Евгений Онегин. Архитектура оперы 2008. 14

Кому: Алла Гозун
Дата: 17 Сен 2008 22:18:48
Тема: Re: Плачу о Леванте.   
          
      Об архитектуре оперы «Евгений Онегин».
      
Алла, я целый день писала этот опус. Ужасно болят глаза.
Сейчас потушу  свет, буду лежать в темноте и думать.
Что бы я ни писала, я всё время чувствую Вас рядом.
Напишите мне, получили ли Вы этот опус, а то я ещё
не очень уверенно чувствую себя в новом адресном
формате.
 
Да, именно,  «архитектура», как мне сейчас и подумалось.
Жаль,  что  я не училась на режиссёрском факультете.
Надо бы найти какой-нибудь учебник по режиссуре, чтобы
хоть как-то ознакомиться с особенностями этой профессии.
А пока полагаюсь только на то, что вижу и слышу.

Мне очень понравилась постановка «Евгения Онегина»
Дмитрия Чернякова, как и его «Аида». Других его работ
в оперном театре я не знаю. Ах да, ещё была его работа
в нашем же театре - «Молодой Давид», которая мне тоже,
помню, понравилась.

Хотелось бы иметь видеозапись этого спектакля в Большом.
Будет, наверное, со временем. Тогда, после дополнительного
просмотра, возникнут, конечно, и другие мысли, а пока я
изложу те, что есть. Конечно, чтобы говорить о спектакле,
надо сначала  посмотреть его  широко открытыми глазами.

Мне очень понравилась «многослойность» спектакля.
Во-первых, - слой пушкинского поэтического романа.
Во-вторых, - музыка Чайковского к «сценам» оперы.
И четыре, по крайней мере, временных пласта:
- Время Пушкина (20-30 годы 19 века)
- Время написания оперы (1878г.)
- Время, к которому отнесена постановка
(по-видимому, начало 20 века, до первой мировой войны,
во всяком случае, аллюзии из серебряного века угадываются).
- Время наше (21 век).
Режиссёр, как спицей, протыкает все четыре пласта,
и следы их отчётливо видны в спектакле.

Это несомненно, что Черняков  производит  революцию
в оперной режиссуре, или, может, просто идёт в русле этой
революции, которая уже осуществляется в постановках и других
мировых режиссёров. Ведь нет ничего труднее и интереснее,
чем «поставить» оперу. Традиционно  предполагается, что есть
музыка, есть оркестр, хор, певцы – исполняй то, что написано.
И всё! - По этому пути сейчас идут многие театры, когда ставят
Оперу в концертном исполнении.
И я это приветствую,  так как тогда оперу именно «слушаешь».

Ещё Лев Толстой увидел оперу  глазами Наташи Ростовой
как какое-то нелепое действо – разряженные мужчины
и женщины почему-то поют то, о чём можно говорить.
Сейчас театры просто остановились от невозможности
ставить спектакли, как раньше, и от неизвестности:
а как же "иначе" ставить оперу?

Так вот, Черняков проделывает громадную работу.
Совершенно очевидно, что музыку он умеет слушать
именно «драматургически», т.е. драматургия спектакля
выстраивается у него не от либретто, а от музыки.
Он смотрит  и на Онегина  Пушкина, и на Онегина
Чайковского глазами современного  человека, ничего
не знающего о предыдущих трактовках.
Он доверяет   зрителю, надеясь, что его концепция
оперы будет принята, конечно же, не всеми, что было бы
слишком самонадеянно, но какой-то частью аудитории,
жаждущей перемен. Постараюсь вспомнить все сцены
и интерпретировать  их так, как я их поняла.

Итак, начнём, пожалуй, с Татьяны.
Мне всегда казалось непонятным: как  провинциальная девушка
могла решиться написать объяснение в любви столичному щёголю?
Когда-то это объяснялось тем, что  «барышня начиталась
романтических книжек», но этот ответ меня не удовлетворял:
многие читали романы, но мало с кем такое происходило.

Тогда напрашивается подозрение, что Татьяна – страстная женщина,
почти истерического "достоевского" темперамента, безоглядного
и бескомпромиссного, а не та тихая овечка, какой её мы представляем
«в тиши лесов, среди лугов».
В этой «тиши» может такое  нагрезиться!

Раньше я не видела «СТРАСТИ» в любви Татьяны.
А «страсти» эти всегда были и в «святые» Пушкинские времена тоже,
и Пушкин видел, конечно, разных провинциальных и не провинциальных
барышень, которые очень хорошо представляли себе эту сторону любви –
и из книжек,  из разговоров кузин и тётушек, из болтовни дворовых
девок, да и вообще они, по сути своей, были детьми восемнадцатого
века, который был гораздо менее пуританским, чем девятнадцатый..

          СТРАСТЬ – это главная тема действа Чернякова.

И Черняков снял с Татьяны этот флёр невинности.
Татьяна пишет Онегину письмо, потому что очень
хорошо знает, что её томит – ЖЕЛАНИЕ!
СТРАСТЬ проснулась, и Татьяна уже ничего не может иного,
как рассказать о ней. Именно ЭТО представляется ей самым
необходимым и честным перед самой собой и перед любимым.

Как это у Тютчева:

               Но есть сильней очарованья:
               Глаза, потупленные ниц,
               В минуту страстного лобзанья,
               И сквозь опущенных ресниц
               Угрюмый, тусклый огнь желанья.

Пушкин соблазнил не одну девицу, Чайковскому это сторона
любви была неприятна до тошноты, любовь начала двадцатого
века была вся экзальтированна и истерична, а в наше  же время
о ней говорят  другим, часто «непроизносимом», языком.

Итак, Татьяна, истомлённая желанием любить, пишет откровенно
страстное письмо – эта сцена в опере очень хороша!
Наконец-то певица знает, о чём она поёт. Это знают и слушатели.
И если мне станут говорить, что любовь беспола, я ему теперь,
мягко говоря, не поверю. Татьяна в спектакле не «пишет» письмо,
Она кричит, стонет, зовёт, изнемогает «визжит» - как там у Блока:
«визжала заре о любви» - и только потом, когда уже приходит няня,
она быстро-быстро строчит своё письмо.
И очень важно, что певица не только поёт о чувстве, но  также
и переживает его в действии. Здесь очень помогают мизансцены,
которые мастерски выстроил Черняков.

В спектакле  два полюса, между которыми сильное напряжение.
В сцене первого появления Онегина Татьяна находится за одним
концом стола, Онегин появляется с противоположной стороны
стола – и всё  поставлено так, что этот стол, который до сих пор
был  каким-то замкнутым в себе миром, и сцена  имела четвёртую,
обычно отсутствующую стену, так вот,  этот стол перестаёт
«играть»,  и  мы  впервые видим лицо Татьяны, на котором
явственно читается: «И в мыслях молвила -  Вот Он!».
«В крови горит огонь желанья».

В сцене письма Татьяна сидит сначала на прежнем месте,
и вдруг её начинает, как  магнитом, тянуть к тому месту,
где раньше стоял Онегин, и она идёт к нему, но там  никого
нет, и она раздражённо отшвыривает стулья,  вскакивает
на стол, и, как птица, раскинув руки, готова лететь – туда,
к нему, но  тут вдруг вспыхивает и гаснет люстра, надутые
утренним ветром  шторы врываются в комнату.  - Светает.

Горящая желанием Татьяна уже в сцене письма «ухватила руками
пустоту», а когда Онегин, которому она бесстрашно себя  вручала,
произносит свою отповедь, Татьяна не столько со стыдом за себя,
сколько со стыдом за него, смотрит на ничтожность и несостоятельность
избранника, не сумевшего ответить на её чувство.

Вот почему в последней сцене, где Татьяна так и светится
счастьем удовлетворённой в любви женщины, и где отлично
выбрана режиссёром мизансцена Арии Гремина, в которой
он не Онегину рассказывает, о своей любви к Татьяне, как это 
обычно принято, нет! - Гремин подходит к сидящей за другим концом
стола Татьяне, садится рядом и  рассказывает  ей(!) о том, что
«любви все возрасты покорны, и её порывы благотворны».
И Татьяна счастлива с  Греминым он дал ей испытать полное
блаженство страсти, на которую не откликнулся Онегин, и именно
это счастье заглушает  вспомнившееся  было молодое чувство.

Но унижение и оскорбление этого чувства не забылось.
Она вдруг поняла, что - да, Онегин, конечно,  не мог не увидеть
в ней, в теперешней, готовую страстно любить женщину, но  она
поняла и то  как нужен ему сейчас этот скандальный роман
со светской львицей, когда все в свете его забыли, не узнают,
отворачиваются. - Он стал человеком «без лица и названья».
Он, который привык чувствовать  себя  «Онегиным».
Потому–то он  и  рвётся к Татьяне, как к единственной
возможности спасти СЕБЯ. Стоя  перед ней на коленях, он
умоляет её о любви, но, осознав  тщетность  своих признаний,
пытается  грубым натиском, граничащим с насилием, сломить
сопротивление якобы любимой им женщины.

Да, конечно, веришь, что Онегин влюбился в Татьяну, но тут
примешивается подозрение, что он ревнует её к успеху в свете,
завидует ему и готов погубить её репутацию и счастье, как готовы
к любому публичному скандалу  современные «звёзды», лишь бы
обратить на себя внимание.  Однако «скандал», увы,  не состоялся.
И вот -  «Позор, тоска, о, жалкий жребий мой!».  Режиссёр ничего
здесь не придумал, это всё есть у Пушкина, это есть и у Чайковского:
Онегин живёт «отражённым светом» - он повторяет слова  и музыку
письма Татьяны, своих слов у него нет.  «Свои слова» есть у Гремина,
трактовка  роли которого в спектакле, без сомнения,  одна  из удач
режиссёра-новатора.

Самое противоречивое и, пожалуй,  самое спорное место в спектакле
это -  сцена с «двустволкой».  Но «ключ»  к разгадке  этой сцены нам
вручает  сам режиссёр:  в этой сцене  кровь и плоть всепоглощающих
и безоглядных страстей.
Кроме того, в этой сцене  - исход реальной дуэли Пушкина, которая
как будто пришла из будущего и послужила прототипом дуэли Ленского.
Если бы этот исход был иным,  то  тогда «наше всё» - А.С.Пушкин  -
мог бы стать убийцей.

Да, конечно, история не имеет сослагательного наклонения,
и такая постановка вопроса абсолютно некорректна, но реально
сложившаяся судьба поэта, да и не его одного, формировала
«генетику», если можно так выразиться, всей нашей русской культуры.

Ю.М.Лотман не раз говорил о том, что идеи, темы, сюжеты
в произведениях русских писателей хоть  и почерпнуты из жизни,
но претворённые  искусством, многократно усилили силу воздействия
на весь ход развития русской истории – будь то сюжеты «Ревизора»,
«Мёртвых душ», «Отцов и детей», романов Толстого, Чернышевского и т.д.
Молодые люди типа Базарова, Кирсанова и  Лопухова существовали
и вне романов Тургенева и Чернышевского, но когда они стали героями
романов, то только тогда они стали и героями времени,  не раньше.
А вслед за появлением в романах они стали образцом для подражания
уже тысячам молодых людей и, более того, стали во многом решающей
силой в обществе.

«Отзывчивость русской души», способность воспринимать чужое,
как своё,  создаёт моментальный отклик и эпидемию симптомов,
отмеченных в искусстве. Когда мы говорим о русском народе
и «русской душе», о русской интеллигенции, мы почти  всегда
мыслим  образами, рождёнными нашей  литературой, музыкой,
картинами, архитектурой,  и эти образы зачастую  появлялись
под воздействием импортированных образцов.
Это вполне  нормальное взаимодействие и взаимопроникновение
культур –  необходимый и обязательный компонент развития
общества. 

Но вернёмся к нашим баранам.
Шокирует появление Ленского  с двустволкой, последовавшая
борьба с Онегиным за эту двустволку и печальный «нечаянный»
выстрел. Этого нет  ни в пушкинском романе, ни в опере Чайковского.
Но нечто в такой же степени безобразное произошло в жизни.
Мы все с детства привыкли к благостным портретам Пушкина
кисти Тропинина, Кипренского и т.д. в наших учебниках родной
речи и в школьных кабинетах.
Но в то же  время наши школьные учителя рассказывают нам, что
в Лицее у Пушкина  было прозвище «обезьяна», а потом – «сверчок»,
что он был  повеса, соблазнил или стремился соблазнить не одну
красавицу, что он был дуэлянт, что много было в его жизни дуэлей,
состоявшихся и не состоявшихся, что был он человек вспыльчивый,
несдержанный, азартный.
Ну что ж? - все мы – «какие-нибудь».

Гибель Пушкина потрясла Россию и до сих пор потрясает.
Но представьте, что всё «быть могло иначе, и суждено совсем иное»…
Что не Пушкин был убит на дуэли, а это он убил Дантеса.
Могло быть такое?  - Могло.
И тогда что имела бы Россия?  Величайшего своего поэта – убийцу!?
И  нашим критикам пришлось бы искать другие, оправдательные,
свидетельства этого исхода.
И не было бы гениального  «На смерть поэта»  Лермонтова.
И кто знает, может быть, и сам он не был бы убит на дуэли.

Предсказание Пушкиным своей гибели в романе «ЕО» было,
как будто вычитано  из его представления о самом себе.
Пушкин мог  поступить так, как Ленский, и он так и поступил.
Смешно, нелепо, безобразно, безответственно.
Как будто поставил точку на всех романтизированных Отелло,
так же нелепо и безобразно пришедших к убийству.

Поводы в таких случаях обычно ничтожны  -  красавица
жена,  мать  четырёх детей,  «Мадонна» его стихов принимает
ухаживания  заезжего  красавчика, да к тому же ещё с явной
нетрадиционной  сексуальной ориентацией.

Где же мудрость и великодушие нашего героя?
И – в бешенстве, со страстью – «К барьеру!»
И лучше немедленно, сейчас же, пока не остыл!
На пистолетах, на шпагах, на столовых ножах, да хоть
на подвернувшейся под руки охотничьей двустволке!
Кстати, двустволка – два ствола, дуэль – поединок двух.

В растерянности Ленский сочиняет свои последние
стихи – «Куда, куда вы удалились?»
Но при дуэли время не идёт вспять, «процесс пошёл».
Тут и возвращается на сцену Онегин, и Ленский, направив
на него ружьё, готов выстрелить. Честное слово, я готова
была к тому, что Черняков  в своём увлечении всё переиначить,
сейчас позволит Ленскому застрелить Онегина, и мне стало
страшно, ведь всем же прекрасно известно,  что у Пушкина
точно такая же история! И что же тогда делать?

Нет, Черняков заставил Онегина отобрать у Ленского ружьё,
но случайный нелепый выстрел всё-таки произошёл, и вот
Ленский  лежит убитый. Острота и ужас содеянного вернулись
из жизни - из романа и оперы-  к зрителю.
В очередной раз снят толстый слой лака с привычной сладостной
арии Ленского, с привычного сладостного ожидания  светлой
печали  о безвременно погибшем молодом человеке,  жертве
своей «неопытной души».

И - ах! -  «несчастье было так возможно, так близко!»
Несчастье оттого, что Пушкин мог бы убить человека.
Как бы мы тогда изучали его?  Конечно, вся эта возможная
история сгладилась бы,  рассосалась и стёрлась, не это было бы
для нас главным  в Пушкине, мы бы не считали его убийцей:
у дуэли свои законы.

Так же  как, например, мы знаем, что при Петре Первом погибли
тысячи крестьян, работавших на строительстве Петербурга, но мы
как бы  закрываем глаза на этот факт при оценке деятельности
Петра и его значения для России. Так же, как и Европа простила
Наполеону миллионы погибших в его войнах, потому что он создал
европейскую государственность и Гражданский Кодекс.

Но всё-таки как хорошо, что Пушкину не пришло в голову убить
в романе самого Онегина! Вдруг это реализовалось бы в жизни
с ним самим?  Но опять прошу прощения за предположения
в сослагательном наклонении. Только я совершенно уверена в том,
что именно вот такие коллизии  и создают  тот «культурный воздух»,
которым мы дышим.

Без убитого на нелепой дуэли Пушкина наша культура была бы другой.
И я совсем не удивляюсь тому, что директору парижского  Пале-Гарнье
понравилась такая трактовка дуэли. Ведь каково же жить французам
с сознанием, что их  соотечественник убил нашего величайшего поэта!
Но выходит так, что поэт как бы сам виноват, а Онегин защищался
вынужденно.  Не выстрели Дантес первым, вполне вероятно, что
Пушкин застрелил бы его.

Не знаю, правильно ли я поняла замысел Чернякова,
но я благодарна Ему за мысли и ассоциации, возникавшие
у меня при просмотре, и о ещё многом,  о чём я здесь даже
и не намекнула. Исполнение было отличным,  все партии
исполнены  превосходно, особенно мне понравились Ленский
и, конечно же, Гремин.
Если будет диск с записью этого спектакля,
хорошо было бы его приобрести.
Т.

От кого: Алла Гозун
Кому: Тамара
Дата: 17 Сен 2008 22:37:56
Тема: большое видится на расстоянии...

Тамара! Милая!
Прочла  ваш опус с огромным интересом.
В который раз убедилась в том, что вы человек - талантливый.
В вас есть врожденное чувство прекрасного, вы удивительно лояльны
ко всему, что относится к миру искусства, игра  вашего воображения,
умение видеть вглубь, заставляют меня  "задохнуться от удивления"
и -  да уж ладно чего  там? - от зависти, что я так  никогда не смогу.
Но, честное благородное, мне удивительно близко всё то, о чем вы пишете.
Моё считывающее устройство, другими словами, мой ум, радар моего лба,
принимает Ваши сигналы с радостью.

Гордящаяся Вами,
А.

Кому: Алла Гозун
Дата: 19 Сен 2008 22:04:23
Тема: Re[2]: Большое видится на расстоянии...

Дорогая Алла!
Оценка моего опуса, конечно, вами завышена.
Никому он не понравился - ни Серёже, ни сестре, ни моей знакомой,
по просьбе которой я его накатала. Я посмотрела кое-что из огромного
списка рецензий на этот спектакль. Как ни странно, но есть  много
положительных, толковых рецензий.
Я в это море, конечно, не брошусь. Надеюсь в течение недели
купить новый монитор, тогда, может, удастся ещё что-то написать.
Но, Боже, как однообразна моя жизнь! - Грустно, скучно, одиноко.
Простите, что тоску навеваю.   
Т.

От кого: Алла Гозун
Кому:  Тамара
Дата: 20 Сен 2008 03:53:10
Тема: Re: Большое видится на расстоянии...

Да нет уж, не завышена оценка, совсем не завышена.
А то,  что не понравилось там кому-то, то это ещё
ничего не значит.
Ну не может кое-кто освободиться от зашоренности,
вырваться из плена устоявшихся "истин", предположить
хоть на секунду, что всё было не так, как мы представляли,
а чуть-чуть по-другому.
История не знает сослагательного наклонения. Правда.
Но как заманчиво  иногда думать, что было бы, если бы…
Может быть, всё было бы  именно так, как вы пишете.
И потом, предположим, что произведение не изменилось,
но изменились Вы, и  оттого изменилось и ваше отношение,
ваша оценка, и эта зрелая,  умудренная опытом женщина
совсем не та  молодая девушка, которая  с восторгом
впитывала в себя, казалось бы, непоколебимые  штампы.
Потому-то я и написала, что большое видится
на расстоянии.  Дорогая моя, никого не слушайте.
Будьте собой. У вас это получается. Ей-богу.

А.

Я тоже посмотрела прессу об этом спектакле.
Мнения полярны.
Безапелляционно  непримиримые:
- Галина Вишневская заявила, что глядя на  «свою» Татьяну,
она плакала от унижения при виде этого бесстыдства и что
ноги её больше не будет в Большом Театре.
- Какая  патетика, Галина Павловна!  - Браво!
Уклончиво- вкрадчивые:
- Не подумайте, что  мы мастодонты.
Всё плохо, но в то же самое время - не так уж всё плохо,
потому что могло быть  и хуже.
Это, в основном, отечественные критики, поднаторевшие
в искусстве лавирования.
Приветствующие  смелую новацию:
- Это, как водится, французы.

          Чуть утро осветило пушки
           И леса синие верхушки —
           Французы тут как тут.

Оставим их! Жизнь сама всё рассудит.
АА
А давайте переиначим Гёте, обронившего знаменитую фразу:
"Архитектура - это музыка, застывшая в камне".
Например:
"Музыка - это архитектура, ожившая в партитуре".

А что? -  Совсем неплохо!
Чао!