После после бала

После после бала


– Наверное, он красивый был, – мечтательно сказала Инга.
– Кто? – не понял Кирилл.
– Татарин.
– Какой татарин?
Инга показала обложку: «Л.Н. Толстой. После бала» Тонюсенькая книжечка. Детское издание.
– Почему ты решила, что татарин был красивый?
– Ну, раз Иван Васильевич предпочёл его Вареньке!
Кирилл удивлённо посмотрел на дочь.
– Что значит, предпочёл?
– Ну, он же отказался от Вареньки.
– И что?
– Значит, татарин понравился ему больше.
– Что за бред?
– Никакой не бред! Папа! Когда ты с чем-то не согласен, ты тут же объявляешь это бредом. Так нельзя! Разве только твоя точка зрения имеет право на существование?
– Ладно, извини. Слушаю тебя внимательно. Изложи свою точку зрения.
– Иван Васильевич сначала увлёкся Варенькой. Но когда увидел на плацу красивого солдата, понял, что он не Вареньку любит, а этого солдата.
– Но ведь солдат мужчина!
– И что такого? Мало ли случаев, когда мужчины влюбляются в мужчин.
Кирилл вздохнул. Вот что значит: дитя века. Могла ли мысль школьника уйти в этом направлении, ну, даже в его школьные годы?
– Инга, но Толстой писал о другом?
– Откуда ты знаешь?
– Мне кажется, главная мысль рассказа очевидна. Неприятие героем (и автором) жестокости. И, потом, в те времена об отношениях между мужчинами и мужчинами говорить было не принято.
– Да я это понимаю, папа. Не маленькая.  Конечно, их бы не обвенчали в церкви или в мечети. Но они могли бы встречаться тайком или уехать за границу. Но, я понимаю, что и самому Толстому  могло влететь за такой рассказ. Именно поэтому Толстой и не стал всё подробно расписывать.
– Что расписывать?
– Какие у них были отношения. У Иван Васильича и татарина.
– Инга! Да какая разница, какие были у них отношения! Рассказ о другом совсем!
– Ну, как это «какая разница»? Думаю, если бы татарин не понравился Ивану Васильевичу, тот бы не бросил любимую девушку.
– То есть ты считаешь, что он бросил девушку ради красивых глаз солдата?
– Несомненно.
– А если бы солдат был некрасивым, то он бы женился на Вареньке и прожил с ней долгую и счастливую жизнь?
– Конечно!
– А ты не допускаешь мысли, что герой просто не приемлет жестокости. Ну, понимаешь, ему неприятен человек, который кого-то мучает.
– Так это же не Варенька, а её отец. Иван Васильич не на нём же жениться собирался?
– Ну, понимаешь ли, иметь такого тестя… Вот как жить с женщиной, если её отец тебе отвратителен? Вот я твоего дедушку, папу твоей мамы, уважаю. Он очень хороший, умный, честный человек.
– Это, конечно… Ну, они могли бы и не жить с родителями жены. Тем более, герой сам говорит, что был богат.
– Но всё равно пришлось бы ходить к родителям жены в гости или принимать их у себя.
– А если уехать далеко? Скажем, за границу?
– Это, пожалуй, был бы выход. Может быть, о нём Иван Василевич не подумал. А, скорее всего, его уж очень вышиб этот случай. Сразу всё противно стало.
– А почему Иван Василевич не попытался заступиться за солдата?
– Да кто бы его стал слушать? Вероятнее всего, ему бы вежливо посоветовали не совать нос не в своё дело.
– Наверное... А что потом стало с солдатом?
– Об этом автор не пишет.
– Ну, а сам как ты думаешь?
– Ну, не знаю. Может он умер. Многие от шпицрутенов умирали потом. А может, и выжил. Отслужил положенные 25 лет и вернулся в родную деревню.
– Но я всё-таки, уверена, что Иван Василевич так поступил, потому, что полюбил солдата. Не за что бы он иначе не бросил Вареньку.
Ещё полчаса они спорили. Кирилл доказывал, увещевал, приводил примеры:
– Да пойми же! Не в солдате дело! Солдат мог быть мерзким и уродливым. А Иван Василевич, скорее всего, самой обычной ориентации. Ему девушки нравятся, а не мужчины. Просто он не приемлет жестокость и жестокие люди ему отвратительны. Даже если бы на месте солдата была бы лошадь или собака, всё кончилось бы точно также. Ты же не станешь говорить, что Иван Василевич влюбился в жеребца!
– Но и Толстой же не написал ни про лошадь, ни про собаку. Он написал про солдата. Наверное, Толстой не глупый был, а?
На протяжении разговора Кирилл всё мрачнел. Он с ужасом убеждался, что дочь ему не убедить. Он говорил о доброте, об абстрактном гуманизме. Но дочка не понимала и продолжала настаивать на своей версии понимания рассказа.
Кирилл вспомнил рассказ Валентины Осеевой «Просто старушка», который им учительница зачитывала в первом классе. Осеевой в доме не было, но Кирилл быстро нашёл рассказ в Интернете.

По улице шли мальчик и девочка. А впереди их шла старушка. Было очень скользко. Старушка поскользнулась и упала.
— Подержи мои книжки! — крикнул мальчик, передал девочке свою сумку и бросился на помощь старушке. Когда он вернулся, девочка спросила его:
— Это твоя бабушка?
— Нет, — ответил мальчик.
— Мама? — удивилась подружка.
— Нет!
— Ну, тётя? Или знакомая?
— Да нет же, нет! — ответил ей мальчик. — Это просто старушка!


– Ну, поняла? Старушка мальчику – никто. Но он помог ей подняться. Или ты тоже скажешь, что он в неё влюбился?
– Нет, конечно. Но он же и не бросил девочку?
– Откуда ты знаешь? Может, бросил.
– Автор же ничего об этом не говорит.
– Но и Толстой ничего не говорит о любви Ивана Васильевича к солдату.
– Толстой – другое дело. В то время об однополой любви говорить было не принято.
И – всё по новой.
Потом из командировки позвонила жена. Сказала, что скоро все дела закончатся, и она вернётся. Что она любит их обоих и везёт подарки и Кириллу и Инге.
После разговора Инга ушла в свою комнату. А Кирилл задумался. Как же так? Ведь они с женой старались воспитать дочку умной и доброй, по музеям и по театрам водили, давали ей читать лучшие книги, того же Толстого. Где же не досмотрели? Почему дочь не понимает такой простой вещи: жестокость вызывает у нормального человека отвращение. Жестокость к любому живому, чувствующему существу, а не только к кому-то близкому. Какой же надо быть дурой… (Господи! Он мысленно назвал дочь, которую очень любил и которой очень гордился, дурой!), чтобы в произведении великого писателя увидеть пошленькую историю о гомосексуалистах! Выходит, если человек тебе не родственник, не друг и не возлюбленный, то и сочувствовать ему нельзя? Как же всё запущено!
В комнату вошла дочка. В руке у неё был распечатанный на принтере листок
– Вот! – торжественно провозгласила Инга.
– Что это?
– Я написала продолжение «После бала». То, что Толстой не решился бы написать.
Кирилл взял распечатку и начал читать.

Я выяснил, в какой части служит отец Вареньки, а, стало быть, и татарин. Ночью я подошёл к забору и, когда часовой отвернулся, оглушил его канделябром. Потом я связал его и оттащил за угол:
– Быстро говори, – грозно сказал я, – в какой казарме находится солдат-татарин, которого вчера били?
– Он в лазарете, - сказал часовой.
Я пробрался в лазарет. В казарме все спали. В лазарете, на грязной простыне, лежал мой милый татарин.
– Не бойся меня, сказал я ему, – я помогу тебе бежать.
Тихо-тихо мы выбрались из казармы. Потом я словил извозчик,  и мы поехали поскорее, пока не началась погоня. Мы приехали ко мне домой:
– Я люблю тебя! Сказал я. И полюбил я тебя сразу, как увидел.
– И я тебя люблю! – ответил татарин,– обними меня крепко-крепко и не отпускай!
Я обнял его и поцеловал в губы. Наши сердца бились в унисон. Потом я отвёз его к своему доктору и тот его вылечил за месяц. Я приходил каждый день и не отходил от койки больного.
На следующий же день мы уехали в Париж, где жили долго и счастливо.

– Ну, как тебе? – спросила Инга.
– По-моему, отвратительно.
– Ничего-то ты папа не понимаешь!
– Кстати, а как они могли обниматься? Ты подумай! У татарина вся спина была – сплошная рана. Он бы умер от болевого шока.
– Да. Ты прав. Уберу про «обнял». Оставлю «Поцеловал в губы».
И Инга убежала к компьютеру. А Кирилл снова задумался. А, действительно, можно ли было татарину помочь? Ну, юношу, главного героя вежливо послали бы. А если бы, допустим, попытался вмешаться начальник этого вояки. Кто там был отец этой Вареньки? Полковник? Ну, допустим, вмешался бы генерал.
– Что тут происходит?! Пр-р-р-р-р-р-р-р-рекратить!
– Вот, Ваше превосходительство, наказываем.
– За что?
– Сбежать думал, скотина!
– Отменить наказание! Это мой приказ. Я его прощаю!
И что дальше? А дальше полковник бы всё равно нашёл, за что забить татарина. Через неделю ли, через месяц. Он бы стал просто придираться к татарину. Ведь ЕГО, полковника обидели: ЕГО приказ отменили! Дон Кихот, вот, тоже заступился за избиваемого мальчика. Помогло? Можно ещё убить полковника. Например, на дуэли. И что? На его место придёт другой. И нет гарантии, что лучше. Что остаётся? Изменить всю систему? Короче, совершить революцию. Ну, так, в общем-то, и поступили.
Но что же, что они упустили в воспитании? Надо будет поговорить с женой.

Ночью Кириллу приснилось, что он снова в армии. Приснилась их часть возле Астрахани. Вот дежурка, вот казармы из силикатного кирпича, вот жёлтое здание столовой. А вот и плац.
На плацу Кирилл увидел 2 шеренги солдат. Шеренги длинные. Не менее роты выстроилось. В какой форме были солдаты, в николаевской или же в советской, Кирилл не помнит. Скорее всего, как это бывает во сне, форма поменялась: сначала была такой, а потом – другой. В руке у каждого солдата была палка.
В конце шеренг показался человек, которого волокли вдоль строя. Солдаты, мимо которых он проходил, опускали на его спину палки. Человек не просил «Братцы, помилосердствуйте!» Он молчал. Когда человек был близко, Кирилл разглядел его лицо. Это был Лев Толстой. Седая борода растрёпана. На лбу пот. На мгновение Кирилл и великий писатель встретились взглядами, и старика потащили дальше. И только тут Кирилл обратил внимание, кто руководит экзекуцией.

— Я тебе помажу! — Кричала Инга на испуганного тощего солдатика, вероятно, выходца из Средней Азии, – Будешь мазать? Будешь?
И била его по лицу рукой в перчатке.

От автора. Если мой рассказ вас позабавил, мне очень жаль. Лично мне невесело. Совсем невесело.

Реховот.14 июня 2011