Серый снег в ноябре

              Было время, когда я пытался пригласить постоянного секретаря, чтобы не жить на телефоне, и Бог, целующий намерения, обрёк меня на «забвение».
              Но я поднимаю трубку, и к своему восторгу, слышу голос Ирины Николаевны Суворовой, устороительницы литературной гостиной при Калязинской центральной библиотеке. Я обрадован и смущён – приглашён на встречу с членами Союза писателей из Твери. Владимир Львов, Александр Старков, Владислав Артюшанский и Константин Рябенький, в некотором смысле, популярны. Обещан также приезд близких им поэтов из Дубны и Кимр.
              Почему смущён? Ирина Николаевна предваряет своё изысканно деликатное приглашение словами «Возможно, Вам будет неинтересно…» Но мне интересно, очень интересно, и вот, долгожданный воскресный полдень 23 ноября.(2004г.) Библиотека: женщины, немного мужчин, воодушевлённые приветливые лица – все настроены на праздник. Встречает блистательная Ирина Николаевна.
               Калязинец Сергей Кузнецов, поэтические прозрения которого, порой, в градациях восхождения к надвременным знакам сущностей, придают эллинскую стройность отнюдь не классическим явлениям повседневности, знает книжный фонд лучше сотрудника библиотеки. В считанные минуты он находит для меня редкое непримечательное издание «Дафниса и Хлои».
               Между тем, публика располагается. Перед нами, за столиком, устраиваются мужчины умудрённого возраста, выглядящие скромно, но достойно.
              Александр Старков представляет литературных коллег с профессиональной уверенностью критика. У него несколько высших образований, некоторое время он жил в Калязине и, собственно, он – главная причина этих встреч. Центральное место отведено патриарху – Владимиру Львову – плотному седовласому господину, с гладко выбритым, волевым подбородком. Он берёт слово и сразу озадачивает публику. Мне не понятно, эпатирует ли он в духе Владимира Вольфовича, либо это серьёзно… Зал полон, но молодёжи почти нет. И старый педагог призывает, отрывая от компьютеров и рэйва «загонять» детей на его выступления. Вероятно, подвижнику беллетристики многое простительно и, конечно уж, не одни тоталитарные амбиции позволили ему организовать в своей деревне Каблуково, уже два года имеющие определённый общественный резонанс, поэтические чтения.
               Но лёгкий шок от такого его вступления порождает некоторую отрешённость. Я как будто перед телевизором. Поэты сменяют друг друга, и уже вспоминаешь сказанное кем-то из классиков: «Настоящее Искусство всегда скучно и немного непонятно.» Впрочем, «информационный поток» тривиально понятен, казалось бы, можно скучать. Но Львов смешит юморесками, не уступающими Евдокимовским, только рифмованными. К счастью, в зале открытые непосредственные люди, а не стилисты-эстеты, сожалеющие о пятнышке на галстуке, хотя, конечно, однажды оно станет невыносимым. И что бы, кажется, не радоваться властителю умов жизни – удалась ведь… Насмешил! Но не всё так просто:

«Люди добрые, имеющие совесть,
Разве это в ХХI веке жизнь?!
За своё благополучие боролись –
Наглецов благополучию сдались»

«Оболваненный евреем и циганом,
Слово Русь сказать на улице стыжусь.
Быть великим – это то же, что быть пьяным,
А быть пьяным – это значит – подерусь»    
                (Из цикла В.И.Львова «Дороги Вотчины»)

               Александр Старков  читает отрывок собственной прозы, где, в результате склочно драматичной коллизии, его лирический герой сожалеет, что не стал жертвой аборта. Удивительно, но идеи Мерлина Мэнсона не чужды, видимо, и добрым людям. Позже, во время чаепития, это вдохновляет меня на прочтение моего программного стихотворения

                Вербена

Праздник сов всепрощением сиятельных слёз,
завершает движение, даруя усталость.
И цветок снисхождения целует взасос
неподвижную нежность, сквозь томную ярость.

Убери Свою Книгу, я должен сказать,
записав на обломке разбрызганной раки
бытия воплощенного, жестом назвать,
приобщение к Свету, разлитому в лаке

на отточенном ногте, дарующем боль,
на моих запятых, и Твоих многоточьях…
Взглядом, помнящим чёрточку, ноль,
и кирпич Вавилона, и Мастера почерк.

Что ж, и пусть дети вдов на Земле,
веселят жемчугами оскаленных арий,
где, не зная пощады, на снежной золе,
мы устроим очаг, чай из мяты заварим.
             
              Старков интересуется моей профессией и услышав «продюсер», холодно резюмирует: «Понятно.» Что же понятно ? Открываю первый выпуск альманаха Каблуковских литературных встреч, с ораньжевой обложкой. Они издают его номера в цветах радужного спектра, что, как известно, символизирует завет Божественного милосердия. И что же?
             «Печально. Нынче на моей Родине циничные, малограмотные, жестокие, нечестные и развратные люди всеми способами преподносятся людям талантливым, честным, совестливым и добрым, как герои нашего времени. Вернее, так они сами себя преподносят. Они сегодня заказывают музыку. Находятся и музыканты. Но каковы заказчики, таковы и исполнители. Инструменты в их руках звучат фальшиво, ибо звук не вытекает из души.»
              Не больше, не меньше – хочешь быть русским – твой единственный аргумент – душа.
              Вернувшись домой глубоким вечером, я не могу заснуть. Долго медитирую в транс-дип-вейв S.Q.666, бельгийской технотронно психоделической формации  Front 242, безукоризненный синтез которой заставляет забыть, что в музыке есть ноты. Листаю презентованные на встрече сборники. Почему-то думается о прозвучавшем в утреннем эфире, контексте В.Путина о «открытости России мировому культурному пространству, преимуществе глобально мира, гибкости и прагматизму принципов сотрудничества в условиях свободного мирового рынка… Защищенности русских культурно национальных интересов.» И в книжке с интригующим всевидящим Оком на обложке, изданной поэтом из Дубны Юрием Максименко, «Педначертание», читаю:

Но присуще всему равновесие –
Так задумал природу Творец.
Преисполнится жизнь мракобесием,
Значит, Свету наступит конец.
……………………………………………
У Руси благодати особые
В предначертанном Миру конце –
За лишенья и тяготы многие,
За хожденья в терновом венце».
            
             Да, такая вот наивная русская – русская ли – эсхатология, былинным пафосом своим, отсылающая в разряд сказочной аллегории. И можно было бы лишь недоумевать о особенностях благодатей, когда б, не удивительно подлинное стихотворение Владимира Львова, посвящённое его погибшему сыну.

                Детёнок

Разве можно тебя позабыть, мой родимый детёнок?!
Что я не был давно – всё дела, да заботы – прости…
На могилке твоей лежит дымчато-серый котёнок,
Сколько боли в глазах, что ни мне ни ему не снести!

И мурашки бегут по спине, встали волосы дыбом,
Всё же я подхожу и сквозь слёзы гляжу: хоть кричи –
Рана в полживота!... Либо серый котёночек, либо
Это сын мой Серёжа, погибший нелепо в ночи.

Стонет, как не стонать? И герои от боли стонали.
Ты б мурлыкал опять, только титеньку спрятала мать.
Киса-киса, сынок! Мы тебя каждый день вспоминали,
Только ведать не ведали, как и когда поминать.

Я не трону тебя, от цветов и от солнца не спрячу.
Ну куда ты пополз горемычный? Не бойся, лежи.
Я тихонько уйду, я своё по дороге доплачу,
Свою боль унесу, ну а ты свою боль залижи

              Перед глазами вспыхнула бумажная иконка цесаревича Алексея. Я порвал её, отчаявшись в русских святых, наверное… проклиная себя. Но скажите, можно ли не любить Россию? Нет, я не танцую со слезами на глазах, я просто написал

        Holding the Ding-Dong

Змей сказал им «Будите как Боги»,
Но мне мало быть всего лишь как.
Я забыл о том, что ад глубокий,
Я смотрю, как ветер треплет мак.

Что число, когда квадрат Венеры,
Не окончил изменённый спад.
Раз секс-символ Вирго Люцифера,
Грань рубина режет цифербат.

Умирая русская старушка
Просит Билла Клинтона позвать,-
Так подружке подрисуют мушку
На щеке, и вспомнишь твою мать.

Это ж надо было так влюбиться,
Может и жениться надо так,
Чтобы каждый раз, когда не спиться,
Различать, как ветер треплет мак.

Может было лучше не родиться,
Если вновь и вновь рождён во мрак,
Если имя стёрто со Страницы,
И Огонь с Небес венчает Брак.

Осью святости подлунный танец
Обрекает безысходность слов,
Изрыгать в крови протурберанец
Нежности её основ.

Жизнь, как трепет мириад полосок
Шириною шийзят шесть и шесть,
Голограммою сшивает воздух,
Беспощадна, бесконечна месть,
Бесконечна, безотчётна мука –
Ветер треплет красный лепесток.

Пятьдесят порталов – свойство круга,
Я забыл о том, что ад глубок.

               Владимир Ильич Львов весьма лестно сказал мне при расставании: «Ваши стихи нужно читать с листа», но мне вспомнились слова Роберта Планта: «Те, кому дана особая весть делающая сны явью, не знают пощады» Закон объективности в том, что  равновесие действительно присуще всему. Человек отдаёт ровно столько, сколько он поучает, кто бы он ни был. Не знающие пощады, уже не ждут её. Есть особое блаженство – во всецелом усилии к смерти постигать подлинное откровение жизни.
               Забрезжил рассвет. Я открыл окно. Снег был ослепительно серым.

Дмитрий Подгорнов. Газета "ВПЕРЕД" №3 (10101) от 15 января 2004 г.



Благодарю Александра Михайлова за музыку и исполнение HOLDING THE DING_DONG

http://promodj.com/Dmitry.Podgornov/videos/6244405/Mak