Залив Воспоминаний. Глава 1

                Первые встречи

Володя истосковался по своей родине – Подолу. Он без устали бродил по нему. Прошлое возвращалось, и дополненное неясными, полузабытыми ощущениями, симфонией воспоминаний заполняло его душу. Он ходил по своему детству. Он ходил по своей юности. Он ходил и наслаждался...
Его поглотили щемящее безмолвие старых улиц с доживающими свой век домами, и совершенно удивительный мир дворов, вымощенных булыжниками. Белые флаги простыней, висящих на веревках, скрипучие ступени деревянных лестниц, тихий говор стариков, сидящих на скамейках, и сонное тягучее время, которое в жаркий день обволакивает мир обветшалых окраин, напоминали детство.
Сумерки сгущались. Зажглись фонари. Подол медленно погружался в ночь. Володя снова подошел к дому, в котором жил когда-то. Окна его бывшей квартиры светились. Странным было то, что за ними его никто не ждал, и живут какие-то незнакомые люди.
Пора было возвращаться в гостиницу. Он шел по улицам, которые ему снились долгие годы. Пересек Контрактовую площадь. И по «тропе любви» начал восхождение на Старокиевскую гору. «Тропой любви» он называл выложенный крупными булыжниками сток посредине мостовой Андреевского спуска. Во время ливней по нему сбегала горная река. Когда извержение с небес прекращалось, она еще долго бушевала, ворчливо сбегая вниз, потом укрощала свой бешеный норов, превращаясь в мирный ласковый ручеек. Ручеек исчезал, и его дно становилось сухим и пыльным.
На пятом этаже светилось ее кухонное окно. Телефонная будка, из которой он когда-то звонил, была на прежнем месте. Он прошел мимо. Но неведомая сила заставила вернуться, набрать номер, который он помнил до сих пор. «Только услышу голос – и всё» - решил он. Пошли гудки.
-  Слушаю! – ее голос.
И после паузы с легким раздражением:
-  Я вас слушаю!
И вместо того, чтобы повесить трубку, он хриплым от волнения  голосом назвал прежний пароль:
 -  Извините…
Таким условным звонком когда-то он давал знать, что ждет ее. Через некоторое время она прибегала к нему на их любимое место – к уступу на склоне за Историческим музеем. Окно погасло. Сердце учащенно забилось. А вдруг узнала? Подождал некоторое время и, ругая себя, продолжил свой путь.
Володя прошел мимо швейцара, величественного, как памятник полководцу, взял у портье ключ. В своем двухместном номере он не обнаружил чужих вещей и обрадовался: к нему пока никого не подселили. Было душно. Распахнул окно и вдохнул ночную прохладу. Разделся. Принял холодный душ. Достал из портфеля записную книжку. Отыскал в ней номера телефонов своих друзей. И вдруг телефонный звонок.
-  Василий Иванович? – услышал он в трубке.
-  Нет, - ответил он. - Это Петька...
-  Какой Петька?
-  А какой вам Петька нужен?
-  Послушай, Петька-Анка, позарез нужен Василий Иванович. Передай ему, что звонил Степанченко из Кемерово. У меня все на мази. Он поймет...
-  Чудак-человек, где ж я возьму твоего Василия Ивановича?
-  Его должны были переселить в другой номер. Белобородько Василий Иванович. Запомнил? Передай – будь человеком...
Володя позвонил администратору, оделся и, чертыхаясь, пошел искать названный им номер.
За дверью кто-то приятным баритоном сказал:
-  Валера, наливай!
-  Игорь, с тебя уже хватит.
-  Последнюю...
Постучал. Никто не отозвался. Толкнул  дверь, и она открылась.
В комнате было накурено – дышать нечем. Трое потных краснолицых мужчин сидели за столом. Старший по возрасту, крупный, с седой шевелюрой, пристально посмотрел на Володю и поставил еще один стакан.
-  Василий Иванович, - рискнул назвать его так Володя, – мне нужно передать…
- Потом передашь. Промочи горло, - Иначе – какой разговор? Садись. Мужики, у нас гость! Как величать?
-  Володя.
-  Фамилия?
-  Линёв.
-  Стало быть, пьем за Владимира Линёва.
-  В двадцатой школе учился Сашка Линёв. Не твой родственник? - спросил обладатель приятного баритона.
-  Нет, Игорь, - ответил Володя.
Третий участник застолья поставил перед Володей тарелку и наполнил ее закусками.
-  Спасибо, Валера!
Володя сделал несколько глотков из стакана.
-  Давно не тренировался, - с улыбкой оправдался он.
Когда все закусили и оторвались от своих тарелок, Василий Иванович спросил:
-  Как сказано в святом благовествовании от Луки: «Ты ли тот, который должен к нам прийти, или ожидать нам другого?».
-  Я тот, Василий Иванович, - ответил Володя.
Впечатление было ошеломляющим: пришел незнакомый человек, который всех знает, а его – никто. Володя помолчал немного и добавил тихо, буднично:
-  Кстати, Степанченко звонил из Кемерово. У него всё на мази. Просил позвонить ему срочно.
Недоумение в глазах сменилось выражением тупости. Каждый из них пытался осмыслить происходящее. Василий Иванович крякнул от досады, посмотрел на своих коллег с немым вопросом и, пересев на кровать, начал набирать длинный ряд цифр.
-  Рассказывай, - сказал он в трубку, и фиксировал полученную информацию словами «так», «так», «так»... И с каждым «так» взгляд его веселел. Бросив лукавый взгляд на Володю, захохотал.
-  Твой Петька загадал нам всем шарады. Будь здоров!
Вернувшись к столу, пожал Володе руку.
-  Спасибо! В старину за добрую весть давали награду. Поместье подарить пока не могу. Не обессудь.
-  Ничего – я подожду.
Когда он вернулся в свой номер, уже было за полночь, и звонить друзьям было поздно. Лёг. Включил бра: по давней привычке, чтобы уснуть, нужно было что-нибудь почитать. Развернул газету. Телефонный звонок.
- Петя? Спасибо, друг! В Кемерово бываешь? Запиши мой номер. Может быть, пригодится. Счастливо!

На следующий день Володя, проходя мимо торговых палаток, услышал:
-  Рыбка мороженая – минтай! Покупаем, граждане! Покупаем!
Голос показался знакомым. Вернулся. Подошел к столику, на котором стояли весы. Огромный мужик переставлял ящики с рыбой.
-  Дылда! - позвал Володя.
Тот с удивлением оглянулся, глаза его округлились, развел огромные ручищи:
-  Пончик! - заорал он.
Володя в детстве был ниже и толще своих одноклассников, поэтому получил такое прозвище. Оно ему не нравилось, а потом привык. Семен же наоборот был на голову выше всех мальчишек, и поэтому его прозвали Дылдой.
Они обнялись. Сели на пустые ящики, и Володя поведал ему о своей жизни, а Семен – о своей.
- Командировку продлим, - сказал Семен. - За столько лет приехать на родину и только на десять дней?! Сумасшедший!.. Воспаление легких не обещаю, но грипп я тебе гарантирую. Если ты не думаешь о себе, подумай о нас – мы же тебя не видели целую вечность. Когда ты поумнеешь, черт бы тебя побрал?!
Семен решительно встал и подошел к телефону-автомату, закрепленному на стене в двух шагах от ящиков с рыбой, набрал номер и подмигнул Володе.
- Привет, Верочка. Шеф занят? Жду... Здравствуйте, Арам Николаевич. Вас беспокоит Семен Ефимович... Сам придурок... Слушай, Сопель!  Угадай, кто сидит на ящике в моем «кабинете»? Никогда не угадаешь... Пончик! Вот тебе и ну!
Когда Арам был мальчишкой, прозрачная, как слеза, капля всегда висела  на кончике его носа. Одна капля сменяла другую. Эта своеобразная капель была увековечена в прозвище.
Семен с улыбкой передал трубку Володе.
-  Не верит, зараза!
-  Здравствуй, Арам, - сказал Володя.
-  Привет, дорогой, рад слышать тебя...
Семен вырвал трубку.
-  Понял, да? Фома неверующий, в субботу торжественный сбор. Передай по цепочке. Кстати, Пончик прибыл всего на десять дней. Нужно продлить командировку. Это по моей части или по твоей? Будет сделано. Конец связи. Привет!
К ящикам с рыбой робко подошла женщина с хозяйственной сумкой.
-  Почем минтай?
Семен молча показал на бумажку с ценой, лежащую рядом с весами.
-  Дорого, - сказала она и ушла.
-  Обнищал народ. Что такое минтай? Прежде стоила копейки, а теперь... Вон в том доме живет депутат, - Семен показал на угловой дом, стоявший на другой стороне улицы. Я голосовал за него... Так вылезает на трибуну эта ж… и говорит такие слова: «Нужно разобраться, кто виноват в голодоморе 1933 года». Ты предложи сначала, что сейчас делать. Народ же стал нищим. На пенсию старики могут купить только три килограмма дешевой колбасы. И все!.. Душа болит, когда вижу – люди копошатся в мусорных ящиках. А вот мне, кандидату наук, повезло – торгую рыбой. Ладно. Не об этом речь. Ну, будь здоров! До чего я рад тебя видеть!
Когда Володя отошел на почтительное расстояние, услышал:
-  Пончик! - это громко, на всю улицу кричал Семен. -  А телефон твой, балда?!
Володя вернулся и на бумажке с ценой написал номер телефона.
Перед тем, как свернуть за угол, Володя оглянулся, Семен поднял руку со сжатыми в кулак пальцами – жест, ставший популярным после Гражданской войны в Испании. «No pasaran!» Володя в ответ поднял свою.               

                Воспоминания  о  дожде

Залив этот, маленький и уютный, когда-то облюбовала Лёнина мама. Он стал родным для него с самого детства. Мама любила лежать в тени большого ветвистого дерева в ложбинке между двумя горбатыми корнями, выступавшими из песка. Лёнька с Мишкой, его другом, тоже полюбили это место, но предпочитали лежать рядом с тенью на горячем песке.
На этот раз в ложбинке между корнями лежал сухощавый мужчина в темных очках. Ребята, считавшие себя владельцами этих мест, были недовольны и, раздеваясь, недружелюбно поглядывали на него. Они с криком вбежали в воду и нырнули. Плавали наперегонки, дурачились, взбивали ладонями веера брызг. И вдруг Мишка обнаружил, что нет очков. Они ныряли по очереди и сквозь мутную воду рассматривали дно. В ушах шумело от далеких винтов пароходов и моторных лодок. Устали.
-  Эй! Золото ищете? - спросил мужчина.
Он стоял по колено в воде и наблюдал за ними.
-  Золото, - подтвердил Ленька.
-  Долю дадите – помогу.
-  Не дадим.
-  Жадные вы, ребята. Мне бы самую малость.
Не понимая причину их недоброжелательности, внимательно посмотрел на них.
-  Что потеряли? - добродушно спросил.
-  Очки.
Сделав глубокий вдох, он исчез под водой. Его долго не было – так долго, что ребята начали беспокоиться. А когда они решили, что с ним произошло что-то страшное, вынырнул.
-  Ну, и холодина там. Бр-р-р!
Мишка и Лёнька это знали: на дне залива били холодные ключи.
-  И это все, что вы там нашли? - ехидно спросил Мишка.
-  А как насчет доли? - поддержал друга Лёнька.
И тогда незнакомец  достал из-под резинки плавок очки.
-  Ну-ка, померь. Твои?
-  Большое спасибо, - сказал Мишка и одел очки.
-  Мы вам очень благодарны, -  вторил Лёнька.
-  Я думаю... -  с интонацией подолянина отвечал мужчина.
И он снова лег в ложбинку между корнями.

У Лопатиных был очередной скандал. Приглушенные крики  прерывались звоном разбитой посуды. Соседи на кухне укоризненно покачивали головами. Вышла раскрасневшаяся Настя Лопатина. Поправила прическу и похвасталась:
-  Игорь ревнует...
Валентина поставила кастрюлю на плиту. Вытерла руки.
-  Настя, - сказала она, - просвещай своего Игоря. Пусть почитает Маяковского...
-  Ревность к Копернику?  Ха-ха... Он этого не может и никогда не догадается, - сказал вошедший Лёнька и попросил дать чего-нибудь пожевать.
Валентина поставила перед ними миску с варениками.
-  Мы с Мишкой были на нашем месте, - начал рассказывать он с полным ртом.
-  Поешь... Потом...
-  С дядькой познакомились. Главное, слышь, улегся на твое место... Мишка очки утопил. А дядька ныряет так здорово! У него плечо обожжено. В детстве примус взорвался, ну и...
-  Примус взорвался? - встрепенулась она.
-  Ну, да. Знаешь – раньше газа не было. Варили на примусе.

Валентина подошла к берегу залива. Его не было.   
-  Какая дура! Обожженное плечо... Помчалась, - с досадой подумала она.
Прислонилась к стволу дерева и увидела его. Он вышел из воды, упал на горячий песок рядом со своими вещами.
-  Володя, - прошептала она.
Он ей часто снился, и это был очередной сон. Нужно было что-то сделать, чтобы узнать сон это или не сон, и она крикнула:
-  Володя!
Он поднял голову. Он повернулся к ней. Он вскочил.
-  Ия?
-  Здравствуй, - тихо сказала она.
Взял ее руку. Подержал, словно прикидывая, сколько прошло лет. Приник к руке губами и неожиданно сказал:
-  Прости – я не одет...
На нее смотрели его прежние озорные глаза. Валентина поцеловала обожженное плечо. Только две женщины целовали обезображенное огнем место – мама и Валентина.
-  Моя дорогая Ия... Сто лет тебя не видел...
-  Несколько столетий, Володя. Несколько...
Несколько столетий тому назад они были студентами и проходили практику на строительстве дороги. Однажды, когда бригада заканчивала обедать, внезапно пошел дождь. Капли барабанили по пленке, служившей скатертью, по стоявшей на ней посуде и пустым консервным банкам. Они с шипением взбивали прах затухающего костра, оставляя черные точки. Все вскочили и убежали в палатку. За столом остался Володя. Он сидел под дождем, сложив ноги под себя, неподвижный, как изваяние. На уровне губ он держал тарелку – так держат пиалу в странах Востока – и медленно пил дождь.
Валентина вышла из палатки, села рядом с ним и, взяв со стола тарелку, приняла такую же позу и отхлебывала дождь маленькими глотками.
-  Вкусно, - сказала она.
-  Угу, - согласился он.
Они пили так, словно поглощение дождя входило в торжественный обряд поклонения стихии, дающей земле жизнь.
В его присутствии жизнь становилась интересней. Она с удивлением замечала, что хочет казаться лучше, умнее, красивее, но делать это не умела, и оставалось только то, что у нее получалось – играть себя.
-  Я тебя люблю, - как-то буднично, словно разговаривая сам с собой, сказал Володя.
Валентина оглянулась – ей показалось, что он сказал это кому-то другому, а не ей.
-  Я тебя люблю, - повторил Володя.
Ей стало жарко. Она почему-то подула на тарелку, словно в ней был кипяток.
-  Скажи мне еще раз, - попросила Валентина.
Он повторил.
-  И я, - едва слышно сказала она.
-  И я, - громко повторила.
Он встал. Опустился перед ней на колени.
-  Моя дорогая Ия, - прошептал он, целуя мокрые бугорки глаз, нос, щеки.
С тех пор у нее появилось новое имя.
Вечером этого же дня кто-то из ребят по приемнику «поймал»  музыку. Закружились пары. Володя и Валентина танцевали, наслаждаясь мелодией, прикосновениями и тем, что, импровизируя, хорошо понимали друг друга. Танцевальная программа закончилась, и диктор сказал:
-  Сегодня – 14 июля. В этот день, в 1789 году, восставшие парижане штурмовали Бастилию и победили. Грозная неприступная крепость с ее восемью башнями, подъемными мостами, рвами, заполненными водой, артиллерией и сильным гарнизоном пала...
-  Давай исчезнем, - предложил Володя.
И они исчезли.

-  Несколько столетий, Володя. Несколько столетий, - задумчиво повторила Валентина. - Господи! Откуда ты такой взялся на мою голову?!
-  Я – бродяга, Ия. Хожу по памятным местам. А ты  как здесь?
-  Я тоже по памятным... - и она зарыдала.
-  Ты что?! - закричал на нее Володя.
-  Ты что? - шепотом спросил он.
-  Вовочка, прости меня. Ты испугался? Это просто так. Бывает... Бабьи слезы...
Она вытерла мокрые дорожки на щеках.
-  Господи, - сказал он, - как ты меня напугала! Зачем ревела?
Он не изменился. Как и прежде, в минуты растерянности говорил намеренно грубовато.
-  Я немножко поскулю –  можно? - попросила она.
-  Поскули, - разрешил он.
Валентина положила голову на его плечо. Когда успокоилась, они некоторое время лежали молча.
-  Забудем об этом? – Валентина сказала так, как, бывало, говаривал Володя.
-  Забудем, - улыбаясь, согласился он.
Легко вскочил на ноги, наклонился над ней, закрыв собой полнеба. Она взяла его протянутую руку, и он помог ей встать.
- Здесь ничего не изменилось за эти годы, - сказал Володя, оглядывая залив, Днепр, холмы на правом берегу, из-за которых с любопытством выглядывал город.
-  Кроме нас... - с грустью сказала Валентина, притронувшись к его седеющим вискам. - Кроме нас, Володя...
Валентина вдруг заулыбалась, и он вопросительно поднял брови.
-  Я вспомнила, как ты ко мне приплыл с дверью. Помнишь?
Он помнил. Случилось так, что Валентина его ждала на берегу залива. А он опоздал на последний катер. Володя хорошо плавал и мог бы легко переплыть Днепр, удерживая  одежду над водой. Но с тяжелым рюкзаком это было невозможно. Лодку найти не удалось. Володя метался по берегу, не зная, что предпринять. Он заглядывал в близлежащие дворы и в одном из них возле строящегося сарая увидел добротно сработанную дверь. Принес ее на берег. Одежду с рюкзаком положил на дверь и, подталкивая     своеобразный плот, переплыл Днепр.
Она, пригорюнившись, сидела на берегу. Надвигалась ночь, а Володи все не было. Ей стало страшно. И вдруг из воды его голос:
-  Эй, на берегу! Примите сухогруз!
Она вскочила, ничего не понимая. С трудом различила Володю, который шел по мелководью и ногами толкал перед собой плот. Дверь намокла и отяжелела. Он с трудом принес ее и прислонил к дереву.
А на следующий день, когда они возвращались, Володю с дверью не пускали на катер. С большим трудом уговорили капитана. Нелепо выглядел он с дверью среди гуляющих по набережной.
-  Кажется здесь, - сказал он, и они вошли во двор.
-  Это случайно не ваша дверь? - спросил он у мужичка, который, пригорюнившись, сидел возле сарая. - За амортизацию...
И поставил бутылку водки у его ног.
-  Даже не верится, что прошло столько лет, - сказал Володя, делая из песка небольшой холмик.
-  Что это? - помогая ему, спросила Валентина.
-  Да так... - неопределенно ответил он.
Они гуляли по берегу и собирали полевые цветы. Белые, желтые, фиолетовые, красные – получился красивый букет. Володя положил его на холмик.
-  Ты помнишь? - сказал он. - Здесь стоял наш шалаш. Если бы я был сказочно богат, то возвел здесь Храм богини Ии. Священнослужители рассказывали бы о несчастной любви двух молодых людей. В храме бы звучала музыка.
-  Прости меня, Володя...
-  За что?
-  Прости меня, Володя...
Она положила голову ему на грудь – счастье. Она коснулась его щеки – счастье. Он взял ее руки в свои – это огромное счастье... Оно может остановиться – сердце. Сердце может остановиться от  счастья.
-  Ия, моя дорогая...
Его губы были рядом. Его губы были совсем близко. Она коснулась их своими, и в губах его они перестали вздрагивать, как крылья пойманной бабочки.
Смеркалось. Они шли по сырому песку у самой кромки воды. «Почему он не позвонил сразу, когда приехал?» - этот вопрос не давал Валентине покоя. Ей было тревожно, но спрашивать не решалась.
Володя вспомнил, как на четвертом курсе в их группе появилась Валентина. На один из институтских вечеров она пришла с мужем – морским офицером. Все девчонки умирали от зависти, потому что морская форма ошеломляет девушек, а он еще пришел с кортиком и был хорош собой. Самая бойкая из них, Нинка Гордиенко, нахально заявила:
-  Валя, предупреждаю – в следующий раз приду с отбойным молотком и отобью его. И тогда не обижайся – предупредила. А Леньку твоего усыновлю...
-  А ты помнишь институтские вечера? - спросил Володя.
-  Помню... И стихи твои помню... У меня такое ощущение, Володя, что мы возвращаемся из юности. Побывали в гостях – и  возвращаемся. Ты когда уезжаешь?
-  Через восемь дней.
Валентина обхватила его шею и повисла на нем.
-  Давай эти восемь дней ни о чем не думать, - предложила она. - Мы будем бездумно жить. Я так люблю жить бездумно!