самым оптимальным. Пока он дополз,  Тайка уже была  топлес.  Когда он поднял глаза и увидел сосцы, в нём сразу же взыграла профсоюзная братская  кровь. Неожиданно для многих и даже для себя он,  вскочил на ноги и как  молодой Ромул припал к Тайкиным сиськам.
— Э! Ты чого? — произнёс старший мент.
— Принимает в профсоюз, разве не видишь, — заметил  Косточка.
— Я тэж пиду попрынимаю, бо мэни ж давать рыкомындацию.
— Канешно, иди попринимай, тем более у неё два членских билета.
Старший мент припал ко второй Тайкиной груди. На большее у них ни сил, ни фантазии не было. Наконец насосавшись, они отстегнули девушку и её спутника от наручников, подвели их к столу.
— Мы усё правильно зробылы, скажить нам, уважаемый Косточка?
— Вы всё по-честному сделали. А ты, Тая, уже можешь накинуть на себя рубашечку. И закажи нам угощение по причине поступления в профсоюз.
— Прикажете сварить ханку?
— Нет,  девочка, это бламанже мы не употребляем.
— Канабис, куда не шло, а опиумный  мрак нет. Это говно. 
— Тогда  даже не знаю чем вас угостить, — задумалась Тая.
— Та чем? Водкой, — нашелся её спутник.
Все с удовольствием выпили ещё по кружке водки. Косточка начал цитировать хоку. Менты балдели от такой интеллектуальной компании.
— Скажить, Косточка, а чи правда, шо вси люди браття?
— Да. Только некоторые из них сёстры.
— Це значить, шо Тайка мени сестра?
— Очень даже значит.
— Тоди я ии видпускаю от тюрмы.
— Это настоящий профсоюзный поступок. Вы, дорогой брат в профсоюзе, заслуживаете особого поощрения. Отныне вам присваивается высокое звание старший артикул континумус.
— Ни греця соби. Оце я отаке?
— Да, дорогой брат. И в честь ознаменования всего происшедшего вы награждаетесь памятной кружкой. Косточка торжественно вручил старшему менту Тайкину кружку. Полковник исполнял туш, кум пытался младшего мента отметить орденом ляща и портукала, для чего хвост ляща он уже держал в руках. Осталось определиться с портукалом. Кум взял салфетку, написал на ней ПОРТУКАЛ и, не взирая на грамматику, торжественно вручил её сержанту Гидько. 
— Держи, брат, и пусть Косточка поставит свою метку, чтоб портукал был действительным и работал. Косточка взял салфетку и поставил на ней w. В любой аптеке и пивбаре по этой бумаге вы можете иметь свободный выбор.
— Спасибо, батьку. Цилую ваши ногы и просю, шоб я пишов спать.
— Сдайте оружие, материальные ценности, важные документы и отправляйтесь в профсоюзный сон, — разрешил Косточка.
— А мэни можна храпнуть з циеи кружки, сдать ценности и тоже пити спать?
— Можно. Только придется вам троекратно чокнуться, хряпнуть по двести пятьдесят и уснуть крепким профсоюзным сном. Эти двести пятьдесят окончательно склонили ментов в сон. Они сдали  Косточке оружие, документы,  удостоверения и свалились у барной  стойки. Неожиданно выяснилось, что вся компания тоже желает спать. Выпито было немерено. О чём говорить, если Косточка впервые заговорил по-японски. 
Как бы эта история не заканчивалась, но важно отметить следующее: наутро менты очухались с кружкой и ПОРТУКАЛОМ, днепровские наркоманы, отпущенные континумусом  забрали свою чумную сумку и убыли мыкать своё наркоманское горе. Корнелий  приобрёл  в глазах сослуживцев ещё более заслуженный авторитет и только мы, группа бизнесменов по дереву и металлу, продолжали выуживать свою удачу в мутных днепровских водах.