***

…Вот сейчас за окном дождик идет, а мне тут случай вспомнился. Я тогда еще то ли пять, то ли семь лет назад был там…, ну ты знаешь где. И был мужик там, Васька что ли, или нет, Федор какой-то там, он еще там свиньями занимался…Ну как занимался, ну что-то там занимался там с ними. Воооот. Ночь еще была в тот день. И гроза. Молния такая страшная, помнится, была, как на куртке моей старой. Ты-то мою-то куртку-то старую-то помнишь?...ну ту, которая из свиной кожи. Не-не, не из кожи, но из шкуры-то вон той. И вот. Решили мы с ним, чего?  Ну, это, выпили сначала и думаем дальше чего. И подумали мы, почему-то, про крыс. Вот крысы, например, они же ведь создания божии, с одной стороны, а с другой стороны – вроде и нет. С другой стороны они, вроде, как бы млекопитающие животные. И, как бы такие животные мышиного типа только крупнее, волосатее и зубастее, а так, поди-кось, мыши мышами. Я потом еще, помню, сам себя на мысли поймал, что мысль эта, как бы у меня – у меня. И как будто бы эту мысль я не говорил никому. Никому и никогда. Это всё гроза во мне возмутила что-то. Т.е, иными словами, это, как бы я возмутился на природу, а всё чего-то перекладываю из подсознания в сознание и наоборот…и на друга своего вдруг взъелся невпопад. Ну правильно, на кого мне взъедаться еще? Он же мне в тот момент, почему-то, хлеб напоминал, а моя тонкая структура души, устремившись куда-то ввысь, развернулась там где-то в небесах и упала прямо на этот хлеб. На не рожденный, мягкий, я бы даже сказал, неугасимый хлеб. И за секунду до этого падения мне увиделось дерево из хлеба, и там еще дупло было какое-то зияющее, зияющее красным, пульсирующее какое-то. И из него, как будто бы, крысы просыпались как семена. Просыпались и покатились по земле, надулись и стали, как-бы, матрасы трехспальные…
А гроза-то за окном всё идет. И мне такое ощущение, что рядом со мной Булгаков сидит, но только такой непьющий Булгаков…А Лев Толстой, как будто, бы раньше со мной сидел…нет, вру всё. Не Лев Толстой со мной сидел раньше, раньше Достоевский со мной сидел, вернее, я как бы, с Достоевским в одной камере сидел…и с Лениным, кажется, тоже в одной камере сидел. Мы вместе сидели…а может быть это вовсе Солженицын был…а! точно! Вот он и сидел один. Но нет, но нет. Не в темноте… Не один он сидел…
Извините…
Вот все тут говорят об опасности. Паникуют, чего-то все. Я вот, например, не паникую. Если мы представим орла или сокола или ястреба и посмотрим на него, как бы сверху, то мы увидим, как бы, фашистский самолет…ну и вот, страшно вам? Я понимаю, что не страшно. Ведь если мы, как бы, смотрим на сокола снизу вверх, то это он, как-бы, на нас пикирует. А если мы сверху, то это мы, как бы пикируем на сокола. И он должен быть в ужасе, потому что мы, как бы крупнее его (что естественно) и летаем плохо…ну плохо летаем, надо себе признаться в этом! Вооот. И сокол нас боится поэтому. Вы же боитесь бетонной плиты? Которая, заметьте, обладает теми же аэродинамическими свойствами, как мы по отношению к соколу, пикирующие на него.
Теперь давайте Ромео и Джульетту разберем. Итак…хмы-хмы…два тела, состоящие из мяса, печень есть у них у каждого, таким образом две печени, четыре легкого, на двоих восемь конечностей, четыре глаза, два носа…э- э-э….волосы, пожалуй, считать не будем…никакие, пожалуй, не будем… четыре уха…плюс шестьдесят зубов. Спорим шестьдесят?...можно даже такой конструктор Лего сделать.
Ладно, это всё не главное. Главное – это миропорядок. Всё зависит от того, если твоя душа представляется тебе как мир, в котором ты есть, как бы одновременно и Индира Ганди, и Саддам Хусейн, и чуточку Чарли Чаплин, т.е. как умеющий следить за базаром человек. И если ты чаще думаешь о крысах, нежели об автомобиле какого-нибудь бизнес-класса, но при условии, что это всё должно быть вывернуто изнутри наружу., но так, чтобы этого никто не видел. И достоинство еще надо иметь, ну так, чтобы не мешок и не полмешка, ибо мешок – это чванство, а полмешка – это снобизм. Так, кулечек, завернутый в газетку, но так, чтобы эта газетка была не с этой планеты, желательно.
И в завершении я хотел бы рассказать притчу о водопаде. Вот стоит водопад, сто лет стоит водопад, тысячу лет стоит, даже миллион. Никто его не трогает, он как бы сам по себе. И вот однажды приехал на него посмотреть какой-то монах. Монах этот принадлежал какой-то очень странной, непонятной конфессии, он бы был, как бы, адепт, но как бы не пойми кто, потому что был инкогнито. А было это еще во времена смутные, в фашистской Германии…кажется еще с ним Гитлер там был. И этот монах смотрит на этот водопад и такую замечательную фразу выдал, что все прямо обалдели, особенно Гитлер. Правда, перевести ее никто не мог, но так это ужасно эмоционально сказано было, что Гитлера аж до сорок пятого года не отпустило. А мораль сей притчи: не ****и…и держи свои эмоции в руках…кстати, водопад этот течет до сих пор…