Об Оскаре Уайдле Известия

Красота - не выдумка
  Константин   Кедров

Оскар Уайльд не устаревает. Он, подобно своему любимцу Дориану Грею, времени не подвластен. Дориан Грей умер в жизни и воскрес в искусстве. То же самое произошло с его создателем.

Прозорливость этого гения потрясает. Чего стоит мимолетное высказывание о нас: "В России возможно всё, кроме реформ". Действительно, ни одну реформу не удалось довести до дела. Даже отмена крепостного права забуксовала в колхозах. О России он много думал, сидя в тюрьме, читая Достоевского. Достоевский обрушил личную религию Оскара Уайльда. До тюрьмы и Достоевского Уайльд поклонялся двум богам - красоте и наслаждению во всех видах. В тюрьме он понял, что красота может предстать в лохмотьях, а вершины наслаждения - ничто перед глубиной страдания. Так возникла "Баллада Редингской тюрьмы" - поэтическая исповедь и поэтическое покаяние большого писателя. Но покаяние не отменяет его евангелия от красоты - "Портрет Дориана Грея".

Дориан служит внешним признакам красоты, которые есть не что иное, как драпировка смерти и безобразия. Для художника Дориан - живая икона, и он запечатлел его на холсте именно так. А дальше, как со всякой подлинной иконой, творится чудо. Каждый безобразный поступок Дориана оставляет след на холсте. И тут впору говорить об открытии. Мы ведь до сих пор твердим о влиянии искусства на жизнь. А тут, пожалуй, впервые сказано о влиянии жизни на искусство. Наши злые деяния оставляют шрамы на его ликах. Может быть, первым или, во всяком случае, одним из первых Оскар Уайльд увидел, что искусство живое, если это настоящее искусство. И бессмертное, как портрет Дориана Грея. Если бы не Уайльд, человечество и по сей день не поняло бы, что красота не выдумка, а нечто, живущее своей, обособленной, вечной жизнью.

Сегодня мы живем в цивилизации, подменяющей красоту дорогим глянцем. Но тяга к прозе Оскара Уайльда становится все сильнее. Значит, можно говорить еще об одном открытии - красота всегда поперек общественного сползания в мировую пропасть. Несколько по-другому это чувствовал Достоевский, обозначивший красоту как силу.

Марина Цветаева говорила, что эстетов будут жарить в аду не на обычном огне, а на медленном. Медленный эстетский огонь пожирал Уайльда уже при жизни, но он все искупил страданиями в тюрьме и после нее. "Будь собой - остальные роли заняты" - это не призыв, а констатация факта. Уайльду удавалось оставаться собой и в салоне, и в тюрьме, и в жизни, и в смерти.