Доброволец

Посвящается моему любимому брату


ДОБРОВОЛЕЦ

Мне не спалось: ночная прохлада пробрала до самых косточек. Тогда я встал с намерением побродить по окрестностям. Луна ярко освещала лес и прилегавшее к нему поле, усеянное рытвинами и ухабами. Стоял месяц май 1696 года. Это было время второго Азовского похода. Что-то мне подсказывало, что мы получим этот город, который стал кошмарным сном для меня и моих боевых товарищей. «И в самом деле, - думал я, - неужели семидесятитысячная армия не может овладеть крепостью, которая обороняется пятью тысячами турок?!» Первый поход, в котором мне также довелось участвовать, стал большим поражением для русской армии, обнажив всю несостоятельность ее существования. Ко второму уже основательно готовились. Очевидно, Петру не терпелось увидеть развевающиеся знамена русских на башнях Азова. Да и всем нам хотелось поскорее заполучить эту неприступную крепость и вернуться в свои дома.
Как я уже сказал, было прохладно. Я встал и, чтобы согреться, решил немного пройтись. Не спалось не только мне: казаки сидели у огня и чистили старые ружья, тихо переговариваясь между собой. Я немного понаблюдал за ними и направился дальше. Вокруг меня раскинулось поле, на котором вперемешку, вповалку, вблизи костров спали или бодрствовали солдаты. Кто-то тихонько посапывал, кто-то негромко беседовал с товарищем, а кто-то просто смотрел на звездное небо широко раскрытыми глазами. На передовых устанавливали пушки и мортиры, подносили снаряды.
Я бросил взгляд на крепость. Неприступная и гордая, она доживала свои последние дни. В бойницах мигали огни, мелькали какие-то тени. Луна довольно-таки хорошо освещала крепость: я видел каждый ее выступ, каждую впадину. Эта игра света и тени забавляла меня, но недолго. Я увидел реку – большую, полноводную. Это был Дон. Ночью вода казалась мне черной, и мне поневоле становилось страшно. «Неужели эти черные воды станут моей могилой?» - с ужасом думал я. Но нет. Фортуна улыбалась мне, иначе мне бы не довелось писать об этих событиях много лет спустя.
Я закутался поплотнее в кафтан и, обернувшись, увидел человека. Он шел прямо на меня и, казалось, меня совсем не замечал. Я присмотрелся – рядовой солдат, молодой и неопытный. «Какой юнец!» - с грустью промелькнуло в моей голове. Густые русые волосы обрамляли правильный овал лица, ниспадали на высокий лоб, голубые глаза, беспокойный взгляд которых скользил по земле, блестели как в лихорадке. Все мысли этого солдата были заняты предстоящей битвой. Казалось, он смотрел на эту землю с той мыслью, что завтра она обагрится кровью, будет усыпана убитыми и ранеными. Временами я тоже воображал себе это поле и поневоле съеживался от ужаса, хотя не мог сказать, что военные походы были мне в новинку.
Солдат, поравнявшись со мной, очнулся от мыслей и удивленно произнес:
- Капитан?
Спохватившись, он выпрямился, отдал честь и замер в ожидании приказаний. Но приказаний не последовало. Я спросил его:
- Чей ты и какого звания?
- Рядовой Шапкин, капитан.
- Доброволец?
- Доброволец, капитан.
Я посмотрел на него с невыразимой грустью. Очевидно, он это понял и смутился.
- Доброволец… - повторил я. – Ступай, ступай.
Шапкин кивнул, повернулся и зашагал к кострам.
Я некоторое время стоял в задумчивости, а потом пошел назад вслед за удаляющимся солдатом. Но по пути я свернул в сторону и направился на передовую. Там в темноте чернели пушки и мортиры. Вокруг суетились какие-то тени. Это солдаты подносили снаряды и бочки с порохом. Поодаль возвышался земляной вал. Десятки дней и ночей, под обстрелами турок, рядовые и казаки выполняли приказ Гордона, одного из приближенных Петра. И вот сейчас я смотрел на этот курган и думал о тех, кто стал невольной жертвой капризов войны.
Наконец, устав от прогулки, я решил немного поспать перед завтрашним побоищем. Вскоре я нашел свое пристанище. Офицеры были там же. Я потихоньку примостился около них и, положив руку под голову, сразу заснул. Но спал я чутко и недолго. Перед рассветом меня разбудил гул голосов.
- А, капитан, уже проснулись? – спросил меня Крупин, один из офицеров, увидев, что я открыл глаза.
- Да, проснулся.
- Вот и славно, уже светает, скоро начнется бой. Вы почистили ружье?
- Еще нет. Я сейчас займусь этим.
Я поднял с земли пищаль. Это было большое и довольно тяжелое ружье. Длинный блестящий ствол украшала причудливая резьба, затвор и ложе имели необычную форму. Крупин дал мне шомпол, и я принялся за чистку. Эта операция заняла у меня чуть меньше получаса, после чего я вновь зарядил ружье.
А тем временем близился рассвет. Небо серело, звезды тускнели, а луна постепенно растворялась в небесном своде. На востоке блеснул первый лучик; небо у горизонта стало золотисто-розовым. Защебетали первые птахи. В лагере началось движение. Сверху он напоминал муравейник, пробуждающийся при первых лучах солнца и начинающий обычную трудовую деятельность.
Вдруг послышалась команда:
- Стройсь!
Все вскочили, хватаясь за ружья, и вскоре четко обозначились полки, отряды, роты и прочие подразделения.
Я окинул взглядом войско. Каким же пестрым было оно! В стройные ряды выстроилась пехота солдат. По краям фаланги расположилась конница: казаки в черкесках, бешметах и мягких кожаных сапогах. Одежда солдат была довольно проста: короткий кафтан, круглая шапочка с мехом и заправленные в сапоги штаны. Стрельцы тоже были в кафтанах, но преимущественно в красных, с ярко-желтыми схватцами.
Перед выстроенными полками проехал Петр. Он произнес воодушевляющую речь. Полки воскликнули: «Ура-а-а!» Тут же была дана команда: «К бою!»
Полки сорвались с места и бросились к крепости. С моря послышались пушечные выстрелы: город был окружен. Турки засуетились. Они поняли, что потери Азова им не миновать. Но все они отчаянно сражались: мимо нас и в нас летели стрелы, посылаемые с проклятиями. Град стрел летел вниз, увлекая за собой десятки и сотни солдат. Неожиданно открылись городские ворота, и прямо на нас понеслась конница янычар. Они угрожающе размахивали саблями и поднимали за собой такие столбы пыли, что трудно было рассмотреть крепостные стены.
Один турок поскакал прямо на меня. «Конец!» - подумал  я. Но нет. Я успел увернуться. А пока турок разворачивал коня, я прицелился и выстрелил. Турок вскрикнул и грузно упал на землю: на груди его заалела рана. А его вороной громко заржал и ускакал в степь.
А на передовой не прекращались пушечные выстрелы. У орудий толпились солдаты и бомбардиры. Среди них выделялся один очень высокий человек, темные волосы его развевались на ветру. Это был Петр Алексеев. Или царь Петр. Он сам решил участвовать в этом сражении, дабы воодушевить солдат.
Впрочем, солдаты и без того храбро сражались. Я всегда считал, что русский народ не так умен и смекалист, как того хотелось бы, зато патриотизма и храбрости ему не занимать. И это было правдой. Русские продвигались шаг за шагом к стенам Азова. Было что-то необычное в том, что «старая» армия, требующая основательных реформ, занимает позицию за позицией. И в этом ей помог патриотизм. Никому ведь не хочется дважды упасть в грязь лицом перед противником.
…Близился закат. Последние лучи солнца скользили по земле, залитой кровью. Полки отъезжали в лагерь, увозя с собой пленных и раненых. Лишь убитые оставались на поле.
Когда я проезжал по полю битвы, то вдруг увидел знакомую мне фигурку, распростертую по земле. Я подъехал поближе. Это был рядовой Шапкин. Он был мертв. На бледном лице его не было ни кровинки. Спутанные волосы развевал ветер. Неподвижный взгляд голубых глаз был устремлен в небо. Лицо его выражало не то удивление, не то испуг. Лишь в груди алела рана. Чья шальная пуля остановила эту юную жизнь?
Я слез с коня, закрыл пареньку глаза и накрыл его кафтаном. Перекрестился, вскочил на коня и поехал прочь от этого ужасного места. А в голове все вертелись слова этого паренька: «Доброволец, капитан».
- Доброволец… - промолвил я вслух.
- Что вы сказали, капитан? – спросил меня Крупин, ехавший за мной следом.
- Ничего…Так…Едем. Скоро солнце сядет.



27 октября 1997 года